Текст книги "Меняющий лица (Хроники Хэлдвейна)"

Глава 7

В кабинете старика Майернса ничего не менялось вот уже много лет. С выцветших тканых гобеленов смотрели короли и лорды в богатых одеждах, коленопреклонённые послы, воины и охотники с соколами на руках. В центре комнаты стояли тяжёлые дубовые кресла, крытые кожей тёмно-синего цвета. На полу возле огромного, отделанного золотом стола, лежала шкура рыси. В дальнем углу темнел давно позабытый камин – скопище пыли и место для хранения курительных трубок.

Скрывать своё присутствие в главном замке оказалось непросто, поэтому работать приходилось ночью. Двести пятьдесят четыре проклятых приглашения предстояло приготовить к завтрашнему утру. Листы выбеленной бумаги пестрили печатями, похожими на пятна засохшей крови. Спина затекла, руки вымазались в чернилах и краске, а злосчастная стопка никак не заканчивалась. Хотелось накрыть яркие светильники колпаками и вздремнуть хотя бы самую малость, но позволить себе такую роскошь Алоис не мог.

Церемония выпадала на первый день зимы. Как раз к тому времени полнолуние обещало истончиться до серповидной нити, чтобы дать дорогу молодому месяцу, под знаком которого старый монарх намеревался объявить своего преемника. О существовании Алоиса, помимо магистра и Эсаноры, до сих пор не догадывалась ни одна живая душа, и это было особой заслугой за те шесть лет, пока он прокладывал путь к трону. Роль кукловода – скрываться в тени до конца представления и ждать, пока каждая человеческая марионетка сыграет свою роль.

Алоис отшвырнул очередной конверт, устало вздохнул и откинулся на спинку кресла. Вдалеке грохотал шторм: взметались в вышину блестящие бусины брызг, кренились верхушки прибрежных деревьев, глянцевые волны разбивались о скалы и оседали на камнях солёной пеной, но в замковых угодьях не было и намёка на непогоду. За окнами пели цикады, а тёплый ветер тревожил только крылья полуночных мотыльков. Какая досада – оказаться в такую бурю под куполом природной магии.

Алоису часто вспоминалась гроза в портовом городке Эль-Барико, тринадцать лет назад вырвавшая его из душных объятий отчего дома. Тогда он был ребёнком и с восторгом наблюдал за буйством стихии, стоя перед окном в одной ночной рубашке. Ливень скрыл за водяной ширмой далёкие холмы, полог туч застил небо, и ночь наступила раньше, чем солнце зашло за горизонт. По узким улочкам неслись потоки грязи вперемешку с навозом и клочками соломы. Ютившиеся в низине хибары бедняков оказались вмиг затоплены, даже в верхней части Эль-Барико вода поднялась до самого фундамента, и только дом градоправителя – отца Алоиса, возведённый из камня, гордо возвышался на вершине холма.

Вспышка молнии на миг выбелила окрестности, раздался оглушительный раскат грома, Алоис отпрянул от окна, но тут же вернулся, заметив мелькнувшие в темноте силуэты. В главные ворота въезжал экипаж, окружённый десятком закутанных в плащи всадников.

С появлением гостей в доме поднялась необыкновенная суматоха. На нижнем этаже проснулась прислуга: загремела посудой кухарка, послышались голоса, скрип рассохшихся лестничных ступеней и звон ключей, которыми отпирали давно пустовавшие гостевые комнаты.

Из-за шума Алоис долго не мог уснуть, а когда, наконец, задремал, из коридора донеслись шаги, и кто-то приоткрыл дверь, впустив в комнату полоску света масляной лампы.

– Молодой господин, вам велело спуститься к гостю.

Аиша – веснушчатая толстая девка, приставленная к Алоису в качестве няньки, умыла его прохладной водой и одела в лучший костюм, который подобало носить только по большим праздникам. Хмурый и сонный, в сопровождении ненавистной служанки, Алоис поплёлся вниз по скрипучим ступеням в гостиную, где пылал жарко натопленный камин.

В центре комнаты стояли туго набитые кресла. Одно привычно занимал глава семейства, тучной фигурой напоминавший медведя, во втором сидел гость – статный мужчина в сером камзоле с серебряной вышивкой.

– А-а, вот и мой сын!

Раззадоренный выпивкой отец произнёс это горячо и даже с некоторой гордостью, отчего Алоис ощутил невероятное волнение. Он с трудом выдавил приветствие и весь сжался под внимательным взглядом незнакомца.

– Сколько ему лет? – спокойно спросил гость, заедая вино козьим сыром и стряхивая с густых усов крошки.

– Почти десять. Это такая честь для нашей семьи, магистр Каснел! – воскликнул отец, наполняя бокалы.

– Ну что вы. – Магистр зашёлся икотой и сделал несколько жадных глотков. – К чему эти формальности. Я уже несколько лет путешествую по стране в поисках талантливых адептов, но, увы, они встречаются крайне редко. Если мальчик не подойдёт, я, конечно, не возьму его сейчас, но на будущий год, если вы задумаетесь о его обучении, я лично помогу устроить его в Академию.

– Разумеется, магистр! – Глаза отца заблестели.

У Алоиса быстро забилось сердце.

– Для обряда потребуется отдельная комната, прикажите не входить в неё и не шуметь, пока я не закончу.

Каснела проводили наверх в просторный кабинет, где прежде жила покойная мать отца. Алоис боялся её ещё при жизни. Когда старуха умерла, он долго мучился кошмарами и старался обходить комнату стороной. Временами мерещилось, что за дверью кто-то ходит, скрипят половицы и то закрывается, то открывается шкатулка, в которой старуха хранила свои драгоценности. Она запрещала называть себя бабушкой и приближаться к ней. Иногда Алоис стоял под дверью и слушал, как она пересыпает камни и бусы, бормоча под нос:

– А вот эту брошку мне подарил сам Лорд Эрегнайл. Он был так учтив на балу и три раза приглашал меня танцевать. Подумать только! Три раза!

Она смеялась, вспоминая прошлое, и бралась за что-нибудь другое. В последние дни перед смертью, нечёсаная и грязная, в одной ночной рубашке, она не выпускала шкатулку из рук и кричала, если кто-то пытался её забрать. Она совсем не ела, и её кожа стала жёлтой, как сливочное масло. В комнате постоянно дурно пахло, но старуха не позволяла себя мыть и визжала, если кто-то принимался убираться и переставлять вещи. Когда Алоиса привели проститься с покойной, он долго не решался подойти и поцеловать её сморщенную руку. Казалось, старуха подскочит и начнёт душить его со словами:

– Я же говорила, не смей подходить ко мне, мерзкий мальчишка!

Аиша распахнула дверь. Внутри пахло пылью и старостью. Кровати здесь давно не было. Вместо неё стоял старый, накрытый белой материей диван. Туалетный столик занимал прежнее место у окна, на нём, отражаясь в зеркале, стояла запертая на ключ резная шкатулка, которую отец так и не решился положить в гроб. Аиша торопливо поставила на стол свечу и убрала накрывавшие мебель тряпки. За окном продолжала бушевать гроза. Отсветы молний заполняли комнату голубым светом, делая её похожей на склеп. Старуха умерла, и все вещи как будто умерли вместе с ней. Побледневший от волнения и страха Алоис не мог вымолвить и слова, а оказавшись наедине с незнакомцем, и вовсе оробел.

– Не пугайся, мальчик, – мягко сказал румяный от вина магистр. – Я хочу узнать, каким Источником ты обладаешь.

– Что такое Источник? – робко спросил Алоис.

– Сосуд энергии внутри тебя, – улыбнулся Каснел. – Вот, прямо в груди, обычным взглядом его не приметишь, тут нужно особое зрение.

– А зачем он нужен?

– Ты что-нибудь знаешь о магии?

Алоис кивнул, вспоминая, как очень давно Аиша, водя пухлым пальцем по строкам, растягивала слова, читая ему сказки о магах. Потом отец зачем-то сжёг эту книгу. К тому времени, когда Алоис сам научился читать, в доме не осталось ни легенд, ни преданий, только скучные тома о науках.

– Я учу людей магии и ищу себе учеников. Ты хотел бы стать магом, Алоис?

У того перехватило дыхание, он быстро закивал.

– Тогда сядь удобно и закрой глаза.

Алоис боялся закрывать глаза. Ему казалось, призрак старухи витает где-то рядом, но разочаровывать магистра, а главное, отца, не хотелось. Раздался оглушительный раскат грома, и Алоис вздрогнул.

– Ты чувствуешь тепло в груди? – отвлёк его Каснел.

– Да. Мне щекотно.

– Это хорошо. Можешь пока открыть глаза.

Магистр поднялся и тщательно вымыл руки в принесённой Аишей мыльной воде, затем достал из сумки множество флаконов и разложил их. Алоис наблюдал за действом во все глаза. От волнения он едва не забыл, как дышать. Каснел взял кубок из янтаря, украшенный узорами в виде драконьих голов, и всыпал в него немного желтовато-коричневого порошка. Вода помутнела, за мгновение вспыхнула, но тут же потухла. Магистр обмакнул в ней пальцы и приложил к груди Алоиса. По телу пробежали волны тепла, но больше ничего не произошло. Каснел постоял неподвижно с минуту и сказал:

– Ты не огненный маг.

– Это плохо?

– О-о. Нет. Нет. Это хорошо. Огненных магов очень много. У каждого третьего в Академии огненный Источник.

Следующим был выбран кристалл, от которого хрустальная чаша покрылась корочкой льда. Пальцы магистра заледенели, по груди Алоиса от прикосновения прошёлся холод, но и на этот раз Источник никак себя не проявил. Магистр испробовал все зелья и порошки, но ничего не выходило.

– У меня нет Источника? – спросил Алоис, чувствуя подступившие слёзы.

– Это невозможно, – пробормотал магистр себе под нос. – Скорее всего, это барьерная магия. Никакой реакции. С другой стороны, мои нити не разрушились.

Магистр начал быстро ходить из стороны в сторону.

– Послушай, – сказал он, опустившись на колени перед Алоисом и заглядывая ему в лицо. – Мне нужно понять, какой у тебя Источник, но это немного больно. Ты сможешь потерпеть?

Алоис неуверенно кивнул.

Он плохо помнил, что случилось потом, и пролежал в беспамятстве два дня. Всё это время магистр гостил в их доме, а когда Алоис очнулся, сообщил ему, что он принят в Академию. Отец был счастлив. Мать только раз выглянула в окно, когда Алоис стоял у экипажа. Она не вышла его провожать, да он и не ждал. Аиша заливалась слезами, но Алоис не дал себя обнять, зная, что она плачет, потому что теперь отец уволит её.

– Тебе, должно быть, грустно? – спросил магистр, когда Эль-Барико скрылся за холмами, и белая точка отчего дома слилась с горизонтом.

Алоис оторвался от лицезрения зелёных полей и отрицательно мотнул головой.

– Твои родители будут гордиться тобой. Не скучай, у тебя впереди много интересного.

– Они меня ненавидят, – сказал Алоис, впервые не побоявшись прямо выразить мысли. – Я думаю, они рады, что избавились от меня.

– Почему ты так думаешь? – удивился Каснел.

– Я просто знаю. Отец презирает меня, а мать даже не смотрит в мою сторону. – Алоис обернулся к магистру. – Скажите, что со мной не так? Мне не разрешают играть с другими детьми, и я не знаю, чем от них отличаюсь. Может, я глупый или некрасивый?

– О-о, мой мальчик, – рассмеялся Каснел. – Ты самое красивое дитя, что я встречал, и совсем не глупый. Напротив, ты проницательный. Не беспокойся, в том месте, куда мы едем, много детей, ты скоро сможешь найти себе друзей.

– А как я узнаю, что нашёл друга?

– Не с первого взгляда, разумеется. Дружба начинается с улыбки и доброго слова.

– Тогда вы уже мой друг, магистр?

– Если хочешь, я буду твоим другом.

– Я хочу, – радостно кивнул Алоис.

Аромат роз в фарфоровой вазе мешался с запахом старых книг и прохладой ветра. Алоис закрыл глаза и почти задремал, но резкий всплеск чужого страха вырвал его из блаженной полудрёмы. Он вздрогнул и поднялся, посмотрел на массивную деревянную дверь в противоположном конце комнаты. Бронзовые ручки в виде змеиных голов в полутьме отливали золотом. За стеной послышались торопливые шаги. Алоис прощупал Источник и, убедившись, что он принадлежит матушке, беззвучно позвал её. Эсанора не знала спокойного сна, и даже магия Алоиса не могла ей помочь. Босая, в одном ночном платье, она распахнула тяжёлые створки и влетела в комнату. На бледном лице играл лихорадочный румянец, волны светлых волос растрепались и рассыпались по плечам, под глазами виднелись тёмные круги от долгой бессонницы.

– Он там! – выпалила Эсанора, указывая на дверь. – Он снова приходил! Стоял у моей кровати!

– Там никого нет, матушка, – ответил Алоис, обнимая её за плечи.

Нить выскользнула из Источника и, слившись с сознанием Эсаноры, частично заглушила страх.

– Он там! Я его видела! Видела! Его и тех троих.

– Пойдём вместе, и ты убедишься, что там никого нет, – спокойно сказал Алоис. – Пойдём. Я посижу с тобой, пока ты не заснёшь.

Сана вцепилась в его руку и опасливо озиралась по сторонам. Судьба была к ней слишком несправедлива. Не случись им расстаться, кто знает, как повернулась бы жизнь Алоиса. Счастливое, полное любви детство и здоровье матушки стоили дороже власти всего мира, которую теперь он мог получить. Разум дорогого ему человека разрушался, и даже магия мыслей была бессильна перед этой болезнью.

У Эсаноры всё чаще случались видения. Она слышала голоса и шаги в пустых комнатах. Воспоминания о прошлом возвращались к ней, сколько бы Алоис их ни стирал. Они ускользали от нитей, как уходит через крупную сеть скользкая речная плотва. Несмотря на годы учёбы, сотни прочитанных книг и долгих наставлений Каснела, Алоис был не способен помочь единственному человеку, которого искренне любил.

– Его здесь нет? – Эсанора неуверенно вошла в комнату.

– Здесь только я и ты, а ещё ночная бабочка вон там, видишь? Наверное, ты слышала, как она бьётся о стекло.

– Убей её, – потребовала Эсанора. – Из-за неё я видела жуткий кошмар.

Алоис подошёл к окну и, пока матушка ложилась, незаметно распахнул створку. Белый силуэт насекомого скрылся в темноте сада.

– Принести тебе медовой воды с валерианой? – спросил Алоис, усаживаясь на обитый бархатной тканью табурет у кровати.

– Не нужно, лучше дай мне руку, сынок. Дай мне скорее руку.

Алоис взял ладони матери в свои и поцеловал, обдав холодные пальцы горячим дыханием.

– Ты выглядишь нездоровым, мой дорогой. Забирайся сюда. Положи голову мне на колени и поспи немного. Поспи, ты совсем измучился.

– Я в порядке, матушка. Хочешь, я расскажу тебе какую-нибудь историю?

– Лучше спой. У тебя дивный голос, – попросила Эсанора, устало улыбнувшись. – Я очень люблю слушать, как ты поёшь.

Пламя на свечах вытягивалось и чуть коптило. По потолку плясали тени от листьев плюща. К ночи гроздья розовых соцветий раскрывались, капли нектара, скопившиеся в сердцевинках, источали сладкий аромат. Алоис проверил, нет ли кого рядом, и тихо запел:

 
Свет тихих звёзд согревает теплом,
Сон смоет слёзы и боль.
Ты растворишься, забудешься в нём,
Сердце своё не неволь.
Ночь – это время любить и мечтать,
Отдых от суетных дней.
Сон твою душу научит летать
Сквозь лабиринты огней…
 

Нить незаметно скользнула в сознание матушки. Ей снилось небо, чистое и голубое. Показалось, будто она падает в него и постепенно превращается в безмятежную голубизну. Эсанора ощутила необыкновенное спокойствие. Небо обволакивало, а она всё падала и падала в него, оставляя на земле страхи и тревогу. Наверху было тепло, пахло чем-то сладким. Мягкий свет обволакивал, смывая мысли. Сана уже ощущала себя частью неба. Руки и ноги теперь облака, они остались позади, а сама она парила выше, навстречу ослепительному солнцу.

Алоис поднялся и тихо вышел из спальни. Он давно убил человека, из-за которого матушка стала такой, но ненависть к нему не исчезла, а с каждым днём разрасталась всё сильнее.

Глава 8

В конце коридора послышались голоса и шаги. Зенфред с трудом открыл глаза. Выходить из внутреннего зрения было неприятно, как покидать уютную постель в нетопленной комнате.

– Брось, Коф! У тебя любая блоха, повертевшись на языке, гронулом станет.

– Я тебе правду говорю! Как-то раз при мне сожгли заживо лошадь, которая взбрыкнула под огневиком. Я и охнуть не успел, когда её объяло белым, как эти светочи, пламенем, а через один вздох на земле только горка праха осталась!

Как только Зенфред отозвал нити, в другом углу камеры послышалось хриплое дыхание и кашель. Юноша судорожно глотал воздух, его чёрные волосы пропитались потом и прилипли ко лбу. Он пришёл в себя как раз к тому времени, когда отперли дверь.

Зенфред придвинул поднос и принялся за еду. Обед состоял из кувшина с водой, миски с размазанной по стенкам жидкой кашей и куска чёрствого хлеба. Зенфред жевал неторопливо и тщательно, раздражаясь, что его живое чучело для тренировок и вовсе не может есть. Стражники могли понять, что юноша не притворяется ради денька в лазарете, и позвать лекаря.

Разрывать клапаны в чужом теле Зенфред не мог, но обнаружил интересную способность нитей, которая требовала тщательного изучения. Он подождал, пока унесут подносы, и собрался снова перейти на внутреннее зрение, когда сокамерник сделал глоток воды и заговорил. Впервые за четыре дня.

– У тебя было так из-за клейма? – его голос был глуховатым и отрывистым.

– Ещё похуже твоего, – соврал Зенфред.

Он повернулся, показывая прежде скрытую в тени щёку, обезображенную меткой, и демонстративно потёр её. Юноша мельком глянул в его сторону, уронил голову на руки и не произнёс больше ни слова. Зенфред раздосадовался. Молчание тяготило, и единственной брошенной фразы не хватало, чтобы разорвать одинокую тишину.

– Ты не назвал своего имени. Я Зенфред, а ты?

– Аринд, – ответил юноша, дрожащей рукой утирая пот.

Он говорил с такой неохотой, будто его пытали за каждое слово. Зенфред сцепил пальцы в замок и снова прислонился к стене. Густая темнота закрасила остатки факельного света и спустя секунду явила взору сотни Источников. Белые, как светочные камни, принадлежали обыкновенным людям, цветные – магам. Последних было не так много, но Зенфред сразу увидел вдалеке красные угольки огневиков, Источники адептов холода, напоминавшие выброшенных на берег залива светящихся медуз; голубовато-белые, будто личинки москитов на потолке пещеры, сосуды ветряков и жёлто-зелёные светлячки целителей.

Нити высвободились из канала и скользнули в тело Аринда. Зенфред кашлянул, почувствовав его тошноту, и поспешил забраться глубже в Источник. Он сравнивал себя с древесным червём, копошащимся внутри ствола в поисках сердцевины. После него останется труха, и только тонкий наружный слой будет выглядеть нетронутым.

Настоящая магия вершилась изящно и тонко. Наверняка при умелом вмешательстве человек даже не осознавал вторжения, но Зенфреду было не до кропотливой волшбы. Он всё ещё не научился правильно распределять нити и с ходу находить нужный канал. Умений хватало только на чтение разрозненных воспоминаний, и это ничтожное свойство никак не сходилось с тем, что в легенде о Семерых называлось самой властью.

Факел уже неделю слонялся по территории храма, но короткие нити не дотягивались до него, и даже мелкая месть оказалась недоступной Зенфреду. Ему хотелось верить, что именно Седьмой маг-основатель, собравший по свету остальных, был первым носителем его Источника. Про себя Зенфред назвал это магией видения. Он в некотором роде противопоставлял её сомнительной волшбе деревенских бабок-ведуний, предсказывавших девушкам удачную замужнюю жизнь, и ясновидению просветлённых отшельников. Зенфред мог видеть только прошлое. Сначала оно проявлялось отрывисто и нечётко. Ровно так, как помнил его человек. Но, проникая глубже в подсознание, Зенфред научился различать всё, вплоть до запахов и вкусов.

Снова темнота. Сухая, тёплая, расчерченная тусклым светом из щелей между половицами. Внизу запах пропитанной мочой соломы и прелого тряпья, но если привстать на колени и, сдерживая кашель от пыльных досок, глубоко вдохнуть жёлтый воздух поверхности, можно учуять аромат парного молока и пряных трав, развешенных по углам белёной комнаты.

Мир Аринда всегда делился на «внутри» и «снаружи». Даже когда он узнал, что поверхность огромна и простирается далеко за пределы дома, в подполе которого ему довелось прожить почти пять лет. Проникавшие снаружи полосы света подсвечивали замершие на разных уровнях пылинки. Половицы дрожали, скрипели, и по шагам Аринд точно знал, идёт ли это мать или старуха-знахарка ковыляет от полатей к окну.

Картинка задрожала и сменилась. Её заполнил гуляющий по дому сквозняк. Сырой запах леса и стук дождя по крыше. Треск поленьев в очаге, широкая спина отца, вытряхивающего над топкой остатки светочной крошки из мешка. Белое, слепящее пламя. Закопчённый котелок с похлёбкой и уютное молчание.

Следующий виток вёл в сумеречные коридоры подземелья. Зенфред видел решётки карцеров, зловонные камеры, закорючки и похабные рисунки на стенах, легионы упившихся крови клопов, десятки трупов, свежие земляные ямы, телеги и движение колёс к одному и тому же выходу. День за днём, тело за телом.

Вся жизнь Аринда была как на ладони, особенно теперь, когда, стараниями Зенфреда, образы сменяли друг друга в правильном порядке и складывались в цельную картину. Зенфред судорожно дышал, точно человек, долгое время пробывший под водой. Чужая темнота тяготила его, а внутри Аринда она обитала всюду. Особенная для каждого места, наполненная разными образами и запахами, звучащая сотнями голосов и неизбежно напоминающая дни в подземелье Академии, ночь гибели Вельмунта и душный трюм корабля.

Источник Аринда был изрешечён нитями, но Зенфред и не думал оставлять его в покое. Он уже пробовал забираться в сознания всех, кто находился поблизости, но в другие Источники нити проникали с большим трудом и расходовали много сил. Зенфред скоро заметил, что с каждым разом они входят в один и тот же сосуд легче и быстрее, и остановился на сокамернике.

Он коротал время за чтением чужих воспоминаний, но на деле ждал, когда кто-нибудь придёт за ним. У приверженцев отца оставалось немного времени, чтобы собрать солдат и магов, устроить восстание, штурмовать храм и вызволить Зенфреда. Он до сих пор не представлял, чем отец заслужил смертную казнь от руки не чаявшего в нём души Майернса, и надеялся на появление множества несогласных, как среди народа, так и среди знати.

Голова наливалась свинцом. Зенфред потёр пульсирующие виски и нехотя взглянул на свой Источник. Лишняя энергия продолжала высвобождаться и разрушать тело, но он чувствовал только неприятное покалывание в груди и редкие волны жара. Нити расходились в разные стороны, и Зенфред вдруг заметил, как несколько тянутся от солнечного сплетения к ключицам и шее. Проследить их путь дальше было невозможно, но они наверняка шли к голове, оттого её так распирало с момента открытия.

Зенфред поколебал светящуюся паутинку, и грудь рвануло болью. Он сжался и резко выдохнул. Книги и свитки с именами почивших адептов, разорвавших каналы, больше не казались выдумкой. Всё это время Источник сдерживал боль, и нетрудно было догадаться, что защита исчезнет, как только энергия истощится.

Подумав о скорой смерти, Зенфред не почувствовал страха. Он уже давно не испытывал неприятных ощущений, но только сейчас обратил на это внимание. Должно быть, причина заключалась в магии. Зенфреду тотчас захотелось подтвердить возникшую догадку. Он посмотрел на уснувшего Аринда, высвободил нить и осторожно скользнул внутрь Источника. Тонкий поток легко пробрался в ткань сосуда, но не остался на месте, собирая обрывки воспоминаний, а, ведомый волей Зенфреда, поднялся к голове.

* * *

Аринд не верил ни одному слову сокамерника, нутром чувствуя исходившую от него опасность. В чём она заключалась, Аринд не знал. На вид это был неуклюжий парень с ладонями без единой мозоли, наверняка ни разу в жизни не державший в руках меч.

Аринд сглотнул, чувствуя подступивший к горлу ком. В последнее время запахи казались невыносимыми. Отец часто говорил, что у Аринда звериный нюх. Даже Саор удивлялся, когда ученик, разбирая бумаги в архиве нижнего этажа, замечал, как из лаборатории тянет горелым. Теперь вонь нужника, пота и прелой соломы вызывали постоянную тошноту. В те редкие часы, когда она отступала, Аринд забывался сном, но просыпался измученным и разбитым. В воздухе витала тревога. Он ощущал на себе взгляд Зенфреда, даже когда тот сидел с закрытыми глазами: дремал или думал о своём.

После очередной тревожной полудрёмы Аринд проснулся весь в поту и, перетерпев внезапно возникшую головную боль, заставил себя немного поесть. Хлеб давно высох и пах плесенью, но Аринд жадно разгрызал его и запивал водой, от которой во рту оставался неприятный привкус.

Это была не первая в жизни голодовка, но она давалась тяжелее предыдущих. Легче было, даже когда отец поздней осенью на две недели оставил его одного в лесу без огня и еды. Аринд страшно мёрз и делал никудышные ловушки, но всё же выжил, научившись разжигать костёр из сырых дров, ставить силки и есть всё, до чего получалось добраться.

– Ты не думал сбежать отсюда? – спросил вдруг Зенфред.

– Отсюда нельзя сбежать, – ответил Аринд после некоторого молчания.

Кому, как не ему, работнику тюрьмы, было знать о всех тонкостях побегов.

Зенфред нахмурился и неуверенно пожал плечами.

– Будь у меня такие жилистые руки, я бы попытался задушить цепью кого-нибудь из надсмотрщиков и достать ключи, – сказал он.

– Они не носят с собой всех ключей. Только те, которыми отпирают решётки.

– А от кандалов? Их хранят где-то отдельно? Может, есть способ как-нибудь снять без ключа?

Аринд отрицательно помотал головой. Отец научил его многому: расковывать, перепиливать, разрубать цепи, вырывать железные штыри, не слишком крепко всаженные в стены, но искусством заменять ключи тем, что попадётся под руку, он не владел.

Зенфред тяжело вздохнул.

«Какая незадача, – пробормотал он. – Что ни шаг, то преграда. Судьба как будто пытается уверить меня, что я зря пошёл против её воли».

Аринд наблюдал за ним с любопытством. Губы Зенфреда не шевелились, когда он говорил, но слова было слышно отчётливо. Летфен частенько проделывал подобное, и Аринд привык к чревовещанию. Зенфред удивлённо посмотрел на него и, всё так же, не размыкая губ, спросил:

«Ты слышишь меня?»

Аринд кивнул. Разумеется, он слышал каждое слово. Пять лет жизни, проведённые в темноте подвала, тишина лесной глуши и подземелий сделали его слух острым, как у слепца. Аринд мог различить даже самый тихий шёпот. До сих пор ещё никому не удавалось подкрасться к нему незамеченным.

Зенфред вернул лицу прежнее непроницаемое выражение и придвинулся, насколько позволяли цепи.

«Тебе не стоит отвечать вслух, – сообщил он после некоторого молчания. – Мне достаточно того, что ты думаешь».

– Тогда зачем ты сел ближе? Я думаю недостаточно громко? – поинтересовался Аринд вполне серьёзно.

Зенфред одарил его уничижающим взглядом.

«Как ты собираешься услышать мои мысли?» – спросил Аринд уже про себя.

«Явно не через ушные раковины», – отозвался Зенфред, подгребая под себя солому.

Он делал это как-то неуклюже, будто ничего не видел, хотя света, проникавшего через решётки, было достаточно. Аринд замер и от пришедшей на ум догадки почувствовал поднимающуюся внутри волну жара.

«О, прошу тебя! – воскликнул Зенфред. – Не рассуждай, как суеверный старик, спутавший пенёк с лесным духом. Конечно, я не демон и тебе не мерещится мой голос. Просто я маг и умею читать мысли. Ты ведь можешь спокойно это принять?»

Беспокойство и страх неожиданно отступили, оставив место лёгкому удивлению. Будто волна накрыла раскалившийся под жарким солнцем валун. Аринд вспомнил байки Летфена о волшебстве и магии, но ни одна из них не шла в сравнение с чтением мыслей.

Зенфреда, похоже, не интересовал ответ. Он прислонил голову к стене и устало закрыл глаза. По вискам катились капли пота, руки чуть заметно потряхивало. Аринд смотрел на него с недоумением.

«Это отбирает много сил, – пояснил Зенфред после некоторого молчания. – Но это лучший из возможных способов обсудить побег, не привлекая внимания».

«Забудь об этой затее, – отрезал Аринд. – Отсюда не сбежать, если только у тебя нет людей снаружи».

«Люди у меня есть, – сухо пояснил Зенфред. – Точнее, будут. Но мне нужна твоя помощь».

Кто-то за стеной закашлялся, звякнула цепь, послышался шёпот вечерней молитвы.

* * *

Чем больше Зенфред узнавал, тем чаще вспоминал мага без имени. Нити могли не только читать воспоминания, но и передавать мысли, внушать эмоции, менять чувства. Становилось ясно, почему Каснел скрывал от Зенфреда правду. Магистр наверняка был одним из тех, кто плёл заговор против отца. Это длилось не один день. Верных Райелдам подданных вырезали, запугивали, лишали титулов и земель, изгоняли за пределы королевства. Когда до обряда осталось три дня, Зенфред заставил себя выбросить из головы надежду на чудесное спасение и занялся приготовлениями.

Он начал со стражников. Еду приносили всегда одни и те же. Шейн и Коф. Они приходили утром и патрулировали верхний этаж до полудня. По звону колокола на их место приходила другая пара. Пока Коф ставил еду, Шейн обычно стоял у дверей. Он не заходил внутрь, и Зенфред знал – придётся потратить много сил, заманивая его.

Стражники на постах, расставленных по всему храму, сменяли друг друга каждые несколько часов. Их перемещение легко просчитывалось с помощью внутреннего зрения, и даже попав в пересменку, вполне можно было обойти их, отыскав боковые лестницы или чёрные ходы в восточном крыле. Куда большей проблемой оказались кандалы. Ключи от них приносили только в день обряда, когда храм кишел стражниками и магами. Зенфред клял себя за то, что начал обдумывать побег так поздно, но без знаний о магии, полученных за последние дни, он едва ли сдвинулся бы с места.

«Я слышу шаги», – сообщил Аринд.

Источники связывала всего одна нить, но мысли переходили из сознания в сознание удивительно легко.

Зенфред приготовился. Внутреннее зрение на мгновение ослепило, но нити быстро почувствовали приближение знакомых Источников. Тонкий связующий поток позволял видеть происходящее глазами Аринда, ведь пользоваться магией и одновременно наблюдать за реальным миром Зенфред не мог.

Зашедший внутрь Коф пнул поднос, пошатнулся и замер, тупо глядя себе под ноги. Зенфред зажмурился, чувствуя, как начинают трястись кисти рук и скатываются по вискам капли пота.

– Эй, ты что там застрял? – окликнул напарника Шейн. – Решил остаться тут на ночь?

Он насвистывал мелодию через щель между передних зубов и нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Зенфред дёрнулся, в глазах потемнело, некоторое время он не видел даже света Источников.

– Создатель всемогущий! – охнул Коф, падая на колени. – У меня голова вот-вот взорвётся.

Он кое-как поднялся, растирая виски.

– А я говорил тебе не мешать вчера пиво с этой дрянью, – лениво отозвался Шейн. – Пошевеливайся, пока в штаны не наделал, не то запру тебя с ними.

Когда их голоса затихли в глубине коридора, Зенфред тихо застонал и стал качаться из стороны в сторону, сжимая себя за плечи. Боль проходила невыносимо медленно, но теперь он знал собственный предел. Не больше десяти секунд на одного, значит, всего по пять на каждого. Забираясь в сознания нескольких человек, он начинал терять контроль над Источником. Непослушные нити разрывали каналы и, вместо того чтобы использовать свободную часть энергии, магия пускала в дело ту, что заглушала боль.