Текст книги "Эффект преломления"

В ту темную ночь Дьёрдь и все гостившие у Батори мужчины тут же подняли своих гайдуков, помчались в Эчед. Восстание подавили быстро – прошлись по окрестным деревням огнем и мечом. Сожгли каждый третий дом, пригрозили, что сожгут и остальные. Крестьяне тут же указали на бунтовщиков и зачинщиков, да еще сами кинулись их вязать. Тех, кто успел сбежать, искали и ловили гайдуки Батори.

Едва прибыл гонец с сообщением, что мятежники пойманы, Анна собралась и отправилась в Эчед. С собою повезла и спящую Эржебету.

Скоро комнаты в замке привели в порядок, стены обили новой белой тканью, поставили мебель краше прежней, разрушенную конюшню отстроили. Все вернулось к своему порядку. Только кто вернет матери детей?

К приезду хозяйки дворня обмыла тела Агаты и Каталины, нарядила в дорогие платья, уложила в обитые бархатом гробы. Раздавленными статуэтками лежали ее красавицы. Хрупкие косточки переломаны мужицкими кулаками, не узнать прекрасных лиц из-за черных пятен, что покрывали кожу. Что вытерпели дочери, какую муку приняли перед смертью, о том она думать не могла, боялась лишиться разума…

Выли над барышнями плакальщицы. Анне тоже хотелось завыть, да упасть на пол, поползти к мертвым дочерям, да закинуться в кликушеском припадке, биться головою о камень… Не стала – Батори не плачут. Молча подошла к домовинам, молча смотрела в изуродованные лица, осторожно гладила изломанные пальцы.

Анна не захотела хоронить дочерей в семейном склепе, отдавать холоду и сырости. Пусть ласкает их солнце, шумят над ними травы, птицы поют… У подножия горы упокоили их, в окружении пышных каштанов. Рядом возвели маленькую, светлую часовню.

– Расправа будет лютой, моя любимая, – чернея лицом, обещал Дьёрдь над могилами. – Клянусь, навеки все Карпаты запомнят эту казнь…

Теперь мятежники томились в холодных подвалах замка Эчед, ожидая возмездия, а семьи их мыкали горе на пепелищах. Дьёрдь не спешил с судилищем, ждал, когда очнется любимая дочка, чтобы своими глазами увидела, как расплачиваются грязные скоты за кровь Батори.

Но Эржебета никак не могла пробудиться от странного забытья. Она то металась в горячке, то лежала неподвижно, как мертвая.

Там, во сне, клубилось марево цвета крови, Эржебета плыла по нему, старалась выбраться, да не умела. Приходил Черный человек, склонялся низко, нависал над нею, шептал странное и страшное – о том, что ждет впереди и каков будет конец. Она силилась разглядеть лицо то ли призрака, то ли демона, заглядывала в капюшон, но ничего не видела. Потом сквозь багровый туман пробивался голос матери, и Черный человек уходил, растворялся, чтобы вновь появиться и мучить.

В этот раз голос Анны звучал особенно громко.

– Да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя, – разобрала Эржебета.

И открыла глаза. Увидела над собою балдахин небесно-голубого бархата, расшитый серебряными нитями. Руки нащупали одеяло из волчьего меха. С трудом повернула голову, удивляясь собственной слабости. Она лежала в своей комнате, в замке Эчед. Пахло воском, горели в серебряных канделябрах свечи. В маленькое окошко заглядывала полная луна.

Возле двери жались две девчонки-служанки. У кровати на низкой скамеечке сидела мать – похудевшая, постаревшая, в траурном платье.

– Хвала господу, – прошептала Анна, – Ты очнулась, дочка…

И тут же, вместо того чтобы обнять Эржебету, ахнула, отпрянула, прижала ладони к щекам, зашептала молитву. Немного погодя махнула трясущейся рукой служанкам – прочь, мол. Те вышли на цыпочках. Мать продолжала молиться, по щекам ее текли слезы.

Не понимая, что могло так испугать всегда невозмутимую, несгибаемую Анну, девочка осторожно села в подушках. Мать и не подумала помочь. Превозмогая головокружение, Эржебета спустила ноги с кровати. Долго сидела, приходя в себя – даже такое ничтожное движение отняло все силы. Потом сползла кое-как с высокого ложа. Босые ступни ощутили холод каменного пола. Девочка едва не упала, но вовремя схватилась за резной столб кровати. Отдохнула, медленно побрела к зеркалу, которое висело на стене.

Эржебета прошла мимо матери, ощутила, как та отстранилась, словно от заразы. На подгибающихся ногах добрела до зеркала, схватилась за дубовую резную раму, заглянула в серебристые глубины.

Оттуда на нее смотрела незнакомка с худощавым, строгим, как у взрослой женщины, лицом. В тусклом свете кожа ее была бледна, как у покойницы, а губы алы, словно кровь. Болезненный сон стер румянец со щек, и Эржебета знала, что это навсегда.

Сзади подошла мать, робко коснулась плеча:

– Твои глаза, доченька…

Яркая зелень превратилась в непроглядную черноту, из которой на мир глядела бездна…

Служанки, которых Анна выгнала из комнаты, присели в темном уголке, шептались испуганно.

– Видала барышню? Чистая ведьма, – говорила пухлая Агнешка.

– Да может, она такая и раньше была? – возражала тощенькая вертлявая Пирошка. – Мы ж ее вблизи и не видали…

Девчонок взяли из деревни в замок совсем недавно, взамен убитых во время бунта служанок. Агнешка с Пирошкою радовались везению – господские люди всегда сыты и одеты. Но больно уж страшно, дико было в каменной этой громадине. И говорили о семье Батори всякое. А уж теперь, когда барышня очнулась…

– Нет, она другая была! – Агнешка затрясла головой, – Моя тетка Илона у ней кормилицей служила, потом нянькой. Сказывала, добрая барышня, веселая, чисто птичка, а глаза зеленые, что твоя трава. А теперь?..

– Черные у ней глаза, – Пирошка поежилась.

– Вот! Значит, подменили!

– Кто?! – Пирошка аж рот открыла от любопытства.

Агнешка надула веснушчатые щеки:

– Известно, кто. Он, Ердег. Тетка говорила, он детей лидерками подменяет. А то и вовсе в их душу вселяется. Так что ей-ей, подменыш барышня Эржебета, а настоящую-то Ердег давно уж сожрал…

– Тс-с-с-с, – зашипела Пирошка. – молчи. Не наше это дело. Как бы беды не было…

Наутро барышня вышла из комнаты. Была она бледна, худа и измождена. Но держалась прямо, голову несла высоко. С тех пор никто не видел ее улыбки, не слышал смеха.

Белой тенью скользила Эржебета по замку, неслышным призраком появлялась из тени. Встречая людей, смотрела прямо, испытующе. Особенно надолго замирала перед слугами и пришедшими в замок крестьянами. Глядела в лица, словно искала кого-то.

Никто не мог долго выдержать взгляда этих огромных черных глаз. Страшными они были, бездонными, словно адская бездна, из которой сам дьявол людские души выискивает. И оттого шептались люди: подменыш Ердега – дочка Батори…

А Эржебета и впрямь жила в аду. Ее постоянными спутниками стали страх и ярость. Глядя в глупые лица рабов, видела она другие – перекошенные злобой и похотью, слышала предсмертный хрип сестер. И мечтала о мести, и желала убивать. Не могла простить. Ненависть в ней выжгла любовь. Больше Эржебета не ласкалась к родным, не вступалась за слуг, когда родители приказывали их выпороть.

Здоровье ее было неплохо. И лишь в ночи полной луны к Эржебете являлся во сне Черный человек, садился у кровати, касался щеки ледяной рукой и говорил, говорил, приказывал… Эржебета вскрикивала, металась по кровати, бредила, а просыпалась больная, с горячкой.

Потом луна шла на ущерб, и болезнь уходила. До нового полнолуния.

В Эчед один за другим приезжали лекари. Осматривали девочку, все как один пожимали плечами – не знали, что за недуг. Одного Дьёрдь от безысходности даже на кол посадил, остальных велел выпороть. Не помогло: не сумели вылечить Эржебету.

Отец жалел, гладил по голове, говорил, мол, пройдет, поправится дочка. Матушка ежедневно молилась о ее выздоровлении. Младшие сестрички боялись, сторонились, как прокаженную. И лишь желтые глаза старшего брата Иштвана маслились при виде рано повзрослевшей девочки.

Так минуло три месяца. Наконец гайдуки притащили последнего пойманного в лесу бунтовщика – здоровяка Петру. Для Дьёрдя настало время исполнить обещание, данное жене. Может, и Эржебета успокоится, когда увидит, что мятежники казнены, решил он.

Всю ночь в замке стучали молотки, а к утру вырос во внутреннем дворе деревянный помост. К нему нагнали слуг и крестьян из ближайших деревень – пусть видят, что случается со скотами, посягнувшими на жизнь Батори.

Для господ на нижнем ярусе галереи поставили кресла. В полдень казнь началась. Солдаты вывели из подвала преступников, загнали на помост, поставили на колени.

Тощи, бледны были узники. Дрожали, закрывали глаза, ослепшие от яркого солнца. На руках и ногах звенели толстые цепи, тела покрывали гниющие раны, и ползали по ним вши. Эржебета смотрела на крестьян, и не узнавала. Где те наглые, хохочущие демоны, что в клочья рвали ее сестер?

Закричал глашатай, перечисляя бунтовщиков. Эржебета вздрогнула, услышав имя Петру.

Поднялся Дьёрдь – величественный, строгий.

– Господь милосердный будет судить вас. У него вымаливайте прощения. А своей волей, за преступления против Батори приговариваю вас к смерти.

Сел. На помост взобрались палачи, и началась долгая экзекуция. Глашатай по очереди выкликал имена мятежников, распорядитель читал казнь, назначенную Дьёрдем.

Замок звенел от стонов, предсмертных криков и плача женщин. Горячий воздух пах кровью. Алые лужи залили помост, алые кляксы украсили одежду солдат и палачей. Камень замкового двора стал скользким, и росла на нем груда изувеченных тел. Одни были мертвы, другие еще шевелились, тянулись куда-то, по-рыбьи разевая рты с обрубками языков.

Кровь за кровь… Мерно взлетали плети, шипели раскаленные клейма да покрывались красным мясницкие топоры.

С каждым ударом кнута, с каждым взмахом топора Эржебета только крепче впивалась побелевшими пальцами в подлокотники кресла. Как тогда, в лесу, в кору спасительного дуба… Невозмутимым было ее лицо, холодным. Батори не плачут. Лишь горели адским пламенем черные глаза, и казалось, отражаются в них кровавые лужи.

Иштван забыл о казни, не сводил восхищенного взгляда с лица сестры. Как прекрасна была она в своей неподвижной ярости!

– Петру Новак! – выкрикнул глашатай.

– Сто плетей, вырывание языка, отрубление рук, казнь через посажение на кол, – скороговоркой перечислил распорядитель.

Дышать стало нечем. Сердце подпрыгнуло к горлу. Эржебета, не чуя ног, поднялась, подошла к каменным перилам. Родители переглянулись.

«Я боюсь за нее», – говорили глаза матери.

«Не тревожься. Она Батори», – успокаивал взгляд отца.

Дьёрдь незаметно кивнул палачам, сделал знак рукой, молчаливо приказывая растянуть казнь.

Свистнул кнут, пошел с потягом, оставляя первый кровавый след. Следом взвился второй, пересек алую полосу, образовав крест. И оба загуляли по спине мужика, срывая клочья кожи, обнажая мясо.

А Эржебета видела, как спина эта бесновато дергается над телом сестры.

Петру кричал, бессвязно молил о пощаде.

«Сейчас попробуем, как сладок господский кусок!» – звучало в ушах Эржебеты.

«Я первый, первый…» – слышалось ей сквозь стоны и рыдания крестьянок.

«Сладок, сладок господский кусок…»

«Попробуем…»

И лишь когда кат сунул в рот Петру щипцы и выдернул еще трепещущий кусок мяса, показал всем – голос в голове Эржебеты затих. По телу разлилась странная истома. Эржебета вцепилась в холодный камень перил. Батори не теряют самообладания.

Горло перехватило, в груди поднялась яростная радость, когда палач отрубил Петру обе руки. Эржебета изогнулась от удовольствия. В ногах появилась дрожь.

Все смотрели на помост, и лишь один Иштван – на Эржебету. На губах юноши играла сладострастная улыбка.

Каты втащили обливающегося кровью Петру на стену. Там уже был вбит между камнями кол. В назидание, во устрашение.

Когда стена Эчеда украсилась агонизирующим телом, Эржебета навалилась грудью на перила, закусив губы, тяжело дыша, содрогаясь и сдерживая крик ликования.

Пусть век помнят Карпаты, как мстят за свою кровь Батори…

Глава 2

Владивосток, май 2012 года

Я стряхнул холодные капли с плаща, бросил его на вешалку. Дверь распахнулась, в кабинет вплыл запах свежезаваренного кофе, а за ним и Маша. Поставила на стол чашку, улыбнулась – и в комнате, несмотря на дождь, ливший за окном, словно стало светлее.

Маша была красива. Отличная фигура, милое личико, светлые волосы, большие и добрые, как у оленухи, карие глаза. Два года назад я вырвал ее из лап залетного упыря. Клан делла Торре тогда только ушел, и в город полезла всякая нечисть. Кровосос был то ли разведчиком, то ли одиночкой, но на свое несчастье решил поохотиться в темной, занавешенной туманом подворотне. А я туда удачно зашел.

Девчонка держалась молодцом, мороку упыря не поддалась, отчаянно сопротивлялась и орала. Потому отделалась сильным испугом да царапинами на шее. Проклятый получил серебряную пулю в башку.

В общем, обычное дело. Трудности начались потом, когда я объяснял Маше, что произошло. Она вполне трезво оценивала ситуацию, и сказочке про ряженого или маньяка не поверила бы. Я даже пожалел, что упырь не смог ее загипнотизировать. Пришлось сказать правду и пригрозить, чтобы помалкивала.

Я проводил девчонку домой, благо жила она неподалеку, вернулся, избавился от трупа, а вскоре благополучно забыл о Маше. Пока не встретил ее в одном нехорошем ночном клубе, где частенько появлялись проклятые.

Видок у девицы был тот еще: декольте до пупка, набедренная повязка вместо юбки – в общем, явная провокация. На проститутку она никак не тянула – манеры не те, да и выражение лица совсем уж не соответствовало. Из интереса я понаблюдал за Машей, и скоро все понял. Достаточно было увидеть настороженный взгляд, которым она провожала каждого мужчину.

Я подошел, взял девчонку за локоть, молча вытащил из клуба. Отвел в укромное местечко, вырвал из рук сумочку, вытряхнул ее содержимое прямо на асфальт. Ну конечно! Здоровенный поповский крест, несколько головок чеснока, пузырек – по всей видимости, со святой водой, и столовый нож из сплава, в котором добавок было больше, чем серебра.

– Что ты собиралась с этим делать? – прорычал я. – Защекотать упыря до смерти?

Девчонка зыркнула на меня гневным взглядом:

– Он серебряный!

– Ты б еще зубочистки из осины прихватила! Пусть уж упыри обхохочутся…

И тут Маша расплакалась, принялась быстро-быстро говорить. Сквозь рыдания я с трудом разобрал, что она устала жить в постоянном ужасе, вздрагивать от каждого шороха, поэтому решила найти вампиров и посмотреть на них, а желательно даже убить.

После этой исповеди я усадил девушку в машину, где долго объяснял, что неподготовленный человек не может охотиться на проклятых:

– В лучшем случае тебя сожрали бы, как цыпленка, в худшем – ты покалечила бы ни в чем неповинного мужика.

– Может, наоборот? – робко возразила Маша. – В лучшем покалечила бы…

– Нет, дорогая! Взялась охотиться на упыря – неси ответственность за свои поступки.

Отвез я ее тогда домой и запретил даже думать о проклятых. Она вроде пообещала, но я не очень поверил – слишком бедовая оказалась девчонка. Вообще, ее поступок даже вызывал уважение: не каждый может вот так пойти навстречу собственному страху.

Пришлось для профилактики за нею присматривать. Заезжал иногда, созванивался. Каждый раз слышал одно и то же: «Хочу бороться с вампирами, делать мир чище» – и прочие благоглупости. И глаза так блестели нехорошо, с сумасшедшинкой.

Можно было плюнуть: охота быть сожранной – да пусть. Но мне стало ее жаль. Красивая, храбрая… В общем, поговорил я с отцом Константином, устроил проверку Машиной биографии, а когда убедился, что все чисто, предложил девушке должность моей помощницы.

Вот уже полтора года Маша выполняла всю офисную и бумажную работу. Правда, все время уговаривала поручить ей более серьезное дело, но я отказывал, поясняя, что она и на своем месте приносит пользу в борьбе с упырями…

– Вот еще бутерброды и печенье. Завтракай скорее, пока вчерашняя тетка не явилась, – сказала Маша, выходя.

Она не ошиблась: едва я допил кофе, на столе ожил селектор, сказал голосом помощницы:

– Иван Сергеевич, к вам посетительница.

– Пригласи.

В кабинет вошла высокая красивая брюнетка. С теткой Маша погорячилась: девушке было не больше двадцати пяти. Она явно нервничала – теребила сумочку и покусывала пухлые губы.

– Вы должны мне помочь! – без предисловий воскликнула гостья.

Я вежливо отрекомендовался:

– Иван Тарков, частный детектив.

– Ах да, извините, – девушка порылась в сумочке, достала визитку, протянула.

«Александра Вениаминовна Катынина», – гласила надпись на карточке. Дальше следовали контакты. Ни профессии, ни должностей – значит, скорее всего, просто жена. И скорее всего, того самого Катынина…

– Да, Денис Катынин – мой муж, – кивнула Александра. – О нем я и хотела поговорить…

От меня не укрылась заминка, с которой девушка произнесла эти слова.

– Простите, не занимаюсь выслеживанием неверных супругов.

– Нет-нет, вы не поняли! Он… пропал. Уже неделю…

Я окончательно поскучнел. Денис Катынин – крупная фигура не только в масштабах Владивостока, он входил в сотню самых богатых предпринимателей России. Древесина, рыбная промышленность, морские перевозки. Исчезновение бизнесмена такого масштаба – серьезное событие. Вот только меня оно никак не интересовало. Похищение или заказное убийство, побег от властей или жены – так или иначе, но это дело не для чистильщика. Странно, что в прессу ничего не просочилось…

– Ничем не могу помочь. Это юрисдикция полиции. Заявление писали?

Александра окончательно смутилась и принялась бормотать что-то о совете директоров, бирже и падении курса акций. Я слушал уже вполуха, стараясь не показывать брезгливость слишком явно. Не люблю алчных баб. Эта – алчная. Какие-то акции дороже жизни мужа. Может, сама его и заказала, а с моей помощью хочет алиби себе состряпать? Тем лучше: проще отказать.

– Ваши услуги будут хорошо оплачены. Очень хорошо, – отчеканила женщина.

Даже будь я настоящим частным детективом, не взялся бы…

Я добавил в голос жесткости:

– Обратитесь в полицию. Это их дело. Мне некогда. Всего доброго. – Нажал кнопку селектора: – Маша, проводи.

Помощница быстро выперла растерянную Александру. Я включил компьютер, чтобы наконец заняться настоящей работой.

Лицензия частного сыщика – отличное прикрытие для чистильщика. Во-первых, проще работать с людьми: показал удостоверение, и уже расположил к себе собеседника. Странно, но корочки у нас до сих пор обладают волшебной силой. Во-вторых, удобно мониторить случаи, связанные с вампиризмом: я брался только за те дела, в которых прослеживались следы проклятых. А таких клиентов, как Александра, отфутболивал под разными предлогами.

В который раз уже открыв материалы, присланные осведомителем, я принялся снова вчитываться в мелкие строчки.

Тела были найдены группой диггеров, которые тут же вызвали полицию. По словам парней, само подземелье они нашли три дня назад, но отложили его исследование из-за других дел. Вернувшись же, обнаружили такой вот жутенький сюрприз прямо возле входа. Опознать тела диггеры не смогли, что и неудивительно, при таких-то увечьях.

Трупы выглядели так, словно их растерзал дикий зверь. Впрочем, я был уверен: так оно и случилось. Разорванные глотки, вскрытые брюшины, дыры в грудной клетке – там, где сердце. Самих сердец полицейские не нашли.

Я покосился на айфон, лежавший на столе – ну и когда ждать звонка? Святые отцы везде одинаковы – неторопливые перестраховщики и бюрократы…

Чтобы не терять времени, пробежался по местным новостным сайтам. Везде уже появилась информация о находке в подземелье. Официальной версией следствия называлось нападение дикого животного, предположительно, медведя, который недавно сбежал из зоопарка.

Недоверчиво хмыкнув, я схватился за трубку.

Широкий круг знакомств – залог успеха сыщицкой работы. Приятели, знакомые, собутыльники и просто осведомители – их помощь здорово экономит время и силы. Вскоре я уже знал: никакой медведь из зоопарка не сбегал. Полиция этим заявлением просто пыталась не допустить паники. Конечно, разгуливающий по городу медведь – тоже не бог весть какое счастье, но это хотя бы понятная опасность.

Следствие изначально находилось в тупике, в этом я был уверен. Никому ведь в голову не придет выдвинуть версию нападения упыря.

Хотя не совсем и упырь – я отлично знал «почерк» каждого клана. Нас учили этому в Ордене. Так не убивал никто из проклятых.

Это была работа вурдалака – не-мертвого зверя, в которого превращается долго не жравший упырь. Проклятые от голода не дохнут, лишь со временем теряют способность к метаморфизму, а вместе с нею и разум. Хотя они и так чокнутые, в любой ипостаси.

Сердца вурдалак, скорее всего, выдрал просто ради развлечения, а потом где-нибудь выкинул. Но мог и сожрать. У них пищеварение не такое нежное, как у вампиров.

Растерзанных подростков, конечно, было жаль. Но их убийство могло стать тем самым козырем, которого я давно ожидал…

Айфон наконец-то зазвонил. Я поднес трубку к уху.

– Надо встретиться, чадо, – проговорил тяжелый бас.

Эти три слова означали, что мне дается добро на расследование. Я открыл сейф, достал экипировку для «большого выхода»: два водяных пистолета, патронташи с запасными капсулами святой воды, баллончики с нею же, серебряные стилеты, распятие, Библия, кольт сорок пятого калибра, заряженный серебряными пулями. Пристегнул боковые кобуры, вложил в них водяные пистолеты, крест-накрест повесил патронташи, прикрыв это дело плащом. Все остальное добро вместе с кольтом пока спрятал в спортивной сумке.

Распрощавшись с Машей, вышел под хмурое небо. Льет без пользы, думал я, шагая к машине под колючими струями. Вот бы освятить дождь, сразу бы всех упырей порешили. Жаль, такой фокус никому не по силам…

Джип рванул с места, покатился по выщербленной дороге в сторону делового центра.

До места встречи оставалось не больше пяти минут езды, когда меня остановили гибедедешники. Ребята были в бронежилетах, вооружены калашами – видно, в городе проводилась какая-то спецоперация.

– Выйдите, пожалуйста, из машины и предъявите документы, – потребовал суровый лейтенант.

Я выполнил приказ. Полицейский глянул исподлобья, сличая фото на правах с моей физиономией. Скользнув взглядом по моему плащу, он вскинул автомат:

– Поднимите руки. Повернитесь. Руки на капот.

Обхлопав меня, он быстро извлек из кобур пистолеты и озадаченно замолчал. Потом спросил:

– Это что за хрень?

– Водяные пистолеты, – невозмутимо произнес я.

– Зачем?

– Стрелять водой.

Лейтенант снова замолчал. Решив не мучить его долго, я пояснил:

– Занимаюсь ролевкой.

– Это с бабами, что ли? – слегка расслабился лейтенант.

– Нет, это с группой единомышленников. Городские игры, не слышали? Вроде соревнований, только в антураже какой-нибудь сказочной истории. Сейчас вот играем в охотников и вампиров. Я охотник.

– А водяные пистолеты зачем? – не унимался полицейский.

– А вы хотели бы, чтобы мы из настоящих стреляли? – уточнил я.

Лейтенант сделался еще угрюмее, подозвал коллегу, сунул ему мои права:

– Пробей этого умника.

Тот сбегал к машине, вскоре вернулся:

– Чисто.

Лейтенант молча помахал водяным пистолетом. Теперь уже оба гибедедешника задумчиво смотрели на меня, видимо, прикидывая, как я сумел получить допуск психиатра на права.

– Ролевики, они все шизанутые, но безобидные, – высказался наконец прапорщик.

Лейтенант кивнул, вручил мне права, игрушку:

– Можете продолжать движение.

Я уселся в машину. Как всегда: водяные пистолеты в серьезных кобурах вводят всех в ступор, так что до сумки в машине, где лежит настоящий кольт, дело не доходит.

Кафе «Malina» было полупустым. Я уселся за столик у окна, сделал заказ. На улице раздался грохот, и возле крыльца остановился «Харлей».

Вскоре в кафе вошел, держа подмышкой черный шлем, здоровенный бородатый байкер в кожаном костюме и берцах. Макушку его прикрывала бандана с черепами, на шее болтался большой серебряный крест. Опустившись на стул напротив, он проговорил басом:

– Привет, чадо.

В работе с РПЦ, конечно, бюрократических проволочек было не меньше, чем с католиками. Но что мне здесь нравилось – люди проще и приятнее.

В отце Константине не было ни грамма официоза или занудства. Хотя жук тот еще. Он дотошно выспросил все подробности и мои соображения по поводу случившегося, потом произнес:

– Принято решение расследовать это дело. Ну да ты и сам понимаешь.

Я рассеянно кивнул. Не заинтересуйся убийством наверху – куратор не назначил бы встречу. Конечно, отдать распоряжение он мог и по телефону либо послать письмо на мыло. Суть – в благословении на свершения. Оно обязательно, это не простой ритуал. Чистильщики – глубоко верующие люди, благословение придает нам сил, самых что ни на есть настоящих, физических.

– Бабло на расходы тебе уже перевели, – продолжал отец Константин. – В остальном все как всегда.

В девятом году, когда была провалена важнейшая операция СКДВ благодаря тому, что кто-то из чиновников Ордена сдал ее план упырям, я всерьез задумался. Мне совсем не хотелось работать с организацией, в которой появились предатели. Только вот убраться из Ордена живым шансов не было. Чистильщик – это навсегда, до самой смерти.

Поэтому, когда на меня вышли представители РПЦ с предложением поработать у них, я не особенно надеялся, что это возможно. Но ребята обещали утрясти вопрос перевода, и не обманули. К моему удивлению, вскоре Магистр Ордена сообщил, что я свободен от обязательств перед СКДВ. Так я и стал первым чистильщиком православной церкви. С точки зрения религиозности перевод меня не смущал – истинно верующий понимает, что бог един.

Особой организации, которая занималась бы вопросами нечисти, в РПЦ пока не имелось, так что мне назначили куратора – отца Константина, который решал все вопросы напрямую с высшим духовенством. Я работал под видом частного детектива, отслеживал подозрительные случаи, а уж разбираться ли с ними – решала церковь.

Сейчас церковь в лице отца Константина крепко меня огорчила:

– И не горячись, чадо. Разведай все тихо и аккуратно, без шума. Предоставишь отчет – там решат, что дальше. Сам ничего не предпринимай. А то знаю я тебя, наворотишь…

Черт! Ведь так надеялся, что этот случай развяжет мне руки и станет началом войны. Не вышло…

– Благословите, батюшка, – покорно попросил я.

Отец Константин размашисто перекрестил меня – к удивлению официантки, которая принесла заказ, поднялся и вышел. С улицы донесся рев мотора.

Быстро перекусив, я отправился осматривать место, где нашли тела. Это следовало сделать сразу же, но святые отцы как всегда протянули время, принимая решение. Сутки потеряли…

В машине решил проверить электронку. Интуиция опять не подвела: пришли два письма от осведомителя из полиции. В первом были хорошие новости. Тела опознали. Подростки с соседней улицы, увлекались самодеятельным диггерством. Это значительно облегчало мне работу – теперь можно было отследить контакты, найти свидетелей.

Открывая второе, я уже догадывался, что увижу. Найдено еще одно растерзанное тело. Теперь далеко от центра города – на Молодежной. Жильца пятиэтажки убили поздним вечером во дворе его дома. Судя по фото, почерк у убийцы был явно тот же.

Из истории рода Батори

Замок Эчед, сентябрь 1570 года от Рождества Христова

Полная луна лила нежный свет на замок, серебрила холодный камень. Ночь была теплой. Быть бы этой ночи благословенно тихой, спать обитателям Эчеда спокойно, когда б не крики, разносившиеся по гулким коридорам.

Агнешка с Пирошкой сидели в кухне под большим столом, согнувшись так, чтобы не видно было их среди корзин с овощами.

– Да когда ж притомится, проклятый? – прошептала Пирошка. – Когда уж натешится?

– Как натешится, так еще, гляди, и за новой девкой пойдет, – осадила ее Агнешка. – Ему что? Вон гладкий какой.

Худенькая Пирошка повозилась, устраиваясь удобнее: прутья, вылезшие из корзины, кололи ребра.

– На горе господа уехали…

Анна и Дьёрдь Батори впервые со времени восстания отправились в Эрдёд. Наученные горьким опытом, оставили в замке отряд вооруженных до зубов гайдуков. Каждый из воинов стоил десятка крестьян. Да только вряд ли мужичье вздумало бы снова бунтовать: слишком хорошо помнили прошлогоднюю расправу над непокорными.

Поехали хозяева без детей и с малым количеством прислуги – дела предстояли важные, домочадцы стали бы обузой.

Едва дождавшись, когда карета, окруженная верховыми, покатится по дороге, Иштван вышел на охоту. Как выходил всегда, стоило родителям хоть ненадолго покинуть дом.

Молодые служанки старались спрятаться заранее, никому не хотелось очутиться в лапах молодого господина. Пирошке с Агнешкой повезло, они уже полгода работали помощницами при кухне, а тут имелось много укромных мест, чтобы схорониться. Вечером, расставив по местам посуду и подметя пол, они нырнули в убежище, где досидели до глубокой ночи. Теперь, прислушиваясь к воплям девки, которой не посчастливилось попасться на глаза Иштвану, они тихо переговаривались.

– Чего ж неймется ему? Чисто зверь бешеный!

– Все потому что от одной крови рожден, – важно пояснила Агнешка.

– Как – от одной крови?

Вытаращив прозрачно-голубые, как родниковая вода, глаза, Агнешка таинственно прошептала:

– Госпожи Анны и господина Дьёрдя матери – родные сестры.

– Ну и что? – удивилась Пирошка.

– А то, что мне тятька сказывал: нельзя долго скотину одной крови случать – больная будет да слабая. А почитай, половина Батори между собою женятся…

– Так то скотина, – перебила ее простоватая подружка, – а то господа…

– Пирошка, да что ж ты дурная такая? Что скотине плохо, то и господам нехорошо, – Агнешка ненадолго задумалась, скребя в затылке, добавила: – И то сказать: иные господа хуже скотины…

– Да, – поежилась Пирошка. – Борка так и не оклемалась, ходит скрюченная.

– Так на ней места живого не было. Спасибо, не померла…

– Знать бы, кого зверь на этот раз схватил.

– Завтра узнаешь. Уж ни с кем не спутаешь, – сердито фыркнула Агнешка.

Месяц назад старшие господа поехали с гостями на охоту, а Иштван поймал семнадцатилетнюю служанку. Всю ночь из покоев его доносились надрывные крики, а наутро Борка еле приползла в девичью. Окровавленная рубаха ее была изодрана в клочья, спина исполосована плетью до мяса. На другой день раны загноились, Борка долго недужила, и сейчас еще не совсем оправилась. Так еще и ума бедная девка лишилась: вздрагивала от каждого шороха, начинала реветь, если кто на нее смотрел. А уж встретив Иштвана, и вовсе скрючивалась, закрывая голову руками. Молодой же барин только ухмылялся страху своей мимолетной любовницы.

– И некому ж пожалиться на демона, – прошептала Пирошка.

– Знамо дело, господам родная-то кровь всегда ближе, чем дворня.

Если родители замечали покалеченную девку, Иштван объяснял, что приказал ее выпороть за провинность. Опровергнуть слова господского сынка никто из челяди не решался.