Текст книги "В поисках камня"

Жуткий одинокий вой сделался громче, настойчивее, и Гарион ощутил приближение паники. Ничто не поможет. Они все сойдут с ума.

– Ш-ш, – услышал он голос тети Пол и понял, что голос этот раздается в его мозгу. Паника улеглась, сменившись странной, умиротворяющей апатией. Глаза его отяжелели, вой сделался тише. Потом, окутанный блаженной теплотой, он почти сразу погрузился в глубокую дрему.

Глава 5

Гарион не мог потом точно вспомнить, когда именно мозг его воспротивился мягкому принуждению тети Пол, направлявшей его все глубже и глубже в спасительную бессознательность, но, по-видимому, почти сразу. Неуверенно, словно поднимаясь из глубины, он выплыл из сна и понял, что идет вместе с остальными к лошадям, неуклюже переступая одеревеневшими ногами. Он взглянул на спутников и увидел, что лица у них пустые, отрешенные. Он вроде бы слышал шепот тети Пол – «спите, спите, спите», но шепот этот не имел над ним власти.

Вместе с тем он сознавал, что все не совсем так, как обычно. Хотя мозг его бодрствовал, тело спало. Он смотрел на все в спокойной, просветленной отрешенности, не замутненной никакими чувствами, столь часто сеявшими неразбериху в его мыслях. Он знал, что наверняка обязан сказать тете Пол, что не спит, но по какой-то неясной причине не стал этого делать.

Спокойно он начал перебирать мотивы и соображения, заставившие его промолчать, стараясь выделить ту главную мысль, которая и определила решение. В этих поисках он и наткнулся на тихий уголок, где пребывало другое сознание. Гарион почти ощутил его желчное удовольствие.

– Ну? – молча спросил его Гарион.

– Я вижу, ты наконец проснулся, – сказало ему другое сознание.

– Нет, – довольно педантично поправил Гарион, – часть меня, я полагаю, спит.

– Это та часть, которая мешает. Теперь мы можем поговорить. Нам надо обсудить кое-что.

– Кто ты? – спросил Гарион, рассеянно повинуясь указанию тети Пол сесть на лошадь.

– У меня нет настоящего имени.

– Ты отделен от меня, так ведь? Я хочу сказать, ты не просто другая часть меня?

– Нет, – отвечал голос, – мы совершенно отдельны.

Лошади шагом двинулись по лугу, следуя за тетей Пол и господином Волком.

– Чего ты хочешь? – спросил Гарион.

– Я должен направить события в то русло, каким им надлежит следовать Я занимаюсь этим уже очень давно.

Гарион попытался это осмыслить. Вой становился громче, стоны и вскрики – отчетливее. Туманные, отрывочные видения возникали в воздухе и неслись над травой к лошадям.

– Я помешаюсь, не правда ли? – спросил Гарион с некоторым сожалением. – Я не сплю, как другие, и призраки сведут меня с ума, так ведь?

– Сомневаюсь, – отвечал голос. – Ты увидишь кое-что, чего бы тебе лучше не видеть, но не думаю, чтобы это помутило твой рассудок. Ты даже можешь узнать о себе что-то такое, что тебе впоследствии пригодится.

– Ты очень стар, да? – спросил Гарион, как только эта мысль пришла ему в голову.

– Это слово по отношению ко мне не имеет никакого смысла.

– Старше моего деда? – настаивал Гарион.

– Я знал его ребенком. Быть может, тебе приятно будет узнать, что он был еще упрямее тебя. Мне потребовалось много времени, чтобы направить его в нужную сторону.

– Ты делал это, находясь в его мозгу?

– Естественно.

Гарион заметил, что его лошадь идет прямо через одно из туманных видений, возникшее перед ней.

– Значит, он знает тебя – то есть то, что ты был в его мозгу?

– Он не знает, что я там был.

– Я всегда знал, что ты здесь.

– Ты – иное дело. Об этом нам и надо поговорить.

Вдруг в воздухе прямо перед лицом Гариона возникла женская голова. Глаза ее были вытаращены, рот перекошен беззвучным криком. Обрубок шеи кровоточил, капли крови исчезали в никуда.

– Поцелуй меня, – прохрипела голова. Гарион закрыл глаза, лицо его прошло сквозь голову.

– Видишь, – заметил голос как бы между прочим, – это не так страшно, как ты воображал.

– Почему я – иное дело? – осведомился Гарион.

– Кое-что предстоит сделать, и сделать тебе. Все остальное было только подготовкой.

– Что именно я должен сделать?

– Узнаешь, когда придет время. Если узнаешь слишком рано, то можешь испугаться. – Голос сделался сухим и строгим. – Тебе и без того придется непросто.

– Почему мы говорим об этом сейчас?

– Тебе надо знать, зачем ты должен это сделать. Это может помочь тебе, когда придет время.

– Хорошо, – согласился Гарион.

– Очень-очень давно случилось нечто, чему не следовало случаться, – начал голос внутри его мозга. – Вселенная возникла по определенной причине и постепенно двигалась к намеченной цели. Все шло, как и должно было идти, как вдруг произошло нечто неправильное. Это был пустяк, но произошел он в должное время и в должном месте – вернее будет сказать, в недолжное время и в недолжном месте. В любом случае он изменил ход событий. Тебе понятно?

– Кажется, да, – отвечал Гарион, морщась от напряжения. – Это как если ты бросаешь камень во что-то, а он отскакивает от чего-то другого и летит куда ты вовсе не хотел – как когда-то Дорун швырнул камнем в ворону, а камень отскочил от ветки и разбил Фолдору окно?

– Именно так, – поздравил его голос. – До этого момента существовала только одна возможность – первоначальная. И вдруг их стало две. Давай сделаем еще один шаг. Если б Дорун – или ты – очень быстро кинул другой камень и попал бы в первый прежде, чем тот долетел до Фолдорова окна, возможно, первый камень попал бы таки в ворону.

– Возможно, – с сомнением отвечал Гарион. – Только Дорун вовсе не так хорошо кидался камнями.

– Я умею это гораздо лучше Доруна, – сказал голос. – Собственно, ради этого я и возник. В некотором роде ты – камень, который я кинул. Если ты попадешь в тот, другой камень, ты развернешь его и направишь туда, куда ему было изначально назначено лететь.

– А если нет?

– Фолдорово окно разобьется.

Нагая женщина с отрубленными руками и торчащим из груди мечом вдруг возникла прямо перед Гарионом. Она визжала и стонала, обрубки рук брызгали кровью ему в лицо. Гарион протянул руку стереть кровь, но лицо его было сухим. Не видя призрака, лошадь прошла сквозь него.

– Мы должны вернуть события в правильное русло, – продолжал голос. – Некое действие, которое ты должен будешь совершить, – ключ ко всему. Долгое время то, что должно было случиться, и то, что случалось на самом деле, шло в разных направлениях. Теперь они снова начинают сходиться. Точка, где они сойдутся, это та точка, в которой тебе придется действовать. Если это тебе удастся, все выправится; если нет – все по-прежнему будет идти не так, и цель, ради которой возникла Вселенная, достигнута не будет.

– Как давно это началось?

– Еще до сотворения мира. Даже до богов.

– Удастся ли это мне? – спросил Гарион.

– Не знаю, – отвечал голос. – Я знаю, чему надлежит быть, а не то, что будет. Тебе надо понять кое-что еще. Когда произошла ошибка, она породила две разные линии возможного, и каждая из этих линий имеет свою конечную цель. Иметь цель – значит ее осознавать. Говоря попросту, я – сознание первоначальной цели Вселенной.

– Только теперь есть другое? – предположил Гарион. – Другое сознание, я хотел сказать – связанное с другой линией возможного?

– Ты даже сообразительней, чем я думал.

– А не захочет ли оно, чтобы все по-прежнему шло неправильно?

– Боюсь, что захочет. Тут мы подходим к важному месту. Точка во времени, когда все решится, очень близка, и ты должен быть готов.

– Почему я? – спросил Гарион, отбрасывая отрубленную руку, пытавшуюся схватить его за горло. – Не может кто-нибудь другой это сделать?

– Нет, – сказал ему голос. – Это происходит не так. Вселенная ждала тебя миллионы лет – больше, чем ты можешь даже вообразить. Ты несся к этому событию с начала времен – ты один. Только ты можешь сделать то, что надлежит сделать, и это самое важное из того, что когда-либо произойдет, – не только в нашем мире, но и во всех мирах во Вселенной. Есть народы, населяющие миры столь отдаленные, что свет их солнц не достигает этого мира, и они исчезнут, если ты не выполнишь свое предназначение. Они никогда не узнают и не поблагодарят тебя, но от тебя зависит все их существование. Другая линия возможного ведет к полному хаосу и разрушению, но мы с тобой ведем к иному.

– К чему?

– Если тебе удастся совершить что надо, ты доживешь до этого времени и увидишь сам.

– Хорошо, – сказал Гарион. – Что мне надо делать – я хочу сказать, сейчас?

– Ты обладаешь огромной силой. Она дана тебе для того, чтобы ты смог совершить намеченное, но ты должен научиться ею владеть. Белгарат и Полгара стараются тебе в этом помочь, так что перестань им противиться. Ты должен быть готов, когда придет время, а оно гораздо ближе, чем ты думаешь.

Обезглавленная фигура стояла на дороге, держа в правой руке отрубленную голову. При приближении Гариона она приподняла свою ужасную ношу, и перекошенный рот разразился ругательствами.

Проехав сквозь призрак, Гарион вновь попытался заговорить с тем, кто находился внутри его сознания, но не нашел его там.

Дорога миновала развалившееся каменное строение. На поваленных камнях теснились призраки, словами и жестами завлекая путников.

– Чересчур много женщин, – спокойно заметила тетя Пол.

– Это было их национальной особенностью, – отвечал ей Волк. – На одного мальчика у них рождалось восемь девочек. Из-за этого им пришлось внести некоторые необходимые поправки в отношения между полами.

– Полагаю, ты находил это занятным, – сухо заметила она.

– Мараги смотрели на многое не совсем так, как другие народы. Брак никогда не пользовался у них большим уважением. В некоторых отношениях они были весьма свободны.

– Это так называется?

– Постарайся не быть такой узколобой, Пол. Общество существовало; только это и важно.

– Не только это, отец, – сказала она. – Как насчет их каннибализма?

– Это была ошибка. Кто-то неправильно понял отрывок из их священных текстов, и все. Они делали это из чувства религиозного долга, не по влечению. В целом мараги мне нравились. Они были благородны, дружелюбны и честны друг с другом. Они любили жизнь. Если б не золото, они бы, вероятно, преодолели это в себе.

Гарион совсем забыл про золото. Когда они переезжали ручей, он посмотрел на сверкающую воду и увидел маслянисто-желтые искорки, вспыхивающие меж гальки на дне.

Призрак нагой женщины вдруг появился прямо перед ним.

– Не правда ли, я прекрасна? – лукаво спросила она, потом взялась руками за края резаной раны на животе, потянула и вывалила кишки на берег ручья.

Гарион подавился и стиснул зубы.

– Не думай о золоте! – резко сказал голос в его мозгу. – Призраки завладевают тобой через твою алчность. Если ты будешь думать о золоте, то сойдешь с ума.

Они ехали дальше. Гарион старался выкинуть из головы мысли о золоте.

Господин Волк тем не менее как раз говорил о нем.

– В золоте-то и была главная беда. Оно привлекало самых дурных людей – в данном случае толнедрийцев.

– Они пытались искоренить людоедство, отец, – отвечала тетя Пол. – Этот обычай большинство людей находит отвратительным.

– Я сомневаюсь, так ли ревностно они отнеслись бы к нему, если бы золото не лежало на дне каждого ручья в Марагоре.

Тетя Пол отвернулась от призрака ребенка, надетого на толнедрийское копье.

– А теперь золото не досталось никому, – сказала она. – Мара позаботился об этом.

– Да, – согласился Волк, поднимая лицо, чтобы прислушаться к жуткому вою, доносившемуся, казалось, со всех сторон. Он сморщился, услышав особо пронзительную ноту. – Хотел бы я, чтобы он вопил не так громко.

Они проехали мимо развалин храма. Белые камни рассыпались, меж них росла трава. Раскидистое дерево, стоявшее неподалеку, было увешано телами, которые крутились и раскачивались на веревках.

– Снимите нас, – бормотали тела. – Снимите нас.

– Отец! – резко сказала тетя Пол, указывая на луг за разрушенным храмом. – Эти люди настоящие!

По лугу медленной процессией двигались люди в длинных одеяниях с капюшонами, подпевая в лад заунывному звону колокола, который они несли на плечах на длинном шесте.

– Монахи Мар Террина, – сказал Волк, – совесть Толнедры. Их можно не опасаться.

Один из монахов поднял голову и увидел их.

– Возвращайтесь! – закричал он и, отделившись от остальных, побежал к путникам, то и дело шарахаясь от чего-то, чего Гарион не видел. – Возвращайтесь! – снова закричал он. – Спасайтесь! Вы приближаетесь к самому средоточию ужаса! За этим холмом лежит Мар Амон. Сам Мара бушует над его улицами, сделавшимися обителью призраков!

Глава 6

Монахи прошли мимо, пение и звон колокола мало-помалу стихли. Господин Волк глубоко ушел в свои мысли, пальцы его здоровой руки теребили бороду. Наконец он вздохнул и сухо сказал:

– Полагаю, мы можем с тем же успехом поговорить с ним и сейчас, Пол. Если мы этого не сделаем, он просто-напросто нас нагонит.

– Ты попросту потратишь время, отец, – сказала тетя Пол. – Разговаривать с ним бессмысленно. Мы уже пытались.

– Ты, наверное, права, – согласился он, – но мы должны хотя бы попытаться. Олдур будет недоволен, если мы этого не сделаем. Может быть, когда Мара узнает, что происходит, с ним можно будет разговаривать.

Истошный вопль прокатился над залитым солнцем лугом, и лицо Волка вытянулось.

– По-моему, пора ему уже выкричаться. Ладно, едем в Мар Амон. – Он повернул лошадь к холму, на который указывал монах. Изуродованный призрак затрясся перед самым его лицом. – Прекрати, – сказал он раздраженно. Призрак дернулся и пропал.

Вероятно, когда-то на холм вела дорога, след от которой еще кое-где проглядывал под травой, но тридцать два столетия, прошедшие с тех пор, как по ней последний раз ступала нога человека, почти начисто стерли ее с лица земли. Она поднималась к вершине холма, а оттуда шла вниз к Мар Амону. Гарион, по-прежнему отрешенный и бесчувственный, примечал такое, что при иных обстоятельствах ускользнуло бы от его внимания. Хотя город был разрушен почти до основания, планировка его угадывалась четко. Улица – она была только одна – изгибалась спиралью и выводила на большую круглую площадь точно в центре развалин. Во внезапном озарении Гарион понял, что город этот задуман женщиной. Мужской ум тяготеет к прямым линиям, женщины мыслят окружностями.

Они начали спускаться с холма: тетя Пол и господин Волк впереди, остальные с отсутствующим видом – за ними. Гарион ехал последним, стараясь не замечать встающих из земли призраков, старавшихся напугать его наготой и жуткими увечьями. Вой, который они услышали, едва перейдя границу Марагора, стал громче и отчетливее. Временами он прокатывался многоголосым эхом, но Гарион знал, что стенает один мощный голос, преисполненный горем столь великим, что слышно по всему королевству.

Когда они подъехали к городу, поднялся ужасный ветер, холодный, напитанный нестерпимым запахом покойницкой. Когда Гарион машинально поплотнее закутался в плащ, он заметил, что его полы не раздуваются ветром, как не колышется и высокая трава. Он прокручивал в голове эти наблюдения, пытаясь в то же время зажать ноздри и не вдыхать мерзостный запах разложения. Раз ветер не колышет траву, значит, ветер этот не настоящий. Мало того, раз лошади не слышат воя, значит, и вой ненастоящий. Гарион замерз и дрожал, даже сознавая, что озноб этот – подобно ветру и воплям – более воображаемый, чем реальный.

Хотя Мар Амон, когда они впервые завидели его с вершины холма, казался разрушенным до основания, въехав в город, Гарион с удивлением узрел стены жилых домов и общественных зданий; где-то поблизости раздавался детский смех, а издалека долетало пение.

– Зачем он это делает? – печально спросила тетя Пол. – Это ничего ему не дает.

– Однако это единственное, что у него осталось, Пол, – ответил господин Волк.

– И это всегда кончается одним и тем же.

– Знаю, но это помогает ему немного забыться.

– Все мы о чем-нибудь желали бы забыть, отец. Это не метод.

Волк с восхищением смотрел на основательные стены строений.

– Сделано мастерски, – заметил он.

– Естественно, – сказала она, – в конце концов, он бог – но это ему не на пользу.

Гарион не понимал, о чем говорят его тетя и дед, пока лошадь Бэйрека не прошла прямо сквозь стену – исчезла за каменной кладкой и вновь появилась в нескольких ярдах дальше. Стены, здания, весь город были иллюзорны – это всего лишь воспоминание. Холодный ветер сделался сильнее, и к запаху разложения теперь примешивался запах дыма. Хотя Гарион видел, что яркий солнечный свет по-прежнему освещает все вокруг, казалось, стало значительно темнее. Детский смех и далекое пение стихли, послышались крики.

Толнедрийский легионер в начищенной кирасе и шлеме с перьями выехал из-за пологого изгиба улицы. Он казался таким же реальным, как стены домов. Меч его был обагрен кровью, лицо застыло в жестокой усмешке, глаза горели безумием.

Повсюду валялись изрубленные тела, повсюду текла кровь. Вой перешел в истошный вопль: призрачное представление, казалось, движется к своей ужасной развязке.

Спиральная улица вывела их наконец на широкую круглую площадь в центре Мар Амона. Ледяной ветер бушевал в горящем городе, жуткий звук мечей, разрубающих мясо и кости, наполнил все сознание Гариона. Стало еще темнее.

Призрачные трупы бесчисленных марагов устилали мостовую, над ними клубился густой дым. Но то, что находилось посреди площади, не было иллюзией. Колоссальная фигура, казалось, лучилась своей ужасающей реальностью, бытием, которое никоим образом не зависело в своем существовании от сознания наблюдателя. На руках она держала тельце убитого ребенка, каким-то образом олицетворявшего всех мертвецов призрачного Марагора. Лицо колосса, склонившегося над детским телом, было искажено нечеловеческим горем. Он-то и выл, и Гарион, даже в спасительной полудреме, защищающей его рассудок, почувствовал, как волосы у него встают дыбом.

Господин Волк сморщился и слез с лошади. Старательно переступая через призрачные тела, он приблизился к громадному существу.

– Владыка Мара, – с почтительным поклоном обратился он.

Мара завыл.

– Владыка Мара, – снова сказал Волк. – Не с легким сердцем я тревожу тебя в твоем горе, но мне надо поговорить с тобой.

Огромное лицо скривилось, и большие слезы покатились по щекам бога. Не отвечая, Мара протянул вперед детское тело, поднял лицо и завыл.

– Владыка Мара! – снова позвал Белгарат, на этот раз настойчивее.

Мара закрыл глаза и опустил голову, рыдая над телом ребенка.

– Это бесполезно, отец, – сказала старику тетя Пол. – Когда он в таком состоянии, его ничем не проймешь.

– Оставь меня, Белгарат, – рыдая, выговорил Мара. Его мощный голос гулко прокатился в мозгу Гариона. – Оставь меня с моим горем.

– Владыка Мара, приблизился день исполнения пророчеств, – сказал Волк.

– Что мне до того? – рыдал Мара, крепче прижимая к себе детское тельце. – Разве пророчество вернет мне моих загубленных детей? Оставь меня в покое.

– Судьба мира зависит от событий, которые произойдут весьма скоро, владыка Мара, – настаивал господин Волк. – Королевства Запада и Востока сойдутся на последний бой, и Торак Одноглазый, твой окаянный брат, ворочается во сне и скоро пробудится.

– Пусть пробуждается, – сказал Мара и припал к телу, которое держал на руках, сотрясаясь от рыданий.

– Желаешь ли ты оказаться в его власти, о владыка Мара? – спросила тетя Пол.

– Что мне его власть, Полгара? – отвечал Мара. – Я не оставлю землю моих убиенных детей, и ни бог, ни человек не вторгнутся сюда. Пусть Торак владеет миром, коли желает.

– Мы можем ехать, отец, – сказала тетя Пол. – Его ничто не тронет.

– Владыка Мара, – сказал господин Волк рыдающему богу, – мы привезли пред твои очи орудия пророчества. Неужели ты не благословишь их, прежде чем мы уедем?

– У меня не осталось благословений, Белгарат, – отвечал Мара, – только проклятия для жестоких детей Недры. Забирай этих чужестранцев и уезжай.

– Владыка Мара, – твердо сказала тетя Пол. – В исполнении пророчества и тебе отведена роль. Неумолимая судьба, управляющая нами, управляет и тобой. Каждый должен выполнить предначертанное ему от начала времен, ибо в день, когда пророчество исполнится не так, разрушится мир.

– Пусть разрушается, – простонал Мара. – Ничто уже не радует меня в нем, так что пусть гибнет. Горе мое вечно, и я не отрекусь от него, пусть даже ценою этому будет разрушение всего созданного. Забери детей пророчества и удались.

Господин Волк обреченно поклонился и вернулся к остальным. На лице его было написано безнадежное отвращение.

– Подожди! – взревел вдруг Мара. Призрачный город задрожал и исчез. – Кто это? – спросил бог.

Господин Волк быстро повернулся к нему.

– Что сделал ты, Белгарат? – Мара внезапно выпрямился во весь свой громадный рост. – И ты, Полгара? Или горе мое для вас теперь лишь повод для насмешки? Неужели горем моим вздумали вы меня попрекать?

– Владыка! – Тетя Пол опешила от этого внезапного гнева.

– Чудовищно! – ревел Мара. – Чудовищно! – Его громадное лицо исказилось гневом. В ярости он шагнул к ним и остановился прямо перед лошадью принцессы Се'Недры. – Я растерзаю твою плоть! – закричал он ей. – Я наполню твой мозг червями безумия, о дочь Недры! Я погружу тебя в муки и ужас до скончания твоих дней!

– Оставь ее в покое! – резко сказала тетя Пол.

– О нет, Полгара! – взревел он. – На нее падет вся тяжесть моего гнева! – Его страшные пальцы потянулись к ничего не сознающей принцессе, но она смотрела сквозь него невидящим взглядом.

Мара зашипел от досады и повернулся к господину Волку.

– Обманули! – взвыл он. – Ее мозг спит.

– Они все спят, владыка Мара, – отвечал Волк. – Угрозы твои против них бессильны. Визжи и вой, пока не обрушатся небеса; она не слышит тебя.

– Я покараю за это тебя, Белгарат, – прорычал Мара, – тебя и Полгару. Боль и ужас вкусите вы за дерзкое свое оскорбление. Я сгоню сон с этих людей, вторгшихся сюда, и они познают муки и безумие, которые я на них нашлю. – Он делался все огромнее.

– Довольно, Мара! Стой! – Голос был Гариона, но Гарион знал, что говорит не он.

Дух Мара повернулся к нему, занеся для удара громадную руку, но Гарион почувствовал, что слезает с лошади и направляется к взбешенному колоссу.

– На этом кончается твоя месть, Мара, – сказал голос, раздавшийся изо рта Гариона. – Девушка нужна для моего замысла. Ты ее не тронешь. – Гарион внезапно с тревогой понял, что стоит между разгневанным божеством и спящей принцессой.

– Прочь с дороги, мальчик, или я убью тебя, – пригрозил Мара.

– Думай головой, Мара, – сказал ему голос, – если она еще не совсем опустела от крика. Ты знаешь, кто я.

– Я заполучу ее, – ревел Мара. – Я дам ей множество жизней и одну за другой вырву из ее трепещущей плоти.

– Нет, – отвечал голос, – ты ее не получишь.

Дух Мара вновь выпрямился, воздев ужасные руки, но в то же время глаза его изучали Гариона – и не только глаза. Юноша вновь ощутил то мощное давление на свой мозг, какое пережил в тронной зале королевы Солмиссры, когда дух Иссы коснулся его. Жуткое узнавание начало проступать в заплаканных очах Мары. Его воздетые руки опустились.

– Отдай ее мне, – взмолился он. – Возьми остальных и иди, но оставь толнедрийку мне. Умоляю тебя.

– Нет.

То, что произошло потом, не было чародейством – Гарион понял это сразу. Звук не походил на тот страшный грохот, который всегда сопровождал чародейство. Нет, ему показалось, что вся сокрушительная мощь сознания Мары обрушилась на него. Сознание внутри его мозга отвечало. Сила его была столь велика, что казалось, ее не вместить и всему миру. Оно не отвечало ударом на удар Мары, ибо такое столкновение взорвало бы мир, но противостояло спокойно и неколебимо его гневному натиску. На кратчайший миг Гарион ощутил сознание внутри своего мозга и в трепете отпрянул от его величия. В этот миг он увидел рождение бесчисленных солнц, раскручивающихся огромными спиралями на бархатной черноте небесного свода; они рождались, собирались в галактики и огромные туманности, и это был лишь миг. И за всем этим Гарион увидел лицо самого времени, увидел его начало и конец в одной ужасающей вспышке. Мара отшатнулся.

– Я должен покориться, – сказал он хрипло. Затем он вдруг поклонился Гариону, и его гневное лицо странным образом смирилось. Потом он отвернулся и зарыдал, закрыв лицо руками.

– Горю твоему придет конец, – мягко сказал голос. – Однажды ты вновь обретешь радость.

– Никогда, – рыдал Мара, – горе мое будет вечным.

– Вечность слишком длинна, Мара, – отвечал голос, – и только я вижу ее конец.

Рыдающий бог, не отвечая, двинулся прочь, и раскаты его воплей отдались в развалинах Мар Амона.

Господин Волк и тетя Пол, оглушенные, смотрели на Гариона в упор. Потом старик заговорил, и в голосе его звучал благоговейный ужас.

– Неужели это возможно?

– Не ты ли всегда говорил, что нет ничего невозможного, Белгарат?

– Мы не знали, что ты можешь вмешиваться непосредственно, – сказала Полгара.

– Я иногда немного подталкиваю события, иногда немного намекаю. Если вы покопаетесь в памяти, то вспомните кое-какие из этих намеков.

– Знает ли об этом мальчик? – спросила она.

– Конечно. Мы немного поговорили об этом.

– Много ли ты ему сказал?

– Столько, сколько он может пока понять. Не тревожься, Полгара, я не причиню ему вреда. Теперь он понимает, как это все важно. Он знает, что должен готовиться и что у него мало времени. А теперь, я думаю, вам лучше уехать отсюда. Присутствие толнедрийской девочки доставляет Маре глубокое страдание.

Тетя Пол, казалось, хотела сказать что-то еще, но взглянула на рыдающего неподалеку бога и, кивнув, двинулась прочь из развалин, увлекая за собой остальных.

Когда Гарион и господин Волк сели в седла и двинулись следом, старик заговорил:

– Может быть, мы можем поговорить по дороге. У меня много вопросов.

– Он ушел, дедушка, – сказал Гарион.

– Ох, – с явным разочарованием отозвался Волк.

Солнце уже садилось, когда они остановились заночевать в рощице примерно в миле от Мар Амона. Покинув город, они уже не встречали призраков изуродованных людей. Накормив остальных и уложив их спать, тетя Пол, Гарион и господин Волк уселись у маленького костерка. С тех пор как после разговора с Марой другое сознание оставило его, Гарион все глубже и глубже погружался в сон.

– Можем мы поговорить с... с другим? – спросил Волк с надеждой.

– Его здесь сейчас нет, – отвечал Гарион.

– Значит, он не всегда с тобой?

– Не всегда. Порой он отсутствует месяцами – иногда даже дольше. На этот раз он пробыл долго – с тех самых пор, как сгорел Эшарак.

– Когда он с тобой, где он именно? – спросил старик с любопытством.

– Здесь, – Гарион постучал себя по голове.

– Ты бодрствовал с тех самых пор, как мы въехали в Марагор? – спросила тетя Пол.

– Не то чтобы бодрствовал, – отвечал Гарион. – Часть меня спала.

– Ты видел призраков?

– Да.

– Но они тебя не пугали?

– Нет. Некоторые удивляли, от других мне становилось тошно.

Волк быстро посмотрел на него.

– Теперь бы тебе не стало тошно, так ведь?

– Нет. Наверное, не стало бы. Правда, сперва я действительно что-то такое чувствовал, но теперь перестал.

Волк внимательно посмотрел на огонь, словно подыскивая слова для следующего вопроса.

– Что этот другой в твоей голове сказал тебе, когда вы беседовали?

– Он сказал: что-то случилось давно, чему не следовало случаться, а я должен это исправить.

Волк издал короткий смешок.

– Лаконично сказано, – заметил он. – Объяснил он, как это произойдет?

– Он не знает.

Волк вздохнул.

– Я надеялся, что мы получили небольшое преимущество, но похоже, это не так. Оба пророчества остаются в силе.

Тетя Пол посмотрела на Гариона в упор.

– Как ты думаешь, когда ты проснешься, ты сможешь это вспомнить?

– Полагаю, да.

– Тогда слушай внимательно. Есть два пророчества, и оба ведут к одному и тому же событию. Гролимы и прочие энгараки следуют одному, мы – другому. Пророчества эти имеют разное завершение.

– Ясно.

– Ничто в одном пророчестве не исключает ничего из содержащегося в другом до того, как они соединяются в этом событии, – продолжала она. – Дальнейший ход дела будет зависеть от того, что именно произойдет. Одно из пророчеств сбудется, другое – нет. Все, что случилось уже, и все, что случится еще, сойдется в этой точке и станет едино. Ошибка будет исправлена, и Вселенная двинется по тому или иному пути, как если бы только этим путем все шло изначально. Единственная разница состоит в том, что нечто очень важное не произойдет, если мы потерпим крах.

Гарион кивнул. Он внезапно почувствовал сильную усталость.

– Белдин называет это теорией конвергентных судеб, – сказал господин Волк. – Две равновероятные возможности. Белдин иногда бывает очень высокопарен.

– Это не столь уж редкая слабость, – сказала ему тетя Пол.

– Я бы очень хотел поспать, – сказал Гарион.

Волк и тетя Пол переглянулись.

– Очень хорошо, – сказала тетя Пол. Устроив его поуютнее и укрыв одеялом, она положила холодную руку ему на лоб.

– Спи, мой Белгарион, – прошептала она.

И он уснул.