Текст книги "Шепот пепла"

Светлая полоса на западе истончилась до нити.

Начинался чернодень.

Глава 6
«Пьяный Ульо»

Кто бы знал, что на очередном торговом судне меня будет поджидать такой подарок! Нынешним утром я познакомился с оружейным мастером из Намула. Стоило большого труда убедить его показать эту вещицу. Без уроков милой Каримы я бы и близко не подобрался к заветному сундучку. Как я слаб и смешон по сравнению с ней! Как тусклы и мутны мои глаза, как дрожит голос! Я все думаю, какой невероятной силой обладала бы Карима, дожив до старости. Черное солнце отмерило безногим слишком короткий срок, и я зол на него. Я знаю всего троих людей с Целью совести, кто сумел миновать детство и коснуться юности, однако все они угасли в семнадцать лет…

Нет, я не дам волю страданию в этот раз. Я хочу написать о вещи. Это был пистоль! Настоящий пистоль с кремневым замком! Я прикасался к гладкому дереву его ложа и латунной рукояти, катал на ладони пули, даже чувствовал запах пороха. На миг меня объял восторг, ибо это часть забытого прошлого. Но тут же накрыла волна ужаса. Как столь маленькая вещица способна убить на расстоянии?

Оружейный мастер поистине бесстрашный парень. Его зовут Оньо. Он так и пучился от тщеславия. Убедить его методом Каримы оказалось несложно. Пистоль переходил от отца к сыну долгие годы и был чем-то вроде семейной реликвии, но моему новому знакомцу не по душе жизнь в Намуле, потому он украл пистоль и отправился за море, чтобы продать секрет оружия императору Чаина за очень большую цену. «И тогда ему покорится даже Соаху, а я буду процветать до конца моих дней» – так он сказал.

…Все было правдой! Проклятие было правдой! Я погубил Оньо своим любопытством. Я слышал, что не стоит говорить об этой вещи и никогда нельзя показывать ее солнцу! Но в трюме было так темно! Я хотел рассмотреть каждую деталь и уговорил Оньо вынести сундучок на палубу, притворившись, будто в нем игральные кости. Мы уселись в стороне и тайком ото всех разглядывали пистоль. Оньо не выпускал сокровище из рук и не позволял мне притронуться к нему снова. Должно быть, поэтому сгорел только он. Я не видел пожара, это была всего лишь вспышка, но запах паленой плоти захватил меня. В сундучке вместо дерева и металла осталась горстка пыли, а вокруг рассыпались шелковистые останки Оньо. Я бежал обратно в трюм со всех ног и сидел в темноте два дня и две ночи. Черное солнце обратило пеплом оружие и его хозяина. Отныне я верю в легенду о Красном озере.

Говорят, первые пистоли изобрели в Чаине. По слухам, битва, описанная в древних летописях, сопровождалась оружием с использованием пороха. Чаинцы до сих пор знают секрет его изготовления, но применяют огненный порошок только для фейерверков.

Из совокупности догадок следует, что черное солнце враждебно к нововведениям. Ему не нравится дележ земель, определенных государствам изначально, и оно готово обращать в пепел целые армии, сжигать морские эскадры. На своем веку я не помню ни одной крупной войны. Стычки между дикарями крошечных островов не в счет.

Еще черное солнце не любит изобретательств. Оно может стерпеть мелкие из них, но не те, что приведут к чему-то глобальному. Потому мы развиваемся медленно и однобоко. Не знаю, плохо это или нет. Но знаю, что иначе Сетерра утонула бы в крови, как, возможно, тонула в ней до появления затмений.

(Из черновиков книги «Летопись прималя» отшельника Такалама)

* * *

Материк Террай, государство Соаху, г. Падур

8-й трид 1019 г. от р. ч. с.

Седьмой приготовил для Нико роскошный галеон «Око солнца» с кипенно-белыми парусами. Янтарный блеск дерева завораживал. Узкий маневренный корпус наводил страх и вызывал зависть у владельцев неуклюжих черепах вроде «Большого Наная». На судно под видом торговцев и простых моряков нагнали толпу Летучих мышей. Трюмы забили яствами, приготовили два мешка мятных трав от тошноты. Седьмой решил выгулять Нико на коротком поводке под тщательным надзором. Он велел отправлять подробные отчеты из каждого порта. Следить за передвижением наследника и, если придется, припугнуть его, чтобы скорее вернулся домой.

Властий тщательно спланировал путешествие: сначала к летучей мыши Намула, а потом на юг. Обогнуть оленя Ноо, добраться до Твадора и проплыть вдоль громады Исаха, а затем через Брашский пролив вернуться в родной порт. Это кольцо охватывало большую часть материков и архипелагов. Оставались незатронутыми только Руссива и Большая Коса, где, по мнению Седьмого, Нико нечего было делать.

Принц молча принял условия отца, выдержал слезливые лобызания матери, перетерпел едкие упреки Тавара и насмешки Чинуша. А за день до отплытия покинул дворец тайными ходами. На низком столике в комнате он оставил послание:

 
Меня не раз ломали ураганы.
Дрожал я, вспышкой молний обеленный.
Но выжил. Среди мертвого бурьяна
Один стою, судьбой непокоренный.
 
 
Не подпирай меня. Знай, я не рухну.
Не поднимай меня. Поверь, я встану.
Не бойся. Мне достанет силы духа.
Не плачь. Я залечу любую рану.
 

Это были строки из любимой песни отца «Вящий дуб».

Выбравшись за стену, Нико пошел по главной улице в сторону берега. Падур спал, объятый ночной мглой. Сон царил на Железном и Шелковом рынках. Молчали ремесленные улочки, расходившиеся от площади путаными узорами.

В тишине стук сердца казался громче. Нико то и дело оглядывался, но за ним следили только темные силуэты фонарей. Свобода будоражила и пугала. Казалось, в спину вот-вот прилетит нож, а из-за дома выбежит толпа наемников во главе с Таваром. Но мир вокруг застыл под пеленой спокойствия. Главный порт был почти мертв. Лишь пара огоньков желтела вдалеке, отражаясь в беспокойных волнах. Начинался отлив, с ним уходил в море «Пьяный Ульо». Нико присмотрел этот корабль вчера, когда Седьмой велел прогуляться к берегу и полюбоваться на снаряженное «Око солнца».

Растворялись в дымке силуэты судов с убранными парусами. На стапельной площадке зияли пробитой обшивкой корабли, скелеты мачт выглядели мрачными и пустыми. Сбившиеся у пристаней лодчонки раскачивались вместе с мусором. Вода у берегов провоняла тухлой рыбой, потрохами, гниющими водорослями и тиной.

Возле «Пьяного Ульо» было живо и шумно: корабль готовился к отплытию. Вчера Нико рассмотрел его от ватерлинии до верхушек мачт и нашел вполне пригодным для путешествия. Судно было большой торговой караккой с причудливо украшенными резьбой высокими надстройками на баке и юте. Они назывались форкастль и ахтеркастль. Те, кто мало смыслил в строении кораблей, иногда именовали их передней и задней башенками. Обшивка бортов каракки была гладкой – доска к доске. Якорей насчитывалось три: один на носу и два боковых.

Предрассветную дымку разгонял свет кормовых фонарей. Все три большие, богато украшенные, с многочисленными стеклами, вставленными в ажурные решетки. В их ореоле было видно сновавших по верхней палубе матросов в желтой одежде из просмоленной ткани. По сходням катили бочки. Тащили на борт клетки с живой провизией: курами, баранами, свиньями. Принц поднял голову и увидел человека в богатых одеждах, облокотившегося о балюстраду. Он лениво оглядывал царившую кругом суету, пока не наткнулся взглядом на Нико.

– Эй, не найдется ковша с серебряным дном для меня? – окликнул его юноша.

– С серебряным? Найдется, если у тебя самого есть серебро.

Пресная вода на кораблях портилась через половину трида и начинала издавать дурной запах. Чтобы она дольше оставалась свежей, дно некоторых бочек покрывали тончайшим слоем серебра. Пить такую воду давали только людям высших сословий и тем, кто в состоянии заплатить.

С колотящимся от волнения сердцем Нико поднялся по скрипучим сходням, лавируя между суетливыми горластыми матросами. Он не ошибся, приняв человека на палубе за капитана. Мужчина был одет как богатый купец: расшитые золотыми нитями шаровары, белое парчовое одеяние до пят поверх бархатного кафтана. На голове причудливая шапочка со свисающими по бокам шнурками. Каждый оканчивался янтарной бусиной.

Капитан цепким взглядом осмотрел Нико с ног до головы. Юноша походил на сына зажиточного ремесленника. На нем были ладные штаны простого покроя, ботинки из мягкой кожи, шелковая рубаха с дутыми рукавами, подпоясанная серебристым ремнем, и длинный жилет. Через плечо перекинута сумка, украшенная узором из кожаных лоскутков. Цвета тканей скромные. Черные, белые и коричневые. Ни драгоценных орнаментов, ни каменьев, но все очень добротно сшито и подогнано точно по фигуре.

– Раз деньжата есть, чего бы тебе не подождать вон того расфуфыренного павлина? – спросил капитан, кивнув в сторону галеона.

– Раз место есть, чего бы тебе не взять меня без вопросов?

Капитан хмыкнул и сплюнул в воду.

– Ты то ли дурак, то ли притворяешься.

– Твой корабль выглядит крепким, а суевериями пусть крыс по амбарам пугают.

Страх перед каракками начал гаснуть не так давно. Судна-призраки, обугленные, с пробитыми бортами и рваными парусами, часто упоминались в матросских байках. Такалам говорил, что каракки были первыми и последними военными кораблями Сетерры. Когда-то на них имелось вооружение, запасы взрывной пыли и железные шары, которыми топили другие суда. Во время первого крупного морского сражения черное солнце спалило сотню боевых кораблей. С тех пор каракки на долгое время ушли в небытие, хотя считались куда быстрее и маневреннее старых судов. На «Пьяном Ульо», построенном по новым чертежам, не было и намека на вооружение. Как и на всех парусниках мира, включая флот Седьмого.

Купцы мало-помалу возвращали к жизни наследие прошлого, но путешествовать на каракках решались немногие. Бедняки ходили по океанам на неуклюжих одно-двухмачтовых суденышках. Зажиточные люди предпочитали современные галеоны вроде «Ока солнца». Ремесленники и торговцы старались выкупить детям места получше, поэтому странно было видеть на «Пьяном Ульо» хорошо одетого юношу.

– Твой корабль может дать мне то, чего не дадут другие. Пойдем-ка на мостик, мне нужна карта.

Капитан расхохотался:

– А ты не слишком наглый? А? Не слишком ты наглый, кучерявый щенок?

Нико внутренне осекся. Стоило разговаривать не так напористо.

– Я думал, люди вроде тебя не упускают выгоду.

– Сколько у тебя серебра и кто твой папаша?

– Я плачу золотом, а имя моего отца подарит тебе бесплатную стоянку в любом порту Соаху на много лет. Я уже сочинил нужную бумагу для соглашения.

Капитан удивленно вскинул густые брови:

– Дай-ка глянем на твою бумагу.

Оставив штурмана следить за суетой на верхней палубе, он повел Нико в просторную каюту со стенами, обитыми красным деревом, где в свете масляного фонаря так и эдак перечитывал договор, пытаясь найти подвох.

– А ну покажи родовой знак.

Принц неохотно стянул перчатку и продемонстрировал внушительный перстень, оттиск которого точно соответствовал чернильному узору на бумаге. Седьмой хорошо постарался, готовя сына к путешествию. По отцовской линии вымышленная семья Нико относилась к купцам главной гильдии, потому первым знаком стал украшенный каменьями штурвал. Мать принадлежала к семье ремесленников с монетного двора – самой богатой и привилегированной среди прочих. Об этом говорил особый символ в виде монеты, вписанной в штурвал. Было еще множество мелких надписей, которые не так-то легко удавалось разобрать при свете лампы.

Капитан долго хмурился. Наконец выдал:

– Эта бумага уже подписана, но тут нет ни слова о твоих условиях. Если я поставлю свою печать, ты будешь связан договором, даже если я не выполню твоих указаний. Где тут подвох, щенок? Ты держишь меня за дурака? Это лживая бумага!

Он швырнул свиток на пол. Нико поднял его и снова расстелил на столе. Сверху положил мешочек с золотом.

– Мой отец пропал много лет назад. Этот договор вступит в силу только после того, как я получу право наследования, доказав его смерть какой-то личной вещью. Его «Вердрагон» сел на мель возле Акульего острова. Корабли туда не ходят. Тебе придется сделать небольшой крюк. Это и есть мое условие.

Капитан достал и развернул карту.

– Возле вот этой соринки? – Он задумчиво пригладил усы. – Откуда ты знаешь, что именно тут?

– Он говорил мне, что отправится туда.

– И зачем же?

Нико с трудом сдержал нервозность. Прокручивая в голове беседу, он так и не придумал убедительного ответа на этот вопрос.

– Много болтовни, капитан. Мне просто нужно, чтобы твое судно сошло с курса. При хорошем ветре до острова два дня пути. И столько же на обратную дорогу. Ты потеряешь четыре дня, но мое золото вполне их окупит.

Капитан долго не спускал с Нико тяжелого взгляда. Затем высыпал на стол горсть толстых кругляшей и маслено улыбнулся:

– На кой обещать мне бумагу, если есть, чем платить, а?

– Это моя гарантия. Когда кто-то гремит деньгами под носом, разве не появится соблазн просто свернуть ему шею, вычистить карманы и бросить труп в море? Живым я принесу тебе куда больше пользы, так что возьми. Ты ничего не теряешь при любом раскладе.

Капитан подумал еще. Потом сгреб монеты, схватил свиток и сунул за пазуху. В его взгляде сквозило недоверие, и это не понравилось Нико, но другого способа вырваться из-под опеки Седьмого он не придумал.

С отливом «Пьяный Ульо» покинул причал. Нико трясся от волнения в тесной каюте, но, кажется, все прошло гладко. Отец не хватился его. Некоторое время юноша сидел в темноте. Потом зажег толстую свечу и, когда она прогорела, поднялся на палубу. Над головой нависало пасмурное, светло-серое небо. Нико заметил царившее кругом нервное волнение и успел порядком струхнуть, но вскоре понял, что причина громких криков и суеты не в нем.

Каракка еще не выбралась в открытое море, она приближалась к скальной гряде, где зияло несколько внушительных пустот. «Пьяный Ульо» шел по проливу Мурена, который не использовали галеоны отца. Он был слишком опасен для крупных судов, хотя и здорово сокращал путь. Прежде чем вписаться в каменную арку, кораблю предстояло обойти множество выступающих над водой вершин подводных скал. Нико задыхался от радости и страха. Он вцепился в балюстраду и всеми силами старался не выдать волнение.

Неподвижные каналы и фонтаны, гонявшие круг за кругом мертвую воду, не могли дать представления о настоящей морской стихии. Мирное созерцание волн и бег в их плену, беспокойном, жутком и гневном, разнились, как учения Такалама и Тавара. От мощной качки душа уходила в пятки, пенные брызги летели в лицо. Влажный ветер свистел в ушах, оставляя на губах привкус соленой горечи. Кренились мачты, скрипело дерево. Крики матросов, повторяющих команды капитана, были полны отчаянной отваги.

Пройдя ломаными линиями против ветра и втиснувшись в узкий скальный проход, «Пьяный Ульо» вырвался на свободу. Позже Нико узнал, что корабль назвали так в честь матроса, который, подвыпивши, становился до того удачлив, что умудрялся проплясать по ковру, усыпанному битым стеклом, без единой раны. При этом он едва держался на ногах, раскачиваясь то влево, то вправо. Его описание здорово подходило маневренному судну.

Устав от тревог и насмотревшись на большую воду, Нико спустился в каюту и провалялся в гамаке до полудня. Шум наверху стоял невыносимый, и одолевала качка. Такалам советовал смотреть на горизонт, если начинается морская болезнь. Нико вернулся на палубу, щурясь от света, и не узнал корабль. Небо прояснилось, все вокруг заливали яркие лучи. Блестели влажные, надраенные матросами доски, серые громады раздутых парусов несли судно на восток, едва уловимо пахло табаком. Громко ругались торгаши, что-то не поделившие в азартной игре, кудахтали куры, блеяли овцы. Кто-то пьяно хохотал.

Стараясь не пялиться на разношерстных путешественников, Нико подошел к резным перилам и посмотрел в сторону спрятанного морем Соаху. На горизонте никого не было, и стало чуть спокойней. Нико глубоко вздохнул и вдруг почувствовал движение за спиной. Он молниеносно выхватил кинжал и, повернувшись, приставил к горлу незнакомца.

– Ой-ой! Какой горячий! – рассмеялся мужчина, отступив на шаг. – Так здороваться некрасиво. Ты смотри, как распалился, задымишься!

Голос был высокий, с сильным ноойским акцентом, где «ч» произносилось почти как «ш».

Мужчина лизнул тонкий палец и коснулся лба Нико.

– Пш-ш-ш. Смотри, я не вру. Пар от тебя идет.

Нико заткнул оружие за пояс и оглядел незнакомца. Перед ним стоял высокий мужчина лет тридцати в традиционном платье царства Саерна, ютившегося на рогах оленя Ноо. От порта Соаху до него было всего полдня пути.

Наряд представлял собой три просторных балахона, надетых один поверх другого. Нижний доходил до пят, средний до колен, верхний до середины бедер. Ткани тоже разнились: выбеленный шелк, желтый бархат и роскошный красный жаккард с серебристыми узорами. Длинная коса ноойца и количество сережек в левом ухе говорили о том, что он богат и в совершенстве изучил три языка. Тонкие черты лица при больших глазах делали его впечатляюще похожим на эталон саернской красоты. По крайней мере, он соответствовал изображениям на гобеленах, которые часто привозили в подарок Седьмому.

– Мое имя Кирино. Два иероглифа на мафу. Первый означает «солнце», второй – «жара». Как твое имя?

– Нико. «Ни» от «трава». «Ко» от «дерево», – почти не соврал принц.

В языке Соаху иероглифов не было. Имена складывались из начальных слогов, поэтому разгадать значение без подсказок было почти невозможно: многие слова начинались на одни и те же буквы. Настоящее имя Нико – Нишайравиннам означало «Травяная змея среди виноградных листьев». По мнению Седьмого, оно подчеркивало цвет глаз наследника и делало его невидимым для дурных взглядов и проклятий.

– Что тебе нужно?

Умеешь играть в го? – спросил Кирино. – Ты не похож на тех оборванцев. – Он кивнул в сторону веселой толпы в серых, замызганных одеждах. – Все тут просиживают задницы игрой в спички, а я убит скукой. Играешь в го?

– Ты только что играл с теми торговцами. Чем не угодили?

– Вон тот в сиреневом кафтане проиграл мне троих рабов. Краснощекий павлина. А страшный, как гиена, десять локтей царского алтабаса. Больше не играют.

Нико хохотнул:

– У меня нет ничего ценного, чтобы играть с тобой.

– У тебя красивое лицо. Необычное. Я как раз пополняю гарем для нашей царицы. Достойная ставка.

Кирино проследил за реакцией Нико и рассмеялся:

– Это моя лучшая шутка! Не делайся таким грозным! Ставки не надо. Я буду уступать, если играешь плохо.

Его слова не могли не задеть юношу, днями напролет соревновавшегося с Такаламом. Азарт забурлил в жилах, и Нико понял, что удерживается от глупости с большим трудом.

– Я сделаю игру интересней. – Голос Кирино стал медовым, обволакивающим. – Ты не поставишь ничего, а если выиграешь, я отдам тебе вон того раба.

Он махнул в сторону клеток, где сидели, сгорбившись, невольники.

Нико отговаривал себя как мог. Он знал эту схему. Поддаться в первой игре и раззадорить. Поддаться во второй и подкрепить уверенность. А потом начать выигрывать, держась на самой грани, чтобы сопернику казалось – он вот-вот победит. Нико выглядел юным, и нооец надеялся легко завести его в ловушку. Прижать самоуверенность Кирино хотелось до зубовного скрежета, однако разум твердил иное.

Нико решил провести четыре партии, чтобы нооец отдал и забрал своих рабов. Отказываться было подозрительно, да и время тянулось медленней черепахи. Не так уж плохо скоротать пару часов за обдумыванием стратегий.

Соперники, скрестив ноги, уселись на подушки перед низким столиком. Кругом тут же собралась толпа любопытных. Нико выбрал чашу с белыми камнями, а Кирино достались черные. Как и большинство фишек для го, они имели двояковыпуклую «чечевичную» форму. Доска была расчерчена на квадраты девятнадцатью продольными и девятнадцатью поперечными линиями. Фишки следовало класть на пересечения. Окруженные камни противника считалась «съеденными» и снимались с доски. Побеждал тот, кто захватывал больше территории. Такалам говорил, что игра го, возможно, старее самой Сетерры.

Первым, по традиции черных, ходил Кирино. Нико обратил внимание на то, как он зажимает камень средним и указательным пальцами. Как ловко ставит на доску и двигает в выбранную зону. Новички клали фишки неуклюже, иногда повреждая сложившийся узор. Нико не стал разыгрывать из себя совсем уж невежду, но камни нарочно брал левой рукой: отточенные движения могли выдать его.

Стартовую партию он с легкостью выиграл, найдя забавным обоюдное притворство. Это была игра двух обманщиков. Один поддавался, а второй делал вид, что не смыслит в го. Торговцы посмеивались и шептались. Они наблюдали не за поединком умов, а за тем, как затягивается петля на шее Нико. Пошел второй час, и закончилась еще одна партия. Нико притворялся распаленным, полным азарта и с готовностью согласился играть дальше. К тому времени он уже получил двух рабов и воз обманной лести от Кирино, который сокрушался, что недооценил его.

Принесли чай с финиками и орехами. Нико сделал вид, что пьет, но, предваряя глоток, покатал жидкость на языке. Тавар учил обращать особое внимание на жидкости. Странных привкусов не было, напротив, мята чуть унимала дурноту. Видно, юноша сильно побледнел, потому нооец и распорядился о чае.

Третья партия удивила Нико. Кирино снова поддался. Он проигрывал вплоть до четвертой и только тогда начал юлить.

– Нехорошо так играть! Я останусь совсем нищим! Поставь и ты что-нибудь на кон!

– Если только твоих рабов, – пожал плечами Нико. – Они всегда на кону.

Он ощутил злобные взгляды из клетей.

– Но-но. Рабы – это не часть тебя. Куски мяса, вот кто они. Поставь что-то значительное, если хочешь сыграть со мной еще.

– С чего ты взял, что я хочу еще? – удивился Нико. – Я подустал. Голова соображает уже не так хорошо.

– Тогда давай последнюю битву!

Торговцы загалдели, требуя продолжения и подтрунивая над Нико. Выиграть без поддавков, испытав всю силу Кирино, хотелось до изнеможения. К тому же особыми талантами от ноойца и не пахло. Нико крепился слишком долго и не смог обуздать себя. Ему хотелось восторга, удивления на лицах зевак. Подмывало пойти на риск и раздавить соперника как можно эффектней.

– Хорошо, я сыграю с тобой еще одну партию, – сказал он важно. – И поставлю на кон все, что у меня есть. Золото, оружие и печатку. А ты поставишь всех рабов.

Кирино округлил глаза, и торговцы расхохотались, зная, что он притворяется напуганным.

– Ты решил оставить меня совсем нищим?! – воскликнул нооец. – Уж больно ты силен! Подожди, я подумаю.

Он сделал вид, что тщательно взвешивает все «за» и «против». Зеваки начали подзуживать ноойца. Тот сопротивлялся. Когда игра плохих актеров закончилась, Кирино вздохнул и сказал:

– Хорошо. Я рискну еще раз, чтобы не позорить честь моего учителя. Но давай подпишем долговую бумагу, и пусть все эти добрые люди распишутся в ней как свидетели. За сколько ты выкупишь у меня родовой перстень, если я выиграю?

Сердце Нико грохотало, но он не жалел о содеянном.

– За тридцать золотых.

– За сорок! Все мои рабы стоят вместе пятьдесят монет! У тебя на кону всего десять. Значит, печатка должна стоить сорок, верно? Я так и запишу.

Нико понял, что отступать некуда, он подписал бумагу и поставил оттиск. Кирино проделал то же самое. Тут юношу сильно замутило от качки и волнения. Он бросился к борту, мучимый спазмами, и вытошнил недавно выпитый чай.

Придя в себя и умывшись, принц вернулся на место под жалостливый взгляд Кирино и смешки торговцев. С этого момента можно было не сдерживаться, и Нико сосредоточил гнев на кончиках пальцев.

– Что ж, теперь я сыграю по-настоящему! – воскликнул Кирино, делая первый ход в центр доски. – Только не плачь, мой глупый мальчик!

– Не плачь и ты, – усмехнулся Нико, вынимая камень правой рукой и ловким изящным движением ставя его в выбранную точку. – Я тоже играл вполсилы.

Приятный стук костяной фишки о дерево вернул ему уверенность. Торговцы заметно оживились и сделали ставки. За Нико дали три финика, за Кирино – десять. Нооец рассмеялся и похвалил боевой дух соперника. Схватка началась.

Теперь Нико видел, каков настоящий Кирино. Стиль его игры был пугающе осторожным. Он, как паук, медленно облекал фишки принца в паутину на разных участках доски. Пытался раздробить внимание, чтобы неожиданно захватить пространство в дальних частях поля. Школа Соаху, в отличие от Ноойской, была основана на агрессии, но Нико учил Такалам – человек, игравший в го со всем миром, поэтому юноша не был ограничен в выборе стратегий.

Вначале он чуть поддался, прослеживая методы Кирино, а потом стал нападать. Под гомон удивленной толпы он ставил фишки мгновенно, занимая важные зоны, прерывая цепочки ноойца и держа в уме все опасные участки. Кирино начал нервничать, но не менял темп. Когда игра дошла до середины, Нико внутренне пылал от самодовольства, но тут нооец окольцевал разом пять белых камней и с ехидной улыбкой ссыпал их в свою чашу.

Торговцы снова загомонили. Нико понял, что поддался чувствам. Он отбросил их и стал действовать осторожней, принимая облик крадущегося тигра. Теперь ему казалось, что стиль игры диктует сам Такалам.

Кирино все чаще хрустел пальцами перед очередным ходом. Говорил что-то едкое и сладкое, как яд, пытался отвлечь Нико и смухлевать. Но юноша не отрывал глаз от доски и ничего не слышал. Весь его разум превратился в поле для го.

Кирино стал возмущаться и потребовал, чтобы соперник закатал рукава и встал. Не прячет ли он фишки под столом?

– Хочешь успеть подложить свои, пока я встану? – холодно спросил Нико.

Никто из двоих не поднялся.

Кирино извивался змеей, стучал ногтем по столешнице, даже насылал проклятия, бормоча их на родном языке. Но без толку. Он был полностью разгромлен шестнадцатилетним пареньком.