Текст книги "Земля вызывает майора Тома"

18
Застой

– Итак, сталкиваясь с испытаниями, герои Толстого имеют три выбора, – говорит мисс Барбер. Она сидит на краешке своего стола, держа в одной руке открытую «Анну Каренину» в мягкой обложке. Она окидывает взглядом класс, – есть желающие?

Элли сползает пониже на своем стуле. Только не я, только не я. Она оглядывается вокруг. Половина ее одноклассников украдкой играют или переписываются на своих телефонах под партами, остальные просто глазеют по сторонам или перешептываются. «Есть желающие?» Мисс Барбер лет под тридцать, она довольно симпатичная, с темными волосами, собранными в хвост на затылке. Она носит узкие юбки и блузки с расстегнутой верхней пуговицей. Элли замечала, какие странные взгляды кидают на нее мальчишки, и думают они при этом явно не о Толстом.

Мисс Барбер улыбается. «Дэлил».

Элли оборачивается и смотрит через плечо на мальчика, сидящего за последней партой. У него афрокопна курчавых волос и очки в черной оправе, слишком большой для его лица. Дэлил Аллейне. Иногда некоторые идиоты поют «почему, почему, почему, Дэлил?», когда он идет по коридору. И еще Элли припоминает один шокировавший ее случай: тогда, несколько лет назад, когда они были в седьмом или восьмом классе, работница столовой, женщина с лошадиным лицом, назвала его «Пятницей» за то, что он слонялся по залу во время обеда. С некоторым стыдом Элли вспоминает, что тогда она просто опустила голову и прошла мимо. Впрочем, бо́льшую часть времени она его даже не замечает – так же, как и всех остальных.

– Ну, первый выбор – это преодоление испытаний, борьба, – говорит Дэлил.

Кто-то бросает в него ластик, он застревает у Дэлила в волосах, и все смеются.

– Ботан, – противным голоском произносит кто-то из мальчишек.

– Ш-ш-ш, – говорит мисс Барбер. – Хорошо, Дэлил. И кто из героев является воплощением этого принципа?

– Константин Левин. Он занимается своим хозяйством, много размышляет… он всегда чем-то занят.

Мисс Барбер снова улыбается.

– Да, все верно. Хорошо, Дэлил. Кто может продолжить? – Ее взгляд останавливается на Элли, которая пытается вжаться в стул, чтобы быть как можно незаметнее. – Элли?

– Я не знаю, – бормочет она.

– Я могу сказать, – снова подает голос Дэлил. Со всех сторон раздается презрительное шиканье. Элли никогда прежде не замечала, какой смрад идет от всех этих потных мальчишек, с их разбушевавшимся тестостероном. – Другие люди сдаются и умирают. Как Анна.

– Спойлеры! – вопит один из мальчишек, и на Дэлила обрушивается град колпачков от ручек, жвачек и скомканной бумаги.

– Успокойтесь! – кричит мисс Барбер. Потом говорит: – Отлично, Дэлил. И молодец, что прочитал вперед. – Она смотрит в свою книгу. – Итак. Герои Толстого могут бороться с обстоятельствами или опускать руки. Что еще? Кто-нибудь, кроме Дэлила, на этот раз.

В классе повисает тишина, нарушаемая время от времени пиканьем телефонов или приглушенной отрыжкой.

– Застой, – в конце концов сама произносит мисс Барбер. – Когда человек ничего не предпринимает. Все время ведет себя пассивно. Как Каренин. Как Вронский. – Она обводит глазами класс и останавливает свой взгляд на Элли. – Как и некоторые из вас.

Кто-то произносит: «Чудесно». Мисс Барбер подходит к своему столу и склоняется над компьютером. Большинство мальчишек в классе затаивают дыхание. На интерактивной доске появляется домашнее задание.

– «Почему герои Толстого должны пройти через примирение со смертью, чтобы понять жизнь?» – зачитывает она. – На выполнение задания у вас неделя. И я хочу, чтобы на этот раз вы поработали в парах.

Все начинают разбиваться на уже сложившиеся пары. Элли опять старается слиться со своим пластиковым стулом. Если повезет, то мисс Барбер не заметит, что у нее нет пары, и она сможет выполнить задание сама по себе. Однако учительница говорит:

– Нет, нет, на этот раз я сама вас распределю.

В классе раздается недовольный гул, а мисс Барбер начинает называть пары.

– Элли Ормерод и Дэлил Аллейне.

– Порядок, – откликается Дэлил.

Элли, нахмурившись, смотрит на мисс Барбер, и та поднимает бровь:

– Что-то не так, Элли?

– Ну, он же чудак, – Элли скрещивает руки на груди и смотрит в окно.

Группа мальчишек в углу класса принимается горланить: «Чудак! Чудак! Чудак!» и бросать в Дэлила мусор. Когда мисс Барбер удается их успокоить, она пристально смотрит на Элли:

– Давай поговорим после урока.

– Не ожидала такого от тебя, Элли, – говорит мисс Барбер. В классе уже пусто – все умчались, едва прозвенел звонок. Стулья и парты стоят как попало, брошенные убежавшими детьми: им дела нет и до стараний мисс Барбер, которая, пытаясь пробудить в учениках интерес, расклеила на облупившихся стенах цитаты из своих любимых книг.

– Извините, – бормочет Элли. – Я не хотела никого обидеть.

– Хм. Еще того не лучше. Каково, думаешь, Дэлилу от всего этого? Ему и так не дают покоя все они, – учительница машет рукой в сторону пустых стульев. – А тут еще ты подливаешь масла в огонь. И он вовсе не чудак. Он просто немного другой. Я думала, что ты способна его понять.

Глаза Элли вспыхивают.

– Что вы имеете в виду? Вы хотите сказать, что я тоже со странностями?

– Я хочу сказать, что ты не такая, как все остальные.

– Вы ничего не знаете обо мне, – недовольно надувает губы Элли.

– Как тебе «Анна Каренина»? – спрашивает мисс Барбер, меняя тему разговора.

Элли пытается вспомнить, что она прочла в книге серии «Йорк Ноутс», прихваченной из «Уотерстоунз», но пока ей едва удалось ее полистать. Она смотрит на свои туфли – ободранные и разваливающиеся, – и что-то все-таки всплывает у нее в голове.

– Этот роман отличается необыкновенной насыщенностью и глубиной, верно?

Мисс Барбер натянуто улыбается.

– Да, книги «Уодсворт Классикс» всегда снабжены краткой аннотацией на обороте, не правда ли? Что ж, хорошо запомнила.

Элли смотрит в окно, стараясь не обращать внимания на то, что мисс Барбер сверлит ее взглядом. В конце концов она пожимает плечами:

– На самом деле у меня просто не было времени, чтобы как следует взяться за книгу.

Когда она переводит взгляд на учительницу, та смотрит ей прямо в глаза.

– Я надеюсь, ты не обидишься на меня Элли, но ты выглядишь очень усталой. Я знаю, тебе уже пятнадцать, ты не ребенок, но высыпаться – это очень важно. Ты вовремя ложишься спать?

Элли уклончиво пожимает плечами. Мисс Барбер покусывает нижнюю губу, явно колеблясь, и потом спрашивает:

– Может быть, у тебя какие-то проблемы? Ты можешь откровенно поговорить со мной, когда захочешь. Я знаю, что такое быть молодым. Знаю, сколько вокруг всяких соблазнов. И эта жажда все попробовать… И еще я знаю… что у нас тут не так сложно достать наркотики…

Элли закрывает глаза и вздыхает. Если бы все так легко объяснялось. Иногда она задумывается о том, не пойти ли ей раздобыть чего-нибудь, типа героина, – чего-то такого, что позволило бы ей отключиться и забыть обо всем, пусть даже на несколько часов. Мисс Барбер, очевидно, принимает ее молчание за согласие продолжать этот разговор.

– Элли… в прошлом году я без малейшего сомнения могла бы сказать, что ты одна из лучших учеников по литературе. Я готова была бы поспорить на что угодно, что ты будешь делать большие успехи. Но сейчас… – Она не договаривает, и эта неоконченная фраза напряженно повисает в тишине пустого класса. – Да, да, я прекрасно понимаю, что значит быть молодым.

Элли смотрит на учительницу.

– Перестаньте так говорить. Может быть, вы и знаете, каково это – быть молодым, но вы понятия не имеете, каково это быть мной.

Мисс Барбер подается вперед, пристально глядя ей в глаза.

– Так расскажи мне.

Элли так долго держала все в себе. Ей не с кем было поговорить. А ведь можно выпустить все наружу, позволить плотине прорваться. Слова так и рвутся с ее губ.

«Моя мама умерла. Мой отец в тюрьме. Моего брата травят в школе. У моей бабушки проблемы с головой. Я работаю на трех работах – и это помимо школы, – чтобы хоть как-то сводить концы с концами. У меня нет друзей. Я никуда не хожу. Я изо всех сил стараюсь сохранить нашу семью вместе, но теперь уже не знаю, стоит ли оно того. Я просто хочу лечь и спать целый день. Целую неделю. Целую вечность».

Однако ничего этого Элли не говорит вслух. Она снова смотрит на свои потрепанные туфли и тихо бормочет:

– У меня всё в порядке, мисс.

Мисс Барбер вздыхает и хлопает себя ладонями по бедрам, показывая своим видом, что сдается.

– Ладно. Можешь идти.

Элли направляется к двери, таща за собой свой рюкзак, и оборачивается, когда мисс Барбер добавляет:

– Но я всегда готова тебя выслушать… Может, все-таки скажешь мне что-нибудь? Что хочешь. Хотя бы о чем ты сейчас думаешь.

Элли критически оглядывает ее несколько секунд и говорит:

– Наверное, вам стоит подумать о том, чтобы застегивать верхнюю пуговицу на своей блузке, если вы не хотите, чтобы все мальчики, сидящие в этом классе, отжаривали вас в своих мечтах по ночам.

Потом Элли уходит и отправляется на последний урок, который ей осталось отсидеть в сомнамбулическом состоянии, прежде чем можно будет пойти домой.

19
Шесть миллиардов «да» и одно «нет»

«Конурник-1» (Томас не может иначе называть эту груду металлолома) придерживается гринвичского времени, но, разумеется, самому Томасу от этого ни жарко ни холодно, когда вся его жизнь проходит в небольшом отсеке корабля, где он спит, ест, ходит в туалет и работает. Помимо основной кабины имеются еще небольшие отсеки, в которых хранится все необходимое и размещаются также какие-то гудящие и мигающие электронные панели. Корабль уже покинул земную орбиту и вышел на Гомановскую траекторию, то есть он летит с Земли на Марс не по прямой, а должен сделать своего рода петлю. Путь на Красную планету действительно поражает воображение. Конечно, Томас знает, что он не должен смотреть прямо на Солнце, учитывая отсутствие защитного фильтра земной атмосферы: для этой цели на корабле имеется специальный, сильно затемненный иллюминатор, но иногда он все же не может удержаться и быстро, краешком глаза, поглядывает в сторону светила, чтобы убедиться, что оно все еще там и все так же сияет в бесконечной ночи, не создавая теней в меланхолической зимней Англии.

Звонит директор Бауман.

– У вас какие-то проблемы с телефоном? Мы пытались дозвониться до вас несколько раз, но линия почему-то была занята.

– Да? Очень странно. – Томас не имеет ни малейшего желания пускаться в объяснения и рассказывать историю про Глэдис из Уигана. – Ну, наверное, это… из-за солнечных вспышек.

– Что ж, ладно, у меня для вас хорошая новость и еще… другая новость, – с чрезмерным энтузиазмом сообщает Бауман, что сразу же заставляет Томаса насторожиться.

– Давайте сначала плохую новость.

– Я не говорил, что она «плохая». Томас, вам представляется потрясающая возможность.

Возможности никогда не бывают потрясающими, когда тебе их кто-то навязывает. Так подсказывает Томасу его жизненный опыт.

– Продолжайте, – тоном человека, смирившегося со своей участью, говорит он.

– С нами сейчас находится гость, желающий поговорить с вами. В идеале, конечно, мы бы предпочли сделать это по видеосвязи, но… что поделаешь.

– Это что – опять та маленькая девочка? Из моей старой школы? На этот раз она придумала вопрос получше?

– Сейчас вы все узнаете. Я передаю трубку.

Следует пауза, а затем знакомый голос произносит:

– Томас. Это огромная, огромная честь!

«Интересно, для кого именно честь он имеет в виду», – задумывается Томас, но человек продолжает быстро говорить:

– Вы узнали, кто это?

Еще бы. Томас всегда старается избегать телевизионных шоу, к которым приложил руку этот человек, но он настолько вездесущ и влиятелен, что кажется коварным осьминогом, чья миссия состоит в том, чтобы доставать своими щупальцами до каждого уголка мира, распространяя повсюду торжество посредственности и фальши.

– О, Саймон Кэллоу! Вы один из моих самых любимых актеров!

После едва заметной паузы человек в трубке разражается смехом:

– Ха-ха-ха! Меня предупредили, что вы большой шутник, Томас. И еще мне сказали, что вы в некотором роде фанат музыки?..

– Да. Настоящей музыки.

– Именно так. Настоящей музыки. И как раз об этом я хочу поговорить с вами. Как вы смотрите на то… – здесь человек делает глубокий вдох, словно расстилая перед Томасом красную дорожку, – как вы смотрите на то, чтобы записать для нас из космоса кавер-версию абсолютно легендарного хита «Space Oddity»?

На несколько секунд Томас лишается дара речи.

– Да вы шутите!

В трубке снова слышится смех.

– О, нет, ничего подобного, Томас. Я говорю совершенно серьезно. Вы. Сидя в своей жестяной банке. Поете «Space Oddity». И я вам гарантирую, что к Рождеству эта песня будет в самом топе по всему миру.

– Нет.

– О, да! – восклицает человек в трубке. – И не одно «да», а шесть миллиардов «да». Это будет хорошо продаваться, Томас. Я уверен в этом на миллион процентов. Это будет настоящая бомба. Абсолютный, грандиозный, оглушительный успех!

– Нет.

– Да, да и тысячу раз да. Мы сделаем вас звездой, Томас Мейджор. Я собственной персоной, здесь и сейчас, жму на свою «Золотую кнопку». Если бы у меня был триллион «Золотых кнопок» и триллион рук, я давил бы ими всеми на эти кнопки. Вам предстоит не просто полет в один конец на Марс, а настоящий звездный путь к славе и овациям.

– Я должен сказать вам две вещи, – произносит Томас, прижимая трубку к уху плечом и подплывая к компьютеру. – Во-первых, вы не можете быть уверены на миллион процентов, поэтому бессмысленно так говорить. А во‐вторых, я говорил «нет» не потому, что не мог поверить своему счастью. Мое «нет» значит «нет», no, nein, non, ни за что, и отвалите от меня наконец!

Отыскав на компьютере то, что искал – «Spend Spend Spend», три минуты восемнадцать секунд едкого, диссонансного антиконсьюмеризма из дебютного альбома «The Slits» 1979 года, – Томас прикладывает телефонную трубку к компьютерному динамику и проигрывает песню до тех пор, пока у него не остается сомнений в том, что его омерзительный собеседник отключился.

Потом Томас ненадолго задумывается о том, какова была вторая новость, которую директор Бауман собирался ему сообщить, и тут же ему на почту приходит новое сообщение. «ПОДГОТОВКА К РАБОТЕ В ОТКРЫТОМ КОСМОСЕ» – обозначено в теме письма. Томас быстро удаляет сообщение и оглядывается в поисках своего кроссворда.

20
Вот что могло быть твоим

Когда Элли выходит из школьных ворот после уроков, дует сильный ветер, и она сильнее кутается в свое слишком узкое пальто. На душе у нее нехорошо из-за того, что она сказала мисс Барбер. Учительница не заслуживала этого. Она ведь просто хотела помочь. Однако что-то в мисс Барбер вызывает у Элли неприязнь, заставляя все внутри нее кипеть от раздражения. Ну конечно, мисс Барбер не пришлось хлебнуть ничего подобного. Ей все в жизни досталось на блюдечке. Хорошая школа, возможность учиться, университет, педагогическая подготовка. Все то, чего никогда не будет у Элли.

Ее телефон пикает, и приходит сообщение в «Снэпчат». Элли сама не понимает, почему она до сих пор не вышла из этого чата с друзьями – с ее бывшими друзьями, – обсуждающими там встречи и походы по магазинам и прочие мелкие, незначительные дела, на которые у Элли теперь просто нет ни времени, ни сил, ни желания. Они постоянно постят фотографии того, что они купили и где побывали. Элли смотрит на все это с непреодолимой злостью – заставляет себя смотреть. Вот что могло быть твоим! Вот та жизнь, которой ты могла бы жить. Смотри, смотри! А сейчас пришло сообщение от Алекс. Они с Элли всегда были большими подругами, еще с начальной школы. Но когда ты перестаешь встречаться с друзьями, постоянно отказываешься от приглашений, то в конце концов становишься для всех призраком, существующим где-то в другом мире, где-то далеко, в стороне. Друзья все больше и больше забывают тебя, и с каждым днем ты становишься все менее реальным, как и их воспоминания о тебе.

Хочешь поехать в Манчестер в сб? Типа шопинг-терапия?

Элли с изумлением осознает, что сообщение адресовано лично ей. Телефон снова пикает, и еще одна подруга присоединяется к чату. Мэйзи.

Да, Элли, сто лет тебя не видела.

Что ж, может быть, она еще и не совсем перестала существовать для своих друзей. Может быть, они и не совсем еще ее забыли. Наверное, где-то там, далеко все же по-прежнему есть жизнь. В любом случае приятно, что тебя куда-то еще приглашают, но, конечно же, она не может пойти. Элли набирает ответ, быстро перебирая большими пальцами.

Эх-х-х, дел выше крыши, на следующей неделе может быть, пока-пока.

Элли опускает голову под порывами холодного ветра и едва не сталкивается с Дэлилом Аллейне, который околачивается у школьной ограды. Он встречает ее широкой улыбкой.

– Привет, напарница!

Элли проходит мимо.

– Ты меня караулил, что ли?

– Ага, – отвечает он. – Хочешь – приходи ко мне домой, будем делать вместе наше задание?

Элли корчит недовольную мину.

– Нет уж, спасибо.

– Ну тогда, может быть, я к тебе зайду?

Элли идет дальше, не замедляя шаг.

– Плохая идея.

Дэлил не отстает, вприпрыжку шагая рядом с ней.

– Тогда, может, в библиотеке? Завтра на большой перемене?

Элли наконец останавливается, и волосы от порывов ветра падают ей на лицо.

– Слушай, – говорит она, – ты, похоже, неплохо шаришь во всей этой русской хрени. Так что давай ты сам сделаешь задание, а мы скажем, что сделали его вместе, идет? Оставь на листе место наверху, а я потом впишу туда свое имя.

Не дожидаясь ответа, Элли разворачивается и идет дальше, опустив голову под первыми каплями дождя. Ей кажется, что на этом все должно закончиться, но Дэлил в конце концов снова кричит ей вслед:

– Так, может, зайдем завтра в бургерную после школы, чтобы все обсудить?

– Мы можем себе это позволить? – спрашивает Джули. Она сидит на диване с бокалом пино – все еще в деловом костюме, который носит на свою работу в автомобильном дилерском центре. Даррен стоит перед ней, в рабочих брюках, заляпанных краской и штукатуркой, и размахивает рекламными брошюрами.

– Просто дети сейчас как раз в подходящем возрасте. Элли одиннадцать, скоро она начнет уже интересоваться мальчиками, краситься и наряжаться. А Джеймс все еще верит в Санта-Клауса.

Джули отпивает глоток вина.

– Хм. Элли – умная девочка, ты же знаешь. Ее ждет будущее не какой-то там куклы Барби.

Даррен приседает на корточки перед женой.

– Ну, ты же понимаешь, что я ничего такого не имел в виду. И да, мы можем себе позволить эту поездку. Я работаю с утра до ночи в эти последние месяцы. У меня сейчас столько работы, что я даже не знаю, как со всем этим справляться.

Джули берет из рук Даррена брошюру и смотрит на нее.

– Парижский Диснейленд. Наверное, это было бы здорово.

– Еще бы! – говорит Даррен. – Мы не ездили в отпуск целую вечность. – Он окидывает взглядом комнату: – Кстати, а где дети?

Джули снимает резинку, стягивающую ее каштановые волосы, и встряхивает головой.

– Наверху. Джеймс играет со своим химическим набором. А Элли, наверное, сидит в Интернете – смотрит там что-нибудь типа «Урбан Дикей».

Даррен хмурится.

– Это еще что такое? Надеюсь, это не имеет отношения к наркотикам? Может, нам нужно поговорить с ней?

Джули бросает в Даррена брошюру.

– Это марка косметики, дурачок! И вообще это была шутка. – Она снова отпивает глоток вина. – А ты заезжал к своей маме в обед?

Даррен кивает.

– Честно говоря, я начинаю беспокоиться за нее. Похоже, с головой у нее что-то не то. Она упоминала про отца так, как будто разговаривала с ним этим утром.

– Ей тяжело, она там совсем одна, – говорит Джули. – Конечно, дом у нас небольшой, но у нас есть свободная комнатушка…

Даррен кривит лицо.

– Нет, мама слишком независима. В этом вся проблема. Она думает, что может справляться со всем сама. Знаешь, куда она дела телефон, который я ей купил? Положила в масленку. И в холодильник. Бог знает, куда делось тогда масло.

– Как думаешь, она еще сможет присматривать за детьми на летних каникулах?

– Ну она же не выжила из ума! По крайней мере, пока. Это всего лишь… В общем, ладно. Давай позовем детей?

Элли и Джеймс мчатся вниз по лестнице, услышав, как их зовет отец. В сентябре Элли пойдет уже в среднюю школу, и Джули думает о том, как сильно она выросла за последний год.

Пройдет лето, и она превратится уже в расцветающую юную девушку. Такую яркую и такую очаровательную. Джули беспокоится за Элли, беспокоится за предстоящие ей подростковые годы, но ведь, слава богу, она, со своим опытом, будет в это время рядом с дочерью и поможет ей преодолеть этот бурный период. А Джеймс… что ж, Джеймс – это Джеймс. Пока в его распоряжении есть пробирки и что-нибудь вроде раствора медного купороса – он будет абсолютно счастлив. Это Даррен настоял на том, чтобы Джеймса устроили в школу Святого Матфея: ведь это настоящий шанс для мальчика. И, похоже, он действительно делает большие успехи.

Дети стоят перед ними, и Даррен прячет брошюры за спиной.

– Что мы такого сделали? – спрашивает Элли, глядя то на маму, то на отца.

Даррен делает строгое лицо.

– Это я от вас хочу услышать.

Элли и Джеймс виновато переглядываются, и потом Джеймс кричит:

– Это все Элли! Это она поставила чашку с мокрицами в морозилку, чтобы посмотреть, что с ними будет!

– Врешь, мелкий ботан, – говорит Элли, тыкая его кулаком.

– Такая проделка уж точно заслуживает наказания, – объявляет Даррен. – Как насчет поездки в парижский Диснейленд?

Дети смотрят на него в изумлении, потом радостно взвизгивают, и Джеймс бросается на шею Джули, которая едва успевает убрать в сторону бокал, чтобы не расплескалось вино. Элли заключает в свои объятия Даррена и выхватывает у него из рук брошюры.

– Я пойду оформлять тур завтра в обеденный перерыв, – говорит Джули. – У нас в торговом центре есть большое туристическое агентство.

– А сейчас, может, перекусим? – предлагает Даррен. – Мне нужно еще вернуться сегодня доделывать крышу, пока погода сухая.

– В морозилке есть пицца.

Все задумываются, вспоминая про замороженных мокриц, и потом в один голос говорят:

– Закажем на дом!

– Если не любишь бургеры, то можно сходить и в «Кей-Эф-Си», – кричит Дэлил. – Точнее, там не совсем «Кей-Эф-Си». Кажется, называется «Саузерн стайл чикен». Это возле парка. Но там вроде то же самое, что «Кей-Эф-Си». Я слышал, что они кладут крысиное мясо в свои блюда – якобы на вкус оно такое же, как курятина. Но тогда вообще что угодно может сойти за курятину. Говорят даже, что человеческое мясо похоже на курятину! В общем, можем пойти куда угодно, нет проблем!

Элли продолжает идти вперед, не оборачиваясь. Ну и дела. Ее зовут на шопинг? Приглашают в забегаловку, чтобы сделать домашнее задание? За кого они вообще ее принимают? За нормального человека?