Текст книги "Путеводные звезды. Секреты навигации мореплавателей островов Тихого океана"

Рамфе и мореплаватели острова Тикопиа

С банками пива мы с Рамфе с Тикопии дружески устроились на палубе яхты у Хониары. Я делал записи, подсвечивая себе карманным фонариком, а он рукой показывал, какие из мерцающих точек на небе были кавенга (kavenga), или звездным путем, во время двух его больших плаваний – на Ваникоро (Vanikoro) и острова Банкс (Bankslslands) на Новых Гебридах[3]3
  Кавенга – «звездный путь» по-тикопийски. На Тонга это звучит, как кавеинга (kaveinga). У обоих слов явно общий корень.


[Закрыть].

Тикопиа относится к обособленной части Полинезии, как и Санта-Крус из группы островов Риф, Ваникоро и десяток других. Большинство из них располагается полностью в географических границах Меланезии; два находятся далеко на северо-западе в Микронезии. Население островов – полинезийцы. Долгое время открытым оставался вопрос, не были ли они поселенцами с тех времен, когда предки современных полинезийцев мигрировали с азиатских архипелагов. Сегодня мы знаем, что местные жители являются полинезийцами из района островов Самоа. Они были унесены ветром или увезены далеко на запад – в районы Моту и Маилу в юго-восточной части Самоа, и обживали там территории примерно в тот же период, когда их самоанские соотечественники целенаправленно продвигались в другом направлении, осваивая Восточную Полинезию.

Тех, кто поселился на атоллах или отдаленных островах, вполне можно назвать человек океанический (homooceanicus), так как такие крохотные участки суши казались почти случайными вкраплениями на обширных водных пространствах. Эти острова не имеют даже настоящего основания, и полинезийцам и микронезийцам хорошо известно, что они плавают, и не тонут только потому, что удерживаются полубогом Мауи Тикитик (Maui Tikitik) на рыболовным крючке из ракушек. Вездесущий океан пронизывает каждый аспект жизни островитян и формирует их взгляды. Он воистину является их домом – родным двором. Как писал Раймонд Фирт (Raymond Firth) в своей работе «Мы, Тикопиа» (We, the Tikopia): «Опасность штормов и кораблекрушений не останавливает их, и сравнение в древней песне потери человеческой жизни в море с «желанным сердцу погребением» очень четко выражает отношение жителей Тикопии к океану».

Это отношение человека, который в море ощущает себя как дома и излучает спокойную уверенность в своем умении вести судно по звездному пути, очень хорошо выразил сам Рамфе, отвечая на вопрос о возможности пройти мимо его острова:

«Мне известен путь, ведущий к моему острову. Туда ведет звездный путь. Я не могу пропустить мой остров – я найду его».

Такими обширными знаниями, видимо, не обладали многие молодые мужчины с Тикопии, нашедшие в море «желанное сердцу погребение». Эти потери так обеспокоили людей поколения его отца, что обучение навигации было полностью запрещено. Поэтому Рамфе никогда официально не учился мореплаванию. В детстве обучался не систематически, а когда удавалось услышать разговоры стариков, он притворялся спящим, а затем отрабатывал подслушанные приемы в море на практике.

Моряки с острова Тикопиа изредка совершали плавания в отдаленные места, например, на лежащий в 480 милях от них остров Реннелл (Rennell Island). Но три классических круговых перехода они выполняли часто: на Анута (Anuta) – 66 миль, Ваникоро – 110 миль и острова Банкс на Новых Гебридах – 110 миль. Как уже упоминалось, Рамфе проводил каноэ с парусами из плетеных циновок на Ваникоро и Новые Гебриды. Капитаны Самоа и Тупуаи (Tupuai), которых я встретил позже на Нукуфера, ходили до Ваникоро и Анута.

«Как прошло твое плавание на Новые Гебриды?» – спросил я Рамфе.

«Старейшины не позволяли нам идти туда. Поэтому я украл каноэ». Затем он рассказал, как пять молодых мужчин по его указанию тайком взяли 27-футовое каноэ-аутригер, вареный ямс, таро и свежие кокосы для питья. Самым сложным было разжиться парусами для каноэ из циновок, так как их пропажу немедленно бы обнаружили, поэтому они порезали свои собственные спальные циновки и сшили из них новый парус. Путешественники снялись в море в полночь, тихо на веслах отошли от берега и подняли парус.

Рамфе привел судно левым бортом к юго-восточному пассату и следовал выбранным курсом, удерживая заходивший Южный Крест над оконечностью аутригера.

После того как зашел Руа Тангата (Rua Tangata- Южный Крест), Рамфе использовал звезды, которые последовательно опускались за этим созвездием к горизонту. (Достойно упомянуть здесь о том, что Рамфе, как бы он ни был необразован, без проблем удерживал курс по созвездию, отстоящему на добрых 30° от действительно путеводной «звезды» для Новых Гебрид – созвездия Скорпиона).

С наступлением дня путешественники поддерживали курс с помощью постоянно меняющегося направления на солнце и, удерживаясь на волнении, которое приходило от юго-востока, таким образом, чтобы оно прокатывало под каноэ, поднимало его и кренило на правый борт, не создавая при этом совершенно никакой килевой качки.

«Управляя интуитивно (дословно по-английски: «управляя, ориентируясь на собственный зад» – прим, перев.)», – подсказал я.

«Нет, – поправил меня Рамфе, – ориентируясь на него». И указал под свою набедренную повязку в направлении промежности.

Еще одна ночь при слабых ветрах, и каноэ подошло к берегу. Всего в море они провели 37 часов.

Несколькими годами позже Рамфе совершил свое второе длительное плавание на Ваникоро – остров, лежащий к западу-северо-западу от Тикопиа, на таком же расстоянии (110 миль), что и Новые Гебриды. Удивительно, но у него опять было представляющее большую ценность рыбацкое каноэ, да и сама история повторилась.

В этот раз Рамфе держал Пояс Ориона слева по носу, пока он не зашел, а затем до рассвета использовал кавенга, последовательность звезд, которые одна за другой опускались на линию западного горизонта вслед за Поясом Ориона. Вновь солнце и волнение помогали ему ориентироваться в течение дня. Им встречались птицы, но это были, по словам Рамфе, «птицы середины моря» – возможно, буревестники, которые обитают на открытых океанских пространствах, избегая суши, и поэтому бесполезны в определении ее местонахождения.

«Птицы – лучшие друзья мореплавателя», – сказал мне позднее Теета (Teeta) с атолла Куриа (Kuria), но те птицы, которых он имел в виду, были крачки, глупыши и олуши – виды, обитающие на берегу и ежедневно вылетающие на охоту в свои морские рыболовные угодья. С первыми проблесками дня, когда эти птицы летят со стороны земли, и в сумерках, когда они возвращаются, направление их полета – безошибочный указательный знак для мореплавателя. Остальную часть дня этих птиц интересуют исключительно рыбные банки, а не возвращение домой. Крачки и глупыши вместе стаями ловят рыбу в 20–25 милях от берега; олуши – маленькими группами в 30–35 милях. Возможно, это кажется небольшим расстоянием, но с палубы каноэ дальность прямой видимости вершин кокосовых пальм на тихоокеанском атолле составляет 10 миль, поэтому птицы в три раза быстрее помогают моряку определять направление на его цель.

Ночь опустилась на маленький экипаж с острова Тикопиа, и опять на небе, в определенном порядке, выстроились звезды. «Компас может сломаться, звезды – никогда», – однажды заметил тонганский капитан. И, действительно, звезды позволяют шкиперу небольшой лодки намного точнее держать курс, чем вращающаяся картушка магнитного компаса.

В последний час перед рассветом Рамфе почувствовал, как движение каноэ начало замедляться. Волна от пассата продолжала набегать под корпус судна и нести его вперед, но теперь в какие-то моменты лодка приостанавливалась от ударов волн, отраженных от суши. В предрассветной мгле открылся гористый остров Ваникоро, до которого все еще было 30–35 миль. Ветер стал слабым и неустойчивым, поэтому только в конце дня каноэ проскользнуло между рифами в спокойные воды лагуны.

Диаграмма мореплавателя с острова Тикопиа по использованию отраженной волны для определения местонахождения острова. Общая идея соответствует способам, применяемым на Маршалловых островах и на островах Гилберта

Использование Рамфе отраженных волн заставило меня лихорадочно пересмотреть принятую доктрину о том, что умение определять местонахождение земли по волновым характеристикам является исключительной прерогативой микронезийцев с Маршалловых островов. Этот прием теперь был обнаружен в идентичной форме на 1100 миль южнее, на полинезийском острове Тикопиа. Было ли это случайным совпадением? Совсем скоро Тупуаи, соотечественник Рамфе, дал ответ на этот вопрос. Он нарисовал диаграмму (с. 29) отраженных волн и объяснил, как использовать угол прихода волны для определения направления на сушу. Аналитический разбор характера волн на Тикопии и на Маршалловых островах был одинаковым. Новым на Маршаллах было то, что для демонстрации характеристик волны или зыби там использовали в учебных целях «палочковые диаграммы». Они не имеют ничего общего с западными диаграммами и, скорее, призваны показать с помощью согнутых веток кокосовых деревьев и ракушек каури, как изгибается траектория движения волн, как волны отражаются островами и каким образом, «читая» их линии интерференции, мореплаватель может благополучно прийти к земле.

Я предположил, что определение направления на цель путем «чтения» характеристик отраженной от земли волны являются способом, используемым по всему Тихому океану. Совершенно не ограниченный Маршалловыми островами этот способ был знаком мореплавателям всех групп, с которыми мы встречались. Единственным различием было расстояние от берега, на котором такое явление обнаруживалось, но это, скорее, зависело от размеров подводного основания острова, а не от умения навигатора.

Однако нас ожидало еще более удивительное открытие.

Здесь временно сделаю отступление. Линия пути, по которому каждая звезда перемещается с востока на запад по небу, столетиями почти не меняется. В верхней точке своей дуги (зените) звезда проходит прямо над точками на земле, чья широта равняется склонению звезды, или астрономической (небесной) широте.

Из этого следует, что наблюдатель, который замечает, что какая-то конкретная звезда проходит точно над его головой, будет знать, что широта его местонахождения соответствует астрономической широте этой звезды. Например, гавайская легенда гласит, если моряк знает, какие звезды «висят поочередности над разными землями, как, например, Хокуле’а (Арктур) над Гавайскими островами», и видит, что звезда в зените – это Хокуле’а, он понимает, что находится на широте Гавайев. Точно так же, если Сириус (склонение = -17°) проходит прямо над его головой, он должен быть на широте Таити (17° ю.ш.) и Фиджи (17° ю.ш.), так как звезды в зените показывают широту (северную или южную), но не долготу (восточную или западную).

Давно предполагалось, что определение по звездам в зените, соответствующим по выбранной нами терминологии широте, является полинезийским методом навигации, но такой вывод был сделан, в основном, по косвенным признакам. Понятно, какие чувства обуревали меня, когда Рамфе внезапно прекращал указывать на звезды кавенга, садившиеся на горизонт в точках, соответствующих компасному румбу, и, словно мимоходом, делал движение рукой в направлении над своей головой.

«Звезда наверху не такая, как ведущая к земле звезда (кавенга), – говорил он. – По звезде наверху курс держать бесполезно. Звезда наверху для островов Тикопиа, Анута и Ваникоро – это Many. – Он показал на Ригель. – Когда Many наверху, мы знаем, что Тикопиа, Анута или Ваникоро недалеко».

Слово недалеко, конечно же, применимо только в тех случаях, когда мореплаватель находится на соответствующей широте. Все три упомянутых острова расположены в пределах 40 миль от одной широты. По словам Рамфе, для других участков суши, таких как Новые Гебриды, Сикаиана (Sikaiana) и Реннелл, имеются свои звезды «наверху». В отличие от своего деда, Рамфе этого не знал.

Позже мореплаватели Самоа и Тупуаи с острова Нукуфера почти слово в слово независимо друг от друга подтвердили эту информацию.

Неожиданные откровения мореплавателей с острова Тикопиа имели бы еще большее значение, если бы не тот факт, что Ригель, чье склонение = -8° 15’, не проходит над Тикопией, чья широта = 12° 17’ ю.ш., а остается в 240 милях севернее этого острова. Даже в 1000 году н. э., когда склонение Ригеля было -9°25’, эта разница все равно составляла 145 миль.

Возможно, объяснение кроется в том, что наблюдения звезд в зените над островом Тикопиа производились над парусом. В течение всего сезона действия юго-восточного пассата, который как раз и благоприятствует морским переходам тикопийцев, ветер отклоняет парус к северу от вертикали, вне зависимости от галса, которым следует судно. При умеренном бризе угол крена составит 3°-4°, поэтому фактически Ригель будет находиться над линией – продолжением топа мачты, когда каноэ следует на широте Тикопии.

Так ли это было на самом деле, мог бы сказать покойный дедушка Рамфе, но этот бесценный кладезь знаний утерян навсегда. Однако тайные сведения, сообщенные мне на Тонга в следующем году, убедительно показали, что расчеты места с помощью звезд в зените когда-то являлись основой более сложных ответвлений практической навигации в Полинезии.

Мы с сожалением распрощались с нашими тикопийскими друзьями, отдавая себе отчет о незавершенности начатого дела и жалея не в последний раз о том, что не могли оказаться в этих местах лет этак на пятьдесят раньше. То, что мы узнали, было практическим опытом, а не предположениями или книжными комментариями.

Однако нам не пришлось пока сопровождать мореплавателей во время настоящего плавания по звездам. Скоро такая возможность нам представилась.

Теваке, Птица Фаэтон

Я много слышал об опытном мореплавателе по имени Теваке с островов Санта-Крус из группы Риф.

«Вам придется испытать удачу, чтобы найти его, – сказал мне окружной чиновник на острове Гуадалканал. – Он может быть где угодно. Теперь у него обычная долбленая лодка без аутригера, а прежнее большое каноэ-аутригер те пуке вышло из строя, но даже теперь – в его-то возрасте! – Теваке не может забыть про море. Он вечно мотается между островами Санта-Крус и намного дальше, вплоть до Тикопии и островной группы Новых Гебрид».

Итак, мы направились на архипелаг Санта-Крус, расположенный примерно в трехстах милях, чтобы разыскать Теваке. Согласно лоциям, циклонов в этом регионе практически не бывает, но морской департамент Хониары разъяснил, что несколько сезонов назад они стали появляться все чаще. Особой опасности подвергались острова Санта-Крус.

Однако наше желание было твердым, так как встреча с Теваке была слишком важна для нас, и мы не могли позволить себе не увидеть этого мореплавателя. Риск нашей встречи со штормом был оправдан. И, как следствие, мы попали прямо в циклон.

Первые шквалы налетели на нас с востока в темноте во время дождя. К утру на гроте было взято два рифа, а падавший барометр и ветер, менявший направление против часовой стрелки, говорили о том, что худшее еще впереди. «Исбьерн» нашел сомнительное убежище за островом Улава (Ulawa), где мы стали на якорь. Радио работало на волне Хониары, и мы с тревогой слушали прогнозы погоды.

«Это, должно быть, запись, – недоверчиво восклицал Барри. – Невозможно быть настолько некомпетентными».

«Переменные ветра, от пяти до десяти узлов, спокойное море», – повторял диктор во время каждого радиопрогноза. Но в

Улава, менее чем в ста милях от радиостанции, шторм уже достиг силы девяти баллов, и все указывало на то, что тропический циклон находится недалеко.

«Исбьерн» стоял на якоре у ручья, вытекавшего из подлеска в ложбине между двумя низкими коралловыми утесами. Облака проносились над топом мачты с огромной скоростью. Несмотря на защищавшую их возвышенность, пальмы, окаймлявшие береговую линию, сгибались под ревущим ветром, и покрытые саго крыши деревенских домов были едва различимы в потоках дождя. И нам очень хотелось быть где-нибудь в другом месте, а не здесь.

Уместно будет рассказать о повадках тропических штормов. Они образуются в перегретом, насыщенном влагой воздухе, разогретом солнцем над морем в районе экватора. Витки горячего пара сотни миль в диаметре начинают кружить под влиянием вращения земли по часовой стрелке в южном полушарии, и против часовой – в северном, достигая при этом ужасающей скорости. Вся система перемещается на запад под действием пассатных ветров. Потом в какой-то точке на пути движения полностью развившийся тропический смерч отворачивает от экватора и направляется в южном полушарии на юго-восток и на северо-восток – в северном, уходя из тропиков, чтобы полностью израсходовать свою энергию в зоне умеренного климата.

Улава, самый восточный из Соломоновых островов, лежащий на широте 9°45’ ю.ш., имеет форму веретена, длина – восемь миль с юга на север и ширина – одна миля на каждой оконечности. По сообщениям, шторм двигался в западном направлении, севернее острова. В тот момент ветер был восточным, но следовало ожидать, что он зайдет на северный или северо-западный, как только центр циклона минует Улава. Это сделало бы наше убежище, находившееся у западного берега, непригодным для укрытия. То, что надвигалось именно такое изменение ситуации, стало очевидно, когда тяжелая северная зыбь начала каждые семь секунд заходить в вершину бухточки, сглаживая смешанное волнение на мелководье своей мощью и напором. Перед тем как связь с берегом прервалась, островитяне сообщили, что никогда ранее не видели ничего подобного.

Барометр, несколько дней падавший равномерно, с наступлением темноты резко устремился вниз. Волнуясь, мы с мрачным удовлетворением слушали по радио подтверждение нашим выкладкам, циклон наконец-то был признан официально и облагорожен присвоением ему имени «Бекки». С некоторым смятением мы узнали, что шторм начал менять свое направление над основной группой Соломоновых островов и должен сместиться на юго-восток в сторону Улава, чтобы пройти его центр прямо над нами или чуть южнее.

К счастью, кеч смог удержаться на якоре до следующего утра, 12 декабря, хотя ветер уже менялся, и к рассвету огромные, шедшие одна за другой волны, разбивались об утесы рядом с нами. Они рывком выбрасывали «Исбьерн» вперед на очередном гребне, а каждая обратная волна с силой тащила его назад от берега. Мы готовили парусник к борьбе со штормом почти в полном молчании. На палубе все уже было закреплено заранее, но мы еще раз проверили и усилили крепления. Бегин-рей был приспущен и надежно закреплен, в вентиляторы большого машинного отделения забиты маты, чтобы предотвратить попадание туда морской воды. Задраивание завершено установкой съемных комингсов, отделяющих рулевую рубку от подпалубного помещения.

«Ну что, Барри, запускай эту рухлядь!» Пока сын пытался вдохнуть жизнь в наш древний полудизель, я выбирал якорь-цепь на барабан лязгающего ручного брашпиля, стараясь не смотреть на утесы и с трудом сохраняя равновесие на качавшейся носовой палубе. Двигатель ожил, выпуская облака белого дыма, и ровно застучал. Барри присоединился ко мне на палубе, мы подняли грот с двумя рифами, подорвали якорь и тщательнейшим образом закрепили его. Затем, подняв штормовой стаксель, когда яхта начала движение, мы направили ее в белую бушующую стихию волн, испытывая облегчение от того, что борьба теперь велась на равных и решающий момент приближался.

К 10 утра, когда судно, при ужасной бортовой качке и с постоянно заливавшейся водой палубой, обогнуло южную оконечность острова и зашло в относительно спокойные воды, ветер оставался северным и, надо полагать, наш маневр дал нам приемлемое, но ненадежное укрытие от шторма. Мы легли в дрейф, но ветром «Исбьерн» очень быстро сносило от острова в море, где бушевали пугающе крутые волны, возникавшие не только из-за урагана, но и вследствие всегда действовавшего здесь бурного приливо-отливного течения.

После десяти минут дрейфа последовали тридцать – сорок пять минут сражения с неясным исходом, чтобы восстановить утраченные позиции укрытия у острова, хотя в нашем районе себя проявляли пока еще только предвестники шторма. При временных ослаблениях скорость ветра составляла не более 30 узлов, то есть он дул с силой 7 баллов, но ревущие порывы 9-балльных шквалов – примерно 45 узлов – становились более частыми и продолжительными, что предвещало надвигающиеся неприятности. Мы не отважились дрейфовать от Улава прямо по ветру, потому что не более чем в 17 милях от нас лежали острова и рифы, на которых «Исбьерн» моментально разбило бы в щепки. При необходимости нам, конечно же, пришлось бы попытаться удерживать судно прямо против волны. Но это был крайний вариант, так как огромные волны циклона, накатывающие на форштевень нашего кеча, скорее всего, разрушили бы его палубу и перевернули парусник. Кроме того, по направлению сноса яхты – на юге – находился предполагаемый центр урагана.

Снова и снова мы возвращались к крутому берегу. Если была бы возможность встать на якорь! Но карта говорила о том, что глубины здесь резко возрастали до очень больших. Однако мы осмелились подойти к берегу ближе, чем обычно, прямо к v-образному углублению в окаймляющем рифе, окруженном белыми бурунами, и проверили показания эхолота. К нашему восторженному удивлению, какая бы информация ни приводилась на карте, прибор показывал 8 саженей, и мы с облегчением отдали якорь.

В этой ситуации, кроме якорь-цепи, мы использовали двухдюймовый швартовный трос из нейлона и длиной 30 саженей. Все дело было в том, что ветер в тот момент дул от севера-северо-запада, и если центр шторма пройдет к западу от нашего местонахождения, все будет в порядке: ветер повернет против часовой стрелки к северо-западу и западу, а наша якорная стоянка останется безопасной. Но если центр циклона накроет Улава, то после временного затишья, вероятно, ветры задуют с еще большей силой уже из противоположной четверти – юго-восточной, и «Исбьерн» тут же выбросит на берег. Глядя на острые, как бритвы, коралловые выступы, можно было предположить, уж тогда нас меньше всего будет беспокоить мысль о том, что наша яхта не застрахована. На этот случай мы оба приготовили охотничьи ножи, чтобы быстро перерезать трос и как можно скорее выбраться отсюда.

С наступлением ночи циклон еще более углубился. Полосы теплого дождя барабанили, словно крупный град, по корпусу и надстройке, вытягиваясь в горизонтальные линии на 60-узловом ветре. Стояла непроницаемая мгла, шум урагана заглушал голос. Каким-то чудом якорь все еще держал.

Неужели приближается центр циклона, и наше временное убежище превратится в смертельную западню? Мы выглядывали из рубки, напрягая все чувства в тщетной попытке уловить какие-либо изменения обстановки. Прошло два часа, и я позволил себе немного расслабиться. Путь научного исследования, думал я с иронией, оказался еще менее гладким, чем путь истинной любви из известной поговорки (имеется в виду поговорка «Путь истинной любви не бывает гладким» – прим, перев.).

Затем почти незаметно ветер стал дуть с перерывами, сначала они казались не чем иным, как затишьем перед еще более жестокими порывами, но, к нашему невыразимому облегчению, они постепенно становились все продолжительнее и продолжительнее. К полуночи появились верные признаки того, что центр урагана проходит Улава западнее и движется на юг. Ветер менялся против часовой стрелки, сначала на северо-западный, затем на западный-северо-западный, а барометр начал подниматься.

После этого циклон покинул нас с таинственной быстротой. Штормовой ветер внезапно стих, и к утру все опасности остались позади. Двадцать четыре часа назад было невозможно представить, что пятница тринадцатое начнется так благоприятно.

«Несколько часов я был на грани помешательства, как ты мог сохранять такое хладнокровие, тебе не было страшно?» – задавая этот вопрос Барри, я чувствовал определенную досаду от его очевидной хладнокровности.

Он удивленно посмотрел на меня.

«Не было страшно!? Да я был в ужасе от происходящего! Вот ты казался таким невозмутимым, что мне казалось, будто тебя ничего не волнует!».

Мы оба расхохотались, пораженные тем, каким неожиданно убедительным оказался внешний вид каждого из нас.

Позднее мы узнали, что другим повезло меньше, чем нам. Целые деревни на островах Малаита и Сан-Кристобаль были опустошены, линии электропередач повреждены, гавани и мосты разрушены, а один человек погиб. Центр урагана прошел в 40 милях от Улава и далее по Новым Гебридам, где один 70-футовый корабль межостровного плавания утонул и было сильно повреждено большое грузовое судно.

Мы, соблюдая все меры предосторожности, снялись в море, возобновили наши прерванные поиски Теваке и думали о том, какие еще новые преграды припасла для нас судьба. На этот раз удача нам улыбнулась. Мы встретились с Теваке через три дня на его родном атолле, Нуфилоле (Nufilole) на островах Риф.

Мое знакомство с Теваке трудно назвать удачным. Двигатель был заглушен и «Исбьерну» было дозволено дрейфовать по воле волн на безопасном расстоянии от окаймляющего рифа под чутким присмотром Барри. В это время я готовился к высадке на берег в резиновой лодке «Эйвон» (Avon) при казавшемся несерьезным прибое. С яхты было хорошо видно круто углублявшееся покатое дно, несмотря на пятнадцать футов воды под килем, превращавших его в пропущенную через синий фильтр монохромную картину. Грохотавшая белая линия отделяла открытое море от отмелей, раскрашенных в зеленые и коричневые цвета.

Я осторожно греб на веслах к бурунам прибоя, и по мере приближения они мне нравились все меньше и меньше. Полоса великолепного выгоревшего на солнце песка атолла Нуфилоле, обрамленная тенистыми пальмами, казалась все более манящей – и невероятно далекой. Пассажиры в долбленом каноэ прекратили грести, чтобы посмотреть на потеху, а группа хихикавших девушек топлес выбралась из воды и, чтобы лучше рассмотреть представление, поднялась на скалу.

Несколько валов уже были успешно преодолены, когда позади моего «Эйвона» стеной поднялась волна круче остальных. Лодка моментально встала на попа, и вскоре я, появившись на пенящейся обратной волне вместе со своим перевернувшимся плавсредством, начал пробиваться к берегу уже вплавь, держа над водой блокнот. «В лучших академических традициях», – успел я подумать. Восторженная толпа с пляжа бросилась в воду, чтобы помочь мне, и мы выплыли на берег в волнах прибоя, хохоча и буксируя за собой лодку. Я все еще сжимал свой блокнот в надежде не замочить его.

Добровольные помощники помогли мне протащить резиновую лодку через отмель, где собрались маленькие антильские цапли, и дальше по ослепительно белому коралловому песку до деревьев. Темнота в глубокой тени под ними была удивительна. Мы прошли по тропинке между пальмами и деревьями кава. Временами в сумраке мелькало багряное оперение носившихся вокруг «денежных» птичек. Затем мы вышли на поляну перед лагуной. У дома, покрытого саго, виднелась характерная фигура Теваке.

Конечно, знаменитый мореплаватель уже знал о моем прибытии, завершившемся купанием, и, возможно, со всеми на то основаниями заключил, что мне крайне необходимы наставления по искусству управления судном. Как бы там ни было, он с готовностью согласился взять на себя командование «Исбьерном» и показать, как следует без приборов управлять судном в море. Я с сожалением вынужден был отказаться от его предложения дойти до Новых Гебрид и Тикопии из-за нехватки времени, и мы дружно решили идти на Таумако, расположенный в 60 милях отсюда, и на Ваникоро, расстояние до которого – 100 миль.

Теваке был не из тех людей, которые теряют время попусту.

«Мы выходим на Таумако завтра», – решил он. Я начал собираться на яхту, зная, что «Исбьерну» понадобится пройти примерно двадцать миль, чтобы стать на якорь на укрытой стороне Нуфилоле. Поняв мое беспокойство, Теваке жестом показал, чтобы я остался.

«Не спеши. Выйдем в море завтра в конце дня. Два-три часа плавания между рифами в «среднее море», затем солнце сядет, и мы по звездам направимся к Таумако».

Я опять присел на корточки и с благодарностью принял питьевой кокос. Мне хотелось расспросить старика о его плаваниях, но вопросов у меня накопилось так много, что я с трудом представлял, с чего начать. Имя Теваке весьма точно отражало его сущность, его тезка, птица фаэтон, тоже была непредсказуемым скитальцем.

«Расскажи мне про остров Тикопиа, – попросил я. – Я слышал, что однажды ты ходил туда на те пуке (торговом каноэ)».

«Два раза», – поправил он меня. От своего отца он знал звездные маршруты до Тикопии с каждого из островов Санта-Крус, но первое плавание Теваке стало не просто переходом по одному из них, а суровой проверкой его искусства мореплавания. Он шел с легким попутным северным ветром от Нуфилоле к Утупуа (Utupua), когда внезапно на неповоротливое каноэ те пуке налетел штормовой ветер от северо-запада. Решение последовать к острову Тикопиа потребовало расчета в уме нового курса, и не от одного из островов, а с того места в море, где судно Теваке находилось в тот момент. Цена ошибки была высока – на кону стояла его жизнь. Он не ошибся. После перехода длиной 150 миль на горизонте появились вершины Тикопии.

Продолжение я уже слышал от одного приятеля с Хониары, доктора Давеа (Dawea), который в то время был маленьким мальчиком на Нуфилоле. Силуэт далекого клешнеобразного паруса появился за барьерным рифом. Когда огромный аутригер начал маневрировать в коварном проходе между кораллами, старики заслонили глаза руками от солнца, чтобы лучше видеть.

«Лодка похожа на те пуке Теваке! – воскликнул один из них. – Но этого не может быть. Парус не такой, как у него, и уже прошло два полных месяца с тех пор, как Теваке ушел на Утупуа, так что, наверняка, он погиб». Старик был не прав. Сделанный из циновки и порванный штормовым ветром парус Теваке был заменен парусом, специально сплетенным для него на Тикопии, и мореплаватель совершил прямой 200-мильный переход к своему родному острову.

Я должен был вернуться на яхту, если мы хотели перейти на «Исбьерне» в другое место этим же вечером. К моему облегчению, Бонжи (Bongi), племянник Теваке, сопровождал меня. Мне настоятельно предложили воспользоваться одним из долбленых каноэ с Нуфилоле. Протащив «Эйвон» на буксире, мы дошли до нашей яхты с большим достоинством, чем это было при высадке на берег. Маршрут перехода в новую точку пролегал между подводными рифами по извилистому и практически не огражденному фарватеру длиной семь миль. Он был пройден благополучно благодаря лоцманской сноровке Бонжи. Большую часть пути я стоял рядом с ним у парусов, восхищаясь точностью его решений, и старательно пытался запомнить все изгибы и повороты между коричневыми вершинами подводных кораллов, где косяки рыб с отблеском электрик бросались в рассыпную при нашем приближении. Когда мы, наконец, стали на якорь, от грохота якорь-цепи над пальмами взметнулись тучи испуганных летучих лисиц.