Текст книги "Вместе"

– Это мой девиз, – подтвердила Дилейни.

– Хороший девиз! – одобрила Кики. – Браво!

Они посмеялись. Дилейни все еще слегка подташнивало. Ей нравилась Кики, она сочувствовала Кики, она хотела спасти Кики, и она врала Кики. Сколько еще она сможет врать в это простодушное личико? Ей стало жалко себя. Краем глаза Дилейни видела пару мужчин в костюмах для лыжного спорта с огненным рисунком, они беседовали, сидя на корточках.

– Сидеть на корточках типа гораздо полезнее, чем просто стоять, – сказала Кики, тоже глянув на них. Из телефона раздался звук печального тромбона. – О, вот и предупреждение. Я пытаюсь прекратить говорить “типа”. Поэтому этот звук. И посмотри. – Кики показала на цепочку слов и фраз на экране. – Это проблемы, которые ИИ отметил в моей речи. – В красной рамочке были слова “нафиг”, “противный”, “Косби”, “азиатский”. – Все это я сказала сегодня. Правда, здорово, что он отмечает? Моя мама – китаянка, поэтому я могу получить Разрешение на Произношение, но ИИ напомнил, что слово “азиат” значится в “Б-списке”. Поэтому мне просто нужно объяснить, что я говорила о кухне. Тогда я получу свои баллы назад.

– Класс! – восхитилась Дилейни.

– А еще приложение ориентировано на отдел кадров, – продолжала Кики. – Когда “ТвойГолос” слышит одно из “Б-слов”, он делает пометку. В конце каждой недели формируется итоговый показатель и отправляется в отдел кадров. Это не так уж важно, но может защитить тебя и всех, с кем ты общаешься, в том случае, если что-то из сказанного тобой будет сочтено проблематичным. Если ты думаешь, что ты был прав, это фиксируется. Если они думают, что ты ошибся, – то же самое, все записывается для дальнейшего изучения. И так ты получаешь первоначальный индекс “КомАнон”, их присылают каждый день. Все анонимно, индексы имеют значение, только если их много, но если нет, то тебе не о чем волноваться. Кроме того, если ты проверишь записи и окажется, что ты прав, их можно стереть.

– Очень удобно, – сказала Дилейни. – И это все потом входит в “ИнтеГра”?

Кики взглянула на нее почти обиженно.

– Нет, мы не пользуемся “ИнтеГра”! Его упразднили, типа, много месяцев назад. – Снова печальный звук тромбона. Кики поморщилась. – Многие думают, что ранжирование порождает слишком много противостояний и стресса на работе.

– То есть показатели никак не суммируются?

– Ну, их собирают, конечно. Чтобы ты сам мог проверить. Иначе какой от них толк! – Она хихикнула. – И они объединяются с другими. Например, с данными “СооПреда” и “АнонПреда”. Ты прочтешь об этом в своем соглашении о приеме на работу. “АнонПред” позволяет коллегам регистрировать жалобы – ну, не то чтобы жалобы, просто предложения по улучшению твоей деятельности. Анонимно. Все собирается в твоей папке, вместе с рабочими показателями, баллами участия, смайликами, “КомАнонами”, стыжами, количеством шагов, часами сна и так далее. Все эти цифры доступны тебе и любому другому “совместному”, и потом они суммируются в одну оценку, и из оценок всех “совместных” составляется общий список в порядке возрастания.

– Но это не ранжирование, – сказала Дилейни.

– Разумеется, нет, – рассмеялась Кики. – Поэтому эта система и называется “ВсеОК” – “Общая Компетентность”. Она очень сильно отличается от “ИнтеГра”, который куда более иерархичен.

– Точно, точно, – поспешила согласиться Дилейни.

– Число ОК, понимаешь? Оукей! – пропела Кики.

Дилейни вяло улыбнулась.

– ОК помогает при ежеквартальной зачистке. Ясно же, что люди не могут решать, кого зачистить, потому что они субъективны, и вычищают всегда последние десять процентов в каждом отделе. Так что все справедливо.

– В смысле, увольняют? – наконец смогла вставить Дилейни.

– Зачищают, ага. – Кики улыбнулась. – Но, конечно, учитывают не только показатель ОК.

– Но без человеческого фактора.

– Без него, да. Иначе была бы лазейка для дискриминации.

Мимо прошли двое мужчин в полупрозрачных комбинезонах, с фигурами танцоров. У одного был желтый рюкзачок, такой же, как у Кики, внутри болтался цилиндр с жидкостью. Дилейни чувствовала, как у нее кружится голова.

– Тут есть туалет? – спросила она.

Кики показала на низенький заборчик в траве, ограждавший ведущую вниз спиральную лестницу. Дилейни бросилась по покрытым резиной ступенькам и распахнула дверь.

* * *

– Привет, Дилейни! – произнес голос.

Она подняла голову и обнаружила на настенном экране мультяшного скунса. Имя Дилейни появилось в нарисованном пузыре, вылетающем из его пасти.

– Если что-то нужно, скажи мне!

Дилейни зашла в кабинку, заперла дверь и уселась, не снимая штанов, на унитаз. Ей отчаянно хотелось позвонить Уэсу, рассказать ему про все, что она тут услышала, и про то, что увидела, тоже, про лайкру и всю эту анатомию, но она не доверяла местным туалетам – в кампусе нигде нельзя терять бдительности. Сейчас ей просто требовалась минутка, чтобы собраться и продумать дальнейшие действия.

Она встала.

– Ты уже все? – заинтересовался скунс.

Теперь он пританцовывал прямо на двери, скромно потупив взгляд.

– Нет, – ответила она.

– Я тебя не тороплю! – Скунс скрылся за нарисованным деревом.

Дилейни снова села. Ей нужно было подумать, что говорить дальше. Она знала, что в кампусе все снимается, фиксируется. И пока она не понимала, как ей лавировать между всеми этими камерами и пенисами.

– Спеть тебе песенку? – спросил скунс.

– Нет, спасибо, – ответила Дилейни.

Она попыталась успокоить дыхание. Закрыла глаза, но пенисы, сдавленные сверкающей эластичной тканью, никуда не делись.

– Тебе нужно еще время? – опять встрял скунс.

– Да, если можно, – ответила Дилейни.

Она встала и нажала на кнопку смыва. Ничего не произошло, но скунс появился на экране на задней стенке кабинки.

– Поступлений нет! Смывать не нужно! – пропел он.

На его белоснежных зубах вспыхнула искра.

Дилейни вышла из кабинки, потянула за ручку входной двери, но обнаружила, что она заперта.

– Подожди, партнер! – пропел скунс, и те же самые слова появились в нарисованном пузыре. – Сначала вымой руки! Не забудь, минимум двадцать секунд! Распоряжение доктора! – Скунс на экране принялся намыливать лапы, напевая “С днем рожденья тебя”.

Дилейни подошла к минималистичной обсидиановой раковине. Диспенсер выплюнул капельку мыла ей в ладонь, и ненадолго включилась вода. В зеркале появился цифровой таймер и начал обратный отчет от 20. Скунс продолжал тереть лапы, переключившись на песенку на итальянском.

Дилейни смотрела на цифры. Песенка про день рождения зазвучала снова. А у нее еще 14 секунд. Да это невыносимо. Восемь. Дилейни думала, что сейчас сотрет всю кожу с рук.

– Кажется, почти закончили! – объявил скунс и сделал сальто назад. Приземлившись, он потряс ладошками, чтобы обсушить их. – Вперед – и будь человеком! – пожелал он на прощанье.

Дилейни толкнула дверь, и на этот раз та выпустила ее к солнечному свету. Телефон одобрительно тренькнул.

– Все в порядке? – спросила Кики.

Мимо них прошел мужчина в борцовском трико. Оно закрывало нижнюю часть торса и заканчивалось на середине бедер. Мужское достоинство было упрятано под какой-то купол, чашечку или бандаж – Дилейни не знала, как эта штука называется. Ракушка? Она отвела взгляд, но он уперся в пару, мужчину и женщину, стоявших лицом к лицу в одинаковых черных комбинезонах без единого шва. У женщины выпирала грудь, у мужчины – мышцы, изгибы его бедер словно тянулись к изгибам ее.

– Пора подписать соглашение, – сказала Кики. – Пойдем.

Она повела Дилейни к небольшому, увитому плющом строению – близнецу того, в котором проходила встреча с Шийрин и Карло.

Внутри было пусто, и Дилейни шумно выдохнула.

– Последний штрих. – Кики протянула ей планшет: – Этот документ ты должна прочитать внимательно. Конечно, глазной трекер знает, что ты читаешь, так что… – Кики направилась к двери. – Инициалы на каждой странице и подпись в конце. Я вернусь через полчаса.

Дилейни разбудила планшет, и весь экран заполнило лицо Мэй Холланд.

– Ты это сделала, – произнесла она, и ее глаза распахнулись, как будто она испытывала одновременно и гордость, и изумление. Мэй сама до сих пор выглядела как новичок – поблескивающие темные глаза, оливковая кожа, гладкая, как речная галька. – Ты теперь с нами, и мы невероятно счастливы! – Это была запись, но Дилейни все равно ощутила, что поддается обаянию Мэй. – Мы благодарны тебе за то, что ты выбрала нас, и ждем не дождемся тебя в кампусе. Если встретишь меня, останови и поздоровайся!

Мэй улыбнулась, и Дилейни еще пристальней вгляделась в ее лицо. Высокие, почти суровые скулы, тонкие губы. Освещение было выверенным, кожа приглушенно сияла, глаза искрились. Внезапно она пропала, а на месте лица возник документ.

Его фразы, странно цветистые и щедрые на заглавные буквы, буквально гипнотизировали. “Мы хотим каждый день видеть в кампусе твою самую Радостную Сущность”. “Наша цель – твоя полная Самореализация”. “Здесь тебя Видят”. “Здесь тебя Ценят”. “Прикосновения, в том числе рукопожатия или объятья, одобряются исключительно между людьми, подписавшими «Взаимное Соглашение о Контактах»”. “В этом кампусе нет пластика”. “В этом кампусе нет ароматизаторов”. “В этом кампусе не едят миндаль”. “Бумага Категорически не рекомендована”. “Улыбки приветствуются, но не являются обязательными”. “Эмпатия является обязательной”. “О прибытии гостей необходимо сообщать за 48 часов”. “Транспортные средства на ископаемом топливе требуют Особого Разрешения”. “Это зона Сотрудничества”. “Это Священное место”. “Устройства, не произведенные в компании, антиодобряются”. “Загрузка непроверенного Программного Обеспечения не одобряется”. “Вся переписка на устройствах, произведенных компанией, подлежит просмотру”. “Присутствие на Мечтательных Пятницах обязательно, Потому Что Они Великолепны”. “Присутствие на Энергичных Танцах По Четвергам не обязательно, но рекомендуется, потому что это следующий уровень”. “В этом кампусе не едят говядину”. “В этом кампусе не едят свинину”. “До новых уведомлений в этом кампусе не едят лосося”.

***

Как только Дилейни закончила, в дверь заглянула Кики.

– Твой первичный медосмотр! – задыхаясь, проговорила она. – Он уже должен был закончиться! Сколько времени? Надо срочно бежать!

Она потащила Дилейни на улицу.

– Мы идем в Высотку? – спросила Дилейни.

Она читала о Высотке – белом спиральном экзоскелете, взмывающем над холмами Трежер-Айленда. У нее создалось впечатление, что Высотка – обитель покоя, где “совместные” могут получить непревзойденное медобслуживание в обстановке спа-салона с потрясающими панорамными видами на океан.

– Нет-нет, – ответила Кики, бросив взгляд на скопление белых зданий вдалеке, – Высотка для… Она не для обычных осмотров, она для… Подожди. Сколько времени? Привет, милый!

Она опять была на связи с Нино.

– Прости, мой хороший, мама работает. А у тебя сегодня аттестация, так что ты останешься в школе до четырех. – Ее глаза наполнились слезами. – Так Джолин сможет узнать, как ты справляешься. И мама тоже. Нино? – Она коснулась наушника и с виноватым видом повернулась к Дилейни: – Пожалуйста, одну секундочку! О, привет, Габриэль! Я и не поняла, что ты подключился. Как дела? – Кики сверлила взглядом бетон под ногами. – Да. Ясно. Конечно.

Она еще раз коснулась наушника и улыбнулась Дилейни:

– Я полагаю, тебе делали секвенирование генома?

– Да, для колледжа, – ответила Дилейни. Это стали требовать в большинстве учебных заведений – сначала в государственных, потом и в частных – по настоянию страховых компаний.

– Отлично! Значит, нужно только измерить основные показатели, сдать кровь, сделать рентген и все такое.

Они быстро шли в сторону клиники. Кики на своих гуттаперчевых ногах то и дело убегала вперед, а заметив, что Дилейни снова отстала, протягивала назад руку, по-детски растопырив пальцы. Ее кольца посверкивали в солнечных лучах.

В клинике не было ни души. Ни регистратуры, ни врачей. Медицинские профессии были фактически уничтожены судебными исками, и большинство пациентов теперь предпочитали, чтобы диагноз им ставил ИИ, а не человек с его преступной субъективностью.

– Ладно, тут сказано, что тебе назначено в палату 11. – Кики заозиралась, сверяя карту на наручном экране с реальностью.

Дилейни посмотрела вглубь коридора.

– Мне кажется, сюда, – сказала она.

Кики подняла взгляд и после мучительно долгого изучения коридора облегченно улыбнулась:

– Прекрасно. Иди, а я вернусь, когда ты закончишь.

Дилейни двинулась мимо полутемных палат. Во многих на кушетках лежали люди, на экранах светились человеческие внутренности.

В палате 11 было пусто, но на одном из экранов переливались неоном трехмерные визуализации плода в матке. Детали были потрясающе четкими, ничего подобного Дилейни не видела. Наверное, какой-то передовой софт, который тестируют в кампусе, подумала она. Плод был больше натуральной величины, размером фута в три, с огромными глазами, покрытый розовой пленочкой, его крошечное прозрачное сердце трепетало, как воздушный змей на сильном ветру. Изображения остались от того, вернее, от той, кто был в палате до этого, и Дилейни, не успев себя одернуть, стала искать на экране имя. За долю секунды до того, как экран почернел, она прочитала. Мэйбеллин Холланд.

От шока Дилейни перестала дышать. Она прислушалась, не идет ли кто. Никого. Вышла в коридор, будто рассчитывая увидеть там саму Мэй Холланд. Коридор был пуст, и Дилейни вернулась в палату. Ей хотелось уйти. Она была уверена, что после того, как она это увидела, ситуация стала еще опаснее. Должна ли она рассказать кому-то? И разве многочисленные камеры в комнате уже не зафиксировали все? Рассказать – значит нарушить правила конфиденциальности, медицинская информация такого рода по-прежнему вне публичного доступа; не рассказать – не будет ли это сомнительным умалчиванием?

Экран снова ожил. На нем появилась женщина в белом халате, со стетоскопом на шее и папкой, прижатой к груди.

– Привет, Дилейни! – сказала она. – Я доктор Вильялобос.

***

Дальше все было совершенно рутинно. Так как у Дилейни уже имелась цифровая медкарта, “Вместе” просто было нужно перенести ее данные в собственную базу и обновить кое-какие показатели. Пока кушетка сканировала ее, Дилейни прокручивала в голове возможности. Маловероятно, что здесь, в кампусе, есть еще одна Мэйбеллин Холланд. Но также маловероятно, что генеральный директор “Вместе” лежала на этой ничем не примечательной кушетке, не говоря уже о том, чтобы оставить столь личную информацию на экране на обозрение следующего пациента. Но самым невероятным было то, что Мэй Холланд беременна. Она вела жизнь, полностью открытую для чужих взглядов, долгие годы оставаясь Прозрачной. Чтобы не предавать принципы Прозрачности, она должна была транслировать свой первый визит к любому врачу, в том числе и по поводу беременности, другое поведение породило бы подозрения, стало бы возвратом к пагубной скрытности. Кроме того, оставалась проблема углеродного следа. Активисты, выступающие против роста населения, в последнее время высказывались все громче, и их вопросы “Надо ли тебе?”, “Имеешь ли ты право?” звучали все настойчивей. Если кто-то и стал бы открыто обсуждать с публикой собственную беременность, то именно Мэй Холланд, лицо “Вместе”.

Поэтому она не может быть беременна. Существование плода внутри Мэй Холланд попросту невозможно. Но как это доказать? Эта часть медицинских данных до сих пор не подпадала под “Право Знать”. Во время второй пандемии по всему миру стали поспешно продвигаться законы, дающие всем гражданам право знать, у кого обнаружен вирус и как человек мог его подхватить. Это казалось разумным и помогало сдерживать распространение болезни. А вши и мононуклеоз? ВИЧ и герпес? Никто не имеет права распространять эти заболевания – но все имеют право знать, кто является их носителями. Публичные списки превратились в норму, и выступать за конфиденциальность медицинских данных стало невозможно. Это же угроза окружающим и препятствие для научного прогресса.

Однако сведения о беременности продолжали оставаться закрытыми – по крайней мере, так гласил закон. Дилейни не могла даже ввести в поиск “беременность Мэй Холланд”, потому что все сразу узнали бы об этом. Вторая волна законов “Права Знать” гарантировала человеку право узнавать в реальном времени, кто ищет информацию о нем в интернете и какую именно. Ищущий, со своей стороны, тоже имел право знать, кто следит за его поиском, так что возникал двусторонний зеркальный эффект, который повторялся миллиард раз в день: ищущий искал, пока искомый наблюдал за поиском ищущего.

Может, Уэс сумеет обойти эту проблему? Но если это правда, если Мэй действительно вынашивает ребенка, значит, она это скрывает. И если глава “Вместе” намеренно утаивает информацию, то как Уэс сумеет получить к ней доступ? Но уж если кто и способен найти способ, то лишь он. Уэс обладает всем хакерским инструментарием, а главное – нестандартным мышлением, он умеет протискиваться через черные двери, боковые входы, через трещины и проломы, которые не заметит никто.

– Хорошо, мы закончили, – сказала доктор Вильялобос.

Застегивая пуговицы, Дилейни перебирала гипотезы, одна нелепее другой. Возможно, все подстроено, ее просто проверяют. Но если так, то правильной реакции просто не существует. Приватные вещи в первую очередь должны быть приватными. Мэй Холланд ведь и пытается искоренить вот такие скользкие ситуации, все эти секреты, ведущие к недоверию, подпитывающие теории заговоров. Ладно, у нее есть только один путь – ждать. Возможно, Мэй просто выжидает подходящий момент, чтобы объявить миру о том, что хочет подарить ему нового гражданина.

8
Почему нельзя хранить вещи

Как только Дилейни вышла в фойе, рядом тут же возникла Кики.

– Все в порядке? Мы идем в “Реформацию”, – объявила она.

Дилейни, у которой все еще кружилась голова, последовала за своей провожатой из клиники на яркий свет.

– Это более старая часть кампуса, – рассказывала Кики, пока они шли по проходу между какими-то ангарами и складами. – Здание, которое нам нужно, раньше было гаражом для военных самолетов, но нам оно оказалось очень полезным, так как туда вела старая и неиспользуемая линия подземки. Мы приспособили эти туннели для наших поездов. Давай за мной.

Они вошли в огромное железобетонное строение, больше всего напоминающее фабрику начала двадцатого века. Дилейни почти ожидала увидеть внутри детей с пустыми глазами, возящихся среди ржавеющих станков.

– После самолетного ангара здесь была фабрика металлических… – Кики явно забыла слово и вышла из положения, просто обведя рукой пространство, в котором поместились бы как минимум три аэробуса и автобусный парк заодно. Со стальных балок свисали яркие отрезы тканей, призванные, очевидно, хоть как-то оживить мрачное помещение, но материя уже успела впитать черную пыль, осыпающуюся с древних потолков, и выглядело это совсем уж зловеще.

– Ты подключена? – спросила Кики, показывая на камеру Дилейни.

– О нет, – ответила Дилейни. – Мне сказали выключить ее на медосмотре…

– Да, хорошо. Теперь можешь опять включить, если хочешь.

Давным-давно Дилейни купила мобильную камеру, рассчитывая в будущем попасть в компанию, и, вопреки ожиданиям, это не произвело на нее такого уж огромного впечатления. Она поняла, что ее жизнь в целом непримечательна и несмотрибельна. Но когда все-таки происходило что-то интересное, то камера на груди действительно заставляла ее вести себя лучше – в точности как говорила Мэй. Язвительный комментарий, который она хотела отпустить, застревал в сетях самоцензуры. Идею макнуть в соус уже надкусанный стебель сельдерея, которую Дилейни вынашивала на вечеринке в честь рождения ребенка одной из клиенток Гвен, она в итоге отвергла из опасения, что это будет замечено, изучено незнакомцами, которые будут глядеть в экраны разинув рты, и вписано в ее историю. Поэтому она вела себя в соответствии со своими представлениями об идеальном поведении. Она теперь была менее интересной и смешной, так как юмор не проходил обязательную для двадцать первого века фильтрацию, но при этом стала добрее, позитивнее, великодушнее и вежливее.

– Дилейни?

Она вынырнула из своих мыслей и обнаружила перед собой худого розоволицего мужчину с желтой челкой, топорщащейся надо лбом. Она улыбнулась, а он приложил ладонь к груди в приветственном жесте. Ладонь была бледной и очень тонкой, как у обезьянки-капуцина. Дилейни опустила взгляд, опасаясь увидеть очередной выпирающий пенис, но, к ее облегчению, на розовом мужчине был саронг.

– Дилейни. Добро пожаловать, – сказал он, прикрыл глаза и чарующе улыбнулся. – Таави, – представился он, коснувшись бейджа на груди. – Тебе известно что-нибудь о нашей работе?

– Да, – кивнула Дилейни.

В бледных глазах розоволицевого мужчины мелькнула досада.

– Это плохо. Я должен был все разъяснить, чтобы это осталось на записи. – Он показал на камеру, болтающуюся на ленточке у него на шее.

– Все, мне пора! – воскликнула Кики. – Зайду за тобой в конце дня. – Она коротко и как будто со значением сжала запястье Дилейни и умчалась прочь с ошеломляющей скоростью, пропев напоследок: – Привет, Нино!

***

– С 1990-го по 2025-й, – начал рассказывать Таави, увлекая Дилейни за собой, – индустрия хранения личных вещей на складах в этой стране выросла с 2200 до более чем 520 000 локаций. Каждая из таких площадок занимает в среднем три акра, то есть в целом примерно миллион акров отдано уродливым коробкам, забитым ненужными коробками размером поменьше. Естественно, это экологическая катастрофа. На территории, которую занимают эти уродливые коробки, раньше были неосвоенные угодья, фермы, пастбища, сады, парки. И всякий раз, когда появлялся новый склад, людям в голову приходила мысль, что им обязательно нужно оставить на память каждый кусочек пластика и каждую веревочку, что имеются в их домах.

Таави остановился у экрана с картой США, испещренной красными точками.

– И люди арендовали хранилища, а владельцы этих хранилищ строили новые, чтобы удовлетворить стремительно растущий спрос. И вскоре в каждом городе возникло по одному, два, по десять таких складских комплексов.

Число точек на экране удвоилось, утроилось.

– Мы стали нацией барахольщиков. Но как только люди начинали что-то осознавать и даже испытывать стыд за собирательство хлама, по телевизору показывали очередное шоу о хранилищах, и рынок снова оживлялся. Это же просто абсурд – телешоу про склады барахла!

Дилейни засмеялась, а Таави замолчал и прикрыл глаза, будто хотел впитать ее смех, как тепло солнечных лучей.

– Первое время, – продолжал он, – это было преимущественно американское явление. Но, подобно многим глупейшим и отвратительнейшим тенденциям, эта, зародившись здесь, расползлась повсюду. За Штатами последовала Канада, и не прошло и десяти лет, как хранилища и там заняли миллион акров. Потом Австралия. Затем прочие страны: Хорватия, Турция, ЮАР. В Бразилии под склады вырубают тропические леса. – Они подошли к незанятому рабочему столу. – В общем, мы должны были обратить этот процесс вспять. Такова история “Мыслей Вместо Вещей”. Ты этим когда-нибудь пользовалась?

Их окружали тележки с фотоальбомами разных времен и разной степени сохранности.

– Для мамы с папой, – ответила Дилейни.

Родители хотели послать сюда свои альбомы, но Дилейни сорвала их планы. Она отсканировала фото, а альбомы положила в складскую ячейку, не доехав полпути до Бойсе.

– Ты прочла и подписала соглашение – значит, ты все знаешь, – сказал Таави. – Но сейчас, на месте, я просто напомню тебе самое главное. Садись.

Дилейни села. Кресло было идеальным.

– Видишь, тут под столом педали, их сопротивление регулируется. Можешь пользоваться ими, как на велотренажере, а можешь – как на тренажере-лестнице. Разумеется, оборудование все фиксирует, и это будет храниться в твоих данных. Рекомендации по здоровью ты знаешь. Нельзя сидеть больше 16 минут подряд, поэтому тебе будут приходить напоминания, что нужно встать, потянуться, пройтись.

– Это прекрасно, – сказала Дилейни. – Иначе я буду забывать.

– Было очень приятно с тобой познакомиться. – Таави повернулся к женщине, сидевшей за соседним столом. – Винни?

Женщина встала и приветливо помахала:

– Добро пожаловать!

Таави, передав эстафету, откланялся и в мгновение ока исчез.

***

Винни, коренастая женщина лет сорока пяти с глубокими ямочками на щеках и темными сияющими глазами, доброжелательно улыбалась Дилейни. Ее черные курчавые волосы были собраны в густой “конский хвост”. Одета она была примерно так же просто, как Дилейни, тоже в джинсы и хлопчатобумажную рубашку. К ее монитору был прилеплен маленький флажок Техаса, а рядом со столом стоял небольшой пластиковый террариум с какой-то пупырчатой ящерицей.

– Это Рики, – представила ящерицу Винни. – Эублефар.

Тут ее взгляд наткнулся на камеру, висевшую на груди Дилейни, и тон тут же изменился.

– Значит, ты Дилейни, – официально произнесла она.

– Да.

Винни коснулась уха.

– Из Айдахо!

Они продолжали в том же духе еще какое-то время: Винни получала информацию о Дилейни через наушник, а Дилейни подтверждала.

– Ладно, – наконец сказала Винни и хрустнула пальцами. – Наверное, лучше всего тебе будет просто понаблюдать за тем, что я делаю, согласна?

Дилейни кивнула, подкатила свое кресло к столу Винни и села позади нее.

– Никогда раньше никого не обучала, – призналась Винни. – Я сама здесь всего семь месяцев. Раньше занималась графическим дизайном для ресторанов. Ну, знаешь, меню, веб-сайты… Потом кузина переслала мне вакансию, там было что-то про сканирование, и платить обещали раза в три больше, так что…

Винни посмотрела себе под ноги. Вид у нее был неуверенный.

– Это прекрасно. Похоже, тебе повезло, – сказала Дилейни.

Винни просияла.

– Да, ты права, тут удивительное место. Огромные преимущества. У меня же трое детей. У тебя есть дети?

– Пока нет.

– А у них здесь все эти программы для поступления в колледж, накопительные планы… – Винни будто пыталась убедить внутренний голос, возражавший против работы в компании.

Дилейни решила, что в какой-то момент своей жизни – возможно, до детей – Винни имела отношение к контркультуре. Руки ее были в россыпи татуировок, похожих не то на рой пчел, не то на разбегающихся жуков.

– Итак, с чего бы нам начать? – растерянно спросила Винни.

– Знаешь, – сказала Дилейни, – просто работай, как будто меня здесь нет. Я обычно быстро соображаю, а если что-то будет непонятно, я спрошу.

Винни облегченно выдохнула.

– Спасибо, спасибо. Женщина, которая обучала меня, была очень организованной и методичной, а я так совершенно не умею. Она теперь начальник отдела и больше сюда не спускается. Ты ее не встречала? Анит?

Дилейни ответила, что не встречала Анит, и повторила, что Винни может продолжать работать, она, дескать, не хочет, чтобы Винни не успела выполнить какие-нибудь нормы. Слово “норма” вдруг показалось Дилейни очень подходящим для этого места, предназначенного для производства металлических стульев или заклепок на самолетные крылья.

– Окей, вот что я делаю, – сказала Винни.

Она встала и подняла сливочного цвета крышку какого-то приземистого устройства. Под крышкой было нечто вроде огромного, фута три на четыре, не меньше, куска стекла.

– Это сканер? – спросила Дилейни, глядя на огоньки и устаревший с виду механизм под стеклянной панелью.

– Да, – ответила Винни. – Цель – отсканировать как можно больше картинок за раз. Ну, то есть, конечно, скоро с этим будут справляться роботы, но пока их не приспособили для этой работы – наверное, она слишком деликатная. Смотри.

Она достала из ближайшей тележки фотоальбом с изображением Форт-Лодердейла 1960-х годов. Пластиковая обложка хрустнула, когда Винни открыла ее.

– Так, сначала глянем, что тут. – Она пролистала альбом.

В основном там были маленькие цветные снимки пышноволосого семейства, датированные Рождеством 1970 года. У снимков были закругленные уголки, и, как на большинстве фотографий тех времен, все важное было сосредоточено в нижней половине карточки.

Винни стала один за другим перемещать снимки из альбома в сканер, аккуратно отклеивая их от страниц. На задней стороне оставались бледно-желтые полоски.

– Знаешь игру “Память”? – спросила она и устремила на Дилейни пристальный взгляд, словно ответ был крайне важен для нее.

– Мне кажется, да. Только у нас она называлась “Концентрация”, – ответила Дилейни. – Это когда кладешь карточки лицом вниз и переворачиваешь по одной?

– И ищешь парные, ага, – кивнула Винни и перевела взгляд на сканер.

Как ее до сих пор не уволили, было совершенно непонятно. Она никуда не торопилась и, кажется, теряла мысль через каждые три слова.

– Итак, теперь закрываем, – внезапно сказала Винни и неуклюже опустила крышку.

Из компьютера раздался настойчивый звонок, а следом – второй из браслета.

Брови Винни скакнули вверх.

– Шестнадцать минут. Пора двигаться, – пояснила она и принялась маршировать на месте, поднимая колени настолько, насколько позволяли узкие джинсы.

На каждом четвертом шаге Винни поворачивала торс, вскидывая локти, потом продолжала маршировать. Она не пригласила Дилейни присоединиться, поэтому та просто сидела и пялилась на потолочные балки.

Наконец Винни вернулась в свое кресло и показала на экран, где появились точные цифровые копии всех восьмидесяти снимков. Касаясь экрана пальцем, она выделила их все, повернула под нужным углом и перетащила в папку. Потом приказала программе распознать лица, и на экране появилась панель со всеми фотографиями, где были люди.

– Клиент дает нам список людей, – объяснила Винни, – а теперь ИИ их находит.

Под каждым снимком стали появляться надписи: папа, мама, дедушка, Элоиз, Барки.

Браслет Винни снова зазвонил. Она взглянула на него и рассмеялась:

– Как я могла забыть! – Она достала термос и сделала глоток. – Вода, – объяснила она. – Четыре литра в день. Раньше я носила рюкзак-гидратор, но от этого портилась осанка.

Она сделала еще несколько мучительно долгих глотков, и наконец браслет снова прозвонил, явно выражая одобрение. Винни убрала термос.

– Хорошо, теперь фото в системе, – продолжала она, – и с ними можно делать самые разные вещи. Я могу прямо сейчас послать их клиенту, и пусть дальше сам развлекается как хочет с генеалогией или более подробными подписями. Программа “Прошедшее совершенно” может вычислить, когда именно было сделано каждое фото, что очень важно для многих. ИИ может сам делать сопроводительные подписи, и услуга оказалась на удивление популярной. “Дедушка в Рождество”. “Дядя Фил в Рождество”. Это бесплатно, и практически все выбирают эту опцию. Когда мы отсылаем фото, клиенты могут менять подписи на свое усмотрение, но большинство таким не заморачивается.