Текст книги "Эффект преломления"

Глава 3

Владивосток, май 2012 года

Осведомитель скинул мне протоколы опознания, осмотра мест происшествия, опросов родственников потерпевших и свидетелей. Этого вполне хватило, чтобы представить безрадостную для меня картину. Никто ничего не видел, никто ничего не знал. В первом случае родители не подозревали об увлечении детишек, по сути произошедшего ничего сообщить не смогли, никто не видел, как подростки лезли в подземелье. Во втором – убили немолодого мужика, который вечером вышел из подъезда к ларьку, и тоже никаких свидетелей не нашлось.

Можно было бы попытать счастья самому, но мое появление с расспросами вызвало бы подозрения, а начальство велело не высовываться.

Я решил сосредоточиться на местах преступления: эксперты там уже поработали, все что положено – собрали, никому мое появление помешать не могло. Мне же нужны были несколько иные улики – упыриные следы, заметные только глазу чистильщика.

Первым делом поехал на Гоголя, туда, где произошло первое убийство. Долго крутился между домами, искал вход в подземелье.

Владивосток построен на сопках, поэтому здания во многих районах стоят одно над другим. Между ними – лестницы для удобства пешеходов. Весь город в них. Здесь даже байка есть такая: мол, местные девчонки такие стройные и ногастые, потому что вся их жизнь – сплошная тренировка. Может, это только шутка. Но тучных людей во Владивостоке действительно мало, не выдерживают они пробежек по лестницам при стопроцентной влажности. И девушки здесь вправду хороши.

Огибая сопки, серпантином вьются дороги, от них ответвляются подъезды к каждому дому. Окна нижних этажей выходят на заросшие травой склоны, из которых часто торчат люки, трансформаторные будки, какие-то другие хозяйственные постройки. Встречаются и бомбоубежища – старые совсем, полуразрушенные.

Одно такое, почти на самом верху сопки, стало местом гибели двух подростков. Я с трудом его нашел – три раза проехал мимо провала в земле, из которого торчал осколок бетонной плиты. Наконец догадался заглянуть, оказалось, за дыркой находится неплохо сохранившийся коридор.

В лицо пахнуло сыростью. Неудивительно: дождь лил не переставая уже месяц, и от полного затопления бункер спасала только плита, козырьком нависавшая над входом. Я вернулся к машине, взял фонарь, кольт, и уж тогда полез в подземелье.

Под ногами чавкала жидкая вонючая грязь. Сделав несколько шагов, я остановился. Вот здесь они лежали, судя по фотографиям с места происшествия.

Конечно, никаких видимых следов не осталось – ни пятен крови, ни меловых контуров. Даже если что было, все сожрали грязь и плесень. Я водил фонариком, внимательно осматривая стены и потолок. Ничего. Только интуиция, которая утверждала: здесь был упырь.

Двинулся вглубь. Узкий коридор забирал чуть вверх, оттого дальше было суше, шагов через двадцать грязь исчезла. Зато теперь появилось много следов людей, которые в начале подземелья испачкали обувь. Отыскать среди них отпечатки ног подростков было бы затруднительно.

Напади на них вампир, и он оставил бы следы самых обычных подошв. Но вурдалак – а я подозревал именно его – вряд ли был в ботинках или кроссовках. Обычно оголодавшие до потери человеческого обличья упыри избавляются от одежды и обуви.

Я несколько раз прошел по подземелью туда-обратно, подсвечивая себе фонарем и время от времени наклоняясь в попытке найти отпечатки звериных лап. Ничего. Потом осмотрел стены и потолок. Тоже безрезультатно.

В очередной раз добравшись до глухой стены в конце, я задумался. Тварь не могла не оставить следов. Забравшись в подземелье, она непременно вляпалась бы в грязь, да пошла печатать лапы на полу. Или на стенах и потолке – упыри умеют и по ним ходить.

Если же ничего нет… получалось, вурдалак не входил в бомбоубежище. Откуда же он тогда взялся? Материализовался из спертого воздуха? Такое только в сказках бывает.

Я снова принялся осматривать, ощупывать и простукивать стены, пытаясь найти лаз, потайной ход или хоть малую щелку. На эту работу ушло несколько часов. Так ничего и не обнаружив, но изрядно проголодавшись, направился прочь. Скорее всего, если вурдалак – киан-ши, то он влетел в тоннель. Хотя это и затруднительно, при их размахе крыльев.

До выхода оставалось несколько шагов. Вдруг пятно тусклого света пересекла быстрая тень. Снаружи кто-то был.

Я вынул кольт, медленно двинулся вдоль стены, стараясь ступать бесшумно. Правда, из-за хлюпающей грязи не очень хорошо получалось. Остановился у самого выхода, прислушался.

– Вылезай давай, – совсем рядом сказал низкий мужской голос.

– Пока мы сами не спустились и тебе по башке не настучали, – подхватил веселый тенорок.

Осторожно выглянув, я увидел двух парней в камуфляже и кепках, на которых были укреплены фонарики. Диггеры. Они стояли всего в двух шагах от лаза. Увидев оружие, ребята напряглись.

– Спокойно, мужики, – я развернул сыщицкие корочки, показал им.

– Опять из полиции, что ли? – пробасил, нахмурившись, крепыш лет тридцати. – Мы уже все рассказали.

– Не, он частный детектив, – возразил второй, высокий и худощавый.

– Меня наняли родители потерпевших, – нахально соврал я, убирая кольт.

– Понятно, – кивнул крепыш, – полиция-то вряд ли что найдет.

– Угу, они на медведя валят, – невесело хохотнул худощавый. – Медведь, надо же…

– А вы в медведя, значит, не верите?

– А ты веришь? – худощавый кивнул в сторону подземелья. – Это вот что, на берлогу сильно похоже? А улица – на тайгу? Да и вообще…

Коренастый неодобрительно покосился на товарища, тот осекся.

– Если что-нибудь знаете или догадки какие есть, расскажите, – попросил я. – Сами понимаете, у людей горе… Это же вы нашли тела?

Крепыш немного помялся, но все же ответил:

– Мы. То есть, сначала-то подземелье нашли, неделю назад примерно. Спуск решили немного отложить, всем некогда было. Ну а позавчера пришли, и вот… подарочек.

– Полицейские из нас уже всю душу вытрясли, – добавил худощавый. – Мы им все рассказали, и не по разу.

Я проговорил с парнями около получаса, ничего нового не узнал. Одни смутные догадки. Подростки были «дикарями» – так диггеры из клуба называли любителей-одиночек.

– Лезут, понимаешь, куда ни попадя, – сердито говорил крепыш, который представился Денисом. – Ни опыта, ни подготовки, ни снаряжения. Фонари, и те лажовые!

– А мы их потом вытаскивай, – поддакивал худощавый, Андрей. – Хорошо если успеваем. Думаешь, это первые покойники?

– Ну, такие-то первые, – поправил Денис. – Обычно все без криминала: «дикарь» заблудится или бомж какой своей смертью помрет. Так что на трупы мы насмотрелись. Но чтоб такое…

– Нечисто с ними, – серьезно сказал Андрей.

– В каком смысле?

– Ну… не человек их убил. И не зверь.

– А кто? – я изобразил удивление.

Диггеры переглянулись, помолчали. Потом Денис протянул:

– Не знаю… Но понимаешь, под землей чего только не бывает. Диггерские байки тоже не на пустом месте появляются.

В общем, так я от них ничего конкретного и не услышал. Мне поведали легенды о Белом старике, о странных невидимых стенах, о блуждающих тоннелях. У парней не было ни фактов, ни аргументов – ничего, кроме интуиции. Как и у меня…

За время беседы я успел изрядно промокнуть под дождем, так что с удовольствием залез в уютное нутро джипа и покатил на место второго преступления.

На Молодежную прибыл уже около пяти. Нашел нужный дом, въехал во двор, припарковался, осмотрелся.

Дом как дом – пятиэтажный, кирпичный, советской постройки, с просторным двором, который окружен высокими дубами. Зеленые газончики, клумбы и скамейки возле подъездов, детская площадка с грибком и простенькими качелями. Чисто, спокойно, сразу видно, жильцы здесь постоянные, основательные. И наверняка все друг друга знают…

Я снова выбрался под дождь. Детворы на площадке не было, зато на лавочке под грибком сидели три пожилых мужика. На аккуратно разложенной газетке перед ними стояли бутылка водки, три пластиковых стакана, лежали огурцы и нарезанный крупными ломтями хлеб. Казалось, ливень им ничуть не мешает. Как раз когда я подошел, мужики выпили и с удовольствием принялись закусывать.

– Приятного аппетита, – пожелал я.

– Садись с нами, – гостеприимно предложил толстенький дядька в белой кепке.

– Спасибо, я за рулем. А вы что ж в такую-то погоду?..

– Соседа поминаем, – словоохотливо ответил толстяк. – Убили вчера Петровича нашего. Не слыхал?

– Да вы что? – я изобразил крайнюю заинтересованность. – Наркоманы небось?

– Кто ж их знает, – вмешался второй пенсионер. – У нас разве найдут…

Все же в работе с пожилыми людьми есть свои плюсы. Конечно, у них часто и память не та, и логика подводит, зато они охотно идут на контакт. Дефицит общения. Часто хватает обычного внимания, чтобы старики доверчиво выложили незнакомому человеку все, что знают.

А эти еще и подпили. В общем, даже не пришлось представляться и показывать удостоверение. Я и без того обогатился множеством подробностей о жизни и смерти неведомого мне Федора Петровича. Правда, ничего по существу не узнал. Кроме того что вышел Петрович поздно вечером за сигаретами – вот не спалось ему, да так назад и не зашел…

– А ты чего хотел-то? – спохватился наконец один из поминающих.

– Спросить, где тут магазин поблизости. Проезжал мимо, хотел сигарет купить…

– Тоже сигарет, – насупился пьяненький толстяк. – Бросал бы ты это дело, парень. Курить вредно. За это вон даже убивают…

– Все будет хорошо, отец, – невпопад ответил я, разглядывая пятиэтажку.

Многоквартирный дом, десятки жильцов. Неужели никто ничего не видел и не слышал? По опыту знаю, обычно всегда находится какая-нибудь старушка с бессонницей или подростки, тискающиеся в подъезде. Только вот чаще такие неохотно говорят. Боятся.

Я решил предпринять поквартирный обход – мало ли, вдруг да повезет? Тут взгляд зацепился за белое пятно в окне третьего этажа. Из-за плотной шторы выглядывал человек, смотрел на меня. Встретив мой взгляд, не отвернулся и не отошел, продолжал глазеть.

– Это кто? – я ткнул пальцем в наблюдателя.

– Альбертыч, – пренебрежительно отмахнулись мужики, уже утратившие ко мне интерес. – Он тут вроде местного сумасшедшего.

Человек продолжал смотреть.

Местный сумасшедший – это хорошо. Это очень хорошо. Такие всегда много знают и много говорят…

Прикинув, где находится квартира безумного Альбертыча, я отправился туда. Поднявшись на третий этаж по обшарпанному, но чистенькому подъезду, нажал кнопку звонка.

Мне долго не открывали, но я продолжал звонить. Наконец дверь неохотно приотворилась, из-за нее выглянула хмурая женщина средних лет.

– Мне бы Альбертыча, – как можно лучезарнее улыбнулся я.

– Отец болен. Плохо себя чувствует, – отчеканила баба.

Дверь стала закрываться, но тут из квартирных глубин раздался дребезжащий голос:

– Ксюша, пропусти товарища!

Женщина замешкалась, а я осторожно, но решительно потянул дверь на себя:

– Позвольте пройти…

– Что вы делаете? – беспомощно проговорила тетка мне в спину, когда я все же ввинтился в узкий коридорчик и двинулся на старческий голос. – Отец в маразме, а вы… чего вы от него хотите?..

– Как всегда распространяешь дезу, доченька, – спокойно возразил из комнаты старик. – А ты входи, входи, боец.

Он сидел у окна в инвалидной коляске, спиной ко мне, так что я видел только его сутулые плечи и седой, всклокоченный затылок.

– Здравствуйте, – я достал визитку, подошел ближе, представился.

Дед развернул кресло, взял карточку, прочел вслух:

– Иван Тарков, частный детектив… – и принялся буравить меня тяжелым взглядом. Удовлетворившись осмотром, кивнул: – Альберт Альбертыч Онойко, Комитет Государственной Безопасности, полковник в отставке.

Он был болезненно тощ, даже изможден. С бледного лица, изрезанного морщинами, проницательно смотрели яркие глаза. Казалось, только они и были по-настоящему живыми. Альбертыч усмехнулся, показав крепкие желтоватые зубы:

– Ну что, боец, свидетеля убийства ищешь?

– Вы что-то видели?

– Видел. Все видел, от начала до конца, – старик отодвинул плотную штору, указал на подоконник.

Я едва не присвистнул. Арсенал у деда был впечатляющий: армейский бинокль, фотоаппарат, подзорная труба, очки ночного видения… Полковник в отставке явно продолжал заниматься любимым делом.

– Неужели сфотографировали?

– Нет, не удалось, – ответил Альбертыч. – Улетела она.

– Кто она?

– Чупакабра, – спокойно ответствовал дед.

Он всматривался в мое лицо, пытаясь найти признаки недоверия или удивления. Но я чего-то подобного и ожидал, так что взгляд его встретил прямо и попросил:

– Может, подробнее расскажете?

Альбертыч принялся излагать – сухо, четко, подробно. Повезло мне со свидетелем.

– В двадцать три сорок семь Петрович вышел из подъезда и двинулся через двор, скорее всего, в киоск на углу, за сигаретами. На него сверху упало странное существо. Оно было похоже на летучую мышь, только очень большую, с человека величиной. Размах крыльев – метра два, наверное. Чупакабра эта стала рвать Петровича…

Значит, все же оголодавший киан-ши. Ни у одного клана больше нет крылатой ипостаси.

– Что ж в полицию не позвонили?

– А кто мне поверит? – горько усмехнулся Альбертыч. – На мои вызовы и не поедет никто. Меня ж все чокнутым считают. Раньше я пытался сотрудничать. У меня хоть ноги не ходят, а башка варит еще, да и глаза не подводят. Давайте, говорю, ребята, я у вас бесплатным осведомителем буду. Да так просто, чтоб пользу приносить. Не, не надо ничего. Я, дурак старый, то об алкашах сообщал, которые под окнами орут, то о ворах вон. То и дело ведь машины разувают… Не хотят моей информации…

Старик оказался упорным. Стал вызывать участкового, писать заявления. Тот традиционно обещал разобраться, но все кончилось тем, что Ксюшу попросили унять бдительного чекиста.

– Дочка телефон на ночь прячет, – Альбертычу было стыдно признаваться в своей беспомощности. – Ксюха, она неплохая баба. Несчастливая только, одинокая. Да и трудно ей со мной, инвалидом…

Мне стало жаль деда:

– Вы не переживайте так, товарищ полковник. Даже если бы вам удалось вызвать полицию, Петровичу это не помогло бы.

В глазах деда зажегся огонек азарта:

– Гляжу, боец, ты знаешь, что это за зверь?

– Упырь это, товарищ полковник. Обычный упырь. Вурдалак.

Альбертыч поверил моментально. Впрочем, почему ему было не поверить? Существование чупакабры он ведь допускал.

– Вон оно как… Значит, повезло мне, – задумчиво произнес он. – Упырь-то и меня хотел сожрать.

Заметив старика, который бесстрашно наблюдал за ним сквозь инфракрасные очки, тварь рванулась к окну.

– Все, думаю, полковник Онойко, вот и пришла тебе хана, – делился Альбертыч. – Но почему-то стекло никак не разбивалось. Как будто бронированным сделалось. Хотя на самом деле-то обычное…

Я рассеянно поддакнул. Все приметы сходились.

– А скажите, товарищ полковник, он вам ничего не говорил? Может, голоса какие в голове слышали?

– Чупакабра-то? – Альбертыч упорно именовал вурдалака привычным прозвищем. – Говорила, а как же. Как будто без слов приказывала: впусти, мол, впусти…

– А вы что?

Дед презрительно хмыкнул:

– Да ничего. Не таких еще на допросах ломал. Побилась да улетела. А я спать лег.

Силен старик. Видна старая закалка…

– Ну хорошо. А утром, когда полиция приехала, чего ж вас не допросили? Знают же, что вы за двором наблюдаете.

– А я не сказал, – гордо заявил Альбертыч. – Дорога ложка к обеду. И потом: ты что, думаешь, эти, с одной извилиной, и той от фуражки, в чупакабру поверят? Решат, совсем Альбертыч чокнулся. Да и Ксюха только рада будет меня в дурку отправить. Не-е, я такого повода не дам. Тебе вот только и рассказал. Ты парень уважительный и здравомыслящий.

– Спасибо, Альберт Альбертович.

Я задумался. Старику грозила вполне реальная опасность, гораздо серьезнее, чем психушка. Одичавший вампир мог вернуться и добить упрямого свидетеля. А скорее, сородичи упыря захотят прикрыть его милые шалости, как это уже было три года назад с Диониссио Делла Торре.

– Скажите, товарищ полковник, вы в бога верите?

– Отродясь не верил, – усмехнулся Альбертыч. – Я старый чекист, а чекисты ни в бога, ни в черта не верят. Вот только в чупакабру…

Плохо, старик, очень плохо. Бог-то как раз тебя и мог бы защитить…

– Ясно. Ну, а серебряные вещи в доме есть? Желательно пробой повыше.

– Ксюха! – гаркнул дед. Когда недовольная дочка заглянула в комнату, приказал: – Тащи-ка серебряные приборы. Те, старинные, которые отец еще у буржуев конфисковывал…

Не уточняя, почему серебро оказалось не в государственной собственности, а в доме потомственного чекиста, я осмотрел принесенные вилки и ножи. Действительно, старинные. Высокое содержание серебра.

– Товарищ полковник, – сказал я, когда женщина вышла. – Вы в серьезной опасности. Упырь может вернуться.

– Инструкции? – деловито уточнил чекист.

– Ни в коем случае никого не впускать в дом. Помните, что упыри могут быть и в человеческом обличье.

Альбертыч изумленно присвистнул.

– И всегда держите при себе серебряные ножи, – добавил я. – В случае чего, ими можно даже убить упыря.

– Все сделаю, не волнуйся, боец, – заверил дед.

Я пожал чекисту руку и вышел, провожаемый недовольным взглядом его дочери.

Пенсионеров во дворе уже не было – возле грибка сиротливо мокла под дождем газета с огрызками хлеба. Я уселся в машину, прежде чем тронуться, взялся за айфон. Пошарил по местным сайтам: новостные ленты, форумы, где тусуются всякие малахольные любители мистики…

Заголовки последних новостей порадовали новизной: «Гигантский нетопырь в небе над Владивостоком!» «Сенсация: в городе появилась чупакабра. Матери боятся выпускать детей на улицы».

Форумы тоже не отставали, изощряясь в домыслах.

«здаровый крылатый над парком лител. чуть не здох со страху. чисто бэтман. Мож он и есть.»

«Какой, простите, бэтмен? Это мутант, очевидно же. Китай нас травит пестицидами и радиацией. Вот и мутируют животные…»

Дальше выдвигались версии о секретном оружии, испытании особых костюмов китайского спецназа и – куда уж без них, об инопланетянах. И такого бреда целые гигабайты.

Выезжая со двора, я зло усмехнулся. Форумчанин, предположивший в звере китайского военного, оказался ближе всего к истине. Сомнений никаких: это киан-ши. Что ж, убитых, конечно, жаль, но им уже не помочь. Зато поквитаться можно. Сам факт нападения китайских упырей на мирных жителей был мне на руку. Хватит уже миндальничать с дохлятиной!

Чистильщики всей душой ненавидят проклятых, это закладывается в нас с самого детства. А как иначе? Ведь у каждого упыри убили кого-то из близких. И почти каждый охотник рано или поздно сам погибнет в драке с вампирами. Такая судьба.

Поэтому будь наша воля, мы б их днем и ночью били. До последнего. Если бы не святые отцы. У этих на первом месте политика, дипломатия, интриги, высшие цели… Не подчиниться нельзя – чистильщики связаны клятвой верности. Вот и приходится ждать, когда родимая церковь даст отмашку – можно, мол, валяйте, ребята. Но теперь церковникам не отвертеться, условия перемирия нарушены, пора начинать войну…

За размышлениями не заметил, как подъехал к Радово. В прошлом году РПЦ выкупила для меня дом покойного Харитонова, сочтя его идеальной штаб-квартирой для охотника. Место, конечно, приметное и всем упырям известное, но мне сейчас и не требовалось прятаться. Я скорее играл роль официального представителя церкви, гаранта спокойствия.

Хотя, подумалось мне, начинается война, и скоро все изменится…

Все изменилось даже раньше, чем мне представлялось. Еще на подъезде к дому я услышал душераздирающий вой Вана, Хель и Синга. Так голосить натасканные на упырей псы могли только в одном случае.

Перед воротами, метрах в двух от земли, трепеща нетопырьими крыльями, порхал китайчонок лет четырех. Кроме памперса и эргээмника, на херувимчике ничего не было.

Киан-ши умеют поразить воображение…

– С-с-тильно, с-сука… – прошипел я, выворачивая руль.

Жахнуло под правым колесом. Паджерик повело и опрокинуло на бок, в кювет, легкого пацана отдачей отнесло на посеребренную «колючку», в которой прятались провода под напряжением. Тело упыреныша разлетелось на тысячи кусков, окровавленный памперс шмякнулся на лобовуху.

Бронированный джип легко выдержал встряску. Я тоже. Только вот вытащить машину из кювета самостоятельно было без шансов. Я подхватил оружие, выбрался наружу и рванул к воротам, на ходу доставая из кармана пульт.

Не успел: над головой раздались дикие вопли и свист падающих тел. Упыри пикировали на меня с подплывшего дождем неба, как стая воронья. Хлопали на ветру крылья и кожаные плащи, выли за забором, безумея от беспомощной ярости, чующие нежить псы, киан-ши отвечали им задорным визгом.

Прижавшись спиной к воротам, которые так и не успел открыть, я выстрелил из кольта в того, кто подлетел первым. Черноволосая башка взорвалась фонтаном крови и мозгов.

– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий – проорал я, поливая упырей из водяных пистолетов, – огради мя святыми Твоими ангелы и молитвами[4]4
  Православная молитва о защите от нечисти (Молитвослов).


[Закрыть]…

Еще два киан-ши свалились на землю и забились в конвульсиях. Их кожа дымилась, невидимое пламя пожирало не-мертвые тела, и никакой дождь не мог потушить его.

– Всепречистыя Владычицы нашея Богородицы…

Молитва изгнания нечистой силы действовала на киан-ши, как дихлофос – на мух. Косоглазые физиономии искажались болью, крылья слипались, и твари падали мне под ноги. Я добивал их серебряными пулями и святой водой.

– … и Приснодевы Марии, Силою Честнаго и Животворящаго Креста… а-а, зассали, сучье отродье!

Почуяв, что просто так со мной не справиться, упыри отступили. Одни взмыли в воздух и растворились в низких тучах, другие рассыпались вдоль забора.

– … святаго архистратига Божия Михаила…

Он появился из-за машины и двинулся ко мне, ступая неуклюже, словно космонавт по лунному грунту. Костюм химзащиты сковывал его движения, зато отлично защищал от святой воды. Похоже, молитва на упыря тоже не действовала. Если это был упырь, конечно.

– …и прочих Небесных сил безплотных, мать твою!

Бесполезно. Существо неумолимо приближалось. И пуля из кольта его тоже не остановила: видно, под резиновым костюмчиком имелся еще и броник. Святая вода безобидно скатывалась по гладкой поверхности. Чучело в резинке издевательски помахало мне левой рукой, правой поднимая странную штуковину.

Что-то просвистело в воздухе, кольнуло в шею. Дротик. В голове помутилось. Отравленный.

– … святаго… Пророка… – выговорил я немеющими губами.

Существо откинуло капюшон, стащило защитную маску, и я увидел довольно улыбающуюся физиономию одного из близнецов киан-ши, которого два года назад не добил возле особняка делла Торре.

Я сполз на землю, да так и застыл, прислонившись к воротам. Дыхание остановилось, в ушах звенел отчаянный вой псов. Последнее, что успел зафиксировать взгляд перед тем, как сознание отключилось – черные силуэты в небе. Потом на меня упала крепкая сеть, а мир вокруг перестал существовать.

Из истории рода Батори

Замок Варанно, 8 мая 1575 года от Рождества Христова

Белый шелк и атлас свадебного платья. Белые жемчуга, словно капли перламутровой росы, запутавшейся в черных волосах. Серебристая фата, оттеняющая без того бледную кожу. И – алые, будто нацелованные уже губы.

И безумное пламя в черных глазах. Эржебета не сдерживала его более, не прятала счастье и страсть. Сегодня наконец она станет женою Ференца.

Не было страха ни перед брачной ночью, ни перед будущим. Первую она желала давно, о втором ей все рассказал Черный человек. Эржебета уже разучилась бояться.

– Ты готова, дитя? – в комнату заглянула Оршоля, суетливо оправила длинный, и без того ровно лежащий шлейф. – Хороша. Бледна только что-то…

Цвет лица будущей невестки расстраивал Оршолю. Она боялась: не гнездится ли в чреве девушки какая-нибудь болезнь, из-за которой Эржебета не сможет родить наследников? Да и что за красота в бледности?

– Сейчас, дитя, – госпожа Надашди ухватила невесту за щеки, ущипнула.

Не помогло. Не появилось румянца. Эржебета, словно норовистая кобылка, зло покосилась на старуху. Избавиться бы от тебя, серая, скучная, неумная. Постылая…

Она строптиво вскинула голову, шагнула к двери – высокая, тонкая, напряженная, как струна. Слуги распахнули створки, и Эржебета вышла в залу, где уже ждали гости, жених и священник. Летела к нему, к Ференцу, только на него смотрела. Словно собою всю красоту, все счастье мира хотела жениху вручить.

Гости восхищенно перешептывались, разглядывая невесту, прелестную во всем блеске и расцвете ее пятнадцати лет. И лишь в глазах одного человека застыла странная, удивленная тоска.

Уже потом, после церемонии, Ференц подвел ее к невысокому худощавому юноше:

– Позволь представить тебе, любезная жена. Мой лучший друг – Дьёрдь Турзо. Отчаянный рубака, славный воин, а еще царедворец и мудрец, книжная душа…

Расхохотавшись, хлопнул товарища по плечу и ушел, увлекая за собою молодую жену. А Дьёрдь смотрел ей вслед, беспомощно и беззащитно. Так он будет смотреть на Эржебету всю жизнь…

Она не запомнила тогда. Что ей какой-то мальчишка с больными глазами, когда рядом Ференц – такой сильный, такой грубый, такой желанный?

Замок Варанно утонул в ночи. В залах продолжалось веселье, не умолкали песни, не утихали танцы, а молодую уже отвели в супружескую спальню. Агнешка с Пирошкою мялись возле дверей, ожидая, когда старшая горничная позовет раздевать невесту.

Эржебета сидела на краю огромной кровати, смотрела в зеркало, взгляд черных глаз ее был неподвижен.

– Не шелохнется даже, – шептала Агнешка, – не вздрогнет, не заплачет. Бесстыжая.

– Да бог с тобою, Агнеша, – Пирошка даже задохнулась от возмущения. – С чего барышне стыдиться-то? Венчанного мужа ждет, не полюбовника какого.

– Девка на то и девка, чтоб стыдиться, – поучительно сказала Агнешка. – Вот тебе в первый раз небось совестно будет?

Пирошка ойкнула, прижала ладони к заалевшим щекам.

– Вот и выходит, что не девка она уже, – сплетничала Агнешка. – Видать, Ердегу не только душу, а и тело отдала. Лидерка она!

– Опять ты за свое, – рассердилась Пирошка.

– Вот увидишь, скоро молодой господин начнет чахнуть, а потом и помрет! – стращала Агнешка.

– Кыш, сороки! – к двери подошла старшая горничная, ведя за собою еще служанок. – Ступайте к молодой госпоже.

Раздевали невесту торжественно, как полагалось по обычаю. Под протяжные песни сняли покров из вуали, расшнуровали тугой корсаж, стянули платье, оставив Эржебету в рубахе из невесомого шелка. Расплели длинные косы.

Агнешка, расчесывая смоляные волосы, слишком сильно дернула прядь. Эржебета развернулась, изо всей силы ударила девку по щеке. Лицо молодой госпожи при этом оставалось бесстрастным, лишь во взгляде появилось ленивое любопытство. Агнешка шепотом вскрикнула, но слезы сдержала.

Невеста стояла посреди спальни, нетерпеливо дожидаясь, когда служанки, нагруженные ее одеждами, уйдут прочь. Как только за последней девкой закрылась дверь, Эржебета кинулась к шкафу, достала из дальнего угла крохотную склянку с рубиновой жидкостью.

Это зелье она тайком от Оршоли сварила в подземелье замка Шарвар. Любовно подбирала ингредиенты, выпаривала и процеживала. А потом месяцами настаивала, наблюдая, как вызревает сладкий яд.

Подошла к столику, на котором горели свечи в тяжелом канделябре, стояли два кубка и кувшин с вином.

– Каплю Эржебете, – шептала она, наклоняя склянку над кубком. – Всего каплю, чтобы уменьшить боль. И ему… две… три…

Он придет пьяный, разгоряченный вином. Этого хватит, чтобы немного укротить жар. До времени…

Девушка прикрыла глаза. Губы ее зашевелились, беззвучно произнося слова то ли заклинания, то ли молитвы.

За дверью раздались тяжелые шаги. Вошел Ференц. Его заметно пошатывало, взгляд блуждал, на губах играла довольная улыбка. Эржебета замерла возле столика, вдыхая такой знакомый, такой любимый запах – мужского и конского пота, костра, полыни, с едва заметным оттенком крови…

Ференц смотрел на молодую жену – черные волосы тяжелым плащом окутывали ее плечи, тонкая материя рубахи не скрывала высокой груди, слишком пышной для хрупкого тела. Стиснув зубы, Ференц шагнул к девушке, схватил ее в охапку, грубо прижал к себе.

Не ждал – требовал, не ласкал – насиловал… Только Эржебета не боялась. Кто мог научить ее Ференца любить? Покорные пленницы, жалкие обозные шлюхи?

Она приблизила свои губы к его, словно желая поцеловать, и шепнула:

– Подожди…

Извернулась всем тонким телом, заскользила вниз – прижимаясь лицом к его груди, животу, чреслам. Ференц тяжело задышал, ослабил хватку. Девушка гибко опустилась перед ним на колени, но тут же прянула назад и вскочила. Зарычав от разочарования, Ференц рванулся за женой.

– Не спеши, любимый…

Эржебета подбежала к столику, плеснула вина в кубки – одна капля зелья себе, три Ференцу… Глотнула сама, протянула мужу:

– Выпей, прошу.

Он хотел было отшвырнуть тонкую руку с чеканным кубком, да не стал. Что-то было в глазах Эржебеты, в изгибе губ – властное и в то же время призывное, почти чарующее. Ференц усмехнулся – блажь бабья, пусть ее. Схватил кубок, осушил его в два глотка, бросил в сторону.

– Теперь иди сюда! – подался вперед, чтобы схватить жену.

Но Эржебета снова отскочила, легким призраком заскользила по комнате, смеясь и уворачиваясь от его рук. Нужно подождать, пока подействует зелье.

Ференц погнался за нею, все больше распаляясь, не в силах отвести взгляда от нежной линии позвоночника, маленьких ягодиц, стройных ног, которые не могла скрыть тончайшая рубаха.

Ее быстрый бег, русалочий смех, легкое дыхание горячили Ференца все сильнее. Но вместе с тем в душе поднималась душная злоба. Как смеет ускользать, убегать, не подчиняться мужу? Да еще и насмехается над ним, маленькая дрянь. Над кем? Над самим Ференцем Надашди, которого боятся даже друзья, а враги за жестокость зовут Черным беем. А уж бабы…

Никогда бабы не перечили ему, не отказывали…

– Поди сюда! – взревел он.

Эржебета даже не оглянулась, только звонче расхохоталась. Игра слишком увлекла ее, заставила забыть об осторожности. Ференц совершил длинный звериный прыжок, схватил девушку за плечо, развернул к себе, наотмашь ударил, стирая улыбку с бледного красивого лица.

В уголке капризных алых губ показалась багровая капля. Набухла, протянулась к подбородку тонкой блестящей струйкой. Эржебета, вопреки ожиданиям мужа, не заплакала, не обмякла в его руках. Не сделалась покорной. Лишь жадно вдохнула запах собственной крови.

Ференц швырнул ее на кровать, рванул рубаху, до боли сжал грудь. Взглянул в лицо жены и на мгновение остановился, удивленный: Эржебета улыбалась. Потом вдруг змеино дернула головой, оскалив маленькие, испачканные красным зубы. Впилась в губы мужа то ли поцелуем, то ли укусом. Ощутив боль, Ференц зарычал, с трудом оторвал от себя малахольную девку. Из прокушенной губы капала кровь.