Текст книги "Умелая лгунья, или Притворись, что танцуешь"

5

Моррисон-ридж

– О конечно, прекрасно, – сказала мать Стейси моей маме, выглядывая из открытого окна серебристого автомобиля.

Стейси уже вылезла из машины и стояла рядом со мной, закинув на плечо увесистый рюкзачок.

– Тогда все в порядке, – ответила мама. – Я просто подумала, что надо согласовать это с вами, прежде чем мы…

– Простите, я смываюсь! – воскликнула мать Стейси, уже выруливая на дорогу. – Развлекайтесь, девочки!

У меня возникло четкое впечатление, что мать Стейси относится к жизни менее строго, чем моя мама. Мы проводили взглядом скрывшуюся за поворотом машину, и моя мать повернулась к Стейси.

– Меня зовут Нора, – представилась она, протягивая Стейси руку. В детстве моим друзьям предлагалось называть ее «мисс Нора», а моего отца – «мистер Грэхем», но примерно год тому назад обращения изменились. Моя мать выросла в Пенсильвании и, перебравшись в Северную Каролину, так, в сущности, и не восприняла традиции местной культуры обращения к молодым женщинам, поэтому теперь всех звали просто по имени. Сама я еще не успела привыкнуть к этому.

– А меня зовут Стейси, – со смехом восприняв формальную церемонность такого знакомства, ответила Стейси, пожимая руку моей матери.

В школе Стейси казалась мне какой-то другой, хотя я не понимала пока, что же в ней изменилось. По плечам ее по-прежнему рассыпались невероятно блестящие и прямые черные волосы, густая длинная челка едва не касалась ресниц. И сами ресницы, обрамлявшие ее почти черные глаза, отличались поразительной густотой и длиной. Мальчишки в школе не могли отвести глаз от ее фигуры, и сейчас розовая майка и белые шорты великолепно подчеркивали ее достоинства. И хотя на мне был почти такой же наряд – только майка голубая, а не розовая, – я ощущала себя… ну, не то чтобы уродиной, но, честно говоря, невзрачным и тощим, плоскогрудым очкариком. По сравнению с ее волосами моя шевелюра выглядела как буйные заросли, и еще я терпеть не могла усыпавшие мой нос веснушки. Впрочем, кое-что в моей внешности мне нравилось: своеобразные голубые глаза, доставшиеся мне по наследству от семьи Арнетт. Светлые голубые радужки окружали темно-синие, почти черные каемочки. К сожалению, из-за очков этой особенности было почти не видно, но сама-то я, по крайней мере, знала о ней. И тем не менее сейчас, стоя рядом со Стейси и особо ощущая свою невзрачность и худобу, я вдруг пожалела, что пригласила ее, хотя понимала, как это подло с моей стороны. Она же не виновата, что природа не одарила меня такой же красотой.

– Ты любишь энчилады? – спросила мама, когда мы вошли в дом.

– Я обожаю мексиканскую кухню! – воскликнула Стейси.

– Отлично, – сказала мама. – Пока я готовлю рис, вы, девочки, можете заняться салатом.

Я испытывала неловкость рядом со Стейси, когда мы крошили помидоры и рвали латук для салата. С другими подружками я могла бы запросто поболтать, но, мало зная интересы Стейси, я не могла выбрать подходящую тему… можно, конечно, было поболтать о «Нью Кидс», но мне не хотелось заводить разговор о них при маме, поэтому мы хранили молчание.

Мама достала из духовки энчилады и поставила противень на пару подставок.

– Расселл! – оглянувшись к выходу из кухни, призывно крикнула она. – Ужин готов!

Мы со Стейси перетащили все блюда в столовую и уже сидели там, когда Расселл привез моего отца и подкатил его коляску к столу. Увидев папу в инвалидной коляске, Стейси явно растерялась, и на лице отразилось удивление.

– Ты, должно быть, Стейси. – Папа улыбнулся ей, и она быстро восстановила спокойствие.

– Да, – ответила она со своей очаровательной улыбкой.

– Меня зовут Грэхем, – представился он и, кивнув в сторону Расселла, добавил: – А это Расселл.

Сегодня вечером папа с Расселлом оделись как близнецы, оба в черных футболках и джинсах.

– Меня сегодня пригласили в гости, – стоя за коляской отца, сказал Расселл, взглянув на меня. – Может, Молли, ты возьмешь на себя роль хозяйки?

– С удовольствием, – ответила я, отталкивая стул и вставая из-за стола.

За ужином папу обычно кормили мама или я, а Расселл зачастую брал на себя заботы о завтраке и обеде. Ужин, по мнению моей мамы, должен был проходить в семейной обстановке, и меня это вполне устраивало. Я отлично успевала одновременно есть сама и кормить отца. Обойдя стол, я села рядом с отцом, развернув стул вполоборота к нему. Стейси сидела напротив нас, а мама устроилась во главе. Чувствуя, что Стейси смотрит на папу, я заправила салфетку ему за воротник.

– Так давно ли вы, девочки, знакомы? – спросил папа.

Мы со Стейси переглянулись.

– Вроде как два года, – ответила она. – Моя семья переехала сюда из Вашингтона, штат Колумбия.

– Большая перемена, – заметила мама, положив на тарелку парочку энчилад и передавая ее Стейси.

– Огромная, – подтвердила Стейси, взяв тарелку. – Я точно попала на другую планету. Но мне нравится. И ребята здесь славные. – Она улыбнулась мне, и мне стало стыдно за то, что я пожалела о своем приглашении.

– Братья и сестры? – коротко спросил папа.

– Две сестры и брат, – ответила она. – Все старше меня.

– Вот как, наверное, они баловали тебя? – предположил папа.

– Вы шутите? – Она рассмеялась. – Только и делали, что изводили меня!

Мама передала мне папину тарелку, и я боковой стороной вилки отделила для него кусочек лепешки.

– Чем же они изводили тебя? – спросил он и взял в рот кусочек энчилады с вилки.

– Ну, они жестоко дразнили меня и вечно пытались сваливать на меня ответственность за свои проделки. Безнадежные неслухи.

– А какая из их проделок с тобой была самая плохая? – спросил папа, проглотив еду.

Он быстро умел находить общий язык с людьми, особенно с детьми. Просто мастерски. Такая уж у него работа. Это могло показаться допросом, хотя, должна признать, что Стейси, видимо, ничего не имела против. Пока я быстро подсовывала папе кусочки лепешки, пытаясь прервать его допрос, она рассказала, как один раз ее брат наврал мальчику, который ей нравился, что у нее вши.

– Мой отец – психотерапевт, – пояснила я Стейси, когда она закончила свою вшивую историю.

– И порой забывает, что здесь он не на работе, – добавила мама, но нежно улыбнулась отцу. Выдав свою фирменную «любящую» улыбку. Теперь, покончив с готовкой ужина и пропев с ним оперную арию, она стала более благодушной.

– Ого! – воскликнула Стейси. – Нормально.

– А как насчет твоих родителей? – спросил папа. – Какой работой они занимаются?

– Ну, мой отец как-то связан с компьютерами, – ответила она. – На самом деле он остался в штате Колумбия. Они развелись. По этой причине мы в основном и переехали. В общем, у меня совершенно неблагополучная семейка.

– Таких большинство, – заметил папа, благожелательно улыбнувшись Стейси.

Стейси потыкала энчиладу вилкой.

– Мои сестры и брат остались с ним, но мне захотелось жить с мамой, вот я и приехала сюда с ней.

– А как ты восприняла их развод? – спросил папа.

– Переживала, – ответила Стейси. – Наша жизнь мгновенно вроде как пошла шиворот-навыворот. Отец не очень-то щедр в плане алиментов, а до меня ему и вовсе нет никакого дела. К тому же я вообще не понимала его. А мама теперь работает в офисе своего брата. Потому мы и перебрались сюда. Ее брат живет в Блэк-Маунтин и помогает нам выкрутиться. – Она сидела, опустив глаза, и продолжала ковырять вилкой энчиладу. – Короче, откровенно говоря, у нас сплошные неприятности.

Теперь я уже определенно радовалась, что пригласила ее. За какие-то полчаса она превратилась из некой исключительно красивой принцессы в девчонку, которой действительно нужна подруга.

– Мне жаль, что тебе пришлось пройти через такие испытания, – сочувственно произнес папа.

– Молли, почему бы тебе после ужина не показать Стейси наши владения? – предложила мама.

– Я так и хотела, – откликнулась я. – Можно, она покатается на твоем велосипеде?

– Конечно, – сказала мама, послав мне свою «любящую» улыбку, и я почувствовала, как мне повезло с семьей.

6

После уборки кухни я вывела из гаража мамин велик, и мы, активно крутя педалями, выехали на экскурсию по Моррисон-риджу. Доехав до Адского провала, мы слезли с великов и поплелись с ними наверх пешком.

– Здесь невозможно проехать на велике, – пояснила я и поведала ей, как однажды, пытаясь съехать с Адского провала, свалилась и сломала руку.

Мы уже преодолели половину пути до вершины и с трудом дышали, когда Стейси спросила:

– Что случилось с твоим отцом?

– У него рассеянный склероз, – ответила я.

– А он может хоть как-то действовать?

– Ну, как ты могла заметить, с языком у него все в порядке, – сказала я, и она рассмеялась. – Но не только. Он еще может поворачивать голову и шею, но больше уже ничего. Большинство людей не справляются с такой болезнью, но он просто делает, что может, несмотря на ухудшение.

– Круто, – сказала она. – Он у тебя такой славный. Как грустно, что он… в таком положении.

– Он по-прежнему делает все, что хочет, – пожав плечами, заявила я, хотя и знала, что это неправда. Просто он никогда не жаловался. – Он из тех оптимистов, для которых «стакан всегда наполовину полон».

Мы немного помолчали. Перед нами пролетела пара стрекоз, а слева в лесу защебетала какая-то птица. Чем выше мы поднимались, тем громче становилось наше затрудненное дыхание.

– Должно быть, странно общаться по жизни с психиатром, – чуть отдышавшись, выдала Стейси. – Вроде как ведь он постоянно знает, о чем вы думаете.

– Он скорее психолог, чем психиатр, – возразила я.

– Все равно. Ты поняла, что я имела в виду, – сказала Стейси, остановившись, чтобы почесать коленку, и мы покатили велосипеды дальше. – Как же он может работать, ну, понимаешь… с такими физическими недостатками?

– Он же может слушать, и говорить, и думать. А это все, что ему необходимо для нормальной работы.

Забравшись на вершину склона, мы обе уже совсем запыхались и не могли разговаривать, но оседлали велики и поехали дальше по дороге. Немного погодя, я махнула рукой в сторону аллеи, где несколькими часами раньше мы с отцом встретили Амалию.

– Вон та короткая аллея, – сказала я, – ведет к дому тети Тони и дяди Тревора.

– Надо же, отсюда даже не подумаешь, что там есть какой-то дом, – заметила Стейси, вглядываясь в деревья с правой стороны от нас. – Я вообще редко бывала в лесу.

А я считала лес миром чудес и надеялась, что Стейси тоже сможет оценить его. Хотя в ее голосе я не услышала восхищения.

Мы проехали еще немного, и я показала ей на едва заметную тропинку между деревьями справа от нас.

– Эта тропинка ведет к родниковой сторожке, где мы будем сегодня ночевать, – сообщила я.

– Так далеко от дома? – потрясенно уточнила она. – Круто. Здорово, что твои родители согласились. Моя мать, вероятно, подумала, что мы будем спать где-то на заднем дворе.

– Но она разрешила бы, если бы узнала, где именно мы собираемся ночевать?

– О да. Ее никогда не волнует, что я делаю.

Не знаю, послышался ли мне горький оттенок в ее голосе, но я решила сменить тему.

– Там у меня есть кассетный магнитофон, – добавила я.

– О, здорово! Я захватила с собой несколько пленок, но боялась, что у тебя может оказаться только CD-плеер.

– Я коплю на него, но пока еще не купила, – ответила я. – В любом случае у нас с тобой, вероятно, собраны одинаковые записи.

– У тебя есть «Шаг за шагом»?

– Конечно! Я купила этот альбом в первый же день, как только он появился в продаже.

Впереди начинался короткий подъем, и я, встав с седла, усиленно закрутила педалями.

– Мне ужасно хочется этим летом попасть на один из их концертов, – сказала я, едва забравшись на очередную горку.

– Да, этот Волшебный Летний тур, – мечтательно произнесла Стейси. – Хотя они даже близко не залетят в наши края, и моя мать ни за что не сможет выделить деньги на билеты, – прибавила она и вдруг со стоном спросила: – Неужели эта дорога только и делает, что поднимается?

Я рассмеялась. Мышцы ног у меня уже горели, и у нее наверняка тоже.

– Осталось совсем немного, – успокоила я Стейси.

Хотя еще не было и семи вечера, из-за тенистых деревьев в нашем горном лесу уже начало смеркаться. Но мы успеем проехать остаток дороги по Моррисон-риджу, потом заберем свои вещички и сразу направимся к родниковой сторожке, чтобы найти туда дорогу до темноты.

– А в конце этой дорожки находится бывшая невольничья хижина, – сообщила я, опять показывая в правую сторону, куда уходила весьма узкая аллея, похожая на туннель, ограниченный зеленым сводом.

– Невольничья хижина! – воскликнула Стейси. – Господи, этот Юг не перестает поражать меня.

– Округ Колумбия с Вашингтоном тоже на Юге, – заметила я.

– Вовсе нет.

– Ну, в любом случае времена рабства давным-давно закончились. – Внезапно мне захотелось защитить Моррисон-ридж. – Теперь там живет одна милая женщина… Амалия. Она танцовщица и художница. Она рисует и делает витражные стекла, а еще дает мне уроки танцев.

– Каких… типа балета, что ли?

– Нет, в творческом импровизационном стиле, – ответила я. – В таких танцах ты просто выражаешь те чувства, которые рождает в тебе музыка. – Дорога свернула, деревья расступились, и вечернее солнце вдруг залило золотистым светом большую поляну. – Видишь дом справа, это наша главная усадьба, – сообщила я. – Там живет моя бабушка. – Я спрыгнула с велосипеда, и Стейси остановилась рядом со мной. – Только у нас в этих горах сохранились старые кирпичные дома, – пояснила я, чувствуя себя настоящим экскурсоводом. – Он стоит здесь уже сто сорок лет. С тех пор, как эта земля стала принадлежать нашей семье.

– Значит, у вашей семьи были рабы? – Она явно зациклилась на этих рабах.

– Ну, тогда, сто сорок лет назад, были, но совсем немного, – произнесла я таким тоном, словно наличие пяти рабов значительно лучше, чем пятидесяти.

Мне вдруг вспомнился Расселл, и я подумала, какие чувства испытывает он, когда кто-то упоминает при нем эту невольничью хижину. Может, нам стоит переименовать это местечко?

В отличие от четырех других домов Моррисон-риджа, построенных прямо в лесу, усадьба бабули с круговой подъездной дорожкой стояла на единственной во всем Ридже настоящей лужайке. Красные кирпичи и белые колонны придавали дому изысканный и благородный вид, а остальные наши дома просто органично вписывались в лесной горный ландшафт. Входная дверь дома открылась, и вышедшая на крыльцо бабуля, вскинув руку, помахала мне.

– Привет, Молли! – крикнула она и поспешно начала спускаться по ступенькам в своих голубых кроссовках и джинсовом сарафане, предоставив ветерку возможность поиграть ее седыми, коротко стриженными кудрявыми волосами. – К тебе приехала подруга?

Она направилась к нам по дорожке. Быстрым шагом. Несмотря на то что бабуле недавно перевалило за семьдесят, она совершенно не выглядела старушкой. Моя мать называла ее «Живчиком».

– Это моя подруга Стейси, – сказала я, когда бабуля приблизилась к нам. – А это бабуля, моя бабушка. То есть, вернее, мисс Бесс.

Бабуля родилась и воспитывалась на Юге, и ее шокировало то, что мои друзья теперь называли моих родителей по именам.

– Привет, Стейси, – сказала бабуля. – Надеюсь, ты присоединишься к нашей компании на главном праздновании середины лета, мы устраиваем его двадцать восьмого числа?

– М-м… – Стейси глянула на меня.

– Бабуля, я еще не успела рассказать ей об этом празднике, – сказала я.

Моя бабушка была просто одержима этим ежегодным летним праздником в Моррисон-ридже. Подготовкой к нему она занималась целый год.

Бабуля махнула рукой в сторону дома, но я знала, что на самом деле она показывает на расположенный далеко за домом павильон, где будет проходить праздник.

– Там будут фейерверки! – воскликнула она. – Музыка! Танцы! – Она хлопнула в ладоши. – Изобильное угощение! Вы должны присоединиться к нам.

Стейси взглянула на меня и улыбнулась.

– Серьезно, – поддержала я бабушку. – Тебе стоит прийти.

Бабуля вдруг шлепнула меня по руке, и я, вздрогнув, глянула на нее.

– Москит, – усмехнувшись, объяснила она. – Не хотела пугать тебя.

Внезапно я ощутила москитов и на своих голых ногах. Стоит остановиться, и они тут же налетают.

– Нам лучше вернуться на велики, – быстро предложила я. – Пока, бабуля, – бросила я, уже вовсю накручивая педали. – Обнимаю!

– Не забудьте про вечеринку! – крикнула она нам вслед.

Мы с облегчением проехали немного по ровной для разнообразия дороге.

– По-моему, так здорово, что у вашей семьи есть шикарные собственные владения, – чуть погодя заметила Стейси.

– Здорово, – согласилась я.

Мы проезжали тот участок, с которого открывался вид на одно из моих любимых местечек Моррисон-риджа, и я, перестав крутить педали, спрыгнула на землю.

– Взгляни туда, – сказала я, показывая направо.

Стейси прищурилась, вглядываясь в сумеречный лес.

– Я вижу только деревья, – сказала она.

– А ты видишь там над деревьями канаты? – спросила я. – Это наша канатная дорога.

– Канатная дорога? Ты имеешь в виду, что по ней можно ездить?

– Точно. – Я опять показала в ту сторону. – Подойди ко мне, отсюда видно даже саму вышку. Эта канатка проходит отсюда вниз, почти до самого моего дома.

– Да, теперь вижу. Надо же, как высоко! Кажется, будто она проходит над вершинами деревьев.

– Она действительно проходит над ними, – подтвердила я. – Во всяком случае, местами.

– Потрясно! – сказала она. – А нам можно проехаться на ней?

– Запросто, только не сегодня вечером, – ответила я. – Это хлопотное дельце. Вся экипировка с ремнями безопасности сейчас внизу, и их надо будет тащить сюда, но в следующий раз мы сможем, вероятно, быстро все устроить, если ты хочешь.

– Еще бы, конечно, хочу!

Мы поехали дальше, и я опять показала направо.

– Там наше фамильное кладбище, – сообщила я.

– Что? Ты шутишь.

– Сегодня вечером мы не успеем заглянуть туда, – сказала я. – Может, завтра.

– Нет уж, я пас, – отказалась Стейси. – Как-то не хочется окончательно сбрендить от ваших призраков.

Мне лично нравилось наше кладбище. Оно совсем небольшое – в основном там покоились члены немногочисленных семей Моррисонов и Арнетт, – и при дневном свете мне нравилось читать надписи на надгробиях и воображать, как жили мои предки. Только раз мне пришлось побывать там вечером, но уж, конечно, не в одиночестве. Под Хэллоуин, когда мне было всего восемь лет, мой кузен Кэл затащил туда Дэни и меня, пытаясь напугать нас. Удалось. Весь наш род – каждый член рода, умерший после 1850 года, и их супруги, а в некоторых случаях и их дети, – все нашли упокоение в той «святой земле», как называла кладбище бабуля. Там имелись могилки трех детей – один из них родился и умер в один и тот же день. А также там захоронили нескольких рабов. Хотя их могилы со скромными надгробиями располагались в дальнем углу кладбища, но тем не менее тоже находились в пределах низкой чугунной ограды, как будто они стали членами семьи. Когда я бродила между тех могильных плит и памятных камней, меня переполняли чувства гордости и любопытства. Мне хотелось узнать как можно больше о жизни моих давно ушедших прародителей. Временами я расспрашивала о них бабулю, но у меня сложилось впечатление, что многое она придумала сама. Как большинство семей, мы быстро забываем наше недавнее прошлое.

Мы подъезжали к дому тети Клаудии и дяди Джима, когда я заметила в конце их подъездной дороги Дэни. Она напоминала вышедшего из леса зомби.

– О боже. – Стейси почти перестала крутить педали. – Черт, кто это там маячит?

– Моя кузина, – ответила я, тоже сбавляя скорость, хотя была не уверена, хочется ли мне говорить с Дэни. – Она выглядит сейчас точно призрак, сбежавший с кладбища, верно? – тихо произнесла я. – Но по-моему, она просто вышла за почтой.

Как и следовало ожидать, Дэни глянула в нашу сторону, потом открыла почтовый ящик на столбике около дорожки. Как обычно, она щеголяла в готических шмотках. Несмотря на жару, она парилась в черных джинсах и черной водолазке без рукавов. Ее волосы, раньше такие же каштановые, как у меня, уже несколько лет оставались угольно-черными. Они слегка прикрывали ее уши, и обкорнали их так неровно, словно стриг окосевший парикмахер совершенно тупым ножом. Ей тоже достались наши оригинальные семейные голубые глаза, но размазанная черная обводка придавала ее лицу вид нуждающейся в хорошем сне страдалицы. Ее губы всегда имели красновато-черный оттенок, и в одной губе она носила колечко, сделанное в виде алой змейки.

Достав из почтового ящика несколько конвертов, она закрыла его и продолжала стоять на дороге, поджидая нас, поэтому нам волей-неволей пришлось остановиться.

Я нажала на тормоза.

– Салют, Дэни, – остановившись, приветствовала я кузину.

Стейси спрыгнула с велика, встав рядом со мной.

– Кто это? – поинтересовалась Дэни, устремив на Стейси свои зачерненные глаза.

– Моя подруга, Стейси. Она будет ночевать у нас. – Мне не хотелось посвящать ее в наш план провести ночь в родниковой сторожке. Я отлично знала Даниэль. С нее станется подговорить своих странных приятелей, чтобы напугать нас посреди ночи. Дэни уже исполнилось семнадцать лет, и всю жизнь она досаждала мне своими каверзными шуточками. Два года тому назад тетя Клаудия с дядей Джимом забрали ее из местной средней школы и отправили учиться в Хай-Пойнт, в пансион Вирджинии Дэйр [9]9
  Вирджиния Дэйр – первый английский ребенок, родившийся в Новом Свете в 1587 году в английской колонии Роанок. Сразу после рождения внучки ее дед, Джон Уайт, отправился в Англию за продовольствием, а когда вновь вернулся в Америку через три года, то нашел колонию опустевшей. Объяснения этому исчезновению до сих пор не найдено, но Вирджиния Дэйр давно стала фольклорным персонажем, а история ее жизни легла в основу сюжетов многих книг и фильмов. В Северной Каролине в честь Вирджинии названы разнообразные учреждения и поселения.


[Закрыть]. Как же я обрадовалась ее отъезду. Естественно, на лето она прикатила домой. Мне не хотелось возобновлять с ней тесные связи, но это уж мои проблемы.

– Я провела для Стейси ознакомительную экскурсию по Моррисон-риджу, и теперь мы направляемся домой, – пояснила я, чтобы заполнить неловкую паузу.

– Классная шевелюра, – одобрила Дэни волосы Стейси.

Я заметила, что густые и прямые блестящие волосы Стейси понравились Дэни. И все-таки меня удивило, что она сказала нечто приятное одной из моих подруг. Наше с ней чувство неприязни было взаимным.

– Спасибо, – вежливо произнесла Стейси.

– Поехали, – сказала я, вновь нажимая на педали. – До встречи, Дэни.

– Обалдеть, – потрясенно произнесла Стейси, когда мы отъехали за пределы слышимости. – Впечатляющая у тебя кузина.

– Да, она со странностями, только и всего, – согласилась я. – К тому же единственная из моих кузин, оставшаяся в Моррисон-ридже.

– То есть здесь живут все твои родственники, но всего двое детей?

– Точно.

– Звучит как райское местечко для меня, – вздохнув, сказала Стейси, и вновь у меня возникло ощущение, что моя жизнь, по крайней мере, немного лучше, чем ее.