Текст книги "В сердце тьмы"

Дэвид Дрейк, Эрик Флинт
В сердце тьмы

ПРОЛОГ

После окончания обильной трапезы слуг отослали прочь.

Начальник шпионской сети сообщил плохую новость.

– Велисарий жив, – объявил он резким тоном.

Кроме него в комнате находились еще семеро. Один из них, как и начальник шпионской сети, был иностранцем. Судя по тому, что на его лице не отразилось никаких эмоций, он уже слышал новость. Пятеро из шести римлян привстали на своих местах. На лицах отражалась различная степень ужаса.

Седьмой, тоже римлянин, только презрительно скривил губы и просто перенес вес тела на другой локоть.

Весь вечер он испытывал отвращение.

Двое находившихся в комнате священнослужителей вызывали у него отвращение лицемерной болтовней. Глицерин из Халкедона и Георгий Барсимес были дьяконами и оголтелыми ортодоксами и выступали от лица Руфиния Намациана, епископа Равенны.11
  Равенна – город в Италии. В эпоху Римской империи был стратегическим портом, прикрывающим с Востока дорогу на Рим – Здесь и далее примечания переводчика.


[Закрыть] Однако их ортодоксальность служила только способом прикрытия амбиций. Епископ Равенны хотел стать Папой, а его подчиненные надеялись сделаться патриархами Константинополя и Александрии.

Амбициями руководствовался и этот седьмой, но он не скрывал их за ложной набожностью. (Да и странная это была набожность – объединение с индуистскими язычниками против христианских еретиков с выгодой для себя.) За седьмым человеком в комнате числилось много грехов, как незначительных, так и смертных. Но лицемерия среди них не значилось.

Двое господ благородного происхождения из собравшихся в комнате вызывали у него отвращение своим бахвальством и самодовольным видом. Их звали Ипатий и Помпей. Они были братьями и племянниками бывшего императора Анастасия. Если следовать формальным династическим критериям, то они являлись законными наследниками императорского трона. Но римляне никогда не поклонялись алтарю наследственности. Главным критерием для надевания пурпурной мантии служила компетентность. И если во всей Римской империи и имелась еще пара более бесполезных и нерадивых людей, то они хорошо прятались.

Другой высокопоставленный римский чиновник вызывал у седьмого отвращение иного рода. Его звали Иоанн из Каппадокии и он являлся префектом претория22
  Начальник преторианской гвардии.


[Закрыть] у императора Юстиниана. Определенно – способный человек. Но его жестокость, жадность и порочность не знали границ. Убийца, вор, вымогатель, палач, насильник – Иоанна из Каппадокии называли всеми этими словами. И все это было правдой.

Двое шпионов из народности малва были сами по себе отвратительны, причем льстивый Балбан, начальник шпионской сети, даже больше, чем наемный убийца Аджатасутра – частично из-за их фальшивого добродушия и притворного дружелюбия, но в основном из-за притворной заботы об интересах Рима и представления себя вроде как незаинтересованными лицами, во что мог поверить только идиот. А седьмой человек в комнате совсем не был идиотом и принимал притворную невинность представителей малва за оскорбление своему уму.

Седьмой относился с отвращением и к самому себе. Он являлся главным камерарием33
  Камерарий ведает хозяйством королевского двора или дома человека благородного происхождения. Занимающие подобную должность всегда имели большое политическое значение.


[Закрыть] Римской империи, одним из самых ценных советников императора Юстиниана; он пользовался очень большим доверием, которое не собирался оправдывать. Он был близким личным другом императрицы Феодоры, которую планировал убить. К своим грехам он добавит еще одно предательство и еще одно убийство – и все ради того, чтобы получить большую власть, хотя и ненамного большую. Он был евнухом и не мог претендовать на трон. Сам не мог. Но мог по крайней мере стать главным камерарием бездарного императора вместо самостоятельного – и обрести истинную власть в Риме.

Благодаря своему острому уму седьмой понимал, что его стремление к власти – само воплощение глупости. Он стар. Даже если он и воплотит эти амбиции в жизнь, вероятно, ему удастся наслаждаться полученным всего лишь несколько лет.

Ради этих глупых, мелких амбиций седьмой и рисковал – ведь вместо желаемого он может быть казнен и навеки проклят. Он презирал себя за мелочность, собственная глупость вызывала у него отвращение. Но он не мог поступить по-другому. Несмотря на то что седьмой всегда гордился своим железным самоконтролем, он никогда не мог справиться с честолюбием. Оно властвовало над евнухом, как похоть над сатиром. Оно двигало его вперед, сколько он себя помнил, с тех дней, когда другие мальчики насмехались над ним и избивали его после кастрации.

Но больше всего у него вызывало отвращение то, что реакционеры из малва и римлян, собравшиеся в комнате, настояли на ужине в архаичных традициях, вместо того чтобы сесть на стулья, расставленные вокруг стола, как делают все современные разумные люди. Постаревшее тело седьмого уже давно потеряло гибкость, необходимую для трапезы в полулежачем состоянии.

Его звали Нарсес, и у него болела спина.

Индус, начальник шпионской сети, не сводил глаз с Нарсеса с того момента, как сделал свое объявление. Несколько месяцев назад Балбан понял, что этот евнух пока является самым серьезным из римских союзников – и единственным ни в коей мере не простофилей. Священнослужители были провинциальными фанатиками, императорские племянники – безмозглыми пижонами, Иоанн из Каппадокии – несмотря на несомненные способности – слишком опьяненным своими собственными пороками, чтобы отличить факты от вымысла. Но Нарсес точно понимал смысл заговора малва. Он согласился к нему присоединиться просто потому, что не сомневался: он сможет одурачить малва после того, как захватит власть в Риме.

Балбан не был полностью уверен, что евнух ошибся в своей оценке. Получивший власть Нарсес станет гораздо более опасным врагом для малва, чем Юстиниан. Поэтому Балбан давно начал планировать покушение на Нарсеса. Но он всегда считал себя методичным человеком, который знает ценность терпения, и был готов идти вперед маленькими шажками. На текущий момент требовалось союзничество с евнухом.

И поэтому…

– Как тебе новость, Нарсес? – спросил индус. Он бегло говорил на греческом, правда с сильным акцентом.

Евнух сморщился: принятие сидячего положения доставило ему боль.

– Я говорил тебе, что план был глупым, – проворчал он. Как и всегда, Балбана поразил низкий, грудной, сильный голос невысокого пожилого человека. Да к тому же еще и евнуха.

– Нет, не был, – проскулил Ипатий. Его брат судорожно закивал, показывая свое согласие. Он пытался вести себя достойно и уверенно – правда, с напомаженными волосами и раскрашенным лицом, с головой на тонкой шее, этот господин благородного происхождения напоминал скорее куклу, которую трясет карапуз.

Евнух сфокусировал взгляд болотно-зеленых глаз на племянниках. Благодаря костлявому лицу, испещренному множеством морщин, он напоминал рептилию. Смертоносную и хладнокровную. Братья отпрянули от его взгляда, как мыши.

Нарсес удовлетворился этим молчаливым устрашением. Несмотря на частые искушения, Нарсес никогда не оскорблял братьев. В будущем один из них потребуется, чтобы стать марионеточным императором. Любой, какой именно – не играло роли. Тот, который наберется достаточно мужества, чтобы вместе с Нарсесом спланировать убийство второго. Поэтому, как и всегда, евнух формально выказывал уважение и позволял лишь одним глазам демонстрировать свое превосходство.

– Я с самого начала говорил вам, что план безнадежен и жалок, – сказал он. – Если вы хотите убить такого человека, как Велисарий, то следует использовать не обычных преступников, а кого-то другого.

Впервые за вечер заговорил Аджатасутра. Он являлся главным агентом индийской миссии, специалистом по непосредственным акциям, человеком улиц и темных переулков, в то время как Балбан манипулировал из-за кулис. Аджатасутра также бегло говорил по-гречески, но в отличие от Балбана – с минимальным акцентом. Аджатасутра мог сойти за римского гражданина из одной из более экзотических, дальних провинций империи – он напоминал темнокожего сирийца или полукровку-ассирийца.

– Судя по отчету, операцию хорошо спланировали, – произнес он тихо. Говорил он спокойным тоном, давая беспристрастную оценку произошедшего. – На Велисария устроили засаду вскоре после того, как он сошел на берег в Бхаруче. Ночью, в темноте. Он был один, без своих телохранителей-катафрактов. Там было не менее восьми вооруженных бандитов. Все – опытные убийцы, проверенные в деле.

– Правда? – хмыкнул Нарсес. Он с удовольствием оскорблял малва, в разумных пределах, конечно. Поэтому позволил себе презрительно усмехнуться, но не стал плевать на полированный паркетный пол. – Скажи мне вот что, Аджатасутра. Мне просто любопытно. Сколько из этих – как же ты их назвал-то? – ах, да! «опытных убийц, проверенных в деле» – ни больше ни меньше… Так сколько из них выжили после встречи с Велисарием?

– Трое, – немедленно последовал ответ. – Они бросились бежать после того, как Велисарий убил первых пятерых. В течение нескольких секунд – судя по отчету.

Ухмылка сошла с лица Нарсеса. Аджатасутра никак не реагировал на презрение римлянина. В темно-карих глазах агента читался только профессиональный интерес – и ничего больше. И евнух хорошо помнил, как на собрании несколько месяцев назад Аджатасутра сам выражал сомнения, когда принималась решение рекомендовать покушение на Велисария как только он доберется до Индии. (Они могли только рекомендовать, не приказать. Окончательное решение принимал Венандакатра. Балбан занимал высокое положение в иерархии империи малва, но не являлся членом императорского династического клана. Он не отдавал приказы людям типа Венандакатры. Если хотел жить дальше.)

Нарсес вздохнул – и от боли в спине, и от отчаяния.

– Еще тогда я сказал вам, что вы сильно недооцениваете Велисария, – продолжал он.

В его голос добавилась настоящая злость, что случалось крайне редко.

– Боже праведный, чем вы думали? Вы понимали, против кого вы играете? – спросил он. – Этот человек – один из величайших полководцев, когда-либо рожденных в Риме. К тому же он еще и молод. И полон жизненных сил. И знаменит своими навыками владения мечом. И у него еще есть опыт участия в реальных сражениях, которого нет у большинства солдат, в два раза его старше.

Он гневно посмотрел на Балбана.

– Настоящего участия в настоящих сражениях против настоящих врагов. – Тут он снова презрительно усмехнулся. – А не опыта «проверенных в деле убийц», головорезов, умеющих воткнуть нож в спину купцу. – Нарсес умолк и зашипел. Частично от раздражения, но в основном из-за резкой боли в позвоночнике. Затем снова прилег и прикрыл глаза.

Балбан откашлялся.

– На самом деле это, может, и к лучшему. Я имею в виду то, что Велисарий выжил. Мы только что получили сообщение – причем от самого господина Венандакатры – где говорится, что господин Венандакатра считает: Велисарий может согласиться на преда… присоединиться к нашему общему делу. Венандакатра подружился с Велисарием, и они неоднократно вели долгие беседы во время путешествия в Индию. Полководец полон горечи и негодования – ему не нравится, как к нему относится Юстиниан, и он пропускал в разговоре намеки, что не прочь бы сменить патрона.

Нарсес не открывал глаз и боролся с болью, но одновременно прислушивался к разговорам, которые внезапно заполнили комнату. Римляне говорили возбужденными голосами. Зазвучала смесь холодного расчета, дурацкого лопотания, анализа и интриги, диких рассуждений и – по большей части – плохо скрываемого страха.

За исключением Нарсеса, всех римлян в комнате раздирали сомнения. Если им удастся привлечь Велисария на свою сторону, то у их заговора сильно увеличатся шансы на успех. Так они все говорили вслух. Но то же самое значительно ослабит их личные перспективы. Так они все думали – молча.

Нарсес ничего не сказал. И после минуты или около того перестал обращать внимание на слова. Пусть лопочут и играют в свои глупые игры.

Бессмысленные игры. Главный камерарий, несмотря на старость и то, что он был евнухом, знал и не сомневался: нет шанса, что Велисарий откажется от своей клятвы Юстиниану и предаст его, как у группы уличных бандитов нет шанса устроить на него засаду и убить. Первое даже менее вероятно, гораздо, гораздо менее вероятно.

В сознании Нарсеса возник образ Велисария, такой четкий, словно фракиец стоял перед ним. Высокий, красивый, хорошо сложенный. Образец простого солдата, если не считать хитроватую усмешку и странный, мудрый, всепонимающий взгляд.

Нарсес уставился в потолок, не обращая внимания на болтовню вокруг себя. Он боролся с болью.

До него дошел голос Балбана.

– Значит так. Думаю, мы все согласны. Будем надеяться, что господину Венандакатре удастся склонить Велисария на нашу сторону. А пока здесь, в Константинополе, мы приложим усилия, чтобы завоевать на нашу сторону его жену Антонину. Как вы знаете, она месяц назад прибыла из их усадьбы в Сирии. Аджатасутра уже попытался наладить с ней контакт.

Нарсес продолжал смотреть в потолок. Слушал Аджатасутру.

– Думаю, все прошло неплохо – для первого контакта. Очевидно, ее потряс мой намек на то, что император Юстиниан вступил в заговор с малва, чтобы организовать покушение на Велисария, пока тот находится в Индии, вдали от своих друзей и армии. Вскоре мне предстоит встретиться с нею вновь, пока она еще находится в столице.

Заговорил Иоанн из Каппадокии, горячо, хриплым голосом:

– Если это не сработает, просто соврати шлюху. Похоже, предположительно исправившаяся проститутка совсем не отказалась от старых привычек. По крайней мере, судя по тому, что говорит личный секретарь Велисария Прокопий. На днях мы с ним немного поболтали. Она раздвигала ноги для всех с того самого дня, как ее обожаемый муж отправился в Индию.

В комнате послышался бесстыдный смех. Нарсес слегка повернул голову, так и оставаясь лежать. Но достаточно, чтобы направить взгляд рептилии на Иоанна из Каппадокии.

«Но для тебя не раздвинула. И никогда не раздвинет. Как я подозреваю – ни для кого не раздвинет. И только кретин станет верить этому злобному сплетнику Прокопию».

Нарсес вначале принял сидячее положение, потом встал.

– В гаком случае я ухожу, – объявил он.

Нарсес вежливо кивнул всем собравшимся в комнате, за исключением Иоанна из Каппадокии. В этом случае вежливость не требовалась и в любом случае стала бы потерей усилий. Префект претория не замечал Нарсеса. Ею глаза казались пустыми, направленными внутрь себя, на возникший в сознании образ красавицы Антонины.

Поэтому Нарсес просто внимательно смотрел на Иоанна с минуту, наслаждаясь зрелищем извращенца с навязчивой идеей. Евнух знал, что после триумфа их предательства Иоанн планирует наконец удовлетворить свою страсть к Антонине.

Нарсес отвернулся. Тогда Иоанн из Каппадокии забудет об осторожности. Это будет идеальным моментом, чтобы его убить.

Нарсеса наполнило чувство жестокого удовлетворения. В своем полном горечи сердце Нарсес составил список всех тех, кого ненавидел в этом мире. Это был очень-очень длинный список.

Имя Иоанна из Каппадокии занимало одно из первых мест. Нарсес с наслаждением убьет его. С большим наслаждением.

Возможно, это удовольствие частично смягчит боль от других преступлений. Боль от убийства Велисария, которым Нарсес глубоко восхищался. Боль от убийства Феодоры, которое еще доставит ему адские муки на смертном одре.

Слуга помог ему надеть плащ перед тем, как открыть дверь.

Нарсес стоял в дверном проеме, ожидая, пока слуга не доставит туда паланкин из расположенных в задней части усадьбы конюшен. Он поднял голову. Ночное небо было чистым, безоблачным. Открытым. Незапятнанным.

Тем не менее он их убьет или проследит, чтобы это было сделано.

За спиной он услышал не очень отчетливо доносившийся голос Иоанна из Каппадокии. Нарсес не различал слов, но грубый мерзкий голос ни с чьим не спутаешь.

Мерзкий звук голоса и незапятнанное небо закружились в душе Нарсеса. Образы убитых Иоанна из Каппадокии и фракийца Велисария исчезли. Наконец евнух перестал сдерживаться и его холодное, неподвижное до этого, лицо исказила гримаса. Теперь оно ни в коей мере не напоминало морду рептилии. Это было лицо человека с горячей кровью. Почти детское, несмотря на все мелкие и глубокие морщины, если только когда-то ребенок мог испытывать такую беспомощную ярость.

Проклятые, ненавистные амбиции. Он бы убил себя за это человеконенавистничество.

Паланкин был готов. Его принесли четверо рабов и теперь ждали в молчаливой покорности, пока слуга помогал Нарсесу занять место на подушках. Рабы тронулись с места.

Нарсес откинулся на подушки и прикрыл глаза.

Спина болела.

Глава 1

Ранапур

Весна 530 года н. э.

Велисарий наблюдал за траекторией полета каменного ядра. Оно летело по дуге. Траектория оказалась не ровнее, чем траектория выпускаемого катапультой снаряда, но каменный шар врезался в окружающую Ранапур кирпичную стену с гораздо большей силой. Даже несмотря на грохот пушки, до Велисария долетел звук, с которым ядро ударилось о стену.

– По меньшей мере фут в диаметре, – заметил Анастасий.

Велисарий подумал, что оценка катафрактом размера проделанного пушечным ядром отверстия точна, и кивнул, соглашаясь. Второй из его телохранителей, Валентин, скорчил гримасу.

– И что? – проворчал он. – Я видел, как снаряд катапульты делал большую дыру.

– Не на таком расстоянии, – возразил Анастасий. – И не с такой силой. – Огромный фракиец пожал плечами. – Нет смысла обманывать себя. По сравнению с этими адскими приспособлениями малва наша римская артиллерия выглядит просто игрушками.

Менандр, последний из трех катафрактов, сопровождавших Велисария в Индию, открыл рот.

– А ты что думаешь, полководец?.

Велисарий повернулся в седле, чтобы ответить. Но его ответ прервали ругательства.

– Удивительно, как быстро мы забываем наши старые навыки, не правда ли? – усмехнулся Анастасий.

Велисарий уныло улыбнулся, поскольку нельзя было отрицать справедливость этого замечания. Велисарий ввел стремена в своей коннице всего за несколько месяцев до отправления в Индию. Он уже частично забыл небольшие уловки, помогающие удержаться в седле без них. Но Велисарий и сопровождавшие его лица не взяли новые приспособления в Индию: стремена являлись одним из немногих приспособлений, по которым римляне ушли вперед от империи малва, и Велисарий не собирался знакомить с ними будущего врага.

Однако ему их очень недоставало, и каждое движение, после которого он терял равновесие, сидя в седле, заставляло его вспомнить об их отсутствии, даже такое, как простой поворот в седле, чтобы ответить находящемуся у него за спиной молодому фракийцу.

– Я согласен с Анастасием, Менандр, – сказал Велисарий. – На самом деле я думаю, что он еще преуменьшает проблему. Дело не только в том, что в настоящий момент пушки малва превосходят наши катапульты. Еще хуже то, что наши артиллерийские орудия и техника их использования достигли высшей ступени своего развития, в то время как орудия малва все еще грубы и примитивны.

Глаза Менандра округлились.

– Правда? Они кажутся…

Молодой воин обвел глазами поле битвы. Велисарий и сопровождающие его лица прибыли в. Ранапур только на прошлой неделе. Но северная индийская провинция, столицей которой являлся Ранапур, восстала против правителей малва два года назад. Теперь уже больше года сам Ранапур находился под осадой. К этому времени когда-то плодородные земли, окружающие огромный город, утоптали и перекопали, и они превратились в лабиринт из траншей и земляных укреплений.

Сцена больше всего напоминала Менандру огромный муравейник. Куда бы ни смотрели его глаза, он видел солдат и подсобных рабочих, волокущих боеприпасы или продукты питания, иногда на тележках или фургонах, но гораздо чаще просто на своей спине. Менее чем в тридцати ярдах от них пара человек несла запаянную глиной, плотно плетеную корзину с порохом. Корзина свисала с бамбукового шеста, каждый конец которого лежал на плечах мужчин. Несмотря на то что носильщики были одеты лишь в набедренные повязки, они сильно вспотели. Конечно, в основном – из-за страшной жары, обычной для Гангской равнины весной, во время сухого сезона, который индусы называют гарам. Но потели они и от работы. По оценкам Менандра, вес корзины составлял шестьдесят фунтов, и он знал, что эта – одна из многих, которые эти двое мужчин таскают уже немало часов.

Сцена повторялась дюжины раз, куда бы он ни глянул. Весь город Ранапур окружали деревянные частоколы, земляные стены, канавы и все другие виды укреплений, используемых во время осады. Их воздвигли атакующие малва для защиты от катапульт восставших и совершаемых время от времени вылазок.

Менандр думал, что малва излишне осторожны. Он сам был слишком неопытен, чтобы правильно судить об этих вещах, но Велисарий и ветераны-катафракты оценили размер армии малва, окружающей Ранапур, в двести тысяч человек.

Эта цифра поражала воображение. Ни одна из западных империй не имела возможности собрать такую силу для полевого сражения. А солдаты, как знал Менандр, являлись только сражающимся острием впереди еще большей массы людей. С их теперешней точки обзора Менандр видел только их часть, но знал все дороги в окрестностях города забиты транспортом, доставляющим провизию и боеприпасы армии.

Посмотрев на юг, он увидел баржи, медленно поднимающиеся вверх по реке Джамне к временным причалам, которые малва соорудили, чтобы сгружать припасы. Каждая баржа имела водоизмещение от трехсот до шестисот тонн – размер среднего морского судна в Средиземноморье. Они доставляли провизию и боеприпасы со всего севера Индии, производимые трудом бессчетных подчиненных малва народов.

В дополнение к грузовым баржам, имелись еще и баржи, стоящие у причалов на южном берегу Джамны. Они были такого же размера, но более комфортабельные. На них размещались представители знатных родов и высшие чиновники малва. Тут и там Менандр видел узкие весельные суда, которые передвигались гораздо быстрее. Это были галеры с пятьюдесятью или около того гребцами, а также дополнительной воинской силой на борту. Малва постоянно патрулировали реку, закрывая Ранапуру доступ к передвижениям по воде.

Больше всего взгляд Менандра притягивали огромные бронзовые пушки, которые стреляли по Ранапуру. С того небольшого возвышения, откуда он и другие римляне наблюдали за осадой, можно было разглядеть восемь. Каждая пушка стояла на каменной площадке, окруженной низким поребриком, и обслуживалась небольшой ордой солдат и подсобных рабочих.

– Эти пушки кажутся почти магическими, – тихо сделал вывод он.

Велисарий покачал головой.

– В них нет ничего магического, парень. Это работа по металлу и химия – и все. И, как я и говорил раньше, грубая и примитивная работа и незамысловатая химия.

Полководец огляделся вокруг. Большой эскорт раджпутов находился неподалеку, но все еще вне пределов слышимости.

Велисарий склонился вперед в седле. Когда он заговорил, его голос звучал тихо и напряженно. Говорил он достаточно громко, чтобы его слышали все трое катафрактов, но слова главным образом предназначались для Менандра. Из сотен катафрактов, составлявших букеллариев Велисария, его личную военную свиту элитных солдат, не было никого более смертоносного, чем Валентин и Анастасий. Именно поэтому он и выбрал их для сопровождения во время опасного путешествия в Индию. Но, несмотря на все воинские навыки, ни один из ветеранов на самом деле не подходил для оценки кардинально новой ситуации. Молодой Менандр, даже после приобретения большего опыта, никогда не сможет сравниться с Анастасием или Валентином как воин. Но он уже показал, что способен гораздо быстрее впитывать новые реалии, которые малва вводили в военное дело.

– Послушайте меня, вы все. Может, я не вернусь живым из этого путешествия. Что бы ни случилось, важно, чтобы по крайней мере один из нас вернулся в Рим с тем, что узнал, и передал информацию Антонине или Иоанну Родосскому.

Валентин уже собрался возразить, но Велисарий отмахнулся от него.

– Это глупо, Валентин, и ты это знаешь лучше, чем кто-либо. На поле брани ты можешь погибнуть по тысяче разных причин – как и вне его – и я не более защищен от них, чем кто-либо. Важна информация.

Он снова посмотрел на раджпутов, но кавалеристы все еще находились вне пределов слышимости.

– Я уже объяснил вам, как работают пушки, – сказал он. Посмотрел на Менандра.

Молодой фракиец тут же повторил состав пороха и сложный набор необходимых действий, которые требовалось последовательно выполнять, чтобы правильно изготовить порох. Его речь напоминала монотонное пение или декламацию человека, которому часто приходится повторять какие-то данные.

Велисарий кивнул.

– Ключевым являются смачивание и перетирание. Запомните это. – Он слегка кивнул в сторону дальних пушек. – На самом деле порох у малва дрянной, в сравнении с тем, какой можно сделать. То же касается и работы по металлу.

Осматривая одну их пушек, Велисарий слегка распрямился в седле.

– Посмотрите, – приказал он. – Они готовятся стрелять. Проследите за траекторией полета снаряда.

Менандр и двое других катафрактов проследили за направлением взгляда полководца. Мгновение спустя они увидели, как один из солдат малва достает длинный железный стержень из небольшой кузницы. Стержень был загнут под углом в девяносто градусов на конце, а выступающие два дюйма раскалены докрасна. Солдат осторожно вставил стержень в небольшое отверстие, из ствола пушки вылетело огромное облако дыма, за которым практически сразу же последовал оглушительный звук выстрела.

Пушка дернулась назад. Менандр увидел, как канонир выпустил из рук стержень и тот отлетел на других солдат малва, которые тут же быстро отскочили назад, суматошно стараясь уклониться от все еще раскаленного кончика. Менандр не завидовал пушечным расчетам малва. У них была рискованная работа. Два дня назад он видел, как после отдачи пушка слетела с подставки и раздавила одного из канониров.

Менандр и другие римляне проследили за траекторией полета снаряда вплоть до его удара по крепкой стене Ранапура. Даже на таком расстоянии они видели, как стена вздрогнула, отлетели куски кирпича, потом упали на землю.

Велисарий посмотрел на товарищей. Они все хмурились – ветераны просто от удивления, Менандр – в задумчивости.

– Снаряд не летел прямо, – объявил молодой катафракт. – Он отклонился. Он должен был ударить в стену в пятнадцати или двадцати футах восточнее.

– Вот именно, – довольно кивнул Велисарий. – Если вы внимательно посмотрите и проследите, то в конце концов заметите, что пушечный огонь очень беспорядочен. Время от времени они стреляют прямо. Но гораздо чаще снаряд отклоняется под углом, причем отклонение такое же беспорядочное.

– Почему? – спросил Менандр.

– Это зазор. И сопротивление воздуха, – ответил полководец. – Для того чтобы снаряд летел прямо, он должен точно подходить к размеру ствола. Для этого требуются две вещи – ровный, абсолютно точно выверенный по всей длине ствол пушки и соответствующий размер пушечных ядер.

Анастасий надул щеки, потом выпустил воздух.

– Это уж слишком, полководец. Даже для греческих мастеров.

Велисарий кивнул.

– Да. Но чем лучше выверены ствол и ядра, тем точнее стрельба. Малва даже не пытаются добиться этой точности. Пушечные ядра у них – не больше, чем грубые камни. Они добились бы большего успеха, если бы пользовались железными, да и при ковке стволов работают грубо. Подозреваю, весь процесс изготовления оружия у них очень груб. Ничто не подвергается обработке на станке.

Валентин нахмурился.

– А как подвергнуть обработке на станке нечто такого размера? – спросил он. – В особенности сделанное из металла?.

Велисарий улыбнулся.

– Я даже не стал бы пытаться, Валентин. Для пушек такого размера неточность на самом деле не является такой уж большой проблемой. Но давайте рассмотрим вопрос под другим углом. Насколько сложно подвергнуть обработке на станке очень маленькую пушку?

– Очень сложно, – мгновенно ответил Анастасий. Его отец был кузнецом и очень рано стал подключать сына к работе. – Любая обработка на станке сложна, даже с деревом. Почти никто не пытается делать это с металлом. Но… да, если она достаточно мала…

– Ручные пушки! – возбужденно воскликнул Менандр. – Вот что ты хочешь. Что-то небольшое, с чем может управляться один человек. Или двое.

– Один, – объявил Велисарий.

– Я не видел ничего подобного у малва, – неуверенно заметил Валентин. – Может…

Он замолчал и откашлялся.

Дул легкий ветерок, и облако дыма, вылетевшее из ближайшей пушки во время последнего выстрела, наконец добралось до римлян.

– Боже, как эта дрянь воняет, – пробормотал Валентин.

– Лучше привыкай, – довольно неласково сказал Анастасий. На мгновение показалось, что огромный фракиец уже собирается выступить с одним из своих частых философских наставлений, но гневный взгляд Валентина заставил его от них отказаться.

– Ты не видел ручных пушек, Валентин, потому что у малва их просто нет, – мягко, но уверенно произнес Велисарий. – Они не прячут их от нас. Я уверен в этом. Они держат нас подальше от места сражения, но не настолько уж и далеко. Если бы у них были пушки небольшого размера, мы бы к этому времени их заметили.

Он подождал, пока не затихнет звук очередного пушечного выстрела, потом продолжил:

– Это – дело будущего. Ручные пушки. Если нам удастся вернуться в Рим – если кому-то из нас удастся вернуться в Рим – и передать эту информацию Иоанну Родосскому, то у нас появится шанс. У нас будет лучший порох, чем у малва, наши ремесленники в общем и целом более искусны, чем их. Мы сможем построить совершенно новый тип армии. Армию, которая сможет разбить этого колосса.

На мгновение Велисарий задумался, не поделиться ли некоторыми из идей, к которым он приходил в последнее время, относительно структуры и тактики такой будущей армии, но отказался от этой мысли. Его идеи все еще оставались не до конца сформулированными и робкими. Они смутят катафрактов больше, чем все остальное. Велисарию требовалось побольше времени. Время подумать. И, главное, время поучиться у странного разума, который каким-то образом жил в причудливом камне, который Велисарий носил в мешочке у себя на груди. Этот разум называл себя Эйд, или Помощник, и утверждал, что пришел на. Землю из далекого будущего.

Его размышления прервал Валентин.

– Осторожно, – тихо сказал катафракт. – Приближаются раджпуты.

Велисарий посмотрел через плечо и увидел, что небольшая группа раджпутов отделилась от основного отряда элитных наездников и галопом направляется к ним. Во главе ехал командующий эскортом, один из многих царьков, составляющих высший слой вассалов малва из раджпутов. Этот относился к клану Чаухар, одной из самых известных династий раджпутов. Его звали Рана Шанга.