Текст книги "Надежда гардемарина"

6

Даже на таком большом корабле, как «Гиберния», любые самые невероятные слухи распространяются со скоростью света. Не прошло и нескольких минут, как все уже знали, что по настоянию главного инженера комитет рассмотрит дела всех матросов, посылавшихся на капитанскую мачту с того момента, как мы покинули порт. Это не составляло особого труда. «Гиберния», в общем-то, была судном благополучным, и офицеры почти всегда могли решить с матросами любую проблему.

Вакс ушел на вахту. Я валялся на койке, радуясь, что Алекс не слушает свою бьющую по мозгам музыку, когда ворвался Сэнди Уилски. Он буквально кипел от возмущения:

– Мальстрем собирается всех подвергнуть допросам на детекторе лжи с наркотиками!

– Что? – Алекс рывком сел в койке.

– Всех гардемаринов и тех матросов, которые побывали в ангаре.

– Зачем?

– Чтобы исключить любую возможность саботажа, так он сказал доктору.

Алекс стукнул кулаком по матрасу:

– Это несправедливо.

Я проворчал:

– Переживешь. – Допрос с применением детектора лжи и наркотиков – ДН-допрос – был не из приятных, но вреда не причинял.

– Ведь ни одному из нас не предъявили обвинения! – сказал Алекс.

– Мерзавец не имеет права… – мрачно заявил Сэнди. Я вскочил с койки и выпалил первое, что пришло в голову:

– Уилски, в каком виде ваши ботинки! Один штрафной балл! А одеяло! – Я шлепнул по нему рукой, найдя крошечную складку. – Еще один!

Алекс задохнулся:

– За что вы на него так вдруг…

Я взвился:

– А вы? Сколько у вас штрафных баллов – Я знал, что Алекс не торопился их отрабатывать.

– Девять, мистер Сиф…

– Еще два за дерзость! – Я понимал, что это грозило ему бочкой, и, помолчав, добавил: – Не буду регистрировать их до утра. Приступайте.

– Но я.

– Немедленно!

Они кинулись к двери.

– И никаких разговоров, пока выполняете упражнения! Одно слово – и штрафные очки удвоятся!

– Есть, мистер Сифорт! – Люк захлопнулся. Я сел на краешек кровати, обхватив дрожащими руками голову.

Их обожаемый герой ушел в прошлое. Теперь они возненавидят меня. Но выбора не было.

Времени до допроса оставалось мало.

Неудивительно, что они так негодовали по поводу ДН-допроса. Использование детектора лжи и наркотиков разрешалось на борту корабля, как и на Земле. По Закону о даче свидетельских показаний от 2026 года подозреваемый обязан был отвечать на вопросы. При даче свидетельских показаний против него его могли послать на ДН и либо снять, либо подтвердить обвинение, в случае если под действием наркотиков он сам признавал себя виновным, но это лишь при условии, когда подозреваемый отрицал предъявленное ему обвинение.

Иначе ДН-допрос мог стать орудием деспота или и того хуже – орудием пыток. Закон не разрешал выуживать из недр человеческого мозга преступления, которые могли бы быть совершены его обладателем.

Я посматривал на часы, совершенно не беспокоясь о оставшихся наедине Алекса и Сэнди. Они получили прямой приказ, который подтвердили, и не станут разговаривать, пока находятся в спортзале.

Я задремал.

С трудом поднялся в конце четвертого часа и побрел на второй уровень.

Когда я вошел, Алекс работал на брусьях, а Сэнди занимался бегом на месте. Майки их промокли насквозь, волосы слиплись. Сэнди тяжело дышал. Избавляться от штрафных очков нелегко – я знал это по собственному опыту.

– Оба вольно.

Алекс слез с брусьев. Сэнди замедлил бег и остановился.

– Встать к переборке. – С минуту я вышагивал из стороны в сторону, потом пристально посмотрел на них. – Хотите что-нибудь сказать?

– Нет, мистер Сифорт, – ответил Сэнди по-мальчишески, соответственно своему возрасту. Он был напуган.

– А вы?

Несмотря на физическую усталость, Алекс с трудом произнес:

– За что вы на нас напустились?

Мне захотелось кричать от отчаяния. И зачем только я вызвал Алекса на разговор?

– Мистер Уилски, выйдите, – Я последовал за Сэнди.

– Ты не должен опускаться до жалоб и нытья, – сказал я ему. – Теперь ты офицер, а не кадет. И если недоволен начальством, держи свои мысли при себе.

Он покраснел:

– Есть, мистер Сифорт.

– Обещай впредь поступать именно так.

– Слушаюсь, мистер Сифорт, виноват.

Я был груб с ними, но Сэнди изо всех сил старался мне угодить.

– Очень не хочется назначать вам штрафные баллы. Ладно, иди в душ. – Я коснулся его мокрого плеча. – Ты хороший парень.

Надеясь найти правильный тон, я вернулся в зал к Алексу.

– Идиот! – резко бросил я ему.

– Идиот?

Я наклонился к нему и прошептал:

– Я делаю все, чтобы спасти вам жизнь!

Он промолчал, но в глазах застыло удивление.

– Командир Мальстрем вправе расследовать гибель своих офицеров так, как считает нужным.

– Но по закону…

– Алекс! – Даже заставляя его молчать, я рисковал нашей свободой. Неужели он не понимает?

– Это командир!

Я сказал все, что хотел. Приказ командира Мальстрема подвергать испытанию всех без разбора был прямым нарушением закона о даче свидетельских показаний. Когда мы приведем «Гибернию» домой, Адмиралтейство может списать его на берег или еще того хуже.

Но на борту корабля слово командира – закон. Мой долг – выполнять его приказы и докладывать о бунтарских настроениях. Вести себя иначе значило бы участвовать в мятеже.

Я молча смотрел на Алекса и ждал. Наконец по выражению его лица я понял, что до него дошло. В подтверждение этому он кивнул.

Я вздохнул с облегчением:

– С Сэнди теперь все в порядке, но если только он попытается рассуждать на эту тему, прижми его как следует. Не бойся.

– Понял.

– Можешь идти.

– Спасибо, – прошептал он. Я сделал вид, что не расслышал.

На следующий день начался ДН-допрос. Сначала вызвали гардемаринов, потом матросов. Когда я выходил из кабинета доктора Убуру, меня тошнило, кружилась голова. Я не знал, что наговорил под действием наркотиков, и, забравшись под одеяло, пытался справиться с тошнотой.

Утром действие наркотиков все еще ощущалось, хотя и слабее.

Тест не обнаружил виновных. Гардемарины прошли по самому низкому рейтингу. Больше всех пострадал от наркотиков Сэнди. Его все еще тошнило. На некоторых ДН действовал особенно сильно. В опубликованном отчете комиссии было сказано, что никаких признаков саботажа нет и что несчастный случай, возможно, был вызван неполадками клапана подачи топлива, что вовремя не было зарегистрировано вышедшим из строя сенсорным элементом.

Пока мы приходили в себя, корабль еще два дня провисел в космосе.

Командир Мальстрем без конца совещался с главным инженером, пилотом Хейнцем и доктором Убуру, не вернуться ли на «Околоземный порт». Во время моей очередной вахты он сначала держался скованно, но потом оттаял:

– Очень сожалею, Ники. И не могу не тревожиться. Даже не знаю, что делать.

– Понимаю, сэр.

– Я уже почти решился продолжить полет. Ведь саботажа не было, значит, риск невелик. А на Шахтере и на Надежде ждут наших грузов. Если мы повернем назад, следующий корабль попадет туда только через год.

– Да, сэр.

– Буду с тобой откровенным, Ники. У нас нет лейтенантов, а ты старший. Но повысить тебя сейчас не могу. Опыта маловато.

– Я знаю, сэр. А Вакс? – Горько было это говорить, но я не мог иначе. Я знал, что Вакс подготовлен гораздо лучше меня.

– Нет. Пока нет. Характер не тот. Я все же склоняюсь к твоей кандидатуре. К тому времени, когда мы прилетим на Надежду, ты научишься, обещаю тебе. Я помогу. А пока оба останетесь гардемаринами. Постараюсь, чтобы ты получил очередное повышение раньше других. – Случись такое, я оставался бы старшим по званию среди остальных на весь срок службы, если бы, разумеется, никто из них не стал командиром.

– В этом нет необходимости, сэр. – Я с трудом подавил в себе низменное стремление к карьере.

– Возможно, но я собираюсь поступить именно так. – Он вздохнул. – Завтра же начнем синтез. Сразу после поминальной службы.

– Да, сэр.

Служба была печальной формальностью. Все мы, офицеры, облачились в белые брюки с ярко-красной окантовочной лентой, сверкавшие белизной на фоне черных туфель, белые кителя с черной траурной лентой через плечо, белоснежные рубашки и черные галстуки. На груди сверкали медали за отличную службу.

В дальних полетах людей хоронили в запечатанных гробах, которые выбрасывались через воздушный шлюз. Так были похоронены погибшие на «Селестине», до сих пор продолжавшие свой бесконечный путь в космосе.

Однако нам хоронить было некого, и в столовой состоялась поминальная служба.

Там собрались все, кто был на борту «Гибернии». Члены экипажа чувствовали себя неловко в офицерских апартаментах. Родственники двух погибших пассажиров – мистер Раджив Этра и Дерек Кэрр – были в трауре и стояли вместе с офицерами, оплакивавшими своего командира от имени всего корабля. Остальные четверо пассажиров путешествовали в одиночку. Мистер Этра, несмотря на скорбь, держался с достоинством. У Дерека Кэрра были заплаканные глаза, и он ни с кем не разговаривал.

Командир Мальстрем совершал традиционный ритуал Иеговистского Воссоединения.

– Мы поручаем души наших умерших тебе, Отец наш Всевышний, – говорил он, – как и их тела, до Дня Великого суда, когда ты призовешь их снова…

Мы постояли несколько минут в полном молчании, потом все кончилось.

После службы Алекс ушел на вахту с пилотом Хейнцем. Пилота, как правило, вызывали, лишь когда мы причаливали к станции или проходили участок пути, где было много других транспортов. Теперь ему приходилось нести вахту вместе со всеми остальными.

Вернувшийся в кубрик Вакс Хольцер был не в настроении. Попавшегося ему на пути Сэнди он просто отшвырнул в сторону. Я проигнорировал это, у меня хватало проблем. Примерно через час мы вошли в синтез.

Пилот Хейнц был суровым лысеющим мужчиной, из которого слова не вытянешь, если не считать обычных команд во время дежурства. Оставалось загадкой, почему он лысый, в то время как почти все делали простейшую операцию на волосяных мешочках. Но спросить его об этом мы, конечно же, не решались.

Дежурство с пилотом обычно проходило в полном молчании. Но теперь, находясь в синтезе, тяжело было бодрствовать молча. Нельзя сказать, что пилота обижали реплики гардемарина. Но он отделывался односложными ответами до тех пор, пока собеседнику не надоедало спрашивать.

– Кажется, флуктуации энергии слегка завышены, сэр. – Я смотрел на показания, высвеченные на моем экране.

– Гм.

Я сделал еще одну попытку:

– А каково предельное отклонение, считающееся нормальным, сэр?

– Спросите Дарлу, – буркнул он. Я повернулся к компьютеру:

– Дарла, какова самая большая флуктуация по энергии?

– Во время синтеза? – Иногда ей требовались уточнения.

– Да, Дарла.

– Плюс-минус два процента от нормы, мистер Сифорт. – Последовала долгая пауза. – Вы хотите поговорить? – Не знаю уж, как им удалось такое запрограммировать.

Когда я, усталый и раздраженный, вернулся после вахты в кубрик, Вакс приставал к Алексу. Я велел ему прекратить. Он подчинился, но стал пялиться на меня с ехидной ухмылкой. Через некоторое время я поднялся и гордо вышел из кубрика.

– Открытие Чила и Ворхиса, сделанное в 2046 году, показало, что N-волны движутся со скоростью, превышающей скорость света. Последовавший за ним пересмотр законов физики привел к созданию двигателей синтеза и сверхсветовым полетам. – Мистер Ибн Сауд сделал паузу, окинув взглядом слушателей, среди которых были пассажиры, офицеры и члены экипажа. Лекция проходила в обеденном зале «Гибернии». – Двигаясь на гребне N-волны и получая энергию не от эмиссии частиц, а от эмиссии волны, наши огромные корабли пересекают галактику, занимаясь исследованиями и открывая новые колонии.

Я внимательно слушал, желая лишь одного – чтобы Сэнди не ерзал. Серия лекций для пассажиров хоть как-то разнообразила монотонную жизнь на корабле, и это надо было ценить.

– Синтез обеспечил нам ресурсы, которых так не хватало. Например металл с орбитальной станции «Шахтер». Но главной заслугой синтеза было, фигурально выражаясь, открытие запасного люка. Он позволил образованным, умным и деятельным людям поселиться в далеких колониях, спасая, таким образом, Землю от загрязнения и перенаселения и пополняя все уменьшающиеся на ней ресурсы.

Ибн Сауд глотнул из стакана воды:

– Но при этом возникает дилемма поддержания новых сложных технологий. Колонии нуждаются в самых лучших и одаренных из нас, и в то же время новые отрасли промышленности, возникшие после открытия синтеза, требуют огромного количества высококвалифицированных рабочих.

Между тем общество пришло к выводу, что всеобщее обязательное образование не оправдало себя. Добровольное обучение дает лучшие результаты, правда для меньшего количества людей. К сожалению, большая часть населения в настоящее время имеет образование худшее, чем двести лет назад. Некоторые, например низы нашего городского населения, не получили вообще никакого образования и не способны ни к какой работе, – Ибн Сауд, глянув в нашу сторону, виновато улыбнулся. – И нигде нехватка квалифицированного персонала не сказывается так, как в армии. Офицерскому сословию, отобранному из образованного технократического меньшинства, предстоят волнующие исследования галактики, что весьма престижно.

Я машинально кивнул.

– Но военный флот, как и армия в целом, пополняется в силу необходимости за счет не получивших надлежащего образования низов. В результате мы имеем великолепные звездные корабли, являющиеся вершинами технологии, с авторитарной системой управления, которая мало чем отличается от той, что была в восемнадцатом веке. Мы даже вернулись к телесным наказаниям, по крайней мере для младших офицеров, и это поддерживается системой строгой иерархии.

Думаю, накапливаемый опыт каким-то образом поможет человечеству стать другим. Но до тех пор сменится не одно поколение. И с каждым поколением будет все лучше и лучше. Достаточно осознать, что Господь всегда с нами, и спасение цивилизации с помощью двигателей синтеза станет понятным. Нам суждено вершить дела еще более великие, колонизовать галактику, мы располагаем для этого необходимыми средствами, и все зависит от нас самих.

Ибн Сауд под громкие аплодисменты сел на свое место. Аманда, директор по образованию, поблагодарила его за лекцию, а зрителей за внимание. Когда все стали расходиться, я поймал ее взгляд и улыбку, и на душе стало светлее.

В тот вечер за ужином я наблюдал, как за соседним столиком она дразнит Вакса. Он, кажется, не имел ничего против. Со мной за столиком сидели Йоринда Винсент, глава пассажирского совета, Йохан Шпигель и миссис Донхаузер. Они горячо обсуждали проблемы совета. В их компании я чувствовал себя неловко.

После ужина, до следующего полудня, я был свободен, но спать не хотелось. Я лег не раздеваясь и попытался читать. Тут явился Вакс и включил свой головид. Загрохотала музыка. Мой недовольный взгляд он проигнорировал. Потом появился счастливо улыбающийся Сэнди. Он сидел за одним столиком с девушкой его возраста.

Вакс спросил, не поднимаясь с кровати:

– Собираешься трахнуть ее, Уилски?

Улыбка сбежала с лица Сэнди.

– Не будем говорить о ней. – Ответ прозвучал почти вызывающе.

– У нее неплохо получится. Если не хочешь, давай я поговорю с ней на эту тему.

– Прекрати, Вакс, – не выдержал я.

– А что особенного? – стал оправдываться Хольцер. – Я просто так сказал.

– Прекрати, говорю тебе.

Вакс, ухмыляясь, сдался.

Через полчаса я почувствовал, что читаю одно и то же и все слова проходят мимо. Я поднялся.

– А ну пошли, Вакс.

Я вышел в коридор. Через минуту появился и он. Я направился к лестнице.

– Куда мы?

Я, не обращая на него никакого внимания, спустился по лестнице на, второй уровень, оставив ему право идти за мной или остаться. Он пошел. Я направился вдоль по коридору к спортивному залу, открыл люк. В зале никого не было.

Вакс стоял в проеме.

– Что ты делаешь?

Я снял китель, аккуратно сложил его на коня и взялся за галстук.

– Сифорт… мистер Сифорт, какого черта? – Он стоял, прислонившись к дверному косяку.

– Заходи и закрой люк. Это приказ. – Я снял рубашку, положил поверх кителя. Вакс неторопливо кивнул и захлопнул люк. Я выложил все содержимое карманов.

– Что случилось, мистер Сифорт?

– Лучше приготовься, Вакс.

– К чему?

– Нам надо решить все до конца, раз и навсегда.

– Ведь между нами договор. Разве вы не помните?

– Плевал я на договор. – Я затянул шнурок.

– Почему? – Похоже, он не собирался раздеваться.

– Я не терплю тебя. – Я бесстрашно подошел к нему, схватил за ворот. – Как хочешь, Вакс. Форма твоя. А я могу ее испачкать.

Он неохотно расстегнул китель. Я встал в позицию карате: на цыпочках, весь внимание. Вакс отступил, покачал головой:

– Сейчас не время драться. Ник. Сам знаешь, какое положение на корабле.

– Драться буду я. А ты просто стой.

– Не надо, Ник. – Ведь командир погиб!

Я ударил его. Ему это явно не понравилось, он занял оборонительную позицию. Мы кругами ходили друг перед другом.

– Сначала скажи мне, чего ты хочешь. Ник. – Он отступил назад, разжав кулаки.

– Чего хочу? – Голос мой дрожал от ненависти, – Ты зверь, Хольцер, животное. Глумишься над ребятами. Причиняешь им боль. – Я так и стоял с поднятыми руками, готовый к драке. – Ни разу не видел, чтобы ты сделал что-нибудь доброе. Со своими обязанностями ты неплохо справляешься, но большей сволочи, чем ты, я в жизни не видел!

– Знаю! – к немалому моему удивлению, крикнул Вакс, сунув руки в карманы. – Но ничего не могу поделать с собой, Ник, Я всегда был таким. И таким останусь.

– Давай драться.

– Зачем?

– Нам надо с этим покончить, Вакс. Победишь ты, попрошу командира списать меня на берег на четыре месяца. Тогда ты станешь первым гардемарином. И будешь делать что хочешь.

Командир имел право лишить меня на какое-то время чина. В этом случае мое продвижение по службе приостановилось бы, а Вакс продолжал бы идти вперед.

– А если победишь ты?

– Тогда я буду главным. На всем протяжении пути в Окраинную колонию и обратно. Знаешь, в чем твоя проблема? Ты считаешь меня первым гардемарином, а себя вторым. Но ты заблуждаешься!

– Заблуждаюсь? – Он снова опустил руки. Ему явно не хотелось драться.

– Дело в том, что я первый гардемарин, а ты никто! – Я подошел к нему и ткнул в грудь, едва доставая головой до его подбородка. – Второго гардемарина нет! Только первый. И я не виноват, что это не ты! Ты пытался взять верх надо мной с того самого момента, как я появился на корабле! И все-таки я первый. Я ненавижу тебя! Презираю!

Он ответил вполне спокойно;

– Я знаю, хорошего во мне мало, Ники, но что же мне делать?

Я заорал:

– Делай что хочешь! Мне плевать! Но ты должен выполнять все мои приказы, как остальные! И за это я готов заплатить своей жизнью! – Я перевел дух. – Ладно, хватит болтать, ты, ублюдок!

– А если я соглашусь?

– Не верю. Я видел, как ты обращаешься с остальными!

– Я свое получу.

– Не сомневайся, получишь. За все!

– Подожди, прошу тебя. – Я не понимал, почему он медлит. Ведь он мог стереть меня в порошок. Когда мы дрались, мне просто повезло.

Я отошел в противоположный конец зала и залез на брусья.

– Даю тебе тридцать секунд, а потом держись. – Я стал считать про себя и, когда прошло тридцать секунд, спрыгнул с брусьев и двинулся на него.

– Я согласен подчиняться вашим приказам, мистер Сифорт.

Я обалдел:

– И долго?

– Пока вы будете моим старшим офицером. – Он произнес это с нотками покорности в голосе.

– Не верю. Скоро ты забудешь о своем обещании. Давай все решим сейчас, раз и навсегда.

– Даю слово. – Вакс не мигая смотрел мне в глаза.

– Почему, Хольцер?

Он покачал головой:

– Не знаю. Возможно, после гибели командира не так уж и важно стать первым гардемарином. К тому же я иногда замечаю, как Алекс на тебя смотрит, когда ты не видишь. – Он с сомнением взглянул на меня, опасаясь насмешек. – Ну что, понял теперь? Не волнуйся, я сдержу слово.

Пришлось согласиться.

– Посмотрим, – сказал я. – Сто отжиманий.

– Есть, мистер Сифорт! – Он ослабил галстук, опустился на палубу и стал отжиматься.

Кажется, он всерьез решил подчиняться моим приказам.

Я не сдался. Заставил его работать целых два часа, пока он не взмок. Потом молча вышел из зала.

Я испытывал Вакса. Целый месяц. Ему приходилось начищать кубрик сверху донизу. Не проходило и часа, чтобы я не давал ему поручений. Он выполнял все беспрекословно, хотя дружеских чувств ко мне не выказывал. Но и не цеплялся. Остальные предпочитали не попадаться ему на глаза, до того он был злобным.

После гибели лейтенантов нам приходилось дежурить в два раза чаше, чем обычно. У меня не проходила усталость, впрочем как и у остальных. Свободное время после обеда я проводил с Амандой. В шахматы я больше не играл: мой главный партнер стал командиром, и об этом не могло быть и речи. А таких близких друзей, как он, у меня просто не было. И я чувствовал себя несчастным. Все мы были несчастны.

И командир Мальстрем тоже, хотя виду не подавал. Мне снились страшные сны. Алекс, чтобы отвлечься, включал свою бьющую по мозгам музыку. Сэнди миловался со своей новой подружкой.

В кубрике я срывал свое настроение на Ваксе. Я издевался над ним так, как он раньше издевался над другими, даже больше. Заставлял его вставать ночью и регулировать температуру в кубрике, ставил по стойке «смирно», когда ему хотелось отдохнуть. По вечерам посылал его под ледяной душ, иногда на целых полчаса. Потом слышал, как он стучит зубами и никак не может согреться.

Вакс все сносил молча. Ни разу не нарушил приказа. Постепенно я понял, что он из тех, кто держит данное слово. И почувствовал к нему уважение. Однако относился по-прежнему и не собирался менять тактику.

Жизнь на корабле во время синтеза была невыносимо однообразной. Аманда помогала пассажирам устраивать спектакли и соревнования. Пилот и главный инженер занимались нашим обучением. Командир приказал перенести бочку в машинное отделение, и никто теперь ею не пользовался. Все свободное время я посвящал Ваксу. Ограничил его жизненное пространство кубриком, за исключением того времени, когда он бывал на вахте или занимался упражнениями.

Однажды вечером, когда Сэнди и Алекс ушли, я поставил Вакса по стойке «смирно», а сам принялся читать головид. А через час спокойно спросил:

– Хочешь, чтобы я оставил тебя в покое, Вакс?

Он не сразу ответил:

– Да, мистер Сифорт.

Я разрешил ему лечь. Он лег, подложив руку под голову.

– Я хочу, чтобы вы стали офицером и джентльменом. Главное – джентльменом. Чтобы действовали в интересах моих и команды. Чтобы с вами приятно было общаться. Чтобы вы не издевались над остальными вопреки моей воле, занимались своим делом и не лезли в чужие. Чтобы помогали мне в работе. Лишь тогда я вас оставлю в покое, мистер Хольцер. Не раньше. – Я углубился в свой головид и дал ему время подумать.

Через полчаса он заговорил:

– Я согласен, мистер Сифорт.

– Что? – Я не был готов к капитуляции.

– Я готов выполнить все, о чем вы говорили. – У меня не возникло сомнений в том, что он сдержит слово. Я кивнул:

– Вот и отлично.

Когда вернулись Сэнди и Алекс, я построил всех у стенки.

– Теперь в кубрике все будет по-другому, – объявил я. – Забудьте о прошлом. С этого момента все мы друзья. Никаких издевательств, никаких строгостей без моего приказа. Давайте же пожмем друг другу руки в знак нашей дружбы. Это все. – Мы пожали друг другу руки.

Теперь я стал в кубрике настоящим хозяином.