Текст книги "Не дыши!"

Между прочим, меня дико раздражает нахально установленная в Ки-Уэсте цементная модель буйка, где по сей день гордо красуется надпись: «До Кубы 90 миль». Это, конечно же, сделали, чтобы облегчить путь до Кубы морским судам. Нигде больше на планете не измеряют расстояние милями, только на воде. Даже мы используем статутные мили или километры на худой конец. «От Кубы до Ки-Уэста ровно 103 мили!» – то же самое я провозгласила в мэрии Ки-Уэста. Я решила припугнуть их и заявила, что если они не вмешаются, я темной ночью сама напишу правильную цифру. Мне сказали, что расстояние в 90 миль – результат официального соглашения.

Если течение отнесет вас к востоку, то потенциальным пунктом Б становятся расположенные севернее Биг-Пайн-Ки, Марафон или Ки-Ларго. Расстояние, которое вы должны покрыть, становится все длиннее и длиннее. А если вы слишком далеко уйдете на восток, то стоит забыть про Флориду, потому что Багамы теперь становятся вашей единственной реальной возможностью выйти на берег.

Кроме Гольфстрима, в океане есть сеть хитрых противотоков и водоворотов, намного более опасных для пловца, чем мне представлялось в 1978-м. У нас был квалифицированный штурман Кубка Америки, который знал международные воды. Но ему не хватало опыта плавания во Флоридском проливе, он никогда прежде не бывал в этой местности и плохо знал движение потоков. Никакие схемы и спутниковые карты не сообщат вам о противотоках и о сильно циркулирующих водоворотах на границах Гольфстрима, непредсказуемого и опасного для жизни пловца, оказавшегося в его вихрях.

Наш Штурман был, кроме того, незнаком с моей техникой плавания. Два этих недочета – сугубо моя вина. На Кубе или во Флориде можно с легкостью отыскать два десятка матросов или рыбаков, которые знают океан как свои пять пальцев. Но их опыт окажется бесполезен, и они потеряют меня. Все потому, что надо знать технику плавания и скорость определенного пловца, а также его поведение во время шторма.

Сейчас я спокойно говорю об этом, обвиняя свою непредусмотрительность и впечатлительность. Тогда мне казалось, что известнейший штурман Кубка Америки – мой самый лучший выбор.

К Команде присоединились также четыре моих приятеля по сквошу в Нью-Йорке: Джон и Дебора Хеннеси, Венди Лоуренс и Стив Джерменски. Мы отлично ладили. Все четверо были настоящими авантюристами.

Помощники – это моя единственная возможность выжить морально и физически во время заплыва. Представьте себе секундантов боксера на ринге. Перед поединком эти парни готовят борца. Во время поединка они чувствуют на себе каждый удар в живот, в челюсть. Они лучше, чем сам боксер, осознают тот момент, когда их подопечный берет на себя слишком много и продолжение боя окажется провалом. Вот почему именно секундант обмахивает боксера белым полотенцем. К тому же он знает, какое слово вернет боксеру его храбрость и отправит с первым звонком на ринг.

Мои Помощники отвечают за мою безопасность, мой комфорт, мою пищу, за мою физическую возможность продолжать марафон и за ясность рассудка. После долгой работы в Майами Кэндис и Марджи знали меня как никто другой. Остальные члены Команды в течение весны навещали нас, чтобы узнать меня, мой темп и мои возможности. Все же они ждали главного заплыва на Кубе, когда им придется стать моими глазами и ушами, дежуря рядом со мной в незнакомых условиях.

Для акул воды Атлантики – настоящая площадка для развлечений. Сюда заглядывают даже большие белые акулы-людоеды. Мы уважаем и трепещем перед каждым хищником из каждого отряда: безопасной в океане рифовой акулой, агрессивной бычьей акулой, морским языком и тигрововой акулой. Во Флориде и на Багамах я настойчиво расспрашивала специалистов по акулам об акульих повадках. Я умоляла помочь мне составить правила поведения с акулами в океане.

Первый и самый кардинальный пункт в нашем протоколе: «Мы не убиваем акул». Являясь всего лишь чужаками в их диком мире, мы всей душой хотим проплыть наши 100 миль, не мешая хозяевам океана. За все время пути ни одно животное не должно пострадать. Дайверы, тренирующиеся уже сотни часов, установят гидролокатор на борту своих лодок, чтобы выслеживать подкрадывающиеся ко мне из глубин черные силуэты. Их план заключался в том, чтобы вовремя успеть нырнуть в воду и вызвать у акул спазмы в чувствительных пазухах носа, тыча им в морды трубками из ПВХ. Все это имело смысл для дневного марафона. Но я очень боялась двух предстоящих ночей.

Все семеро экспертов долго спорили об открытых нами способах акульего устрашения и воздействия на их обоняние. Однако каждый эксперт напутствовал меня фразой: «Имейте в виду, они – очень непредсказуемые существа. Они понимают, что вы все – непривычная добыча. Но мы слишком мало знаем о том, что захочет сделать акула с пловцом на расстоянии 50 миль от берега. Вы будете на их территории, не представляя, где они и в какой момент решат напасть. А они всегда знают, как достать вас».

Пловец на поверхности создает соблазнительные для акул низкочастотные колебания. Акулы чувствуют эти сигналы за две мили. Что, если рифовая акула голодает уже несколько недель, в месте, где нет ни рифов, ни потенциальной добычи? Движения пловца могут сойти за агонию раненой рыбы или, как сказал один эксперт: «Вы – очень настойчивый и привлекательный звонок к началу обеда». Мы понимали, как высок риск особенно в темную как смоль ночь (а нам надо преодолеть две таких ночи), и впадали в панику. Мы договорились не использовать светодиоды в ночное время, это может привлечь рыбу-наживку. Акулы всегда в предвкушении выслеживают тунец или макрель, к примеру.

В том году на экраны вышел фильм «Челюсти 2», а мы как раз узнали, что поведение акул кардинально отличается от киношного. Они не кружат около жертвы, подготавливая ее к нападению, не выписывают поблизости вежливых восьмерок, обнажив в воде спинные плавники, не выделывают кульбитов. Акулы совершают единственный точный прыжок из глубины прямо на поверхность. Акульи челюсти устроены так, что открывается только нижняя. Ей-то акула и поддевает жертву, кусает из-под воды.

Я понимала, что клетка поставит наш марафон в другую категорию, в которой пловцу помогает поступательная скорость из-за ее движения. Рядом с названием Экспедиции-78 будет несложно увидеть маленькую звездочку и пометку внизу. Несмотря на это, клетку все же построили.

Она была сделана из двух катамаранных поплавков, скрепленных параллельно друг другу тонкой сеткой из проволоки. Длина клетки составляет примерно 20 футов. Сетка образует четыре стены и пол, ниже понтонов, чтобы плавая между ними, меня было не достать. Для скользящей между отверстиями медузы я не была неуязвимой. Но акул такая конструкция настораживает и пугает. Как бы то ни было, ничто не защищает от акул так, как стальная клетка.

Общественность не понимает, почему плавание без клетки для акул имеет для марафонца особенное значение. Люди часто думают, что такой человек бесшабашен, храбр и глуп. Но в мире плавания на открытой воде это означает то, что вы движетесь вперед, в течение долгого времени, не отталкиваясь от стальной клетки. Сама конструкция движется на мизерной скорости около двух миль в час, но из-за ее движения образуются маленькие, беспрерывно циркулирующие водовороты по краям понтонов. Они уходят к задней части клетки, давая ей ощутимый толчок. С клеткой моя обычная скорость увеличивается в два, а то и три раза. В 1997 году австралийская пловчиха Сьюзи Мэрони блестяще проплыла от Кубы до Флориды в клетке. Я немного завидую ее успеху. Я прекрасно осознавала преимущества и безопасность, которые она гарантирует. В 1978-м я тоже хотела так сделать. В тот момент мне показалось очень неблагоразумным совершить заплыв как-то иначе.

Мы понимали, насколько опасен самый широко распространенный и ядовитый вид медузы, встречающийся в этих водах, – португальский военный кораблик. Над поверхностью воды можно разглядеть только эфемерный, наполненный газом фиолетово-синий пузырь. Возможно, кто-то из вас видел прозрачный смятый «мундир» на пляже. Но в глубину уходят десятки хищных и цепких щупалец, которые, ритмично сокращаясь и расслабляясь, захватывают добычу, плавающую на глубине 100 футов. На Карибах и в Атлантике эти потрясающе привлекательные и смертельно опасные кораблики вырастают до нереальных размеров. Их огромные ядовитые жала могут убить ребенка…

Укус жала от самых крупных щупальцев заставит корчиться вас в приступе удушья и накатывающей волнами тошноты. Дайверы и Помощники смогут быть достаточно внимательными, чтобы выследить эту эфемерную штуку, если она окажется близко, и вовремя изменить направление. Но что произойдет ночью? Отрезанные щупальца кораблика продолжают невыносимо жалить в течение следующих 72 часов. Лезвия от мотора или тяжелые морские водоросли могут разорвать это хрупкое, еле заметное, студенистое щупальце, но еще три дня оно будет жалить. Получается, что отследить момент риска почти невозможно.

Мы начали исследовать медуз в 1970 году. На опасных пляжах до сих пор висят таблички с инструкцией помочиться или протереть аммиаком раны от жала медузы. За восемь лет мы не открыли ничего нового, не смогли изменить дилетантскую процедуру. Помощники подумывали о мясном размягчителе, растворенном в воде вокруг меня, чтобы ослабить жала. У доктора были огромные запасы инъекций адреналина, чтобы вовремя открыть дыхательные пути во время аллергической реакции и удушья.

В 70-х мы даже не подозревали о существовании смертельно опасных кубомедуз. Но три десятилетия спустя, после их нападения на меня в океане, мы выяснили, что еще в XIX веке были зафиксированы случаи атак кубомедузы на человека.

Кроме исследования всевозможных способов защиты от медуз, мы проделывали всю утомительную рутинную работу с официальными разрешениями для экспедиции на Кубу. С точки зрения Гаваны наши несколько лодок с электроникой на борту – это по меньшей мере армада, и для захода в кубинскую гавань требуется куча разрешений от чиновников.

Американские санкции тоже работали во всю свою мощь. Нам надлежало получить разрешение от Управления по контролю за иностранными активами казначейства США (OFAC), лицензию от Департамента казначейства, а также лицензию из Министерства торговли.

В течение целого лета только три дня подходят для того, чтобы совершить Экспедицию. Все время ветер не поднимается больше чем на 10 узлов и дует как надо (ни с севера, ни, самое главное, с востока). Мы просто не можем позволить себе пропустить такое ценное погодное окно, в панике ожидая эти лицензии.

В середине мая нам сказали, что в правительстве нашим вопросом займутся в январе. И мы все еще нервно ждали.

Для кубинской стороны разрешения не были проблемой, но сложнее всего было установить с ними контакт. Мы не могли просто позвонить министру спорта. Коммуникация с любым чиновником была настоящим лабиринтом. Мы думали передать сообщение рыбакам, а те через знакомых и друзей могли бы связаться с правительством. Или попросить друзей из Вашингтона пообедать с людьми из кубинского представительства. Учитывая интерес СМИ к нашей Экспедиции, можно с легкостью утверждать, что кубинцы отлично знали, что мы пытаемся связаться с ними и получить разрешения. Но они дали понять, что будут действовать на своих условиях, в собственном ритме.

Неизвестность давила на меня сильнее, чем вся предыдущая тяжелейшая тренировочная работа. Мы решили прерваться на несколько дней: никому не звонить и никого не умолять вспомнить старые связи. Наконец, в конце мая, кубинский министр по вопросам спорта послал телеграмму в Вашингтон о том, что мы были проверены, а в начале июня американское правительство выдало нам лицензию OFAC.

Сбор средств для Экспедиции завершился на десятиминутной встрече. В журнале The New York Times я прочитала статью о генеральном директоре Benihana – Рокки Аоки и узнала, что он очень любил океан. Я позвонила и пригласила его встретиться. Мы раскланялись, а затем г-н Аоки вызвал переводчика, чтобы выслушать мою речь: «Г-н Аоки, этот заплыв от Кубы до Флориды миллионы людей будут считать одним из самых эпичных и знаковых событий в мировой истории». Он прервал меня и спросил, сколько денег потребуется. Я произнесла: «Триста тысяч долларов». Аоки вызвал одного из своих бухгалтеров, а тот пришел с чековой книжкой. Затем было несколько фраз на японском, и я покинула офис г-на Аоки с заветной суммой. С того дня мы с Марджи каждый вечер ужинали в его ресторанах совершенно бесплатно.

В начале июля вся Команда была в полной готовности и ждала нужной погоды. Я была в лучшей форме. Все складывалось отлично.

Глава 9
Гавана

Я стою на пляже Ortegosa, примерно в шести милях на запад от известной всему миру набережной Малекон в Старой Гаване. На календаре 13 августа 1978 года. Я и шесть членов моей Команды с подозрением и опаской вглядываемся в бушующие океанские волны. Остальные участники экспедиции ждут в маленьких быстроходных лодках с противоакульей клеткой.

В течение четырех дней мы оставались на Кубе. Штурману требовалось изучить потоки ветра, течения и дать сигнал к выходу.

Пока те, кто сопровождал меня, наслаждались знакомством с городом, я уединилась в гостиничном номере и ела до отвала (тренировки закончились), приготавливая свой организм к истощению. Кроме того, я готовила себя морально. Я представляла себе все сложности, с которыми мне, возможно, придется столкнуться в воде, и перебирала в уме самые худшие варианты развития событий. Я пыталась мысленно прожить и проплыть все двое суток (день – ночь, день – ночь). Я должна плыть, и я буду плыть, пока не увижу флоридские пальмы. Президент Кастро послал мне телеграмму с пожеланиями удачи.

Закончив изучение Гольфстрима, Штурман был сосредоточен только на ветре и погоде. Мы считали, что нам нужен прогноз минимум на три дня со скоростью ветра меньше 10 узлов. Прогноза о внезапно приходящем и почти по-английски исчезающем летнем шквале было недостаточно. Идеально подходили ветры с юга или с юго-запада. Юго-восточный ветер являлся терпимым при скорости меньше чем в 10 узлов. Северный ветер был недопустим. Западный плох. О восточном ветре не могло быть и речи. Когда Гольфстрим движется на восток, то встречный восточный ветер сталкивается с течением и поднимает неприятные волны. Преобладающие во Флоридском проливе пассаты приходят с востока. Мы терпеливо ждали момента, когда сможем внести изменения на диаграмме. Есть прогнозы потенциального окна, слабых ветров с юго-юго-востока. Поэтому мы сидели в Гаване, веря, что погодное окно случится.

Пока я пряталась ото всех, подготавливая свой организм к предстоящей огромной потере калорий, а вместе с этим и к усталости, моя Команда исследовала Гавану. В это время Штурман находился в постоянном контакте с Национальным центром ураганов в Майами. Еще он собрал все мыслимые и немыслимые данные о погоде от местных жителей. В конце концов Штурман сам несколько раз в день выходил в море, чтобы вживую увидеть, какие здесь ветра и волны. В своих «прогулках» он не мог удаляться от берега больше чем на 12 миль. Ни один участник экспедиции не мог выходить в нейтральные воды, так как после этого нужно было бы снова оформлять документы для посещения Кубы.

И вот, после невыносимо долгих месяцев тренировок, бесконечных исследований, организации Команды, выбивания правительственных разрешений, панического ожидания метеорологического окна, настал наш час. Семеро из нас стояли на пляже. Мы не нервничаем, но немного беспокоимся. Я сажусь с рацией на навигационный катер. «Эй, что здесь происходит?! Мы же не собираемся начинать сейчас? Море бушует. Я смотрю на белые барашки и предчувствую провал! Скоро начнется буря! А это уже другая история. Выходит, напролом пойдем?»

Все слышат вкрадчивый, срывающийся на бормотание голос. Это – прибрежный ветер, типичный для кубинского лета, идущий с востока приблизительно со скоростью от трех до четырех миль в час. Как только мы удалимся от берега, возможно, ветер резко поменяет направление с восточного на юго-восточный или юго-юго-восточный. Звучит обнадеживающе. Штурман уверяет, что проверял прогнозы каждый день. Он просит нас не нервничать, а просто сосредоточиться. Первые несколько миль я должна только немного постараться в нашем противостоянии с ветром. Наш разговор больше напоминает спор.

Весь процесс затормаживается на несколько часов. Мне надо узнать прогноз из Майами. Штурман убеждает меня, что эксперты ураганного центра говорят то же самое. Их прогнозы на сегодняшний день одинаковы.

Раннее утро незаметно превращается в просто утро. А мы продолжаем переливать из пустого в порожнее.

В итоге семеро из нас, стоящих сейчас на пляже, пристально смотрят друг на друга. Мы косимся на воду. Все беспокоятся и сомневаются. Наши плечи опущены, брови насуплены.

К принятию решения нас подгоняет еще один, возможно, важнейший фактор. Все происходит в преддверии дня рождения вождя кубинского народа – Кастро. В лучшем случае нас вежливо выдворят из страны перед началом парадов, празднований и гуляний. Все государственные чиновники будут заняты. У них не найдется времени на разговоры с группой каких-то сумасшедших американцев. Самое большее, они с радостью помогут нам, предоставив полную свободу в выборе способа отъезда с Кубы. Надо начинать!

Кэндис и Марджи смазывают ланолином мою шею, внутреннюю сторону рук, чтобы отсрочить раздражение кожи. Натертости – настоящее испытание для всех вымотанных спортсменов. Бегуны, путешественники и альпинисты упорно добиваются получения подходящих носков и обуви. Они тщательно смазывают верхнюю часть бедер, те места, которые особенно потеют, что усугубляет силу трения. У меня перед глазами стоит картина, как великий боксер Флойд Паттерсон, финишируя на Нью-Йоркском марафоне, снимает свою багрово-красную майку. Она вся в крови, поскольку материал белой вначале майки, пропитавшийся потом и солью, натирал кожу все 26 миль.

Пловцы-марафонцы часто получают кожные ожоги третьей степени. Я видела на плечах, шеях, подбородках спортсменов глубокие кровоточащие раны. Особенно у мужчин: постепенно отрастающая в воде щетина, покрываясь солью, просто раздирает кожу на плечах. В 1978 году моя жировая смазка смылась в первые несколько часов. И двое главных Помощников постоянно свешивались с кормы сопровождающего катера, чтобы снова чуть-чуть смазать израненные места на моем теле. Кожа должна быть сухой, чтобы жир «приклеился» к ней. По правилам меня нельзя поддерживать и хватать даже за запястья, чтобы моя рука висела над поверхностью воды. Мы долго отрабатывали упражнение, когда я должна была беспрерывно работать ногами, высунув из воды верхнюю часть туловища, чтобы кожа обсохла и жир смог закрепиться на ней. В конце каждого плавания вдоль моих плеч и вокруг купальника оставались длинные ожоги и порезы.

В молодости я была нахальной и дерзкой спортсменкой. Но в тот момент, когда я сделала первые несколько шагов в прибое, посмотрела вдаль и увидела большие волны, вся моя бравада исчезла. Последний взгляд на Кэндис, Марджи и Дебору сказал мне больше, чем нужно. В их глазах не было ни огня, ни надежды. Зато там затаился страх. На расстоянии нескольких футов от берега волны высотой в три фута начали делать из меня отбивную.

Через восемь часов волны увеличились на пять футов (высота от самой низкой до самой высокой точки волны). Меня бросало на волнах размером с одноэтажное здание! Ветер, что и требовалось доказать, дул с востока. Это была просто катастрофа, даже нет, нечто гораздо худшее. Это черная метка поражения.

Я вспоминаю о клетке. С самого начала каждый час меня тошнит. Те, кто на борту, подбадривают меня. Я сыплю площадными словечками на каждом гребке. Кэндис и Марджи подзывают меня для откровенного разговора. «Это наша Куба-78. Сейчас мы ненавидим себя за наше безрассудство. Однако мы не можем возвратиться и ждать хорошей погоды. Надо все сделать здесь и сейчас. Ты вообще собираешься сосредоточиться на хороших мыслях и пойти за своей Мечтой? Отдать ей всю себя?» Остальную часть пути я не произнесла ни одного грубого слова.

В двенадцатом часу катер NBC оставляет нас, люди и оборудование с него перемещаются на наши суда. Целый день и ночь мы боремся со стихией, волны швыряют нас из стороны в сторону. Меня информируют о каждой проблеме. В сумерках мы опасаемся атаки медуз. Меня кусают, боль незначительная, но мое тело знобит. Я взвизгиваю при каждом прикосновении щупальцев к моему телу, но продолжаю грести. Все надеются, что после того, как солнце окончательно опустится за горизонт, ветер ослабеет. Это – тяжелая ночь для нас. На восходе я спрашиваю, каковы прогнозы. Мне сообщают: «Ветер восточный, скорость ветра увеличится на несколько узлов в течение дня».

На второй день, рано утром, мою шею обвивают щупальца. Ничего себе! Мне встретился португальский кораблик. Без сомнений. Мой доктор, Брюс Хэнделмен, немедленно делает мне инъекцию адреналина: быстрота его реакции достойна восхищения. Реакция организма такая же обнадеживающая. Каждые несколько минут боль уменьшается на 10 %. Мои мучения продолжаются всего 20 минут. Я действительно страдаю от легкой астмы и тошноты. Но через полчаса после ожога я снова с легкостью рассекаю волны.

Я абсолютно не представляю, как далеко от Кубы мы находимся, и очень стараюсь не думать о том, как мало я проплыла из-за этих тяжелых волн. Я настраиваю себя по-другому: «Мне плевать, сколько времени понадобится, чтобы оказаться на другом берегу. Мы доберемся туда».

Весь второй день борьба продолжается, ночью меня несколько раз жалят. В темноте меня пробирает дрожь. Я потеряла намного больше веса, чем мы ожидали, мой живот корчится в спазмах с каждой новой волной. Из-за этого после каждого куска пищи или глотка жидкости я чувствую себя скверно. Помощники протягивают мне горячий напиток, но даже с ним я не смогу восполнить потерянную энергию. Всю ночь до восхода солнца от провала меня отделяет совсем немного.

Штурман ничего не говорит Помощникам, но он осознает, что мы сбились с курса. С самого начала мы шли точно на северо-запад, мимо Флориды, прямо в Мексиканский залив. Мы не догадывались о том, что неподалеку от побережья Кубы попали в гигантский водоворот, движущийся против часовой стрелки. Нас отнесло на много миль к западу.

Когда мы наконец выбрались из этого течения, мы оказались к северу от Гольфстрима. Подстегиваемая западным ветром, я плыла на север, напрягая последние силы, пока Штурман, на расстоянии 79 миль от Гаваны, не счел для нас невозможным достичь берега. Никому ничего не говоря, он с самого начала боролся с нашим запутанным курсом.

Позже выяснилось, что на самом деле он никогда не выходил на разведку ветров и течений в Гаване.

С первых минут нашей экспедиции дул сильный восточный ветер, и мои силы были истощены. Вместо того чтобы скользить по воде, я ударялась о нескончаемые бушующие волны. Всю нашу Экспедицию Штурман прятал голову в диаграммах и схемах. Не важно, с какой скоростью и в каком направлении дует ветер. Это не сможет спасти пловца от идущего на восток Гольфстрима. Ветер течению не соперник. И какого же черта мы плыли на восток? А потому что никто из нас даже не предполагал, что меня затянуло в водоворот и мы застрянем на волнах на севере течения практически на побережье Кубы!

Мощный поток Гольфстрима – предмет нашего основного беспокойства вначале перестал быть главной причиной того, что наше движение к цели остановилось.

41 час 45 минут. Марджи и Кэндис зовут меня. На этот раз они могут сообщить хорошие новости. Мы на расстоянии 79 миль от Кубы. Но есть еще и плохие… Мы попали в Мексиканский залив. Мы не достигнем суши. Я плачу, и они плачут вместе со мной. Я молю отыскать альтернативу. Флорида по-прежнему остается нашей Мечтой. Но после двухдневного самоистязания, повторяющихся ночных кошмаров, страданий от жгучей боли, вызванной жалами медуз, любая прибрежная полоса становится Землей Надежды. «Как тебе Драй-Тортугас? Этот заплыв посчитают самым длинным за всю историю, заплывом на дальние дистанции, от одного берега к другому. По крайней мере, это возможно». Марджи сообщает, что мы направляемся в Браунсвилл (Техас), который находится за 800 миль от нас. Итак, мы с треском провалились.

Рывками меня поднимают на одну из моторок. Тело болит. Дорога до Ки-Уэста кажется бесконечной. Огромные волны яростно раскачивают нашу лодку почти 18 часов. Перед тем как поставить мне капельницу, в больнице измеряют мой вес. За два дня я потеряла 29 фунтов.

А мой дух сломлен. Экспедиция была утомительной и тяжелой, она забрала все мои силы. Куба-78 реальностью не стала. Тем не менее в каком-то удаленном уголке моего наполовину функционирующего на тот момент мозга возникает мысль о Кубе-79. Я считаю, что у меня есть все, чтобы исполнить задуманное, и я понимаю, что нахожусь в отличной форме. В этот раз нас сбили с толку неправильная навигация и погодные условия. Очень скоро настал 1979 год. Зимой я тренировалась изо всех сил. Кроме того, мы нашли Штурмана, который всю жизнь провел в заливах Флориды и был готов тратить свое время, сидя в лодке в течение моих тренировочных заплывов. Я внесла изменения в график подготовки, добавив еще несколько часов открытого плавания.

Также я отказалась от защитной клетки, потому что ее отметка на навигационном мониторе могла сбить нас с правильного курса.

Причиной отказа от клетки в тот год стала эта звездочка рядом с названием нашей Экспедиции в спортивных журналах. Это был не тот путь, которым я хотела следовать за своей Мечтой. Мы предпочли гидролокаторы, с помощью которых дайверы могли отследить все, что происходит в радиусе 50 футов от меня. Если бы они увидели темный силуэт, они бы мгновенно оказались в воде рядом со мной. Чаще всего нам попадался морской окунь или другая безобидная рыбина. Если же это была акула, дайверы встали бы у нее на пути, защищая меня и тыча поливинилхлоридными трубками в чувствительные акульи носы. В таком случае все тело акулы сводит судорога, и она в ярости уплывает прочь.

Все участники новой экспедиции были готовы. С прошлого раза мы немало поняли и многое изменили. Однако проблемы с местным правительством остались прежними. Первого июня еще ничего не было ясно. Весь процесс отнимал огромное количество сил и энергии, а это очень тяжело. К тому же нет никаких гарантий, что нам пойдут навстречу еще раз, и от подобных мыслей нам становится труднее вдвойне.

В конце июня мы получили просто ужасные новости. Нам отказали в разрешении на въезд в страну. Нам никто не поможет, и альтернативных вариантов у нас нет. Это стало настоящим ударом. Кубинский заплыв, несмотря на рекордное истощение после первой попытки, стоял на первом месте в моем списке дел, которые я хотела бы осуществить в жизни.

Куба для меня не являлась просто очередным спортивным трофеем. Она связана с моими жизненными поисками. Это – символ того, как я хочу жить своей жизнью, веря, что можно коснуться волшебства, если Мечта достойна и если ради нее вы сможете отдать все, что угодно.

Получив отказ, мы тем не менее не можем позволить всем нашим усилиям и всем приобретенным навыкам за время тренировок сойти на нет. Мы долго обдумываем возможные варианты. Понимая, что такой же по сложности отрезок, как Куба – Флорида, у нас не получится, мы рассматриваем маршрут Багамы – Флорида (также около 100 миль). В этом месте Гольфстрим идет на север. Вы движетесь на запад, и не имеет значения, как далеко вас снесет к северу, пока у вас есть силы плыть. Как только вы окажетесь по другую сторону от Гольфстрима, длинное побережье Флориды будет открыто для вас.

20 августа, остров Бимини. Я погружаюсь в воду. Я проплыву от одного берега до другого. Такого никто никогда прежде не делал.

В середине второго дня я и Марджи немного повздорили. Я приняла пищу и продолжала плыть. Спустя несколько минут меня охватила ярость, когда я увидела, как она показывает мне палец. Простите?! Я не уверена, что заслуживаю такого отношения после суток, проведенных в воде. Чтобы наказать ее, проигнорировать, мне остается лишь какое-то время делать вдох, поворачивая голову направо. Выше маячит большая яхта с журналистами и фотографами. Я понимаю, что это неразумно, но мне просто необходимо убедиться… Все те люди тоже показывают мне палец. Я выхожу из себя, выкрикиваю кое-что, за что позже извинюсь, и продолжаю плыть.

Затем я слышу полицейский свисток и замираю на месте. Возможно, это акулы. Не стоит привлекать их внимание и плескаться в воде. Я оглядываюсь. Марджи жестами показывает мне снять шапку. Я освобождаю уши и слышу, как Марджи, все люди на лодках тычут указательным пальцем вверх и скандируют: «Одна миля. Только одна миля. Еще одна миля!» Насколько могу, я поднимаю голову над водной поверхностью и вижу берег. Пальмы. Долгожданный оазис! Аллилуйя!

После 27 часов и 38 минут мы выходим на пляже в Джупитере, Флорида. В тот день мне исполнилось 30 лет. С нами ревущая толпа, журналисты со всего мира, строчащие сообщения о нашем успехе, и я, конечно, горда и счастлива. Проплытый путь, от точки А до точки Б, равен 102,5 мили, при том, что прямое расстояние от Бимини до Майами составляет 60 миль. В этот раз мне удалось поладить с Гольфстримом, и он прибавил мне рекордные мили.

Мы достигли настоящего Командного успеха, произвели фурор и поставили мировой рекорд. Моя карьера завершена, по крайней мере в глазах общественности и чиновников от спорта. Кубинский заплыв, к сожалению, – не для меня. Мне рассказывают, как сложно будет добиться разрешений от Кубы в следующем году. Обычно в 30 лет или около того большинство марафонцев начинают жить обычной жизнью. Пора образумиться и попрощаться с плаванием.

Люди из телешоу Wide World of Sports позвонили мне и сделали выгодное предложение. Настала пора покинуть спортивную арену и войти в мир телевидения.

Я не хочу этого, но моя мечта о Кубинском заплыве постепенно растворяется, превращаясь в ненавязчивое желание, глубоко, возможно на годы, засевшее в подсознании. Тихий шепот внутреннего голоса редко напоминает мне о незавершенном деле.

Тогда я не предполагала, что смогу когда-то все же погасить этот долг перед собой.