Текст книги "Легенда"

Глава 2

Рек молча смотрел, как конюх седлает гнедого мерина. Лошадь не нравилась ему – глаз у нее был зловредный и она прижимала уши. Конюх, молодой паренек, шептал ей что-то ласковое, дрожащими руками затягивая узду.

– Почему ты не купил серого? – спросил Рек.

Хореб засмеялся:

– Потому что это было бы уж слишком. Ты и так вырядился точно павлин – за тобой все лентрийские матросы погонятся. Гнедой будет в самый раз. – И добавил уже серьезнее: – Да и в Гравене тебе лучше не бросаться в глаза. А лошадь светлой масти видна издалека.

– Сдается мне, я ему не по душе. Видишь, как он на меня смотрит?

– Его отец был одним из самых резвых в Дренане, а мать служила в уланских полках Хитроплета. Лучших кровей и желать нельзя.

– Как его звать? – спросил не вполне убежденный Рек.

– Уланом.

– Улан… звучит недурно. Ну ладно… поглядим.

– Нарцисс готов, хозяин, – сказал конюх, отскочив от гнедого. Лошадь мотнула головой, норовя хватить его зубами, и парень повалился на булыжник.

– Нарцисс! – повторил Рек. – Ты купил мне коня, которого зовут Нарцисс?

– Что такое имя, Рек? – мирно сказал Хореб. – Зови его, как тебе угодно, – но признай, что это великолепное животное.

– Не обладай я столь тонким чувством смешного, я надел бы ему намордник. Где девочки?

– Они слишком заняты, чтобы прощаться с бродягой, который очень редко платит по счетам. Ну все, отправляйся.

Приговаривая ласковые слова, Рек осторожно подошел к мерину. Конь злобно зыркнул на него одним глазом, но позволил сесть в высокое седло. Рек взял поводья, расправил плащ по крупу коня и направил его к воротам.

– Чуть не забыл, Рек! – воскликнул Хореб. – Погоди-ка. – Трактирщик ушел в дом и вынес короткий лук из вяза, оправленного в рог, и колчан с черными стрелами. – Вот. Один гость оставил мне это в счет уплаты. Знатное, похоже, оружие.

– Превосходное. Когда-то я был хорошим лучником.

– Ага. Главное, клади стрелу острым концом от себя. Ну, поезжай – да береги себя.

– Спасибо, Хореб. Ты тоже позаботься о себе – и помни, что я говорил о свечках.

– Буду помнить. В путь, парень. Удачи тебе.

Рек выехал из южных ворот города, когда стражники уже гасили фонари. Ночные тени таяли на улицах Дренана, и дети играли под решеткой ворот. Он выбрал южную дорогу по вполне понятной причине. Надиры надвигались с севера, и самым верным способом избежать войны было устремиться в противоположную сторону.

Пришпорив коня каблуками, Рек послал его вперед. Слева от него восходящее солнце зажгло синие пики восточных гор. Небо голубело, птицы пели, и за спиной слышались звуки пробуждающегося города. Но Рек-то знал: солнце отныне встает для надиров, для дренаев настали сумерки последнего дня.

Он въехал на холм и посмотрел сверху на Гравенский лес, белый и непорочный под зимним покровом. Между тем это место пользовалось дурной славой, и Рек обыкновенно избегал его. Теперь он решился ехать через лес только потому, что ему были известны две вещи: во-первых, все здешние страшные истории связывались с именем простого смертного, и во-вторых, Рек этого смертного знал.

Рейнард, затаившийся со своей шайкой головорезов в Гравене, являл собой открытую, незаживающую язву торгового тракта. В этом лесу грабили караваны, убивали паломников и насиловали женщин. Армия была бессильна выловить разбойников – так велик был лес.

Рейнард уверял, что рожден знатной улалийской дамой от Князя Тьмы. Рек, однако, слышал, будто мать его – лентрийская шлюха, а отец – безымянный матрос. Слух этот Рек дальше не распространял – ему, как говорится, не хватало на это духу. И даже будь у него этот самый дух, Рек ненадолго сохранил бы его, повторяя подобное. Излюбленным способом обращения Рейнарда с пленными было поджаривать их по кускам на горячих угольях и предлагать это кушанье их злосчастным сотоварищам. Если Реку доведется встретить Рейнарда, придется льстить ему без зазрения совести, а если не поможет и это, значит, надо будет поделиться с ним последними новостями, выдать ближайший караван и убраться подобру-поздорову.

Вот почему Рек старательно собирал сведения обо всех караванах, идущих через Гравен, и о возможных путях их следования. Шелка, драгоценные камни, специи, рабы, скот. Впрочем, ему нисколько не хотелось сообщать эти сведения кому бы то ни было. Лучше всего – проехать через Гравен тихо-мирно, предоставив решать судьбу караванщиков богам.

Копыта гнедого мягко ступали по снегу, и Рек ехал шагом, чтобы конь не споткнулся о невидимые глазу корни. Холод уже пробирался под теплую одежду, и ноги в оленьих сапогах застыли. Рек достал из котомки овчинные рукавицы.

Гнедой стойко брел вперед по сугробам. К полудню Рек стреножил его у замерзшего ручья и наскоро перекусил. Потом пробил широким вагрийским кинжалом лед, напоил коня и дал ему пригоршню овса. Когда он потрепал мерина по длинной шее, тот вскинул голову и оскалил зубы. Рек отскочил назад, плюхнулся в глубокий сугроб и засмеялся:

– Я так и знал, что ты меня невзлюбил.

Конь повернул к нему голову и фыркнул.

Перед тем как сесть в седло, Рек осмотрел его круп. На шкуре виднелись глубокие рубцы от хлыста. Рек мягко провел по ним рукой.

– Выходит, тебя драли кнутом, а, Нарцисс? Но это не сломило твой дух, верно? – Рек уселся верхом. Если повезет, через пять дней он выберется из этого леса.

Скрюченные дубы с узловатыми корнями отбрасывали на снег зловещие тени, задул ночной ветер. Рек въехал глубоко в лес. За деревьями вставала луна, озаряя его путь призрачным светом. Рек, лязгая зубами, начал оглядываться в поисках ночлега и час спустя остановился в мелкой лощине у замерзшего пруда. Он завел коня в кусты, чтобы хоть немного защитить его от ветра, покормил и развел небольшой костерок под прикрытием поваленного дуба и громадного валуна. В затишке тепло отражалось от камня. Рек заварил чай, прожевал кусок вяленой говядины, накинул на плечи одеяло, прислонился к дубу и стал смотреть в огонь.

Тощая лисица высунула морду из куста, тоже заглядевшись на пламя. Повинуясь порыву, Рек бросил ей полоску мяса. Зверь стрельнул глазами с человека на мясо и обратно, схватил добычу и скрылся в ночи. Рек протянул руки к огню и стал думать о Хоребе.

Трактирщик вырастил его, когда отец Река был убит в северных войнах с сатулами. Честность, преданность, надежность, сила – всем этим Хореб обладал в полной мере. И еще он был добр – меж людьми такие редкость.

Рек вернул ему долг в одну памятную ночь, когда трое вагрийских дезертиров напали на Хореба в переулке около гостиницы.

Рек, к счастью, поздно засиделся за бутылкой и, услышав лязг стали о сталь, сразу выскочил наружу. Хореб бился, обреченный на поражение, – кухонный нож не защита против трех мечей. Однако бывалый воин оборонялся умело. Рек застыл на месте, позабыв о собственном мече. Ноги отказывались двинуться вперед. И тут чей-то меч, пробив защиту Хореба, раскроил ему ногу.

Рек завопил, и крик разорвал сковавший его ужас.

Несколько кровавых мгновений – и все было кончено. Первому врагу Рек вспорол горло, отразил удар второго, плечом отбросил третьего к стене. Хореб снизу ухватил этого третьего за ногу, повалил и зарезал своим ножом, а второй убежал в ночь.

– Ты был великолепен, Рек, – сказал Хореб. – Поверь мне, ты дрался, как бывалый воин.

«Но закаленные воины не цепенеют от страха», – подумал Рек.

…Он подбросил веток в огонь. Облако закрыло луну, и где-то ухнула сова. Рек дрожащей рукой схватился за кинжал.

Будь проклята эта тьма – а заодно с ней и все на свете герои!

Некоторое время он был солдатом, служил в Дрос-Кортсвейне, и ему нравилась такая жизнь. Но когда на границе начались стычки с сатулами, жизнь перестала быть приятной. Он проявил себя хорошо и получил повышение: начальники говорили ему, что он прирожденный тактик. Они ведь не знали, что он не спит по ночам. И солдаты уважали Река. Не за то ли, что он был осторожен – даже опаслив? Он ушел из армии, боясь выдать свою истинную натуру.

– В уме ли ты, Рек? – сказал ган Джави, когда Рек подал в отставку. – Война только начинается. К нам идет подкрепление, и такой хороший командир, как ты, непременно получит повышение. Через полгода ты будешь командовать сотней. А там получишь и ганского орла.

– Я знаю, мой господин, – и, поверьте, очень сожалею о том, что не смогу участвовать в боях. Если бы не семейные дела… да я правую руку отдал бы, лишь бы остаться в строю, вы же знаете.

– Знаю, мой мальчик. Нам будет недоставать тебя, клянусь Миссаэлем. И твоим людям тоже. Если захочешь вернуться, для тебя всегда найдется место. Ты прирожденный воин.

– Я буду помнить об этом, мой господин. Спасибо вам за помощь и за совет.

– Еще одно, Рек, – сказал ган Джави, откинувшись на своем резном стуле. – Ты слыхал, должно быть, что надиры готовят поход на юг?

– Такие слухи ходят постоянно.

– Да, уже много лет. Но Ульрик – большой хитрец. Он подчинил себе много новых племен и, думается мне, созрел для вторжения.

– Но Абалаин только что подписал договор с ним. Мир в обмен на торговые привилегии и денежную помощь.

– То-то и оно, парень. Я ничего не скажу против Абалаина – он правит нами уже двадцать лет. Но сколько волка ни корми, он все в лес смотрит, ты уж мне поверь! Я хочу сказать, что такие люди, как ты, скоро очень понадобятся, так что смотри не заржавей.

Последнее, что может понадобиться дренаям, – это человек, который боится темноты. То, что им нужно, это второй Карнак Одноглазый – десятка два таких. Или Бронзовый Князь. Или сотня Друссов Легендарных. И даже если бы все они каким-то чудом вдруг явились, смогли бы они сдержать пятисоттысячную орду?

Можно ли даже представить себе такую несметную силу? Они затопят Дрос-Дельнох, словно сокрушительный вал.

И будь даже у дренаев возможность победить, Рек все равно не пошел бы. Да что там – даже верная победа не заставила бы его вступить в бой.

Кто вспомнит через сотню лет о народе, звавшемся дренаями? Они станут историей, как Скельнский перевал, овеянной легендами и приукрашенной сверх всякой меры.

Война!

Мухи, вьющиеся черной тучей над внутренностями человека, который рыдает от боли и зажимает живот обагренными пальцами, надеясь на чудо. Голод, холод, страх, мор, гангрена, смерть!

Война, какой ее знают солдаты.

В день его отъезда из Дрос-Кортсвейна к нему подошел один из его кулов и застенчиво подал ему тугой сверток:

– Это вам от всех нас.

Рек, смущенный, не находящий слов, развернул подарок и увидел синий плащ с застежкой в виде бронзового орла.

– Не знаю, как вас и благодарить.

– Ребята велели мне сказать… Ну, словом, нам жаль, что вы уходите. Вот…

– Мне тоже жаль, Корвак. Семейные дела – что поделаешь.

Тот кивнул, желая, видимо, чтобы и у него нашлись семейные дела, позволившие бы ему уйти из Дроса. Но для кулов не существует отставки – только дун может покинуть крепость во время войны.

– Что ж, удачи вам. Надеюсь на скорую встречу… мы все надеемся.

– Да, мы увидимся скоро!

Это было два года назад. Ган Джави умер от удара, и несколько сотоварищей Река погибли в битвах с сатулами. Что до кулов – кто их считал?

…Рек ехал по лесу. Дни, холодные и угрюмые, проходили, к счастью, без происшествий, пока наутро пятого дня на тропе, огибающей вязовую рощу, он не услышал самый ненавистный для него звук – лязг стали о сталь. Ему бы проехать мимо – он знал, что должен проехать мимо. Но любопытство пересилило страх. Рек стреножил коня, закинул за спину колчан и натянул свой роговой лук. Потом осторожно спустился между деревьев в засыпанную снегом лощину. Крадучись, как кот, он подобрался к поляне. Звуки битвы стали громче.

Молодая женщина в доспехах из серебра и бронзы, стоя спиной к дереву, отчаянно отбивалась от трех разбойников, кряжистых и бородатых, вооруженных мечами и кинжалами. Ей же служила оружием гибкая сверкающая рапира, которой она орудовала со смертоносной быстротой.

Трое мужчин, все неважные фехтовальщики, только мешали друг другу, но девушка явно теряла силы.

Рек знал, что это люди Рейнарда, и клял себя за любопытство. Один из них вскрикнул – рапира пронзила ему руку.

– Получи-ка, жук навозный! – крикнула девушка.

Рек улыбнулся. Не красотка, но дерется здорово.

Он наложил на лук стрелу и стал ждать нужного мгновения. Девушка увернулась от опасного удара и воткнула шпагу в глаз разбойника. Тот с воплем отскочил, а за ним попятились и двое других. Они разошлись, собравшись атаковать девушку с обоих флангов. Как раз этого она и боялась – теперь ей не оставалось ничего, кроме бегства. Она переводила взгляд с одного врага на другого. Сейчас она схватится с высоким, забыв на время о другом, – лишь бы его первый выпад не оказался смертельным. Если повезет, она сможет захватить с собой обоих.

Высокий зашел слева, его товарищ – справа. В этот миг Рек выстрелил высокому в спину, но стрела вонзилась в левую икру. Рек поспешно наложил вторую стрелу – между тем разбойник оглянулся, увидел нового противника и заковылял к нему, испуская злобные вопли.

Рек отвел тетиву так, что она коснулась его щеки, напряг левую руку и отпустил стрелу.

Этот выстрел оказался удачнее. Рек целил в грудь, самую широкую мишень, однако стрела пробила разбойнику лоб, и он рухнул на спину, орошая кровью снег.

– Не слишком-то вы торопились, – холодно сказала девушка, переступая через третьего разбойника и вытирая тонкий клинок о его рубашку.

Рек отвел глаза от человека, которого убил.

– Я спас вам жизнь, – сказал он, сдерживая гнев.

Она была высокая и сильная – почти как мужчина, с длинными, неприбранными волосами мышиного цвета, с голубыми, глубоко посаженными глазами под густыми темными бровями, признаком неровного нрава. Фигуру ее скрывала кольчуга из стали-серебрянки с бронзовыми плечевыми накладками, на ногах красовались бесформенные вязаные гетры зеленого цвета, пристегнутые ремешками у бедер.

– Ну, чего глаза пялишь? – осведомилась она. – Женщин никогда не видал?

– Вот вы и ответили на свой первый вопрос.

– Что?

– Вы ведь женщина.

– Надо же, как остроумно! – Она взяла из-под дерева овчинный полушубок, стряхнула снег и надела на себя. По мнению Река, это ее не украсило.

– Они напали на меня. Убили моего коня, ублюдки! А твоя лошадь где?

– Ваша благодарность чересчур горяча, она меня смущает, – огрызнулся Рек. – А ведь это – люди Рейнарда.

– Да ну? Он что, твой приятель?

– Не совсем. Но если б узнал, что я сделал, он поджарил бы мои глаза на костре и подал бы мне их на закуску.

– Ладно, ладно, ни слова более. Я тебе бесконечно благодарна. Так где твоя лошадь?

Рек, гневно скрипнув зубами, выдернул из мертвого разбойника свои стрелы и вытер их о полушубок убитого. Потом старательно обыскал всех троих, обнаружив семь серебряных монет и несколько золотых колечек.

– На моей лошади всего одно седло, и поеду в нем я, – ледяным тоном отрезал он. – Я сделал для вас все, что мог, – теперь управляйтесь сами.

– Чертовски благородно с твоей стороны.

– Благородство не относится к числу моих достоинств, – отвернувшись, сказал он.

– И меткость тоже.

– Что?

– Ты целил ему в спину с двадцати шагов, а попал в ногу. Это потому, что ты зажмурил один глаз – так перспектива нарушается.

– Благодарю за урок и желаю всего наилучшего.

– Погоди! – крикнула она. Он обернулся. – Мне нужна твоя лошадь.

– Мне тоже.

– Я заплачу.

– Она не продается.

– Тогда я заплачу за то, чтобы ты довез меня туда, где я смогу купить себе лошадь.

– Сколько?

– Один золотой раг.

– Пять, – сказал он.

– За эти деньги я могу купить трех лошадей, – возмутилась девушка.

– На этом рынке цену назначает продавец.

– Два – и кончено.

– Три.

– Хорошо, три. Ну, так где твоя лошадь?

– Сначала деньги, любезная госпожа.

Она с ледяным блеском в глазах достала деньги из кожаного кошеля и вложила в его протянутую ладонь.

– Меня зовут Регнак – для друзей Рек.

– Мне все равно, как тебя звать, – заверила она.

Глава 3

Они ехали в молчании, холодом не уступавшем погоде. Девушка сидела в седле позади Река. Несмотря на снедавший его страх, он подавлял желание пришпорить коня. Нельзя сказать, чтобы он сожалел о том, что спас ее, – этот поступок безмерно повысил его самоуважение. Но он боялся встречи с Рейнардом. Девушка не станет молчать, пока он будет улещивать атамана. И даже если она каким-то чудом удержит язык за зубами, то потом непременно донесет, что Рек рассказал Рейнарду о путях следования караванов.

Конь споткнулся об укрытый под снегом корень, и девушка съехала набок. Рек поймал ее за руку и водворил обратно в седло.

– Не лучше ли будет обхватить меня за пояс?

– И во сколько мне это обойдется?

– Давайте держитесь. Слишком холодно, чтобы спорить.

Она обхватила Река руками и прислонилась головой к его спине.

В небе собирались черные тучи, становилось все холоднее.

– Надо будет пораньше остановиться на ночлег, – заметил он. – Погода портится.

– Согласна.

Пошел снег, и ветер усилился. Рек низко наклонял голову, щурясь от летящих навстречу снежных хлопьев. Он направил мерина в сторону от тропы, в гущу леса, и вцепился в луку седла, когда конь стал взбираться на крутой склон.

Рек понимал: ночевать под открытым небом в метель – чистое безумие. Нужна пещера или хотя бы скала, под которой можно укрыться. Они ехали еще час, пока не добрались до поляны, окаймленной дубами и дроком. На поляне стояла бревенчатая крестьянская хижина, крытая дерном. Дыма над каменной трубой не было.

Рек пришпорил усталого коня. К хижине примыкал огражденный навес с прогнувшейся от снега плетеной кровлей, и Рек завел мерина туда.

– Слезайте, – сказал он девушке, но она все так же держалась за его пояс. Заметив, что руки ее посинели, Рек принялся что есть силы тереть их. – Да очнись же! Очнись, будь ты проклята! – Разомкнув ее руки, он соскочил с седла и подхватил ее, падающую, на руки. Губы у нее посинели тоже, и волосы смерзлись. Взвалив девушку на плечо, он снял с коня поклажу, ослабил удила и внес ее в хижину. Деревянная дверь стояла приотворенной, в стылое жилье набился снег.

Рек увидел лежанку под единственным окном, очаг, нехитро сколоченные полки и поленницу дров у дальней стены – ее могло хватить на две, а то и три ночи. Еще в хижине имелись три корявых стула и стол, грубо вытесанный из вязового пня. Рек опустил бесчувственную девушку на лежанку, нашел под столом связанный из прутьев веник и вымел из дома снег. Он хотел закрыть дверь, но прогнившая кожаная петля лопнула и дверь перекосилась. Ругаясь, он загородил вход столом.

Поспешно раскрыв котомку, он достал коробку с трутом и огнивом. Неведомый хозяин хижины уже сложил в очаге дрова, как это заведено в лесной глуши. Рек собрал в кучку под хворостом сухие листья, полил их лампадным маслом из кожаной фляжки и стал высекать огонь. Пальцы у него застыли, и искры тут же гасли – он остановился, заставил себя медленно, глубоко подышать и снова ударил огнивом. На этот раз трут затлел. Рек осторожно раздул огонек, а когда занялись прутья, стал подкладывать мелкие ветки. Огонь начал разгораться.

Рек подтащил к очагу два стула, набросил на них одеяла и вернулся к девушке. Она лежала, едва дыша.

– Все эти проклятые доспехи, – проворчал он и стал развязывать на ней полушубок, поворачивая ее с боку на бок. Вскоре он раздел ее и принялся растирать. Подбросив в огонь еще три полена, он расстелил на полу перед очагом одеяла, положил на них девушку и стал тереть ей спину.

– Не вздумай у меня умереть! – рявкнул Рек, массируя ей ноги. – Посмей только! – Он вытер ей волосы полотенцем и завернул ее в одеяло. На полу было холодно, из-под двери тянуло морозом, и, пододвинув лежанку к очагу, он переложил туда девушку. Пульс девушки бился медленно, но ровно.

Он взглянул ей в лицо – оно было прекрасно. Не в общепринятом смысле – этому мешали слишком густые, сумрачные брови, квадратный подбородок и слишком полные губы. Но в лице ее были сила, мужество и решимость. И не только – во сне черты ее лица стали нежными, совсем детскими.

Рек тихонько поцеловал ее.

Потом застегнул свой полушубок, отодвинул стол и вышел в бурю. Гнедой фыркнул, заслышав его шаги. Под навесом лежала солома, и Рек, взяв пучок, вытер коню спину.

– Ночь будет холодная, парень, но тут ты не пропадешь. – Рек покрыл попоной широкую спину мерина, покормил его овсом и вернулся в хижину.

К девушке вернулись живые краски, теперь она мирно спала.

Пошарив по полкам, Рек отыскал старый чугунок. Достал из котомки полотняный, со стальной защелкой мешок со съестным, извлек оттуда вяленое мясо и стал варить похлебку. Согревшись, он скинул плащ и полушубок. Ветер снаружи бросался на стены, но внутри жарко пылал огонь, наполняя хижину мягким красноватым светом. Рек стянул сапоги и растер себе ноги. Хорошо, однако, быть живым.

А есть-то как хочется!

Он взял глиняную, обшитую кожей манерку и попробовал суп. Девушка пошевелилась, и он подумал, не разбудить ли ее, но решил, что не надо. Она так хороша, когда спит, – и сущая ведьма, когда бодрствует. Она повернулась на бок и застонала, высунув из-под одеяла длинную ногу. Рек вспомнил ее тело и усмехнулся. Ничего мужского в нем нет! Она просто крупная – но сложена превосходно. Он смотрел на ее ногу, и улыбка исчезала с его лица. Он представил, как лежит нагой рядом с ней…

– Ну нет, Рек, – сказал он вслух. – Ты это брось.

Он укрыл ее и вернулся к похлебке. «Готовься к худшему, – сказал он себе. – Проснувшись, она обвинит тебя в том, что ты воспользовался ее слабостью, и выцарапает тебе глаза».

Он завернулся в плащ и улегся перед огнем. На полу теперь стало теплее. Он подбросил дров в огонь, положил голову на руку и стал смотреть, как кружат, скачут и изгибаются огненные танцовщицы.

Скоро он уснул.

Разбудил его запах поджаренной ветчины. В хижине было тепло, а его левая рука опухла и затекла. Рек потянулся, застонал и сел. Девушки нигде не было. Потом открылась дверь, и она вошла, стряхивая снег с полушубка.

– Ходила посмотреть на лошадь. Есть будешь?

– Да. Который час?

– Солнце часа три как взошло. Снег почти перестал.

Он распрямил свое ноющее тело. Спина совсем онемела.

– Слишком долго я спал на мягких постелях в Дренане.

– И брюшко у тебя оттого же.

– Брюшко? У меня просто позвоночник так выгнут. И мышцы расслаблены. Ну ладно, пускай брюшко. Еще пару дней такой жизни – и оно сойдет.

– Не сомневаюсь. Однако нам повезло, что мы нашли это место.

– Да.

Она перевернула ветчину, и разговор умолк. Рек почувствовал неловкость и заговорил – одновременно с ней.

– Смешно, – сказала она.

– Вкусно пахнет, – сказал он.

– Вот что… я хотела сказать тебе спасибо. Ну, вот и сказала.

– Не за что. Почему бы нам не начать сызнова, как будто мы только что встретились? Меня зовут Рек. – Он протянул ей руку.

– Вирэ, – сказала она, сжав ему запястье на воинский манер.

– Очень приятно. И что же привело тебя в Гравенский лес, Вирэ?

– Не твое дело, – отрезала она.

– Я думал, мы начали сызнова.

– Ну, извини. Мне не так-то просто болтать с тобой по-приятельски – ты мне не слишком нравишься.

– Как можно так говорить? Мы и десяти слов друг с другом не сказали. Слишком рано судить, нравится тебе человек или нет.

– Я таких, как ты, знаю. – Она ловко разложила ветчину по двум тарелкам и подала одну Реку. – Заносчивые. Думаете, что боги, сотворив вас, сделали миру подарок. Порхаете себе, как вольные пташки.

– Ну и что в этом плохого? Совершенных людей не бывает. Да, я стараюсь получить от жизни радость – она ведь у меня одна.

– Вот из-за таких, как ты, страна и гибнет. Из-за таких вот беззаботных, живущих только нынешним днем. Из-за жадных и себялюбивых. А ведь когда-то мы были великим народом.

– Чушь. Мы были завоевателями и всем навязывали дренайские законы. Чума бы взяла такое величие!

– Ничего плохого в этом не было! Народы, завоеванные нами, процветали – так или нет? Мы строили школы, больницы, дороги. Мы поощряли торговлю и несли миру правосудие.

– Тогда тебе незачем так расстраиваться. Теперь правосудие миру будут нести надиры. Единственная причина дренайских побед – это то, что народы, которые мы завоевали, уже пережили свой расцвет. Они разжирели и обленились, сделались себялюбивыми, жадными и беззаботными. Все народы следуют этим путем.

– Так ты еще и философ? Твои взгляды мне кажутся такими же никчемными, как ты сам.

– По-твоему, я никчемный? Зато от тебя в твоем мужском наряде куда как много проку. Ты, подделка под воина! Если ты так жаждешь защитить дренайские ценности, почему бы тебе не отправиться в Дрос-Дельнох с другими дураками и не выйти со своей шпажонкой против надиров?

– Я только что оттуда – и вернусь туда, как только выполню то, что мне поручено.

– Ну и дура, – буркнул он.

– А ты ведь был солдатом, верно?

– Тебе-то что?

– Зачем ты ушел из армии?

– Не твое дело. – Настало неловкое молчание, и Рек, чтобы сломать его, добавил: – После полудня мы должны добраться до Глен Френэ. Это маленькая деревушка, но лошадь там купить можно.

За едой они больше не разговаривали. Рек злился и чувствовал себя неуютно, ему не хватало умения преодолеть разделявшую их пропасть. Вирэ протерла тарелки и вычистила чугунок, неуклюжая в своей кольчуге.

Она тоже злилась – на себя. Она не хотела ссориться с Реком. Пока он спал, она двигалась по хижине тихонько, чтобы его не потревожить. Проснувшись, она сначала смутилась и впала в гнев, увидев себя раздетой. Но она достаточно знала о том, как люди замерзают, чтобы понять: Рек спас ей жизнь. И он не воспользовался ее наготой. Сделай он это, она убила бы его без сожалений и колебаний. Она долго смотрела на него, спящего, и решила, что он по-своему красив и что в нем есть еще нечто, делающее его привлекательным. Мягкость, быть может? Чувствительность? Она никак не могла понять что.

Ну, почему он так мил? Ее это сердило. Нет у нее времени на нежные чувства. И Вирэ с болью осознала, что у нее никогда не было времени на нежные чувства. А может быть, это у чувств нет времени на нее? Она неловкая, неуверенно чувствует себя с мужчинами – если они ей не противники или не соратники. Ей вспомнились слова Река: «Зато от тебя в твоем мужском наряде куда как много проку».

Он дважды спас ей жизнь. Зачем она сказала, что он ей не нравится? Может, из-за того, что она испугалась?

Рек вышел из хижины, и она услышала чей-то чужой голос:

– Регнак, дорогой! Это правда, что у тебя там женщина?

Вирэ схватилась за шпагу.