Текст книги "Rust in Peace: восхождение Megadeth на Олимп трэш-метала"

Дэвид Эллефсон: Мы были готовы найти более толковый менеджмент. Наш пресс-атташе с лейбла Capitol Records, прежде работавший в Elektra, знал Дага Талера, менеджера Mötley Crüe. Талер был партнером Дока МакГи из мощной компании McGhee Entertainment. Мы встретились с Дагом, и он прилетел, чтобы посмотреть наше выступление в рамках тура So Far, So Good… So What! После концерта в Донингтоне мы перешли под крыло McGhee Entertainment. Мы приехали к ним в офис на бульваре Сансет, и они сказали нам с Дэйвом, что хотят видеть в своих группах усердие и продуктивность, потому что мы здесь для того, чтобы заработать кучу денег. Нам плевать, что вы делаете и какой у вас подход, но, если вы постоянно обдолбанные, о продуктивности не может быть и речи. Если нужна помощь – мы готовы вам ее оказать, но если вы долбите наркоту и помощь вам не нужна – нам не по пути. Мы не собираемся возить по миру недееспособных рок-звезд. Они смогли заставить завязать Mötley Crüe и некоторых ребят из Bon Jovi, поэтому с них было довольно.

Чак Билер: Я не ложился в клинику, но время от времени продолжал принимать, однако ради парней старался не ширяться в их присутствии, когда они возвращались. Протянул я где-то пару недель. Это непросто. Очень непросто. Как говорит Дэйв, нужно хотеть остановиться, и только тогда что-то получится. В противном случае ты просто дурачишь себя, вот и все.

Дэйв Мастейн: Мы были не готовы. Мы ширялись всю ночь. И знали, что будет утром. Придет Эллефсон и скажет: «Просыпайтесь, парни. Я пришел. Вот зеркало. Погнали!» Жизнь вышла из-под контроля. Самое главное для меня было поймать кайф. Музыка и Диана, моя невеста, были на втором месте. В какой-то момент наркотики стали всем и одновременно ничем.

Дэвид Эллефсон: В ноябре мы с Дэйвом начали сочинять песни для демо. Наш менеджер Даг Талер приезжал ко мне на квартиру в район Чероки и слушал, что у нас получалось. Даг всегда говорил, что написал бы песню, довел бы до совершенства, после чего раздвинул бы границы и добавил кучу различных партий и сложных хитроумных комбинаций. Учитывая репертуар MTV – Мötley Crüe, Twisted Sister, Winger, Dangerous Toys, Nelson, – он, вероятно, был прав.

Примерно в это же время мы решили достать у Capitol Records немного денег – Джеффа Янга мы отпустили, но Чак Билер по-прежнему был нашим барабанщиком, – чтобы «снять» бюджет и начать работать над пластинкой, получившей название Rust In Peace.

Глава 3. Демо

Дэйв Мастейн: Дэвид Эллефсон помнит подробности гораздо лучше, чем кто-либо другой. Даты, время, места и так далее. Он, наверное, дневник вел.

Чак Билер: Мы наконец начали репетировать материал для Rust in Peace. Записали четырехдорожечное демо нескольких песен и вернулись в студию Music Grinder, – где ребята работали над Peace Sells, – чтобы записать более качественное демо из четырех песен. Одной из них была «Holy Wars», а остальные назывались по-другому – песня «Rust in Peace» и две других. Три дня в студии были только мы втроем. Кейси МакМакин, работавший с нами прежде, был звукоинженером Дэйва. Я считал, мы с ним нашли общий язык. Когда мы наконец приступили к работе над альбомом, я был в восторге от музыки. Мне не терпелось показать, на что я способен, поскольку на предыдущей пластинке на это не было времени. На том альбоме я пришел и, не парясь, выучил весь материал, и у меня было около трех недель, чтобы все отрепетировать. Выпендриваться за барабанами времени не было, хотя Дэйв не хотел никаких экстравагантных фишек и выкрутасов. Он требовал, чтобы все было более прямолинейно, мощно и по-трэшевому тяжело, поэтому я постарался всячески ему угодить. На паре репетиций были только мы с Дэйвом и работали над партиями «Holy Wars», вроде концовки, и у Дэйва были потрясающие гитарные партии. Он мог быть под диким кайфом, но, когда наступало время взять в руки гитару, он играл как бог.

Дэвид Эллефсон: Мы репетировали в крошечной обшарпанной студии Hully Gully рядом со стадионом «Доджер» в Эхо-Парке. Я долбил столько порошка, что у меня воспалилась слизистая носа. Мы написали три песни и записали демо в студии Amigo в Северном Голливуде, которая к тому времени была полуразрушенной обшарпанной студией, где большую часть 80-х продюсер Майкл Вагенер работал над пластинками. Он сводил альбомы So Far, So Good… So What! и микшировал альбом Metallica Master of Puppets. Он работал над пластинками Dokken, Accept; у него был довольно впечатляющий послужной список реально крутых популярных метал-альбомов, песни из которых регулярно крутили по MTV.

Мы записали эти три трека, и там был молодой звукоинженер по имени ГГГГарт Ричардсон, и он сам себя так называл в списке благодарностей к альбому. Разумеется, ГГГГартом его называли, потому что он заикался. Потом, в конце 90-х и начале 2000-х, он стал успешным продюсером, но на тот момент был простым звукоинженером. Он помогал сочинять. Три песни, которые мы придумали, – это «Holy Wars», практически написанная и полностью готовая; «Polaris», которая, опять же, была написана и почти готова, но еще не называлась «Rust in Peace… Polaris». Еще одна песня носила рабочее название «Child Saints», к которой Дэйв придумал лирику с мелодией, но все это так и не попало на альбом. Музыка к этой песне была готова и в итоге стала песней «Tornado of Souls», хотя Дэйв назвал ее так, только когда мы стали записывать альбом Rust in Peace.

С нами был звукоинженер Кейси МакМакин, работавший над Peace Sells, чтобы добавить финальных наложений и свести эти три песни на демо в другой студии Track Records. Кейси нам нравился. Мы считали, что он врубается в нашу музыку. Кейси был настоящим рокером. Как ни странно, менеджером в студии был мой друг по имени Алан Морфью, который был басистом и пел в группе, где я недолго играл сам, – коллектив из Айовы назывался Renegade. Эл был одним из многих друзей, которые переехали вместе со мной, когда в 1983-м я перебрался в Голливуд.

Чак Билер: Когда мы начали работу над альбомом Rust in Peace, мы не слезали с наркоты. Кажется, Дэйв увлекся еще больше и долбил порошок, отчего стал параноиком. Он считал, что все восстали против него.

Дэвид Эллефсон: Я в это время подружился со Слэшем. Он как раз только вернулся из тура в поддержку Appetite for Destruction, и за зданием лейбла Tower Records на бульваре Сансет у него была убитая хата. Он был как мы с Дэйвом. Любил принять порошка и поиграть на гитаре. Мы быстро стали корешами. Все трое круто отрывались, особенно мы со Слэшем. Мы стали классными приятелями-гитаристами.

Дэйв Мастейн: Дэвид с девушкой перебрался из Ранчо в район Чероки. Там мы с ним зависали со Слэшем. Мы сразу же стали друзьями и даже предложили Слэшу перейти к нам в группу. Он решил, мы над ним угораем; пластинка Guns N’ Roses взлетела подобно ракете, но он все равно подумывал над нашим предложением.

Дэвид Эллефсон: Однажды ночью мы с Дэйвом подкинули эту идею Слэшу: «А не хочешь к нам в Megadeth?» Мы стали хорошими друзьями, играли на гитаре, отрывались, сочиняли. Я думаю, ему нужно было немного отдохнуть от Guns N’ Roses, и это были скорее «пацанские посиделки», но мы предложили и подняли этот вопрос. Разумеется, ничего серьезного из этого не вышло.

Дэйв Мастейн: Нам нужен был гитарист. Я позвонил Даймбэгу Дарреллу из Pantera. Мы знали друг друга по совместным гастролям. У парня что-то из моей лирики набито на ноге. Он любил набивать татухи на память, съездив в тур с какой-нибудь группой. Когда они поехали с нами, он набил на голени строчку из моей песни «Sweating Bullets». В песне рассказывается о строчке из одной из духовных книг, которую я читал, и там говорится что-то о чернозубой улыбке. Однажды и ты познаешь мою боль и улыбнешься, оскалив черные зубы. Ему нравилась строчка про черные зубы, и они придумали коктейль, который назвали «чернозубая ухмылка», где вместо стакана «колы» со стопкой виски был стакан вискаря со стопкой «колы». Эти парни жестко бухали. А Дайм был потрясающим шреддером[4]4
  Гитарист-виртуоз, гитарист-шреддер (шреддинг – стиль игры на электрогитаре, главной особенностью которого в значительной мере являются быстрые гитарные соло). Пионерами данного стиля являются Эдди Ван Хален, Эл Ди Меола и Ричи Блэкмор. К числу выдающихся шредд-гитаристов также относятся Джо Сатриани, Стив Вай, Ингви Мальмстин, Пол Гилберт.


[Закрыть]. Рвал струны на гитаре. Ему понравилась перспектива стать нашим гитаристом; он сказал, что хочет к нам. Я считал, что так нам повезти не может, и он спросил, можно ли ему взять брата. Они сколотили Pantera вместе с братом Винни Полом Эбботтом. Но у нас уже был барабанщик. Это и стало причиной отказа со стороны Даймбэга. Без брата он бы не ушел. Я по сей день пытаюсь хоть на минуту представить Megadeth с Винни и Дарреллом.

Дэвид Эллефсон: Мы обратились к Даймонду Дарреллу из Pantera, который позже стал известен как Даймбэг Даррелл. Однажды вечером, летом 1988-го, я встретился с ним в Далласе, и мы с ним, разумеется, конкретно накидались. Следующим вечером я пошел заценить их концерт в клубе Далласа, и они были охренительными. Играли очень плотно и слаженно. Пригласили меня на сцену сыграть с ними «Peace Sells». Эти парни могли дико бухать, но при этом выдавать потрясающее шоу. И Даррелл, безусловно, был настоящим мастером. Про него постоянно писали в гитарных журналах, и Pantera довольствовались скромной популярностью в родном штате. Я рассказал Дэйву про Даррелла, и мы ему позвонили. Он сказал, либо он будет с братом Винни, либо ничего не получится. У нас уже был Ник, поэтому мы забили на эту идею и двигались дальше. Еще подумывали взять гитариста Annihilator Джеффа Уоттерса. Не знаю, обращались мы к нему по этому вопросу или нет, но его группа Annihilator начинала набирать популярность, поэтому, можно сказать, что он в любом случае был недоступен. Мы проявили интерес, и он отказался.

Дэйв Мастейн: Я не знаю, отказался он или принял приглашение Дэвида Эллефсона, потому что не помню, чтобы мы Джеффу вообще звонили. Он – потрясающий гитарист, но я думаю, его призвание – это Annihilator.

Чак Билер: Нашими менеджерами были Даг Талер и Док МакГи, и они присылали нам на почту график репетиций на золотистой бумаге. Очень профессиональный подход. Только на репетиции никто не приезжал. Я ходил туда и часами ждал. Иногда приходил Джуниор. Мы стали очень редко собираться вместе. Это явно было не к добру.

Дэвид Эллефсон: Мы с Дэйвом стали долбить наркоту. Она была всюду, особенно в том районе, где я жил в Чероки. Мы каждый день долбили. И я просто таял на глазах. Я больше не мог этого выносить. Встречался с женщиной, Джулией Фоули, которая стала моей женой. Она работала на Дага Талера и Дока МакГи, что, разумеется, было странно, потому что я встречался с офисной сотрудницей, а она – со своим клиентом, а это, между прочим, строго запрещено, но мы полюбили друг друга. Джулия останавливалась в квартире на Чероки, и мы с Дэйвом долбили наркоту, и мне всегда приходилось все от нее прятать. Творилась какая-то хрень.

Дэйв Мастейн: Мне деваха Эллефсона не нравилась. Она приехала к нам на хату, увидела, что мы под кайфом, и сдала меня Дагу Талеру, сказав ему, что я сижу на наркоте. Разумеется, Эллефсон тоже сидел. Все сидели. Но после того, как она все растрепала менеджменту, они хотели, чтобы я лег в лечебный центр Scripps в Ла-Холье[5]5
  Северо-западный район Сан-Диего, штат Калифорния.


[Закрыть], Сан-Диего.

Чак Билер: Менеджер свел нас с парнем по имени Боб Тиммонс, который лечил звезд. Он помог парням из Mötley Crüe. Я согласился поехать за компанию с Дэйвом, поддержать его. Мы должны были поехать в Сан-Диего в Scripps. Сначала лимузин должен был забрать Тиммонса, но каким-то образом первым забрал Дэйва. За мной заехали на три часа позже, был только Дэйв – естественно, не с пустыми руками. Он сказал, что Боба забирать не будем, пока не кончится вся наркота. И мы еще полтора часа колесили по Голливуду, угашенные в хлам. В итоге я уже начал умолять Дэйва, что надо забрать этого парня, иначе лейбл нас сольет. Ну, мы поехали и забрали Тиммонса. Как только он сел в лимузин, сразу же понял, в чем дело, но старался не подавать виду, и мы поехали в Сан-Диего. Минут за пятнадцать до нашего приезда Дэйв сказал, что голоден и хочет остановиться перекусить. Вы, наверное, думаете, что этот парень, будучи врачом-наркологом, просекал все уловки и отмазки? Я был не голоден, поэтому остался в машине, а они пошли перекусить. Дэйв сразу же пошел в туалет и застрял минут на тридцать. Он вышел, и сразу было видно, что он принял тяжелый наркотик – его конкретно накрывало. Вернувшись в лимузин, Дэйв стал периодически отрубаться, падая лицом в гамбургер, и Боб все понял. Он спросил Дэйва, не хочет ли тот перед клиникой ему что-то отдать. На лице Дэйва читалось удивление: «Ты о чем?» И его снова начало вырубать. Тиммонс спросил, почему Дэйв вдруг такой уставший. «Соус, наверное, слишком острый», – ответил Дэйв.

Дэйв Мастейн: Я очень хотел посмотреть, что это за клиника. Был этот жуткий тип по имени Боб Тиммонс, бывший член банды и заключенный. Менеджер решил, что Боб повезет меня в клинику, потому что менеджер Aerosmith Тим Коллинс был, так сказать, кумиром нашего менеджера Рона Лаффитта. Вскоре я узнал, что раньше Боб был членом уличной банды, как и одна из девчонок. Тиммонс выпендривался передо мной и строил крутого, потому что у меня был косяк, который я хотел выкурить по дороге в клинику, но забыл его дома. Я хотел развернуться и забрать его. Тиммонс сказал, что это исключено. Меня это сразу же вывело из себя, и я никуда не хотел ехать. Всю оставшуюся дорогу из Голливуда в Ла-Холью я кипел от злости, а этот парень хорохорился, умничал и с важным видом заливал всякую банальщину о трезвом образе жизни. Мне было плевать, потому что я хотел лишь выкурить косяк, попрощаться, а потом уже и завязать. Не знаю, разумно ли это было и делают ли так другие, но я фактически прощался со своим недугом и собирался завязать. Не получилось. Приехал в лечебный центр, провел там около недели, потом меня все достало, и я вернулся домой.

Дэвид Эллефсон: Мы связались с Бобом Тиммонсом, и в начале февраля 1989-го он помог мне лечь в медицинский центр Бротмана в Лос-Анджелесе. Дэйв лег в Scripps в Сан-Диего. Док МакГи сразу же популярно объяснил: если эти парни уйдут из клиники, пусть ищут себе другой лейбл. Было уже не до шуток. Дэйв протянул около двух недель и ушел. Узнав, что Дэйв свалил, я последовал его примеру. В клинике мне, кстати, становилось довольно хорошо. Меня почти вылечили. Я даже стал ходить в качалку. Стал посещать собрания АА (анонимных алкоголиков), состоящие из двенадцати ступеней, и увидел прогресс. Впервые я начал думать, что, может быть, больше не притронусь к этому дерьму. Но как только я узнал, что мой кореш свалил, я тоже решил не задерживаться. Удивительно, как мыслит наркоман: «Да ну на хер! Мне здесь делать нечего, я сваливаю». Все мои добрые намерения в одночасье исчезли.

В клинике мне сказали то, что я запомнил надолго. Во-первых, многое менять не придется, и это меня поразило. Я был напуган. А еще сказали, что талант не пропьешь и не прокуришь; просто останься здесь, вылечись, пройди через этот процесс, а талант твой никуда не денется.

В то время куча рок-звезд завязывали с наркотой – парни из Aerosmith, Mötley Crüe, Дэвид Кросби, Даг Фигер из группы the Knack. Теперь на сцене Лос-Анджелеса употреблять было не модно; рок-звезды ходили на собрания АА – у них там была своя тусовка. И вдруг наркота и бухло перестали быть крутыми, и индустрия не собиралась спускать бабки на угашенных торчков. Оно и понятно.

Я сидел в клинике и думал: «Боже, если я просто смогу выбраться отсюда, все будет хорошо. У меня жизнь проходит». Но как только я покинул стены клиники, я знал, что совершил ошибку. Не стоило уходить.

За те две недели, что я провел в клинике, я был никакой. Нажравшись наркоты, я сидел на этих собраниях в большой аудитории, обдолбанный в говно, и молил Бога, чтобы меня отпустило. Спустя десять минут я уже сидел и внимательно слушал говорящего, и понял, что кости больше не ломит. Сижу и уже не жалею себя. Помолился и охренел от результата. В тот момент я задумался.

Через некоторое время я свалил из клиники, и в голове всплыла еще одна фраза, которую мне там сказали: «Если ты покинешь клинику, выйдешь и снова накачаешься наркотиками, ты продолжишь там же, где и закончил. Нет, тебе не будет снова пятнадцать лет, когда после пары бутылок пива ты чувствовал себя прекрасно. Тебе станет так же хреново, как было, когда ты к нам пришел».

Я тут же пошел повидаться с Джейем Рейнольдсом. Он спал в отрубе, и я барабанил ему в дверь, пока он не открыл. Он сказал, чтобы я проваливал и завязывал. Но я все умолял и умолял, и наконец он открыл дверь и впустил меня. Я вмазал. И в течение нескольких часов чувствовал себя еще хуже, чем раньше. Все, как мне и сказали в клинике.

Вернувшись домой в район Чероки, я принялся за старое – долбил наркоту и думал, где достать бабки, когда я буду на мели, и понимал, что завтра буду подыхать от ломки.

К счастью, на следующий день ко мне зашел друг и сел передо мной. Сказал мне, что я живу мечтой миллионов и тупо все просираю. Он сказал, я не уважаю всех, кто пробовал завязать, потому что всё в моих руках, а я просто беру и спускаю. Он также сказал, что попросить помощи – признак проявления силы, а не слабости. «Давай-ка, прыгай в тачку, – сказал он. – Едем обратно в клинику. Я жду».

Ему каким-то образом удалось до меня достучаться. Я сел в машину, и он отвез меня в клинику. На этот раз я протянул целый месяц. А пока я сутками торчал в клинике, МакГи сдержал свое обещание и вышвырнул нас. Теперь у нас не было ни менеджера, ни гитариста, и мы оказались в полной заднице.

Глава 4. Барабанщики

Дэйв Мастейн: Когда пришло время работать над Rust in Peace, из нас по-прежнему были выжаты все соки – мы бухали, курили. Вместо того чтобы пойти спать и проснуться, ты отрубался и приходил в себя на следующее утро. Зачастую мы колесили по городу в фургоне Джуниора, обдолбанные в хламину, и таким образом рождались тексты песен и риффы.

Дэвид Эллефсон: Я вернулся в клинику. Продержался там почти всю 28-дневную программу. В этот раз я был обдолбан, пока там находился. И пока я лежал в клинике, у меня снова случился приход. В день «выписки» после 28 дней я сказал: «Да ну на хер – я даже не завязал». Я слился. Потом Дэйв лежал в клинике, лечась метадоном[6]6
  Метадон – синтетический лекарственный препарат из группы опиоидов, применяемый как анальгетик, а также при лечении наркотической зависимости.


[Закрыть]. После чего я долбил все подряд. Утром я ехал в метадоновую клинику, и через пару часов у меня закатывались зрачки, меня периодически отрубало, и мне нужен был порошок. Меня конкретно накрывало, и, чтобы немного прийти в себя, мне нужен был тяжелый наркотик. К тому моменту я был обдолбан втройне.

Дэйв Мастейн: В клинике Бротмана Эллефсон познакомился с арабом, который доставал тяжелый наркотик. Вот так они там развлекались.

Дэвид Эллефсон: Когда я вышел из клиники Бротмана, мой кореш Ричард пустил меня пожить к нему в Санта-Монике, и иногда Дэйв тоже приезжал и оставался с ночевкой. Ричард был официально в завязке. Он проводил в своем доме встречи АА, и, разумеется, я по-прежнему себя накачивал и прятался и незаметно выходил на улицу, чтобы вмазать. Мы с Дэйвом были на мели. Не могли себе позволить даже пачку сигарет, бензин на машину – да ничего не могли. И в последнюю минуту Дэйву пришел авторский гонорар за песни Metallica на сумму 5000 баксов, и мы еще сто лет жили на эти бабки.

Мы по-прежнему жили в районе Чероки, и «Ситибанк» принял решение отправить мне авансом кредитную карту Американских авиалиний на сумму в 5000 баксов. Я нашел банкомат, снял двести баксов и поехал к Джею Рейнольдсу, где тут же достал наркоту. Я все еще жил в доме у Ричарда на бабки с кредитки, и однажды он сказал, что его друг Тони Мейландт – менеджер Fine Young Cannibals, чей хит «She Drives Me Crazy» взрывал MTV.

Дэйв Мастейн: Парни из Metallica зарабатывали миллионы и каждый месяц отстегивали мне авторский гонорар в размере 5000 баксов. Не бросали в беде.

Дэвид Эллефсон: Весной 1989-го мы переехали из Чероки, и мы с Дэйвом заселились в двухкомнатную квартиру в небольшом комплексе под названием Studio Colony на Вайнленд-авеню в Студио-Сити. Там мы жестко сидели на наркоте.

Чак Билер: Дэйву становилось все хуже. Нам всем, но Дэйву особенно. Он перестал приезжать на встречи. Однажды вечером у нас должна была состояться встреча в ресторане с представителем лейбла, и никто не мог найти Дэйва. Я его нашел. Не помню, как он добрался до ресторана. Он был в невменяемом состоянии. Он стряхивал пепел в салат и заказывал выпивку. Я об этом несколько дней не говорил, а потом мне звонили и сообщали, что в такое-то время у нас репетиция, но никто не приезжал.

Дэвид Эллефсон: В Studio Colony мы с Дэйвом были в говно, всю ночь зажигали, весь день спали и пропускали репетицию. Просыпались около 5–6 часов вечера. Обычно накачивались порошком, чтобы найти силы толкнуть дверь в репетиционную студию.

Дэйв Мастейн: Я не знал, что был алкоголиком настолько, что зависел от наркоты, потому что, если я не долбил, я и не пил. Если я пил, то и долбил, а потом пил еще больше. А потом, как только я принимал дозу, мне нужен был тяжелый наркотик, потому что мне становилось очень хреново, но я ненавидел состояние после употребления.

Дэвид Эллефсон: Приблизительно в это время возле нас начал крутиться Рон Лаффитт. Он был гастрольным менеджером Armored Saint. У него были длинные рыжие волосы, и он напоминал добродушного Брюса Дикинсона. Он сам намеревался руководить Megadeth и знал, что к Дэйву он может пролезть через меня. Летом 1989-го он угостил меня ужином в мексиканском ресторане на Мелроуз-авеню, желая войти в круг Megadeth.

Мы уже виделись с Роном, когда он работал на Рода Смоллвуда. Во время периода So Far, So Good… So What! мы встретились с Роном в офисе Смоллвуда на Хайленд-авеню в Голливуде. В то время Род был на высоте. Iron Maiden были на пике. Род только подписал Poison на Capitol Records. W.A.S.P. тоже были его клиентами. У него был приличный список, и он фактически был послом хэви-метала и хард-рока в Capitol Records и EMI. Род не въезжал в Megadeth, или они ему были не интересны. Я думаю, мы для него были слишком грубыми и суровыми, поэтому встреча с Роном не увенчалась успехом.

Год спустя Рон вернулся и пронюхивал обстановку. Я сказал Дэйву, что нам следует встретиться с этим Роном Лаффиттом. Менеджера у нас не было. Тони Мейландт пришел и ушел. С МакГи мы больше не работали. У Рона был подходящий характер. Он был классным, трудолюбивым и заботливым парнем. Хотел работать в менеджменте. Изучил весь этот бизнес. Обзавелся связями в EMI, Capitol и EMI Music Publishing. Больше всего в жизни он хотел стать менеджером Megadeth, и мы решили его взять.

Однажды после обеда, приняв немного наркоты, я пришел в Studio Colony, и Рон зависал с Дэйвом на кухне. Меня порвало, и я разрыдался. Рон посмотрел мне в глаза и тоже пустил слезу. Он сказал прямо мне в лицо: «Если тебе действительно нужна помощь, я сделаю все, что в моих силах. Все брошу, чтобы тебе помочь». А я ответил: «А знаешь что? Нужна. Мне действительно нужна помощь».

Он познакомил меня с латиноамериканским наркологом по имени Джон Боканегра. Мы с Дэйвом стали приезжать к Джону на неофициальные встречи. Я ездил к Джону дважды в неделю. Мы стали собираться у него всей группой. Джона Рону посоветовал Тим Коллинс, менеджер Aerosmith, который притащил этих ребят в клинику, и им удалось завязать.

Дэйв Мастейн: За мной присматривал доктор Маркс, с которым, по иронии судьбы, меня познакомил один наш торчок. Марксу успешно удавалось работать с парнями из Guns N’ Roses, используя экспериментальный препарат, после которого не было ломки от опиатов – инъекция срабатывала моментально, хотя меня клонило в сон. Маркс также давал мне еще кое-какие таблетки.

Дэвид Эллефсон: В Голливуде у нас был знакомый доктор по имени доктор Маркс, у него был препарат, который нужно было колоть под кожу в живот или в задницу. Мы с Дэйвом оба этим занимались. Маркс пытался помочь рок-звездам очиститься, избегая долгих изнурительных дорогостоящих реабилитаций в стационарах.

Дэйв Мастейн: Чак разваливался на части. Джуниор видел, как он вылез из-под дома в нашем районе, где курил наркоту.

Дэвид Эллефсон: Чак Билер тоже был на дне. Он жил на квартире в Голливуде с девушкой и ее ребенком. Группа его совершенно не интересовала, он вечно был обдолбан и на мели. Он пытался строить из себя папочку, только денег у него не было.

Чак Билер: Я жил с девушкой, и у нас начинались серьезные отношения – в общем, она залетела. Не знаю, напугало это Дэйва или нет, – вряд ли он хотел, чтобы в группе был парень с ребенком. Я проводил с ней много времени. Разумеется, из-за наркоты у нас возникали проблемы. Я пытался завязать, но было не так просто. Я в то время не ложился в клинику. Пытался справиться своими силами. Мы поссорились, и сразу же после рождения ребенка она уехала к маме в Коннектикут. Меня накрыло.

Дэйв Мастейн: Чак курил крэк. Он продавал свою барабанную установку, и когда хотел прийти на репетицию, приходилось выслеживать его и искать его оборудование.

Чак Билер: Дэйв приехал ко мне. Мы не виделись около месяца, и я знаю, он заметил, что у меня с баблом тоже напряг. Девушка меня бросила. Я жил в квартире и принадлежал сам себе. У Дэйва что-то было, и я думал, он приехал ко мне, чтобы поговорить, поскольку у меня все было хреново, но он всего лишь хотел кайфануть. Он чего-то хотел – не помню, чего именно, – но я не мог ему помочь, и он свалил. После этого я никого из них не видел. Ни звонков, ничего.

Дэвид Эллефсон: Дэйв попросил меня приехать к нему и прослушать Ника Мензу. Я приехал в эту маленькую студию с западной стороны взлетной полосы аэропорта Бербанк. Он уже полтора года работал неким ассистентом Чака Билера и ждал своего часа. Ник фактически отвечал за барабаны, водил грузовик и на протяжении тура So Far, So Good… So What! был нашим дорожным техником.

Ник курил травку и бухал, но тяжелые наркотики не употреблял. Он был травокуром из Долины, немного безумным и вполне мог стать певцом. Всегда хотел быть в центре внимания. Считал себя гитаристом/композитором/певцом/художником/артистом. Но играл с огромной энергией и был прекрасно сложен. Его отец, Дон Менза, высокоуважаемый джазовый саксофонист, играл на деревянных духовых инструментах и придумывал аранжировки. Он был аранжировщиком и главным саксофонистом-тенором у Бадди Рича и Луи Беллсона. Фактически Ник протестовал против своего отца-джазмена и хотел быть рок-н-ролльщиком.

Мы с Ником приехали и репетировали. В плане темпа он был как потерявший управление поезд. Начинал в одном темпе, разгонялся, и мне приходилось его сдерживать. Я вернулся после репетиции, и Дэйв спросил, как все прошло. Я сказал, что именно этот парень нам и нужен. Это была настоящая находка, и теперь пришло его время.

Дэйв Мастейн: В голове не прекращались голоса и говорили мне: «У тебя все было, ты себя уважал, а теперь посмотри на себя; ты мог бы стать гораздо лучше, но не стал». Голоса становились все громче и громче: «Ты полное дерьмо. И парни из Metallica правильно сделали, что вышвырнули тебя. Тебе и в Megadeth делать нечего». Борьба, обвинения – все это побуждало меня к действию. Я стал черствым и жестким, когда кто-нибудь мне что-нибудь говорил, я на все спонтанно отвечал: «Мне плевать».

Мне было не плевать, но доходило до того, что было так много нытья, жалоб и проблем с деньгами, что к тому времени, как мы расстались с Чаком, я вздохнул с облегчением. С Ником было весело, он всегда на позитиве. Тяжелые наркотики он не употреблял. Ему нравилось покурить и все. У него была замечательная любящая мама, а его отец играл с Генри Манчини в песне «Pink Panther» («Розовая пантера»). Ник был душой компании, но у него действительно были амбиции. При каждом удобном случае он подходил к нам с Дэвидом и шептал на ухо, что Чак – «жирная ебаная свинья» и ему не место в нашей группе.

Чак Билер: С первого же дня я почувствовал конкуренцию. Мне, видимо, не стоило знать, но я понял, что дни мои сочтены. Ник не пытался мне насолить, но уж точно делал все для того, чтоб жизнь мне сахаром в группе не казалась. Он делал то, что должен, настраивал барабаны и каждый вечер подготавливал установку, но в душе с первых дней думал о том, что рано или поздно меня вытеснит.

Финансовый отдел прислал мне почтой кучу бумаг с налогами, и они сказали, что больше мое проживание оплачивать не будут. На этом все закончилось. Никто не говорил мне, что я уволен. Я был на мели, и мне ничего не оставалось, как вернуться в Детройт. Незадолго до моего ухода ко мне заехали Гар с другом и сказали, что теперь на барабанах играет Ник. Вот так я и узнал. Даже не звонил и не спрашивал. Просто собрал шмотки и свалил домой.

Дэйв Мастейн: Забавно, но Чак до сих пор считает, что Ник каждый вечер подкручивал ему барабанную установку и настраивал педали так, чтобы играть было тяжелее. На каждой педали с двух сторон есть пружинки, регулирующие натяг, который Ник ослаблял. Чак сразу же все понял.