Текст книги "Мое сердце – твое, любимый!"

Та продолжала злиться и требовать, но Рамон делал вид, что не замечает негодования жены. Перед отъездом он заехал к Норин, дежурившей в больнице, и попросил ее посидеть с Изадорой, пока его не будет в городе.

– Она бывает невыносимой, – усмехнулся Рамон, – но чтобы ни вытворяла моя жена, не спускай с нее глаз. Обещай, что будешь внимательно следить за ней!

– Обещаю.

– При малейшем ухудшении вызывай врача. Изадора много курит, ее легкие никуда не годятся. Пневмония может оказаться смертельной.

– Я присмотрю за ней, – снова пообещала Норин.

Он пристально и долго глядел на нее, потом вдруг тихо произнес:

– Ты совсем не похожа на Изадору.

Лицо Норин в тот же момент утратило спокойное выражение.

– Спасибо, что напомнил. Как ты еще оскорбишь меня перед отъездом?

Рамон не ожидал такой реакции.

– Это не оскорбление.

– Конечно, нет. – И она приступила к работе. – Я ведь знаю, что ты меня не выносишь. Но веришь ты или нет, Рамон, я люблю свою кузину. И позабочусь о ней.

– Ты отличная медсестра.

– Не подлизывайся. – За прошедшие годы она привыкла к такому стилю общения. – Я же сказала, что посижу с ней.

Вдруг он схватил ее за руку и резко развернул к себе лицом.

– Чтобы получить свое, я не пользуюсь лестью. Особенно с тобой.

– Ладно, – согласилась Норин, безуспешно пытаясь высвободиться.

– И объясни Изадоре, почему ей нельзя лететь на самолете. А то меня она не слушает.

– Хорошо, но ты должен радоваться: ведь твоя жена стремится быть всюду с тобой.

Пальцы Рамона сжались еще сильнее.

– На конференции будет ее любовник, – произнес он с ледяной усмешкой, – поэтому она так туда и рвется. – (Лицо Норин исказилось от ужаса.) – Ты что, не знала? – мягко продолжил он. – Я не могу удовлетворить ее… неважно, что и как я делаю. Ей мало одного мужчины за ночь, а я совершенно вымотан, когда возвращаюсь домой из больницы.

– Пожалуйста, – голос Норин от смущения звучал еле слышно, – ты не должен мне это рассказывать!..

– А кому? У меня нет ни братьев, ни сестер, ни близких друзей… Родители умерли… Никого…

Он отпустил ее руку и быстрым шагом направился прочь. А девушка, бледная, дрожащая от страха, смотрела ему вслед.

Вечером, когда Норин приехала к Изадоре, она застала кузину на балконе в шелковой ночной рубашке под холодным февральским дождем.

– Она так и сидит тут целую вечность, – причитала горничная. – Выбежала сюда после отъезда мужа…

Норин с помощью горничной втащила Изадору в комнату. Они переодели ее, и горничная ушла домой.

Изадора вся дрожала и дышала очень странно. Температура достигла критической отметки. Необходимо срочно вызвать «скорую», решила Норин, но на линии были неполадки, и она побежала к соседям. Сердце ее бешено колотилось, ей не давала покоя мысль: «Что, если Изадора умрет?..»

Сделав над собой усилие, она попыталась взять себя в руки, добралась до лестницы. Ощутила холодный металл перил под рукой – и вдруг острая боль пронзила сердце… Норин почувствовала, что погружается в кромешную темноту…

Открыла глаза она уже в больнице. Попробовала объяснить расплывающемуся перед глазами незнакомцу в белом халате, что должна вернуться к сестре. Но тот не стал слушать и сделал ей укол.

Из больницы Норин удалось выбраться на следующий день, и она сразу же отправилась к Иза-доре. Но было уже поздно: выйдя из лифта, девушка увидела, как ее кузину выносят из квартиры. Горничная сквозь рыдания пробормотала, что, когда она пришла утром, то обнаружила уже остывшее тело хозяйки, а Рамон, не подбирая слов, высказал Норин все, что думает о ней и о жизни вообще.

– Пожалуйста, послушай меня, – умоляла она, захлебываясь слезами. – Я не виновата! Дай мне объяснить!..

– Убирайся из моего дома! – кричал ей Рамон. – Я никогда не прощу тебе этого, Норин! Я не прощу тебя до самой своей смерти! Ты убила ее!

И девушка, ослабевшая и перепуганная, медленно сползла по стене.

Позже, на похоронах, Норин пыталась поговорить с тетей, но та ударила ее, а дядя сделал вид, что не замечает. Рамон настоял на том, чтобы она никогда больше не появлялась в доме Кенсингтонов.

И так было до последнего времени, пока тетя неожиданно не пригласила ее на чашечку кофе за несколько дней до дядиного дня рождения.

Такое отношение родственников лишь усилило в Норин чувство вины. Постепенно она поняла, что, раз не в ее силах что-либо исправить и найти оправдания, выход только один – покорно согласиться с обвинениями. Единственной отдушиной для нее оставалась работа.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Утро выдалось трудным, и к полудню Рамон чувствовал себя совершенно вымотанным. Его работа напоминала конвейер: только закончилась одна операция, а уже пора приступать к следующей. По графику сегодня у него выходной, но у врачей графики – вещь крайне непостоянная, и вот пришлось выйти на замену заболевшему гриппом коллеге.

Хорошо хоть в перерыв удается выкроить несколько минут, чтобы перекусить в кафетерии.

Рамон шел с подносом по заполненному залу и искал свободный столик, но такового не оказалось. Словно вся больница отправилась обедать! Единственное незанятое место, похоже, было за столиком Норин. Он в задумчивости посмотрел на нее поверх салата.

Девушка, почувствовав его взгляд, залилась краской. Она знала все наперед – он еще немного побродит по залу, затем пристроится на полу, посидит с подносом пару минут, а потом плюхнется к ней за столик. Если бы она только могла взять себя в руки, если бы ей было все равно, что он думает о ней!..

Она чуть не уронила вилку, когда, не произнеся ни слова, Рамон поставил поднос напротив нее, выдвинул стул и сел.

Он заметил ее удивление, но, не подав вида, развернул салфетку на коленях, снял с салата пластиковую крышечку и взял вилку.

– Конечно, на пол сесть ты не мог, – сказала она сухо.

Его карие глаза скользнули по ее лицу, а потом Рамон невозмутимо переключил внимание на тунца.

– Я думал, ты обедаешь в полпервого, – бросил он.

– Обычно да. Но и ты ведь не должен был здесь сегодня оперировать.

Карие глаза сверкнули хитрым огоньком.

– Так ты меня избегаешь?

– Конечно, избегаю, – призналась Норин. – Ты сам хотел этого. – Она опустила взгляд в чашку с кофе.

Рамон оценивающе оглядел свою собеседницу. Она поймала его взгляд и покраснела.

– Я чувствую себя мухой на иголке. Может, перестанешь пялиться? Понимаю, ты считаешь меня кем-то вроде маньяка-убийцы, но не стоит оповещать об этом окружающих.

Он ухмыльнулся.

– Я не произнес ни слова.

– Нет, – согласилась она с хриплой усмешкой, – но тебе достаточно только взглянуть… Твои глаза сказали все за тебя.

– И что же они тебе сказали?

– Что ты винишь меня в смерти Изадоры, – ответила она тихо, – что ты ненавидишь меня, что каждое утро просыпаешься с мечтой, чтобы вместо нее в том гробу оказалась я. – (Он, крепко сцепив зубы, молчал.) – Ты можешь не поверить, – продолжала Норин, – но иногда и я мечтаю о том же. Никому из вас не приходит в голову, что я тоже ее любила. Я выросла вместе с Изадорой. Временами она была жестокой, но могла быть и доброй, если хотела. Мне так ее не хватает.

Рамон процедил сквозь зубы:

– Но ты нашла странный способ доказать свою любовь – бросила ее умирать.

Норин закрыла глаза: снова закружилась голова, снова стало трудно дышать. Однако несколько секунд спустя она подняла голову – бледная, но спокойная.

– Мне пора идти. – И медленно, точно рассчитывая каждое движение, поднялась, держась за спинку стула.

– Ты спишь? – вдруг спросил он.

– Хочешь узнать, дает ли моя совесть мне уснуть? – бросила она, холодно улыбаясь. – Нет, если тебе интересно, не дает. Я бы спасла Изадору, если бы смогла.

Она выглядела болезненно-бледной, будто недоедала или не высыпалась.

– Ты никогда не рассказывала, что же в самом деле произошло.

– Я пыталась, – напомнила она, – но никто не хотел услышать правду.

– Может, я хочу сейчас.

– Слишком поздно. – Она взяла поднос. – Ты опоздал на два года. Я бы с радостью рассказала тогда, но теперь… зачем? Какая разница? – Ее взгляд был совершенно пустым.

Норин повернулась и понесла поднос на мойку. Затем, не оглянувшись, вышла из зала и направилась к лифтам.

Рамон проводил девушку взглядом, полным горечи и сожаления. Похоже, он никогда не перестанет ее обижать. А когда-то, помнится, ему было стыдно, что Норин обижают все Кенсингтоны – ее даже не позвали участвовать в свадьбе. Изадора всякий раз демонстративно делала вид, будто кузины вообще не существует. Похоже, она ревновала?

Изадора была красавицей, душой общества, грациозной и элегантной, но, в отличие от Норин, пустой внутри. Рамон закрыл глаза, и холодок пробежал по его спине при воспоминании о той жуткой ссоре перед его отъездом в Париж. Чего они только не наговорили тогда друг другу!

Он винил Норин во всем, а во многом виноват, в сущности, лишь он один.

Шум в кафетерии вернул Рамона к реальности: он взглянул на часы и понял, что опаздывает. Пора вернуться к работе.

Когда закончилась смена, Норин отправилась домой. Вероятно, от усталости к вечеру ей стало хуже: она задыхалась, голова кружилась, сердце билось неровно. Войдя в квартиру, девушка сразу упала на кровать и заснула.

К утру ей стало полегче, пульс пришел в норму. Позади у нее было множество анализов и обследований. Врачи сходились в одном: необходима операция на сердце. Именно поэтому ей так важно продолжать работать. Место в больнице обеспечивает медицинскую страховку, и она не может позволить себе рисковать. Операция на сердце стоит недешево.

Выпив немного апельсинового сока, Норин в очередной раз вернулась в свой кошмар: болезнь Изадоры, необходимость спасти ее, позвать на помощь…

Рамон теперь захотел выяснить, что же случилось в ту ночь, однако ему не повезло: она больше не собирается возвращаться к этой теме. В его жизни для нее места нет, да и она не стремится обрести его, хватит, и так дорого заплатила за свои чувства. Намного спокойнее быть одной.

Норин отправилась на работу, и смена прошла без особых трудностей, если не считать проблем с дыханием, которые начали беспокоить ее не на шутку.

Вечером она посетила своего лечащего врача. Этот высокий светловолосый парень с доброй открытой улыбкой всегда относился к ней очень заботливо.

– Ты же медсестра, – напомнил он, – разве не чувствуешь, что с сердцем у тебя неполадки?

– Может, это от усталости, от перегрузок на работе?

– Да тебе необходима операция. Я не запугиваю, но ты же понимаешь, что, если долго откладывать, в один прекрасный день тебя не успеют и до больницы довезти.

Она это отлично пронимала. «Я умираю от безответной любви, – мысленно усмехнулась Норин, – мое сердце разбито в прямом и в переносном смысле…»

– Нельзя относиться к этому так легкомысленно, – продолжал отчитывать ее доктор. – Я хочу поговорить с кардиохирургом Майерсом и записать тебя на операцию. Кстати, твоя покойная кузина ведь была замужем за Рамоном Кортеро, – вдруг пришло ему в голову, – он же лучший специалист в этой области. Может, он тебя прооперирует?

– Рамон Кортеро ничего не знает о моей болезни, и я не хочу, чтобы узнал, – ответила она сухо.

– Почему?

– Он меня ненавидит. Вдруг ляпнет что-нибудь о моем состоянии, и я лишусь работы, а этого я позволить не могу. Я молюсь на мою медицинскую страховку и даже не могу намекнуть в больнице, что у меня со здоровьем такие серьезные проблемы.

– Нет, тебя не уволят…

– Могут, – бросила Норин, – и я это пойму. Медсестра в интенсивной терапии должна быть сильной и крепкой. Так что я предельно трезво оцениваю свои возможности. Даже попросила, чтобы мне выделили помощницу… на всякий случай, – она вяло улыбнулась. – Конечно, причину я никому не объяснила. Доктор покачал головой.

– Ты играешь с огнем. Ведь можешь умереть. Кстати, ты так и не рассказала Кортеро, почему тебя тогда не было с его женой?

– Он не хотел слушать, – со вздохом ответила Норин, – а теперь уже неважно. – Она поправила выбившийся из пучка светлый локон: – Мне так легче. Пусть лучше и дальше меня ненавидит. Все мои родственники меня просто терпеть не могут. Вот так-то. – Норин поежилась: – Если я умру на операционном столе, никто не пожалеет. Никто.

Она поблагодарила доктора за прием и вышла, складывая рецепты.

– У тебя сегодня не очень хороший цвет лица, – вместо приветствия произнес Брэд Дональдсон, когда Норин вошла на следующий день в ординаторскую. Брэд уже четыре года работал санитаром. В больницу они с Норин пришли вместе и сразу же подружились. Брэд сходил с ума по одной из врачих, молоденькой красавице из травматологии, однако та его совсем не замечала. Поэтому в лице Норин молодой человек нашел товарища по несчастью, как и он, страдающего от неразделенной любви, хотя она его в свои секреты не посвящала.

– Знаю, – девушка набрала полные легкие воздуха. – Все будет в порядке. Мне прописали лекарства для стабилизации сердечной деятельности.

– Что-то серьезное?

– Да нет, ничего… Я справлюсь. И они приступили к работе.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Состояние Норин постепенно ухудшалось. Сильная нагрузка на работе не прошла бесследно – и девушка оказалась прикованной к постели. Она не могла не только приехать в больницу, но даже голову с трудом поднимала с подушки. Оставшись дома и списав свое недомогание на эпидемию гриппа, Норин пообещала администрации через пару дней выйти на работу. Эти два дня плюс выходной – она поставит себя на ноги, если причина болезни – переутомление, а не ухудшение работы сердца!

Вечером Брэд пришел проведать ее. С собой он прихватил суп и сандвичи из кафетерия. Она была так слаба, что еле дошла до двери, и совсем не могла дышать, когда с помощью Брэда вернулась в постель.

– Это никуда не годится, – произнес он хмуро, – ты убьешь себя, если не перестанешь упрямиться и не согласишься на операцию.

– Мне нужны… еще три… недели… чтобы накопить… деньги, – пояснила она, бледная от напряжения и недостатка кислорода. – Тогда я смогу… платить за квартиру… пока буду выздоравливать…

– Вот упрямая! Неужто твои родственники не понимают, в каком ты состоянии?

– Они меня не видят. Да у меня и остались только дядя с тетей…

– Но они же вырастили тебя, разве им все равно?

– Думаю, после смерти Изадоры – да, – ответила Норин с печалью в голосе.

– Бедняжка, – Брэд ободряюще похлопал ее по плечу. – Может, ты поешь? Я принес тебе суп.

– Спасибо, – поблагодарила она, – я обязательно поужинаю, только чуть-чуть попозже. Сейчас не в состоянии.

– Давай я вызову врача. Она покачала головой:

– Не надо. К утру мне станет лучше, я уверена. А потом я посижу дома еще два дня, и за это время…

– Тогда хотя бы лежи, – попросил Брэд, – не вставай, хорошо?

– Обещаю.

Он побыл у нее еще немного и уехал обратно в больницу. После ухода своего единственного друга Норин чувствовала себя еще более одинокой и несчастной, чем когда-либо.

Суп есть она не стала и сразу же легла спать.

Хотя утром ее состояние действительно улучшилось, девушка была вынуждена признать, что на поправку она не идет и время отсчитывает минуты не в ее пользу.

Дождь лил как из ведра, когда Норин вышла на улицу, чтобы ехать на работу. Закрывая дверь, она услышала жалобное мяуканье. Оглянулась – и увидела на лестнице, в углу, худого взъерошенного котенка, дрожащего от холода.

– Ой ты маленький! – Девушка опустилась рядом с ним на колени.

Котенок замурлыкал и, выгнув спинку, стал тереться об ее ноги. Норин улыбнулась и подмигнула ему – владелец дома не разрешает заводить животных, но один крошечный котенок…

Она спрятала его под пальто и направилась обратно к себе в квартиру. Задыхаясь от подъема по лестнице, девушка открыла входную дверь, прошла на кухню и, посадив нового знакомого на пол, угостила его молоком и кусочком мяса. В крайнем случае найду себе другую квартиру, решила Норин, не мерзнуть же малышу под дождем. Да и мне не будет так одиноко.

С этими мыслями она села в машину и повернула ключ зажигания. Машина не заводилась. Норин посидела немного внутри, потом, собравшись с силами, отправилась на автобусную остановку.

Рабочий день тянулся нескончаемо долго. К тому же из-за болезни двух сестер их отделения Норин пришлось остаться на вторую смену.

– Это безумие, – пробурчал Брэд, увидев, как она прислонилась спиной к стене ординаторской, с трудом переводя дыхание. – Ты же просто свалишься в коридоре.

– Мне надо работать, – ответила Норин, прикрыв глаза. – Больше вызвать некого, к тому же, как тебе известно, я два дня просидела дома.

Брэд внимательно разглядывал ее бледное лицо.

– Ты выглядишь еще хуже, чем дома.

– Спасибо за комплимент.

– И что мне с тобой делать? – усмехнулся он.

– Ты разве что-то должен? – протянула она в ответ.

– Я хотел спросить… – раздался рядом низкий голос, и они оба обернулись.

В дверном проеме с лечебным листком в руке стоял Рамон Кортеро.

– Кто-нибудь здесь работает? Я хочу знать, почему мой пациент не получил в семнадцать ноль-ноль прописанное лекарство. – Он протянул лист Норин, которая смотрела на него, пытаясь сосредоточиться, – ее усталый мозг отказывался работать.

– Какой пациент?

– Мистер Хэйс, – ответил Рамон с издевкой, – сейчас уже восемь часов.

– Я не успела, – ответила она. – Извини. Сейчас отнесу.

– Теперь мне придется проверить листы всех моих пациентов, – продолжал он зло. – Хочу убедиться, что не произошло других… ошибок.

Норин быстро исправила свою оплошность. Рамон, как ни пытался, иных нарушений не обнаружил.

– Я не упомяну об этом случае, – сказал он, когда закончил проверку. – Но еще один такой промах – и я пойду к администратору. Мне не хочется рисковать своими пациентами из-за некомпетентности медсестер…

– Я компетентна! – возмутилась Норин.

– Заигрывай с Дональдсоном в свободное время, – прервал он резко.

– Я не…

Не собираясь слушать ее оправдания, Рамон развернулся и не спеша направился к выходу из отделения.

Норин проглотила слезы. Похоже, с каждым днем он ненавидит ее больше и больше, и ничто уже не изменит ситуации.

Не прошло и получаса после ухода Норин, как в отделение вернулся Рамон – последний раз за день взглянуть на своего пациента. Он осмотрел его и пришел к выводу, что, несмотря на запоздалый прием лекарства, состояние больного улучшается. В глубине души Рамон не мог простить себе, что набросился на Норин.

В коридоре он встретил Брэда.

– Почему Норин опоздала с лекарством? – строго спросил он у него.

– Потому, что она проболела два дня, а сегодня вообще работала две смены. Медсестер ведь не хватает, – сухо объяснил тот.

– Понятно, – бросил Рамон.

– Вам бы стоило приглядеть за Норин, – произнес Брэд тихо.

– О чем вы?

Дональдсону так хотелось рассказать доктору Кортеро о болезни Норин, но он сдержался – нужно хранить чужие секреты.

– Это меня не касается, – пробормотал санитар и ушел.

Рамон, заполнив истории болезней, тоже отправился домой. Однако уже в гараже он понял, что не сможет заснуть, если не извинится перед Норин. Выход был один – развернуть машину и поехать к ней.

Норин удивилась, когда он позвонил ей снизу, и торопливо открыла дверь.

Поднявшись по лестнице – в доме не было лифта, – Рамон застал ее на пороге.

– Что ты хочешь? – Норин стояла босиком, в халате.

– Дональдсон сказал, что ты работала две смены, – ответил он кратко. – Я не знал.

– А какая разница? Делать негативные выводы обо мне – твой любимый вид развлечения.

Рамон нахмурился.

– Ладно, я не осуждаю тебя за… – Он замолчал, услышав странный звук из квартиры. – Что это?

Она поджала губы, посмотрела по сторонам и шагнула назад.

– Входи.

В следующее мгновение Рамон оказался в комнате, напоминавшей одновременно столовую и гостиную. Норин захлопнула входную дверь, и в ту же секунду из кухни с жалобным мяуканьем выкатился пушистый комочек. Норин опустилась на колени и, взяв котенка на руки, прижала его к груди.

– Мне нельзя держать животных, – пояснила она. – Но бросить такую кроху под дождем оказалось не в моих силах…

Рамон не мог отвести глаз от маленького котенка у нее на руках. Доброе сердце: окружающие всегда взваливали на Норин свои проблемы, и она всем помогала, обо всех заботилась. У него не укладывалось в голове: как же она оставила умирать сестру, которую так любила? Это противоречие столь явно бросалось в глаза, что Рамон, пожалуй, впервые задумался: почему он с такой легкостью обвинил ее в смерти Изадоры?

– Что тебе нужно? – нетерпеливо спросила Норин. – Я очень устала и хочу лечь.

Рамон взглянул на нее – словно бы другими глазами: бледное лицо с нездоровым румянцем, быстрое, прерывистое дыхание… С ней явно что-то не в порядке.

– Ты была у врача?

– Пойми, я очень устала, – произнесла она, делая шаг назад. – Может, ты наконец уйдешь и дашь мне выспаться?

Но Рамон не сдвинулся с места. Было совершенно очевидно: с Норин что-то происходит, и она это скрывает. Он еще раз внимательно посмотрел на нее, такую худенькую, с темными кругами под глазами.

– Ты больна, – сказал он мягко, будто только что совершил открытие.

– Я устала, – повторила Норин. – Завтра все будет в порядке. И мне не нужен врач, чтобы сказать то же самое. Пожалуйста, уходи, – нетерпеливо произнесла она.

Но Рамон не хотел уходить.

– Хотя бы пройди осмотр, – попросил он.

– С радостью, только не сегодня. Может, теперь я могу лечь?

Он откашлялся и повернулся к двери.

– Если завтра тебе не станет лучше, останься дома.

– Не надо мне указывать, – спокойно произнесла Норин. – Я всегда все делала и буду делать так, как хочу.

Рамон оглянулся через плечо. Сколько он знал кузину жены, она выглядела серой мышкой, но ничто не могло скрыть ее силу духа, независимость, ум. Изадора умело льстила его самолюбию, подчеркивала его силу, разжигала огонь страстей, пока не покорила его. Чтобы добиться своего, она обиженно поджимала губы, давила на жалость. И она никогда бы не взяла на руки промокшего котенка… Эти мысли испугали его. Как он может думать такое о единственной женщине, которую любил?

– Спокойной ночи. – Он вышел на лестничную площадку и замер на секунду. – Не забудь запереть.

Норин с грохотом захлопнула дверь и щелкнула замком. Прислонившись к стене, она с трудом ловила ртом воздух, колени у нее подгибались. Зачем он приходил? Она не могла найти ответа.

По дороге домой Рамон размышлял о Норин. Как она живет? На какие средства? Обращается ли за помощью к родственникам? Или те просто вышвырнули ее после смерти дочери?

Эти вопросы не давали ему покоя, и при первой же возможности, на званом обеде, он спросил у Мэри о жизни Норин.

– Она сама зарабатывает, – возмутилась теща. – Кроме того, мы ничего Норин не должны. Она в ответе за смерть Изадоры. Какое тебе может быть дело до того, как она живет?!

– У нее котенок в квартире. Мэри замахала руками.

– Вечно она притаскивает кого-нибудь в дом! Я даже не могу сосчитать, сколько денег мы выкинули на ветеринаров.

– Моя племянница всегда была слишком мягкой, – согласился Хол. – Вероятно, унаследовала это от отца. Мой брат тоже был слишком мягким. Карие глаза Рамона превратились в щелочки.

– Тогда почему такая добросердечная женщина намеренно оставила больную кузину умирать? – (Хол и Мэри при этих словах поджали губы и во все глаза смотрели на бывшего зятя.) – Вы ведь не задумывались об этом, да? – тихо продолжал Рамон. – А теперь задайте себе еще один вопрос: разве может Норин, дипломированная медсестра, быть столь безразличной к человеческой жизни?

Оба продолжали молча смотреть на него. Теперь, два года спустя, они уже могли отвлечься от своих чувств и подумать. Смерть Изадоры оказалась для них таким ударом, что раньше им не хотелось ничего анализировать, искать причины.

– Вы видели ее? – продолжал задавать вопросы Рамон.

– Норин заходила на кофе перед днем рождения Хола, – сказала Мэри. – Пошли слухи… А что?

– Думаю, она больна, – пояснил Рамон. – У нее плохой цвет лица, и чуть что – начинает задыхаться. Норин посещает семейного врача?

– Она так давно ушла из дома, что мы не суемся в ее жизнь, – заметила Мэри.

– А раньше?

Оба как-то смутились.

– Ну, она была всегда здорова, мы особо не беспокоились. – Теща будто выстраивала защиту из слов.

И Рамон оставил их в покое, решив самостоятельно найти объяснение поведению Норин и разгадать ее тайну.

Силой заставить девушку явиться на осмотр он не мог, зато мог понаблюдать за нею. И Рамон стал все больше времени проводить в больнице. Норин даже как-то сказала ему, что его близость заставляет ее сердце биться быстрее, но он не воспринял ее слова всерьез, хотя они были похожи на правду. Иначе почему она заливалась краской всякий раз, когда он поднимал на нее взгляд? Он смотрел ей в глаза и видел, что она нуждается в его защите. Подобных чувств у него не было даже к Изадоре: свою жену он любил жадно, собственнически, но она оказалась совсем не той женщиной, с которой он познакомился на балу. Сразу же после свадьбы начались их бесконечные ссоры из-за ее «выходов в свет» – многочисленных вечеринок и приемов, от которых Изадора не желала отказаться. Она и слышать не хотела о ребенке – не хотела забот, ответственности.

– Что ты так на меня уставился? – пробормотала однажды Норин, переводя взгляд на записи в лечебном листе. – Я все лекарства дала вовремя.

– Не в этом дело, – произнес он медленно. Его глаза скользнули по ее фигуре.

– Ты хочешь еще что-то просмотреть? – спросила она тихо.

Он стоял с серьезным видом, руки в карманах халата, и не сводил с нее глаз.

– Я хочу, чтобы ты сходила к врачу и прошла полное обследование. – Он заметил ее испуганный взгляд. – Ты больна и не обращаешь на это внимания. Так не может продолжаться бесконечно.

Сбитая с толку интересом к состоянию ее здоровья, Норин пыталась взять себя в руки и успокоиться.

– Я… я была на осмотре, – прошептала она.

– И? – не унимался он.

– Доктор сказал, что мне нужно потреблять железосодержащие пилюли, – пришлось ей солгать.

Рамон нахмурился.

– Это не объяснение. – Он коснулся рукой ее шеи, где с бешеной скоростью пульсировала жилка.

От этого прикосновения Норин отпрянула в сторону.

– Доктор Кортеро, – вскрикнула она, – я не обязана обсуждать с вами состояние моего здоровья! Вы не мой лечащий врач!

– Нет, но я здесь работаю, – ответил он кратко. – И я приказываю вам пройти еще один осмотр и предупреждаю: я хочу увидеть копию медицинского заключения. Вы не только подвергаете опасности пациентов, но и рискуете своей жизнью.

Норин была готова провалиться на месте – Рамон подмечает все детали, но беспокоится не за нее, а боится, как бы чего не случилось с пациентами. А ей-то вдруг показалось, что он может чувствовать к ней хотя бы каплю того внимания и заботы, которые испытывал к своей драгоценной супруге.

Она опустила голову, разглядывая носки своих туфель.

– Ладно. Твоя взяла, – произнесла Норин хмуро, устав бороться с неизбежным.

– Это не спор.

– Неужто? – Ее голос дрожал от боли и обиды. – Я свяжусь с моим врачом.

– Рад, что ты образумилась.

– Не волнуйся, – она подняла на него взгляд. – Не буду рисковать пациентами.

Он стиснул зубы.

– Не в этом дело…

– Извини, – сухо прервала Норин, – мне еще многое нужно успеть перед уходом домой.

И, не оглянувшись, она пошла в ординаторскую. Рамон в замешательстве смотрел ей вслед, никогда еще он не был так растерян.

Вернувшись домой, Норин позвонила своему хирургу и договорилась об операции на следующей неделе.