Текст книги "Пока течет река"

Чудо

Прежде чем Марго погрузила одежду незнакомца в бадью с водой, Джонатан обшарил его карманы. Результат был следующим:

Один размокший пухлый кошелек с изрядной суммой, которой должно было хватить для покрытия любых возможных расходов, и еще осталось бы на угощение всей честной компании после того, как незнакомец придет в себя.

Один мокрый носовой платок.

Одна курительная трубка, в хорошем состоянии, и жестянка с табаком. Открыв плотно прилегающую крышку, они обнаружили, что содержимое не промокло. «Ну хоть что-то его порадует», – рассудили они.

Одно большое кольцо с подвешенными к нему разными хитроумными инструментами, что поставило их в тупик. «Может, он часовщик? – гадали собравшиеся. – Замочный мастер? Или взломщик?» Подсказкой стал следующий предмет.

Одна фотографическая пластинка. Тут они вспомнили темные пятна на его пальцах и слова Риты о том, что он может быть фотографом. Теперь это предположение показалось им более основательным. Инструменты могли быть как-то связаны с этой профессией.

Джо взял снимок из руки сына и осторожно протер его шерстяным рукавом, удаляя капли воды.

На фото был изображен угол какого-то поля, развесистый ясень – и, собственно, все.

– Видал я картинки и получше, – заметил кто-то.

– Тут не хватает церковного шпиля или домика с соломенной крышей, – добавил другой.

– Непохоже, чтобы он снимал что-то конкретное, – произнес третий, озадаченно скребя пятерней затылок.

– Да это же исток Темзы на Трусбери-Миде, – сказал Джо. Только он из всей компании опознал это место.

Остальные не нашли что сказать, а потому просто пожали плечами. Снимок был помещен на теплую каминную полку, и тогда настал черед последнего предмета из карманов незнакомца.

Жестяная коробка с пачкой визитных карточек. Кто-то взял самую верхнюю и протянул ее Оуэну, который считался лучшим чтецом из них всех. Оуэн поднес поближе свечу и прочел вслух:

Генри Донт из Оксфорда

Портреты, пейзажи, городские и сельские виды

Также: почтовые открытки, путеводители, рамки для фотографий

Лучшие виды Темзы

– Рита была права! – вскричали они. – Она говорила, что он фотограф, и вот доказательство.

Оуэн зачитал адрес на Хай-стрит в Оксфорде.

– С кем можно будет завтра переслать это в Оксфорд? – спросила Марго. – Кто-нибудь знает?

– Муж моей сестры баржами возит туда сыр, – сказал гравийщик. – Могу сходить к ним и узнать, когда у него рейс.

– Баржа будет плестись аж два дня.

– Нельзя, чтобы его родные два дня не имели о нем вестей.

– А он точно отправится завтра, этот твой родственник? Если так, он не успеет вернуться домой к Рождеству.

– Значит, остается поезд.

Эту задачу возложили на Мартинса. Завтра у него был выходной на ферме, а его сестра жила в пяти минутах ходьбы от станции в Лечлейде. Было решено, что он переночует в доме сестры, чтобы утром успеть на первый поезд. Марго дала ему денег на билет; он несколько раз вслух повторил оксфордский адрес, чтобы лучше его запомнить, и удалился с шиллингом в кармане и новехонькой историей, уже вертевшейся на кончике языка. У него впереди была шестимильная прогулка по берегу реки, во время которой он сможет эту историю отрепетировать и довести до совершенства, чтобы затем поведать сестре.

Остальные бражники не спешили расходиться по домам. Обычные рассказы в этот вечер более не звучали – кому нужны выдуманные истории, когда на ваших глазах разворачивается самая настоящая? – так что они молча наполнили свои кружки и стаканы, набили трубки и поудобнее уселись на стульях. Джо убрал бритвенные принадлежности и вернулся на свое место, откуда время от времени доносилось его негромкое покашливание. Джонатан, сидевший на табурете у окна, приглядывал за дровами в очаге и за нагаром на свечах. Марго старым вальком утрамбовала мокрую одежду в бадье и хорошенько ее раскрутила, а затем вернула на плиту кастрюлю, наполненную пивом с пряностями. Аромат муската и гвоздики смешался с запахами табака и горящих поленьев, перебивая промозглый речной дух.

Бражники вновь заговорили, пытаясь подобрать слова для превращения событий этого вечера в полноценную историю.

– При виде его в дверях я был поражен. Нет, потрясен. Это слово больше подходит. Потрясен.

– А я прям остолбенел.

– И я тоже. Я был потрясен и потом остолбенел. А как вы?

Они были коллекционерами слов примерно так же, как многие гравийщики коллекционируют найденные в карьере ископаемые останки. Они все время держали ухо востро, охочие до всего редкого, необычного, уникального.

– А вот я назвал бы себя «ошарашенным».

Для пробы они взвесили это слово на своих языках. Совсем неплохо. Их коллега был удостоен одобрительных кивков.

Он был новичком для «Лебедя» и для здешних рассказов, пока еще только осваиваясь.

– А как насчет «огорошенного»? Могу я так выразиться?

– Почему бы нет? – подбодрили его. – Будь «огорошенным», если тебе так нравится.

В трактир вернулся лодочный мастер Безант. Лодки тоже могут рассказывать истории, и он ходил узнать, что скажет ему эта. Все собравшиеся ждали его слов с нетерпением.

– Я ее отыскал, – сообщил он. – Разбит борт по всей длине. Столкнулась с чем-то ужасным и дала течь. Она была наполовину затоплена. Я выволок ее на берег и перевернул, но ремонтировать уже нет смысла. С этой лодкой все кончено.

– Что, по-твоему, могло приключиться? Лодка врезалась в пристань?

Он покачал головой с уверенным видом:

– Нет, скорее что-то свалилось на лодку. Или ударило сверху. – Он поднял руку над головой и с силой ударил ею по ладони другой руки, иллюстрируя происшедшее. – Это не причал – тогда борт был бы вмят снаружи.

Теперь вся компания начала перебирать вероятные места этого крушения вниз и вверх по реке – фарлонг за фарлонгом[3]3
  Фарлонг – одна восьмая часть английской мили, равная 220 ярдам, или 201,17 м.


[Закрыть], мост за мостом, – сопоставляя их с повреждениями, которые получили лодка и человек в ней. Все они были речниками в той или иной степени – если и не по профессии, то по привычке жить на берегу реки, – и у каждого нашлось что сказать по этому поводу. В своем воображении они разбивали маленькую лодку о каждый мол и каждый причал, каждый мост и каждое мельничное колесо выше и ниже по течению, но ни одна версия не выглядела убедительной. Наконец дошла очередь до Чертовой плотины.

Эта плотина имела несколько быков из плотно подогнанных друг к другу ясеневых свай, которые были установлены поперек реки через равные промежутки, в свою очередь перекрытые деревянными щитами, толстыми, как стены дома. Щиты можно было опускать и поднимать, то преграждая путь воде, то позволяя ей течь между быками. Обычно лодки огибали плотину по специально устроенному волоку. Рядом на берегу находился трактир, в котором почти всегда можно было найти помощников, которые за порцию выпивки соглашались подсобить с транспортировкой лодки по суше. Но изредка – когда щиты были подняты, а река спокойна – опытные лодочники на достаточно легких и вертких посудинах экономили время, проходя сквозь плотину. Здесь требовалось точно направить лодку по центру узкого прохода и в нужный момент сложить весла, чтобы не разбить их о быки. А при высоком уровне воды лодочнику приходилось еще и нагибаться либо вообще ложиться на спину, чтобы не стукнуться головой о перекрытие над проходом.

Они обсудили все эти опасности применительно к травмам незнакомца. И к повреждениям его лодки.

– Стало быть, это случилось там? – спросил Джо. – Он попал в беду на Чертовой плотине?

Безант взял со стола кусочек дерева размером со спичку. Черный и твердый, он был самым крупным из числа тех, что вынула Рита из раны на голове пострадавшего. Мастер потрогал пальцем кончик щепки и оценил остаточную прочность древесины, несмотря на долгое пребывание в воде. Очень похоже на ясень, а конструкции плотины были сделаны как раз из ясеня.

– Думаю, это так.

– Я не раз проходил Чертову плотину на лодке, – сказал один из батраков. – Наверняка ты тоже?

Безант кивнул:

– Да, когда река мне это позволяла.

– А ты бы попытался сделать это ночью?

– Рисковать жизнью, чтобы сэкономить несколько минут? Я еще не выжил из ума.

Все почувствовали удовлетворение, разрешив хотя бы один из вопросов, связанных с ночными событиями.

– И все же, – произнес Джо после паузы, – если это случилось с ним на Чертовой плотине, как он оттуда добрался сюда?

Сразу с полдюжины голосов подключились к обсуждению разных теорий, которые одна за другой были признаны несостоятельными. Предположим, после крушения он продолжил грести, пока не добрался до Рэдкота… С такими-то травмами? Исключено! Тогда предположим, что лодка плыла по течению, а он лежал в ней без чувств, но затем пришел в себя и… Плыла по течению? Лодка в таком разбитом состоянии? Сама по себе огибала препятствия в темноте, притом будучи полузатопленной? Исключено!

Они продолжили в том же духе, находя объяснения, годные для половины известных фактов, но не годные для другой половины: когда «что» не согласовывалось с «как», а «где» вступало в противоречие с «почему». В конце концов фантазия их иссякла, а к ответу они так и не приблизились. Как же вышло, что этот человек не утонул?

Какое-то время единственным голосом, слышным в комнате, был голос реки, а затем Джо кашлянул и набрал в легкие воздуха, готовясь заговорить.

– Возможно, тут не обошлось без Молчуна.

Все тотчас повернули головы к окну, а сидевшие ближе выглянули наружу, в мягкую завесу ночи с проблеском текучей черноты под мостовым пролетом. Молчун-паромщик. О нем знали все. Время от времени он фигурировал в их рассказах, а некоторые клялись, что видели его своими глазами. Согласно всем этим историям, когда вы были в опасности на реке, откуда ни возьмись возникала костлявая долговязая фигура Молчуна, который так ловко орудовал шестом, что его стремительная плоскодонка казалась движимой какой-то потусторонней силой. Он никогда не произносил ни слова, но доставлял вас на берег в целости и сохранности, чтобы вы могли прожить хотя бы еще один день. Но если кому-то не благоволила судьба, то – по слухам – Молчун отвозил этих несчастных на иные берега, откуда они уже не могли вернуться в «Лебедь», чтобы за пинтой пива рассказать о своей встрече с паромщиком.

Молчун. Теперь, с его участием, история могла принять новый, неожиданный оборот.

Однако Марго, чьи мать и бабушка упоминали о встрече с Молчуном и обе после тех упоминаний прожили недолго, нахмурилась и поспешила сменить тему:

– Представьте, каково будет этому бедняге, когда он очнется. Потерять ребенка – нет ничего горше.

Бражники бормотанием выразили согласие, и она продолжила:

– Но вот вопрос: как мог отец взять с собой девочку, отправляясь в ночное плавание по реке? Да еще и зимой! Даже в одиночку это было бы большой глупостью, но с ребенком…

Присутствующие здесь отцы семейств закивали, добавляя опрометчивость и неосмотрительность к предполагаемым чертам характера человека, лежавшего пластом в соседней комнате.

Джо кашлянул и заметил:

– Девочка выглядела прямо как большая кукла.

– Да, очень странно.

– Необычно.

– Диковинно, – прозвучало трио голосов.

– А я сперва даже не понял, что это настоящий ребенок, – удивленно добавил кто-то.

– Не ты один тогда обознался.

Марго размышляла об этом все время, пока мужчины говорили о лодках и плотинах. Она думала о своих двенадцати дочерях и о своих внучках, одновременно досадуя на себя за такую невнимательность. Ребенок есть ребенок, живой или мертвый.

– Как же мы могли этого не заметить? – спросила она таким тоном, что всем им сразу стало стыдно.

Они задумчиво направили взоры в темные углы комнаты и предались воспоминаниям. Они мысленно восстанавливали картину появления искалеченного незнакомца в дверях трактира. Они вновь переживали шок и пытались припомнить детали, которым не уделили внимания в ту минуту. Это походило на сон, на ночной кошмар. Пришелец показался им персонажем страшной сказки: чудищем или вампиром. А девочку они приняли за куклу или манекен.

И тут дверь открылась, как было и в тот раз.

Бражники сморгнули свои воспоминания и увидели следующее:

То была Рита.

Она стояла в дверях, как прежде стоял чужак.

И держала на руках мертвую девочку.

Снова? Неужто время пошло вспять? Или они перебрали с выпивкой? Тронулись умом? Слишком много всего произошло, чтобы их рассудок мог разом это переварить. И они молча ждали, когда мир вернется на круги своя.

Труп девочки открыл глаза.

Голова ее чуть повернулась.

Ее взгляд прошелся по комнате волной – настолько сильной, что каждый глаз уловил ее колебания, каждая душа качнулась, подобно лодке у причала на волне от проходящего судна.

Они потеряли счет времени, а когда молчание было наконец нарушено, это сделала Рита.

– Ничего не понимаю, – сказала она.

Это был ответ на те вопросы, которые не смогли задать онемевшие от изумления зрители, а заодно и на те, которые не могла толком сформулировать сама Рита.

Когда они наконец почувствовали, что их языки по-прежнему находятся во ртах и еще способны шевелиться, Марго сказала:

– Дайте-ка я заверну ее в свою шаль.

Рита предупреждающе подняла ладонь:

– Не стоит согревать ее слишком быстро. Она очнулась после долгого пребывания на холоде. Возможно, будет лучше, если ее тело приспособится к нормальной температуре постепенно.

Женщины уложили малышку на подоконник. В ее лице не было ни кровинки. Тело оставалось неподвижным; лишь глаза моргали и оглядывали зал трактира.

Речники, батраки и гравийщики, молодые и старые, с жесткими ладонями и покрасневшими пальцами, с немытыми шеями и тяжелыми подбородками, – все подались вперед на стульях и с сочувствием уставились на бедное дитя.

– Ее глаза закрываются!

– Она снова умирает?

– Видишь, она делает вдох?

– Ага, вижу. А теперь выдыхает.

– И снова вдох.

– Она засыпает.

– Тише!

Они перешли на шепот.

– Мы мешаем ей спать?

– Ты можешь подвинуться? Я не вижу, дышит ли она.

– А так видишь?

– Да, вдыхает.

– И выдыхает.

– Вдох.

– Выдох.

Задние поднимались на цыпочки, чтобы через плечи передних заглянуть в круг света от свечи, которую держала Рита над спящей девочкой. Они следили за каждым ее вздохом и, сами того не замечая, начали дышать с ней одновременно, словно их общее дыхание могло превратиться в большие мехи, подающие воздух в детские легкие. И вся комната, казалось, расширяется и сжимается в такт этому дыханию.

– Хорошее дело – иметь ребенка, чтобы о нем заботиться, – мечтательно произнес худой батрак с багровыми ушами.

– Лучше не бывает, – согласились его приятели.

Джонатан не спускал глаз с девочки. Он бочком пробрался через толпу и стал рядом с ней. Неуверенно протянул руку и после кивка Риты дотронулся до мягкого локона.

– Как вы это сделали? – спросил он.

– Я ничего не делала.

– Тогда почему она ожила?

Рита недоуменно покачала головой.

– Может, это из-за меня? Я ее поцеловал. Чтобы разбудить, как принц в сказке.

И он приблизил губы к локону, демонстрируя, как это сделал.

– В реальной жизни так не бывает.

– Значит, это чудо?

Рита наморщила лоб, затрудняясь с ответом.

– Не ломайте над этим голову сейчас, – посоветовала Марго. – В мире полно вещей, которые кажутся загадочными в ночной тьме, но утро вечера мудренее. Малютке нужен сон, а не вся эта суета. Идем, Джонатан, для тебя есть работа.

Она вновь открыла заветный шкафчик, достала оттуда еще одну бутыль без этикетки, выставила на поднос дюжину рюмок и плеснула в каждую на дюйм крепчайшего напитка.

Джонатан с подносом обошел всех присутствующих и раздал им по рюмке.

– Дай-ка одну и своему отцу.

Джо обычно не пил спиртное зимой и в те периоды, когда его мучил кашель.

– Как насчет тебя, Рита?

– Я тоже выпью, спасибо.

Они дружно подняли рюмки и осушили их залпом.

Неужто они стали свидетелями чуда? Это было все равно что увидеть во сне горшок с золотом, а по пробуждении обнаружить его на своей подушке. Или как рассказать историю о сказочной принцессе, а по ее окончании заметить эту самую принцессу среди слушателей, тихо сидящую в уголке.

Почти час они провели в молчании, созерцая спящее дитя. Нашлось бы той ночью во всей стране место более интересное, чем «Лебедь» в Рэдкоте? И каждый из них впоследствии мог сказать: «Я присутствовал при этом».

В конечном счете Марго отправила их всех по домам:

– Ночь выдалась долгой, и всем нам сейчас будет полезно немного вздремнуть.

Остатки эля в кружках были допиты, и завсегдатаи потянулись к своим пальто и шляпам. Они поднимались со стульев, пошатываясь под воздействием алкоголя и грузом спутанных мыслей, и шаркающей походкой брели к выходу. Прозвучали прощальные пожелания, дверь отворилась, и один за другим, поминутно оглядываясь, бражники исчезли в ночи.

История начинает расходиться

Марго и Рита приподняли спящую девочку и через голову стянули с нее рубашку. Затем тряпочкой, смоченной в теплой воде, обтерли ее тело, удаляя речной запах, хотя он все же сохранился в волосах. Девочка издала легкий удовлетворенный вздох при контакте с теплой водой, однако не пробудилась.

– И что ты за диковинка такая? – приговаривала Марго. – Вот бы знать, что тебе снится.

Она принесла детскую ночную рубашку из тех, что держала в доме на случай визита внучек, и женщины совместными усилиями продели маленькие руки в рукава. Девочка продолжала спать.

Тем временем Джонатан помыл и вытер посуду, а Джо убрал дневную выручку в тайник и подмел пол. При этом он в углу наткнулся на кота, ранее незаметно проникшего в помещение. Потревоженный тычком швабры, кот выбрался из тени и через всю комнату проследовал к очагу, где еще тлели угли.

– Даже не надейся тут устроиться, – сказала коту Марго, но ее муж вступился за животное:

– На улице убийственный холод. Позволь ему остаться только на одну ночь.

Рита уложила девочку на вторую кровать в постоялой комнате, по соседству с бесчувственным мужчиной.

– Я останусь тут до утра и пригляжу за обоими, – сказала она и отвергла предложение Марго принести для нее раскладушку. – Меня вполне устроит кресло. Я привыкла дремать сидя.

Вскоре в доме все успокоилось.

– Тут есть над чем задуматься, – пробормотала Марго, пристраивая голову на подушке.

– Что есть, то есть, – отозвался Джо.

И оба шепотом продолжили обмен мыслями. Откуда они взялись, эти чужаки? И какими судьбами очутились здесь, в трактире «Лебедь»? Что именно произошло с девочкой? Джонатан назвал это «чудом», и теперь его родители попробовали это слово на вкус. Оно много раз попадалось им в библейских текстах применительно к невероятным вещам, происходившим невероятно давно в краях столь отдаленных от Рэдкота, что само их существование тоже казалось невероятным. Ну а здесь, в трактире «Лебедь», с этим словом ассоциировалась разве что фантастически малая вероятность того, что старый мастер Безант однажды полностью расплатится по накопившимся счетам: воистину это было бы чудом из чудес. Но сегодня, в день зимнего солнцестояния, в рэдкотском трактире «Лебедь» это слово приобрело совсем другую значимость.

– Из-за мыслей об этом у меня сна ни в одном глазу, – посетовал Джо.

Но чудеса чудесами, а супруги очень устали. Половина ночи уже была позади, и они задули свечу. Тьма сомкнулась над ними, и почти сразу их беспокойство сменилось глубоким сном.

Меж тем в постоялой комнате на первом этаже, где лежали ее пациенты, мужчина и девочка, Рита бодрствовала, сидя в кресле. Мужчина дышал медленно и шумно. Каждый раз, входя в его легкие или покидая их, воздух должен был прокладывать путь через распухшие мембраны и забитые подсохшей кровью проходы, которые за последние часы дважды претерпели изменения – в результате перелома и выправления носа. Неудивительно, что теперь звук его дыхания напоминал визг пилы по твердому дереву. В моменты затишья между его вдохами и выдохами можно было услышать легкое дыхание ребенка. А позади обоих одним бесконечно долгим выдохом поднимался пар над речной водой.

Ей нужно было поспать, но более того она нуждалась в уединении, чтобы поразмыслить. Обстоятельно и бесстрастно она восстанавливала в памяти свои действия в ходе двух осмотров тела девочки, отмечая все признаки, на которые ее учили обращать внимание при таких процедурах. Где она допустила ошибку? Один, два, три раза она разобрала все это в подробностях. И не выявила никаких ошибок.

В чем же тогда было дело?

Поскольку научный подход ничего не прояснил, Рита обратилась к своему практическому опыту. Случалось ли ей прежде сомневаться в том, жив пациент или мертв? Известно выражение: «человек у порога смерти», как будто существует реальная линия между жизнью и смертью, перед которой может какое-то время стоять человек. Но в подобных обстоятельствах у нее никогда не возникало трудностей с определением, по какую именно сторону порога находится пациент. Как бы далеко ни зашла болезнь, как бы плох ни был пациент, он оставался живым вплоть до самого момента смерти. Не было никакой задержки при переходе из одного состояния в другое. Не было никакой промежуточной фазы.

Ранее Марго отправила всех спать, исходя из правила, что утро вечера мудренее. Рита была с ней согласна и сама так поступала в разных сложных ситуациях – но только не сейчас. Терзавшие ее вопросы имели отношение к человеческому телу, а оно должно подчиняться законам природы. Все ее знания указывали на то, что случившееся просто не могло случиться. Умершие дети не возвращаются к жизни. Стало быть, одно из двух: либо этот ребенок не был жив сейчас (она напрягла слух и отчетливо различила слабое дыхание), либо он не был мертв тогда. В который уже раз она перебирала в памяти все признаки, выявленные при осмотрах. Восковая бледность. Отсутствие дыхания. Отсутствие пульса. Отсутствие зрачковых реакций. Мысленно вернувшись во флигель, она удостоверилась, что ничего не упустила. Признаки смерти были налицо. Она все сделала правильно. Но тогда как объяснить дальнейшее?

Рита закрыла глаза, чтобы лучше думалось. За ее плечами были десятки лет работы медсестрой, но ее знания этим не ограничивались. Долгие вечера она проводила за книгами, изучала руководства по хирургии, труды по анатомии и фармакологии. А ее практический опыт помог этому бурному потоку информации сочетаться с глубокой и тихой заводью осмысления. Теперь она могла использовать сугубо книжные знания наряду с теми, что приобрела в процессе работы. Речь не шла о мучительных поисках истины или попытках свести воедино теорию и практику. Она просто ждала – со смесью тревоги и радостного предвкушения ждала, когда вывод, постепенно формирующийся в глубинах ее сознания, сам собой всплывет на поверхность.

Законы жизни и смерти в том виде, как она их изучила, отнюдь не были всеобъемлющими. И в жизни, и в смерти было еще немало того, о чем не ведала медицинская наука.

И вот сейчас как будто отворилась дверь, маня ее к новому знанию.

Опять ей недоставало Бога. Раньше она делилась с Ним всем. С детства привыкла обращаться к Нему с каждым вопросом или сомнением, с каждой радостью и победой. Он был рядом с ней в процессе познания, Он ежедневно помогал ей в работе. Но сейчас Бога с ней не было. И эту проблему ей предстояло решать самой.

Что же ей делать?

Она прислушалась. Дыхание девочки. Дыхание мужчины. Дыхание реки.

Река… Следует начать с нее.

Рита зашнуровала ботинки, надела и застегнула пальто. Покопалась в своей сумке, достала оттуда одну вещицу – узкую и длинную жестяную коробочку, – сунула ее в карман и тихонько вышла из дома. Зябкая тьма растекалась повсюду за кругом света ее фонаря, а этого света едва хватало, чтобы разглядеть края дорожки. Вскоре Рита сошла с нее на траву и, руководствуясь скорее интуицией, чем зрением, направилась к речному берегу. Сквозь пуговичные петли и жиденький вязаный шарф просачивался холод. Она проходила через клубы теплого пара от собственного дыхания и чувствовала, как пар оседает влагой на лице.

Вот и лодка, лежит перевернутая на траве. Рита стянула перчатку и осторожно нащупала пальцами рваный край борта, а затем плоское днище и на него поставила свой фонарь.

Она извлекла из кармана коробочку и несколько секунд подержала ее в зубах, пока – невзирая на холод – подбирала подол юбки и комом запихивала его в тот же карман, чтобы не замочить одежду, приседая. Перед ней расстилалось темное пространство реки. Она потянулась вперед и вниз, и ледяная вода обожгла пальцы. Порядок. Открыв коробочку, она вынула оттуда тонкую стеклянную трубку с металлическим блеском на кончике. Поверхность воды в темноте была не видна, так что Рита на ощупь – вместе с рукой – погрузила трубочку в воду и подождала, считая секунды. Затем выпрямилась и со всей осторожностью, на какую были способны онемевшие пальцы, упрятала трубочку в защитный футляр. Обратно к трактиру она спешила как могла, не позаботившись даже расправить юбку.

В постоялой комнате она первым делом поднесла трубочку к лампе – достаточно близко, чтобы прочесть показания, – а потом достала из сумки блокнот с карандашом. И записала температуру воды.

Не бог весть что, конечно. Но хоть какое-то начало.

Она взяла девочку с кровати, перешла к креслу и села, поместив ее к себе на колени. Детская голова пристроилась у нее на груди. «Я сейчас все равно не засну, – подумала она, накрывая одеялом себя и малышку. – Только не после всего этого. Только не в этом кресле».

В процессе этих приготовлений к бессонной ночи, сопровождаемых резью в глазах и болью в пояснице, Рите вспомнилась святая, в честь которой она была названа. Святая Маргарита посвятила свое целомудрие Господу и была так решительно настроена против брака, что предпочла жестокие пытки замужеству. Она считалась покровительницей беременных женщин и деторождения. В своей монастырской юности, стирая грязные, окровавленные простыни и омывая тела женщин, умерших при родах, Рита испытывала облегчение при мысли, что ей самой суждено будущее невесты Христовой. Никогда ей не придется страдать, выталкивая из своего лона младенца. С Богом она распрощалась, но ее приверженность целомудрию осталась неколебимой.

Она закрыла глаза и обхватила руками девочку, которая привалилась к ней всем своим сонным весом. Рита чувствовала, как расширяется и сокращается грудная клетка при дыхании, и постаралась дышать в унисон, так чтобы ее выдох совпадал со вдохом ребенка, а вдох – с выдохом, заполняя освобождаемое пространство. Ею овладело какое-то необъяснимо приятное чувство, и в полудреме она попыталась найти ему объяснение, однако не смогла.

Вместо этого из тьмы явилась неожиданная мысль:

«А что, если девочка никак не связана с этим мужчиной? Что, если она никому не нужна? Тогда она могла бы стать моей…»

Но эта мысль не успела как следует отложиться в ее сознании, которое уже заполнил низкий, нескончаемый шум реки. И, унесенная этим шумом с мели бдения, она незаметно для себя начала дрейфовать по речным волнам ночи все дальше… все дальше… в темное море сна.

Впрочем, спали той ночью не все. Бражникам и рассказчикам по выходе из «Лебедя» предстояло еще проделать путь до своих домашних постелей. Один из них свернул с дороги, идущей по берегу реки, и зашагал тропою через поля к расположенной в двух милях конюшне, где он имел обыкновение ночевать в компании лошадей. Он с сожалением думал, что его нынче никто не ждет и по прибытии на место он никого не сможет разбудить со словами: «Ты не поверишь, сегодня такое случилось!» Он представил себе, как рассказывает о случившемся лошадям, а те недоверчиво таращат свои большие глаза. И наверняка лошади скажут на своем языке: «Знаем-знаем мы твои байки… Хотя эта и впрямь недурна. Ее стоит запомнить». Но ему хотелось пообщаться с кем-то помимо лошадей; история была слишком хороша, чтобы растрачивать ее на неблагодарных животных. Посему он решил сделать крюк и посетить Гартинс-Филдс – там жила его кузина.

Добравшись до ее дома, он постучал в дверь.

Никто не отозвался, но история не давала ему покоя, и он постучал снова, теперь уже кулаком.

В примыкающем здании распахнулось окно, и наружу явилась женская голова в ночном чепчике, явно настроенная на брань.

– Погодите! – сказал он. – Погодите ругаться, пока не узнаете, что я хочу вам рассказать!

– Это ты, Фред Хэвинс? – Женщина уставилась в том направлении, откуда слышала его голос. – Снова пьяные россказни, дело ясное! Я уже наслушалась их столько, что хватит до конца моих дней!

– Я не пьян, – заявил он обиженно. – Глядите! Я могу ходить ровнехонько, как по струнке!

И он начал старательно вышагивать, ставя одну ногу перед другой.

– Тоже мне доказательство! – донесся из ночи ее язвительный смех. – Когда вокруг темень хоть глаз выколи, любой пьянчуга может похваляться ровной походкой.

Спор был прерван его кузиной, открывшей наконец дверь.

– Фредерик? Что за нелегкая принесла тебя в такой час?

И тут Фред простыми словами, без изысков, рассказал о недавних событиях в «Лебеде».

Соседка, все еще торчавшая в окне, поневоле услышала начало этой истории, а чуть погодя она уже окликала кого-то в глубине дома:

– Иди сюда, Уилфред! Ты только послушай!

Вслед за тем дети кузины были подняты с постелей и в ночных рубашках появились на пороге, а потом число слушателей пополнили соседи со всех сторон.

– Как она выглядит, эта девочка?

Фред образно сравнил белизну ее кожи с глазурованным кувшином на кухонном окне своей бабушки, а ее прямые волосы – с хорошо отвисевшейся занавеской непонятного цвета, причем этот цвет нисколечко не изменился, когда мокрые волосы высохли.

– А какого цвета у нее глаза?

– Голубые… Или серые с голубизной.

– Сколько ей лет?

Он пожал плечами. Как он мог это знать?

– Если бы она стала рядом со мной, то была бы макушкой… вот досюда. – Он показал ладонью.

– Стало быть, около четырех. Как думаете?

Женщины обсудили этот вопрос и согласились, что девочке должно быть около четырех лет.

– А как ее зовут?

И вновь он запнулся. Кто бы мог подумать, что для истории потребуются такие подробности, о которых он даже не вспомнил в самый разгар событий?

– Не знаю. Никто и не спрашивал.

– Никто не спросил ее имя?! – возмутились женщины.

– Она была какой-то квёлой. Марго и Рита сказали, что ей нужно поспать. А отца ее зовут Донт. Генри Донт. Мы нашли бумаги в его кармане. Он фотограф.

– Значит, тот мужчина – ее отец?

– Надо полагать… А как иначе, по-вашему? Это ж он ее притащил. Они появились вместе.

– Может, он просто ее фотографировал?

– Так фотографировал, что оба чуть не утонули среди ночи? Вам это не кажется странным?

Тут уже поднялся общий гвалт: соседи перекрикивались от окна к окну, обсуждая рассказ Фреда, находя в нем пробелы и пытаясь их домыслить… В результате Фред начал чувствовать себя отстраненным от своей же истории, которая куда-то ускользала и отклонялась в стороны, им не предусмотренные. Это как если бы он обзавелся живой зверюшкой, но не успел ее приручить, а теперь она сорвалась с поводка и могла быть присвоена кем ни попадя.