Текст книги "Бесконечная шутка"

5 ноября
Год Впитывающего Нижнего Белья «Депенд»

Пока Хэл сидел на краю кровати, задрав ногу и положив подбородок на колено, отстригая ногти в мусорку, стоявшую в нескольких метрах посреди комнаты, где-то в горе постельного белья зазвенел прозрачный телефон. Только через четыре звонка он раскопал из белья[82] трубку и вытянул антенну.

– М-м-мяуло.

– Мистер Инкреденца, это Энфилдская комиссия по канализации, и, если честно, с нас уже хватит вашего дерьма.

– Привет, Орин.

– Как жизнь, малой?

– Боже, пожалуйста, О., только не новые вопросы про сепаратизм.

– Расслабься. Даже не думал. Просто так звоню. Поболтать.

– Интересно, что позвонил ты именно сейчас. Потому что я как раз отстригаю ногти с ноги в мусорку в нескольких метрах.

– Господи, ты же знаешь, как я ненавижу, когда щелкают ножницы.

– Вот только процент попадания у меня – семьдесят с чем-то. Маленькими кусочками ногтей. Это невероятно. Так и хочется выйти в коридор и позвать кого-нибудь посмотреть. Но боюсь спугнуть волшебство.

– Хрупкое волшебное чувство момента, когда кажется, что просто не можешь промахнуться.

– Это точно такой момент беспромашности. Прямо как в редкие дни на корте, когда находит волшебное ощущение. Играть из головы, как это называет Делинт. Лоуч это зовет Зоной. Попасть в Зону. Те дни, когда ты идеально откалиброван.

– Откалиброван как Боженька.

– Словно в воздухе какая-то резьба, по которой все летит ровно куда надо.

– Когда кажется, что не можешь промахнуться, даже если постараешься.

– Я так далеко, что отверстие мусорки кажется скорее щелью, чем окружностью. И все равно попадаю – бдзынь, бдзынь. Вот еще раз. Даже промахи – только почти промахи, рикошеты от края.

– А я сижу одной ногой в джакузи в ванной в особняке в стиле ранчо норвежского массажиста глубоких тканей на высоте 1100 метров в Суперстишн Маунтинс. Далеко внизу горит Меза-Скоттсдейл. Ванная отделана красным деревом и выходит на пропасть. Солнце цвета бронзы.

– Но никогда не угадаешь, когда приходит волшебство. Никогда не угадаешь, когда откроется резьба. И как только волшебство приходит, страшно изменить даже малейший пустяк. Ты же не знаешь, какое совпадение факторов и параметров привело к этому калиброванному чувству беспромашности, и не хочется осквернить волшебство, пытаясь их просчитать, но и не хочется менять хват, палку, сторону корта, ракурс по отношению к солнцу. Каждый раз, как меняешь сторону корта, сердце уходит в пятки.

– Это уже какие-то аборигенские суеверия. Как там это слово – умилостивить божественное волшебство, вот.

– Я вдруг начал понимать gesundheit-импульс, плевки через плечо и отводящие беду знаки на сараи. Мне сейчас действительно страшно перейти на правую ногу. Я теперь отстригаю наимельчайшие аэродинамически возможные кусочки, чтобы потянуть время на случай, если волшебство – функция ноги. А ведь это даже не здоровая нога.

– Эти моменты беспромашности из любого сделают суеверного аборигена, Хэлли. Профессиональные футболисты, наверное, самые суеверные аборигены в спорте. Вот откуда хай-тек подкладки, цветастая ликра и сложная игровая терминология. Эта, типа, нарочный парад хайтека для накачки уверенности. Потому что прямо под поверхностью рыщет лупоглазый абориген, это все знают. Лупоглазый примитив в травяной юбке потрясает копьем, скармливает девственниц Попогатапеку и боится самолетов.

– Новый Дискурсивный Оксфордский словарь сообщает, что племя аттов из ванкуверского народа вакашей резали горла девственницам и очень аккуратно сливали кровь во все отверстия забальзамированных тел их предков.

– Я слышу ножницы. Харе щелкать на секунду.

– Телефон уже не зажат под подбородком. У меня получается даже с одной рукой, пока во второй телефон. Но нога все та же.

– Ты даже не представляешь, что такое настоящее лупоглазое спортивное суеверие, пока не станешь профессионалом, Хэлли. Вот когда попадешь в Шоу, тогда поймешь примитивные племена. После победных серий аборигены так и всплывают к поверхности. Трусы, которые не стирают игра за игрой, пока в багажные отделения в самолетах над головой их уже не кладут, а ставят. Причудливые ритуалы одевания, еды, писанья.

– Мочеиспускания.

– Представь 200-килограммового внутреннего лайнмена, который заявляет, что ему надо писать сидя. Даже не спрашивай, что приходится перестрадать женам и подружкам во время этих периодов беспромашности.

– Не хочу слышать про секс.

– А еще игроки, которые точно записывают, что именно сказали всем перед игрой, так что если это волшебная игра беспромашности, перед следующей игрой можно будет сказать все точно то же самое тем же людям в том же порядке.

– Оказывается, атты заполняли тела предков девственной кровью, чтобы оградить себя от поползновений на свое психическое состояние. Как гласит соответствующая пословица аттов, цитирую: «Сытый дух секретов не прозрит». Дискурсивный Оксфордский словарь постулирует, что это одна из самых ранних известных историкам профилактик шизофрении.

– Эй, Хэлли?

– После похорон сельские жители региона Папино в Квебеке специально просверливали маленькое отверстие в земле до крышки гроба, чтобы выпустить душу, если она захочет на свободу.

– Эй, Хэлли? По-моему, за мной следят.

– Теперь решающий момент. Я наконец целиком и полностью истощил левую ногу и переключаюсь на правую. Настоящее испытание хрупкости волшебства.

– Я сказал – за мной следят.

– Некоторые люди рождены вести за собой, О.

– Я серьезно. А теперь самое странное.

– Что, объяснишь, почему делишься этим с полузабытым младшим братом, а не с кем-нибудь, чье доверие ты действительно ценишь?

– Самое странное, что, по-моему, за мной следят… инвалиды.

– На правой два из трех, с одним рикошетом. Эксперимент продолжается.

– Харе щелкать. Я не шучу. Взять вчера. Я завожу разговор с неким Субъектом в очереди на почте. Замечаю позади парня в коляске. Ничего особенного. Слушаешь?

– В какой-какой очереди? Ты же ненавидишь слоупочту. И Марио говорит, ты перестал слать Маман псевдоформальные отписки уже два года как.

– Но, в общем, разговор идет неплохо, все как надо, в бой брошены Стратегии соблазнения 12 и 16, про которые как-нибудь обязательно расскажу тебе подробно. Суть в том, что мы с Субъектом выходим вместе, все как надо, а там в тени навеса магазина чуть дальше по улице крутится еще один парень в коляске. Ладно. Все еще вполне себе ничего особенного. Но дальше мы с Субъектом едем в ее трейлерный парк…

– В Фениксе есть трейлерные парки? Только не эти серебристоватые металлические трейлеры.

– В общем, но выходим из машины, а напротив через трейлерную парковку еще один колясочник, пытается маневрировать в гравии и не особенно преуспевает.

– Разве в Аризоне дряхлые и немощные в диковинку?

– Но все эти инвалиды не старики. И даже жутко накачанные для парней в колясках. И трое за час – уже перебор, так я подумал.

– Всегда представлялось, что ты назначаешь рандеву в более цивилизованных пригородных окружениях. Либо в высоких мотелях с кроватями экзотических форм. У женщин в металлических трейлерах вообще бывают маленькие дети?

– У этой были прелестные девочки-близняшки, которые все время очень тихо играли в кубики без всякого присмотра.

– Ми-ми-ми, О.

– И ну, в общем, суть в том, что спустя где-то х часов я выдвигаюсь из трейлера, а парень все еще там, закопанный в гравий. И хотя он был вдали, я готов был поклясться, что на нем какая-то маска типа домино. И теперь куда бы я ни пошел в последнее время, всюду, кажется, статистически невероятное количество личностей в колясках, рыщут, даже как-то уже слишком фамильярно.

– Возможно, очень застенчивые фанаты? Какой-нибудь клуб людей с дисфункциональными нижними конечностями, застенчиво-одержимых одной из лучших североамериканских спортивных персоналий, которые первым делом приходят на ум по ассоциации со словом «нога»?

– Может, только воображение разыгралось. Ко мне в джакузи упала дохлая птица.

– А теперь позволь мне задать пару вопросов.

– Я даже и не из-за этого позвонил.

– Но ты вот упомянул трейлерные парки и трейлеры. Мне нужно подтвердить несколько подозрений – двухочковый, прямо в кольцо, бдзынь. Ни разу не бывал в трейлере, и даже в Дискурсивном Оксфордском словаре там, где должны быть трейлерные парки с трейлерами, зияет немаленькая лакуна.

– А ведь я позвонил единственному якобы недолбанутому члену семьи. Вот к кому я обратился.

– Позвонил, а не позвонил. Но трейлер. Трейлер дамы, с которой ты познакомился. Подтверди или опровергни следующие утверждения. Палас был от стены до стены и исключительно тонкий, такого выжжено-желтого или рыжего цвета.

– Да.

– Гостиная, ну или как бы помещение для посиделок с гостями, содержало все или некоторые следующие предметы: картина на черном бархате с изображением животного; видеофонная диорама на полках со всякой всячиной; вышивка с какой-нибудь бородатой библейской мудростью; как минимум один предмет ситцевой мебели с чехлами на подлокотниках; пепельница с вытяжкой типа «Дым-уйди»; «Ридерс Дайджест» за последние два года, аккуратно уложенные на специальной наклонной полочке для журналов.

– Есть бархатная картина с леопардом, вышивка, софа с подушками, пепельница. Нет «Ридерс Дайджест». Это не очень-то смешно, Хэлли. Иногда в тебе так странно проявляется Маман.

– И последнее. Имя владелицы трейлера. Джин. Мэй. Нора. Вера. Нора-Джин или Вера-Мэй.

– …

– Это был вопрос.

– Наверное, я потом для тебя узнаю.

– Ого, а ты действительно романтик с маленькой буквы, не правда ли.

– Но чего я звоню.

– Неясно, действует ли хрупкое волшебство беспромашности на правой ноге. Пока семь из девяти, но ощущение совершенно другое, будто я специально натужно целюсь.

– Хэлли, у меня тут, блин, человек из «Момента» делает, цитирую, мягкое профилирование.

– Чего-чего?

– Статья-портрет. И портрет этот мой. Эта девушка говорит, «Момент» не занимается спортом углубленно. Они больше ориентированы на людей, человеческий интерес. Это для «Люди сейчас», рубрика такая.

– «Момент» – журнал с касс супермаркетов. Лежит с сигами и жвачкой. Его читает Латеральная Алиса Мур. Приемная Ч. Т. им забита. Они тиснули статью про слепого мальчика из Иллинойса, о котором так высоко отзывался Торп.

– Хэл.

– По-моему, Латеральная Алиса Мур проводит слишком много времени в очередях супермаркетов – впрочем, если подумать, это для нее почти идеальный ареал обитания.

– Хэл.

– …так как она может перемещаться только боком.

– Хэлли, эта внушительных физических размеров девушка из «Момента» задает всякие мягкопрофильные вопросы по семейной истории.

– Она хочет знать про Самого?

– Про всех. Тебя, Чокнутого Аиста, Маман. Судя по всему, статья будет какой-то памятной, в честь Аиста-патриарха, а таланты и достижения всех нас предстанут как какое-то посвящение достижениям Эль Аисто.

– Как ты говорил, он всегда отбрасывал длинную тень.

– Конечно, и моей первой мыслью было послать ее куда подальше. Но «Момент» связался с командой. Администрация намекнула, что мягкое профилирование пойдет команде на пользу. Стадион «Кардиналов» не особенно стонет под весом задниц, несмотря на все победные серии. Я также подумывал спихнуть ее Бэйну, пусть Бэйн ей лапшу на уши вешает или шлет ей письма, которые еще месяц придется расшифровывать.

– Ей – то есть женщине. Не типичный ориновский субъект. Жесткая, энергичная, лопающая пузыри из жвачки, может, даже бездетная женщина журналистского типа, из Нью-Йо-ока ночным рейсом. Плюс ты сказал – внушительная.

– Не то чтобы особенно крутая, но физически внушительная. Дебелая, но не неэротичная. Девушка с половиной по всем направлениям.

– Девушка, которая доминировала бы в пространстве любого трейлера.

– Хватит уже трейлеризмов.

– Сейчас моя интонация сменилась потому, что я одновременно говорю и собираю срикошетившие обрезки ногтей с пола.

– У девушки как будто иммунитет, ее невозможно сбить с толку стандартными приемами.

– Ты боишься, что теряешь хватку. Иммунная девушка с половиной.

– Я сказал «сбить с толку», а не «соблазнить».

– Ты мудро избегаешь женщин, которые, как тебе кажется, в случае чего могут взять над тобой верх.

– Она даже повнушительней, чем, типа, большинство наших стартовых бэкфилдов. Но странно сексуальная. У лайнменов праздник. Тэклы все прикалываются, не хочет ли она взглянуть на их твердые профили.

– Будем надеяться, ее стиль лучше, чем у того, кто прошлой весной писал статью про слепого мальчика. Ты уже обсудил с ней свою новую боязнь инвалидов?

– Слушай. Уж кто-кто, а ты должен понимать, что я не собираюсь прямо отвечать на любые вопросы по нашей темной семейной истории, уж особенно тому, кто стенографирует. Несмотря на все физические красоты мира.

– Ты и теннис, ты и «Святые», Сам и теннис, Маман, Квебек и Королевский колледж Виктории, Маман и иммиграция, Сам и кольцевание, Сам и Лайл, Сам и крепкое спиртное, самоубийство Самого, ты и Джоэль, Сам и Джоэль, Маман и Ч. Т., ты против Маман, ЭТА, несуществующие фильмы и тому подобное.

– Но ты понимаешь, почему я в тупике. Как избежать прямых ответов по Аисту, если я не знаю, что эти прямые ответы из себя представляют.

– Все говорили, ты очень жалел, что не смог приехать на похороны. Но не думаю, что в это кто-то верил.

– Например, Аист распрощался с жестоким миром до того, как Ч. Т. переехал на второй этаж ДР? или после?

– …

– …

– Ты серьезно спрашиваешь?

– Не усложняй для меня ситуацию, Хэл.

– Даже и не мечтал.

– …

– Сразу до. За два-три дня. Ч. Т. жил в нынешней комнате Делинта, по соседству с Штиттом, в Админке.

– А папа знал, что они?..

– Были очень близки? Не знаю, О.

– Не знаешь?

– Наверняка Марио знает. Не хочешь пообмывать косточки с Бубу, О?

– Не надо все так выставлять, Хэлли.

– …

– А папа… Чокнутый Аист сунул голову в духовку, да?

– …

– …

– Микроволновку, О. Микроволновку с вертелом рядом с холодильником, на стойке, под полкой с тарелками и мисками слева от холодильника, если стоять к нему лицом.

– Микроволновую печь.

– Так точно, О.

– Никто не говорил про микроволновку.

– Кажется, на похоронах это стало очевидно.

– Я тебя и в первый раз отлично понял, ты не думай.

– …

– Так где его тогда нашли?

– 20 из 28 это сколько, 65 %?

– Не то чтобы только это меня…

– Микроволновка стояла на кухне, я ведь это уже объяснил, О.

– Ладно.

– Ладно.

– Ну хорошо, теперь: кто, по-твоему, теперь чаще всего о нем говорит, хранит память, вербально, больше всего: ты, Ч. Т. или Маман?

– Я бы сказал, у нас ничья.

– То есть молчите. Никто о нем не говорит. Табу.

– Кажется, ты кое-кого забываешь.

– Марио говорит о нем. И об этом.

– Иногда.

– С чем и/или кем?

– Например, пожалуй, со мной.

– И значит, ты все-таки об этом говоришь, просто только с ним, и только по его инициативе.

– Орин, я соврал. Я даже не приступал к правой ноге. Я слишком боюсь изменить угол подхода к ногтям. Правая нога требует совсем другого угла. Я боюсь, что волшебство локализовано на левой ноге. Я как твои суеверные лайнмены. Не надо было рассказывать о волшебстве, теперь я его спугнул. Теперь я самоосознаю каждое действие и боюсь. Сижу на краю кровати с правым коленом под подбородком, замер, изучаю ногу, застыв в дикарском ужасе. И вру об этом собственному брату.

– Можно спросить, кто его нашел? Его те… кто нашел его в микроволновке?

– Обнаружен неким Гарольдом Джеймсом Инканденцой, тринадцать лет.

– Это ты его обнаружил? Не Маман?

– …

– …

– Слушай, можно поинтересоваться, откуда такой интерес спустя четыре года и 216 дней, включая два года вообще без единого звонка?

– Я же говорю, мне некомфортно не отвечать на вопросы Елены, если я не разбираюсь в ситуации.

– Елена. Вот, значит, как.

– Вот откуда.

– Я, кстати говоря, все еще застывший. Самоосознание убивает волшебство и становится все хуже и хуже. Вот почему Пемулис и Трельч всегда теряют преимущество на корте. Стандартный термин – «накрутить себя». Ножнички наготове, лезвия на ногте. И я просто не могу вернуться в бессознательность, чтобы собственно стричь. Может, из-за того, что убирал с пола промазавшие обрезки. И вдруг мусорка кажется такой маленькой и такой далекой. Я утратил волшебство, заговорив о нем, вместо того, чтобы просто отдаться на его волю. Теперь запустить обрезок в мусорку кажется упражнением в телемахрии.

– То есть телеметрии?

– Позорище. Беда не приходит одна.

– Слушай…

– Знаешь, может, перестанешь мямлить и прямо задашь все стандартные жуткие вопросы, на которые не хочешь отвечать. Может, это твой единственный шанс. Обычно я, кажется, об этом не говорю.

– А она была там? СКОЗА?

– Джоэль не ступала ногой на кампус с тех пор, как вы расстались. Ты сам это знаешь. Для съемок Сам встречался с ней в особняке. Уверен, ты знаешь куда больше меня, что они снимали. Джоэль и Сам. Сам уже тогда стал затворником. Академию на плаву держал Ч. Т. Сам просидел в чулане для постпродакшена у лаборатории добрый месяц. Марио приносил ему поесть и… предметы первой необходимости. Иногда он перекусывал с Лайлом. Кажется, он не поднимался на свет божий минимум месяц, не считая одной поездки в Белмонт в клинику Маклина на двухдневную очистку и детоксикацию. Это произошло через неделю после его возвращения. Он летал куда-то на три дня, как я понял, по работе. Киноработе. Если Лайл не летал с ним, то куда-то Лайл да летал, потому что в качалке его не было. Точно знаю, что Марио с ним не летал и не знает, что там было. Марио не умеет врать. Было непонятно, закончил он то, что монтировал, или нет. Сам, в смысле. Он умер первого апреля, если ты подзабыл, да. Могу точно сказать, что первого апреля он еще не вернулся к началу дневных матчей, потому что сразу после обеда я проходил у двери в лабораторию и его не было.

– Говоришь, он опять уезжал на детоксикацию. Это когда, в марте?

– Маман лично рискнула выходом на улицу и увезла его сама, так что, полагаю, это было срочно.

– Он бросил пить в январе, Хэл. Джоэль это предельно ясно дала понять. Она названивала, даже когда мы договорились не созваниваться, и говорила об этом, хотя я четко сказал, что не хочу о нем слышать, если она продолжит у него сниматься. Сказала, ни капли за недели. Такое она поставила условие, если он хотел снимать ее дальше. Она сказала, он сказал, что готов на что угодно.

– Ну, не знаю, что тебе ответить. К этому времени уже трудно было понять, употреблял он или нет. Видимо, в определенный момент перестаешь замечать разницу.

– Когда он улетал, он взял с собой что-нибудь киношное? Кофр с объективами? Оборудование?

– О., я не видел, как он улетал, и не видел, как вернулся. Знаю, что к матчам его еще не было. Меня быстро и решительно разделал Фрир. Было 4:1,4:2, что-то еще, и мы закончили первыми. Я зашел в ДР занести накопившуюся кучу белья для стирки. Где-то в 16:30. Я зашел, вошел и тут же что-то почувствовал.

– И нашел его.

– И пошел за Маман, потом передумал и пошел за Ч. Т., потом передумал и пошел за Лайлом, но первым старшим, на которого я налетел, был Штитт. Он был безукоризненно решительным, эффективным и понимающим, и в целом оказался как раз тем старшим, к которому и следовало обращаться в первую очередь.

– Я даже не знал, что микроволновая печь работает, если дверца открыта. А как же это излучение, внутри? Я думал, это типа как свет в холодильнике или устройства «только для чтения».

– Ты, кажется, забываешь о технической гениальности героя повествования.

– И тебя этот вид шокировал и травмировал. Он умер от асфиксации, облучения и/или ожогов.

– Когда мы позже реконструировали место происшествия, пришли к выводу, что он воспользовался дрелью с широкой насадкой и небольшим лобзиком, чтобы проделать в дверце печи дыру размером с голову, а затем, когда просунул голову, законопатил щели вокруг шеи скомканной алюминиевой фольгой.

– Звучит как-то трудоемко, неаккуратно и наобум.

– Критиковать каждый может. Цель была не в эстетическом совершенстве.

– …

– А на стойке недалеко нашли полбутылки «Уайлд Теки», с большим красным декоративным подарочным бантом на горлышке.

– На горлышке бутылки, конечно.

– Так точно.

– Как будто он все-таки закладывал.

– Очевидный вывод, О.

– И он не оставил ни записки, ни видеозавещания, никакого другого послания.

– О., я знаю, что ты отлично знаешь, что не оставил. Ты теперь спрашиваешь то, что я знаю, что ты знаешь, а заодно критикуешь его и заявляешь о трезвости, хотя тебя и близко не было на месте самоубийства или похоронах. Мы закончили? Меня тут еще ждет обросшая ногтями нога.

– Ты сказал – когда вы реконструировали место происшествия…

– А еще я вдруг вспомнил, что мне нужно срочно вернуть книжку в библиотеку. Совсем позабыл. Облом.

– «Реконструировали место происшествия», потому что место происшествия было каким-то образом… деконструировано?

– Уж ты-то, О. Тебе-то должно быть известно, что это слово он ненавидел больше, чем…

– Значит, он обгорел. Так и скажи. Очень-очень реально страшный ожог.

– …

– Нет, стоп. Асфиксация. Законопаченная фольга должна была поддерживать внутри вакуум, который образуется, как только магнетрон начинает осциллировать и излучать микроволны.

– Магнетрон? Откуда ты знаешь про магнетроны и осцилляторы? Не узнаю родного брата, которому надо было напоминать, в какую сторону поворачивать ключ в зажигании.

– Короткое знакомство с одним Субъектом, которая работала моделью на выставках кухонных приборов.

– Довольно вредная у нее была работа. Она стояла на большой вращающейся «Ленивой Сюзанне»[73]73
  Вращающийся поднос для припав, который устанавливается на столе.


[Закрыть] в закрытом купальнике, выставив ногу и держа руку ладонью вверх, показывая на прибор рядом. Стояла, улыбалась и вращалась, день за днем. Ее потом полвечера пошатывало.

– А этот Субъект, случаем, не объяснил тебе, как именно микроволновка готовит пищу?

– …

– Или ты, к примеру, скажем, ни разу не готовил в микроволновой печи картофелину? Ты знаешь, что картофелину нужно разрезать перед тем, как включить печь? Знаешь, зачем?

– Господи.

– Патологоанатом БПД[83] сказал, что скачок внутреннего давления был почти мгновенным и эквивалентным в кг / кв. см двум шашкам динамита.

– Господи боже, Хэлли.

– Отсюда необходимость реконструировать место происшествия.

– Господи.

– Не переживай. Нет гарантии, что тебе бы об этом сказали, даже если бы ты, скажем, заскочил на панихиду. Я, например, точно не был расположен болтать. Кажется, все время похорон я все еще был в шоке и травмирован. В основном помню только шушуканье о моем психическом здоровье. До того дошло, что мне стало доставлять удовольствие заскакивать в комнаты, чтобы оборвать шушуканье на полуслоге.

– Тебя, наверное, нехерово так травмировало.

– Очень ценю твою заботу, можешь поверить.

– …

– В том, что травма была, не сомневался никто. Оказалось, что Раск и Маман связались с психологами высшего пилотажа по травматическому шоку и горю почти сразу, как все это произошло. Меня немедленно обрекли на концентрированную терапию травматического шока и горя. Четыре дня в неделю в течение месяца, прямо в апрельско-майский период накачки к летнему туру. Я слетел на две строчки в рейтинге 14-летних только из-за того, что пропустил кучу дневных матчей. Пропустил и квалификацию на жестком корте, пропустил бы и Индианаполис, если бы… если бы наконец не разобрался в процессе терапии травматического шока и горя.

– Но ведь помогло. В итоге. Терапия горя.

– Терапия проходила в том Профессиональном здании у Содружки за Санстренд-плаза на Лейк-стрит, которое из кирпича цвета соуса «Тысяча островов», мимо которого мы бегаем по утрам четыре раза в неделю. Кто бы мог подумать, что один из топовых специалистов по горю сидит прямо в двух шагах.

– Уверен, Маман вряд ли хотела, чтобы все проходило далеко от ее паутины.

– Этот горе-психолог настаивал, чтобы я звал его по имени, которое я уже забыл. Грузный красный мясистый тип с бровями под демоническим синклинальным углом и крошечными пеньками серых зубов. И усы. В усах у него всегда висели капли соплей. Как я привык к этим усам. У его лица был тот же румянец от кровяного давления, как бывает у Ч. Т. И даже не спрашивай о его руках.

– Маман попросила Раск закинуть тебя к топовому профи по горю, чтобы не чувствовать себя виноватой, что это она практически своими руками вырезала дырку в дверце микроволновки. Вполне в духе ее механик вины и антивины. Она всегда была уверена, что Сам занимается с Джоэль не только фильмами. А бедняга Сам никогда и не думал ни о ком, кроме Маман.

– Он оказался суровым хомбре, О., этот психолог. По сравнению с ним час с Раск – как денек на Адриатике. Он все не отставал: «Как ты себя чувствуешь, как ты себя чувствовал, как ты себя чувствуешь, когда я спрашиваю, как ты себя чувствуешь».

– Мне Раск всегда напоминала первокура, который без толку возится с лифчиком какого-нибудь Субъекта, – так она возилась и дергала в головах пациентов.

– Он был ненасытен и страшен. Эти брови, это лицо-окорок, вкрадчивые глазки. Он ни разу не отвернулся и смотрел только прямо на меня. Самые брутальные шесть недель полномасштабных профессиональных бесед, какие можно представить.

– А долбаный Ч. Т. уже перетаскивал свою коллекцию туфель на платформе и неубедительных париков и Стейрмастер на второй этаж ДР.

– Один сплошной кошмар. Я никак не мог понять, что ему от меня надо. Я проглотил весь раздел по горю и утрате в библиотеке на площади Копли. Не диски. Настоящие книги. Читал Кюблера-Росса, Хинтона. Продрался через Кастенбаума и Кастенбаум. Читал вещи вроде «Семь вариантов: возвращение к жизни после потери близкого человека» Элизабет Харпер Нидл[84], а это 352 страницы чистейшей мути. Я выдал ему все хрестоматийные симптомы отрицания, торга, гнева, еще щепотку отрицания, депрессии. Я перечислил свои семь хрестоматийных вариантов и достоверно поколебался между ними и среди них. Я предоставил этимологические данные по слову «принятие» вплоть до самого Уиклифа и французского langue-d'oc 14 века. Горе-психолог и усом не повел. Как будто экзамен из кошмаров, когда безупречно готовишься, а потом приходишь, а все вопросы на хинди. Я даже пытался объяснить ему, что Сам к тому моменту все равно мучился, страдал от панкреатита и был снаружи всех измерений, что они с Маман стали практически чужими людьми, что даже работа и «Уайлд Теки» уже не спасали, что его так безмерно удручало то, что он тогда монтировал, что он даже выпускать это не захотел. Что самое… что то, что случилось, по гамбургскому счету можно считать актом милосердия.

– Значит, Сам не страдал. В микроволновке.

– Патологоанатом БПД, который обвел мелом туфли Самого на полу, сказал, что не больше где-то секунд десяти. Сказал, что скачок давления был почти мгновенным. Потом показал на стены кухни. Потом сблевал. Патологоанатом.

– Господи боже, Хэлли.

– Но горе-психолог и усом не вел, а ведь по Кастенбаум и Кастенбауму точка зрения «хотя бы закончились его страдания» – неоновый знак настоящего принятия. Но психолог вцепился, как аризонский ядозуб. Я даже попробовал сказать, что на самом деле ничего не чувствую.

– А это выдумка?

– Естественно, выдумка. Что мне оставалось? Я был в панике. Он был как из кошмара. Его лицо так и нависало над столом, как гипертоническая луна, ни разу не отвернулось. С блестящей росой соплей в усах. И даже не спрашивай про руки. Он стал моим худшим кошмаром. К слову о самоосознании и страхах. Передо мной возникла топовая авторитетная фигура, а я не мог предоставить ему то, что он просил. Он четко дал понять, что я его не радовал. Раньше я всегда всех радовал.

– Ты был нашим главным радоносцем, Хэлли, тут без вопросов.

– И все же, но вот передо мной авторитетная фигура с топовыми рекомендациями в рамочках на каждом квадратном сантиметре стен, которая сидит и отказывается даже прояснить, что же его порадует. Говори о Штитте и Делинте, что хочешь: они недвусмысленно дают понять, чего хотят. Флоттман, Чаваф, Прикетт, Нванги, Фентресс, Лингли, Петтиджон, Огилви, Лит, даже по-своему Маман: они на первом же уроке скажут, чего от тебя хотят. Но вот этот сукин сын: фигу.

– А ты еще, наверное, так и не отошел от шока.

– О., мне становилось все хуже и хуже. Я хирел. Я не мог уснуть. Вот тогда и начались кошмары. Мне все снилось лицо в полу. Я снова проиграл Фриру, потом уже Койлу. Я тянул три сета с Трельчем. Я получил четверки по двум контрольным. Я не мог ни на чем сосредоточиться.

Стал одержим страхом, что каким-то образом запорю свою терапию горя. Что этот профессионал скажет Раску, Штитту, Ч. Т. и Маман, что я его не порадовал.

– Прости, что я тебя не поддерживал.

– Самое странное, что чем больше я становился одержимым, чем хуже играл и спал, тем довольнее были все вокруг. Горе-психолог делал мне комплименты, какой я изможденный. Раск сказала Делинту, что психолог сказал Маман, что терапия начинает помогать, что я начинаю скорбеть, но процесс предстоит долгий.

– Долгий и дорогой.

– Так точно. Я стал впадать в отчаяние. Стал предвидеть, что терапия горя никогда не кончится – я не смогу порадовать, меня никогда не выпустят. Буду переживать кафкианские встречи с этим человеком день за днем, неделя за неделей. Теперь уже был май. Приближались Континентальные на грунте, а на них в прошлом году я дошел до четвертого круга, и постепенно прояснялось, что все считают, что я в критической стадии в долгом дорогом процессе траура и не попаду в контингент Индианаполиса, если только не предприму последнюю отчаянную попытку эмоционально порадовать. Я был в полном отчаянии, стал развалиной.

– И тогда потопал в качалку. Ты и твой лоб нанесли визит старому доброму Лайлу.

– Лайл оказался ключом. Он сидел и читал «Листья травы». Он переживал уитмановский период – как он сказал, тоже из траура по Самому. Я никогда раньше не обращался к Лайлу с какими-либо просьбами, но он сказал, ему хватило одного горестного взгляда на то, как я отчаянно дрыгаюсь, чтобы залиться вкуснейшим потом, его так тронуло мое дополнительное страдание вдобавок к тому, что я первым из близких Самого испытал его утрату, что он постарается помочь изо всех церебральных сил. Я встал перед ним, предоставил лоб в его распоряжение и объяснил, что происходит и что если я не придумаю, как удовлетворить этого горе-профи, то непременно окажусь где-нибудь в тихой комнате с мягкими стенами. Ключевая догадка Лайла заключалась в том, что я подхожу к вопросу не с той стороны. Я ходил в библиотеку и вел себя как исследователь горя. А проглотить надо было секцию для профессионалов по горю. Надо было готовится с точки зрения самого горе-профи. Откуда мне знать, что хочет профессионал, если я не знал, что от него требуется хотеть в профессиональном смысле, и т. д. Все просто, сказал он. Мне нужно идентифицировать себя с терапевтом горя, сказал Лайл, если хочу расправить свою грудь шире, чем его[74]74
  Искаженная цитата из Уитмена.


[Закрыть]. Это настолько элементарный переворот моей обычной системы по радованию, что мне бы он и в голову не пришел, объяснил Лайл.