Текст книги "Томас Дримм. Война с деревьями начнется тринадцатого"

6

Я ставлю грязную посуду в раковину и вдруг чувствую зуд в левом предплечье. Я задираю рукав. Номер телефона, который Лили Ноктис позавчера нацарапала ногтем на моей коже, покраснел, будто в царапины попала инфекция. Как я должен это понимать? Как предупреждение, знак или требование выйти на связь?

Я поднимаюсь к себе в комнату, чтобы ей позвонить. Прижимаю телефон к уху и слушаю сообщение автоответчика. Внезапно оно прерывается.

– Да, Томас, что-то случилось?

Я взволнован – она говорит так естественно, словно мы расстались пять минут назад, – и реагирую мгновенно, стараясь придать голосу твердость:

– Не у меня, у человечества. Я видел новости по телевизору.

– И чем я могу тебе помочь?

Растерявшись, я спрашиваю, не знает ли она, где держат Бренду Логан.

– Значит, она по-прежнему важна для тебя?

В ее голосе звучат скрытое недовольство и неподдельная ревность. В других обстоятельствах я почувствовал бы себя самым счастливым парнем на свете. Но сейчас я обхожу эту тему:

– Ее надо освободить. Она может наговорить лишнего.

– Лишнего о ком?

– О вас. Она знает, что вы ведете в правительстве двойную игру. Если до вашего сводного брата дойдет, что вы готовите революцию…

– Может, ты сначала поинтересуешься, не прослушивается ли мой телефон?

– Ой…

– Нет. А вот твой у полиции на прослушке.

Меня сразу бросает в холод.

– Простите. Я разъединяюсь.

– Не волнуйся, мой телефон автоматически глушит все разговоры и скрывает номера абонентов.

Я перевожу дух. Это в ее стиле: напугать, а потом успокоить.

– Что касается Бренды Логан, я согласна с тобой, Томас, но по другой причине. Нам действительно нужно действовать как можно быстрее.

– Вы пришлете за мной машину?

– Ты видишь ее окна с того места, где сейчас стоишь?

Я встаю на цыпочки и смотрю в слуховое окно, из которого видна спальня моей соседки напротив.

– Да.

– Ничего необычного не замечаешь?

– А в чем, собственно, дело?

– Ну-ка скажи: есть ли признаки взлома, обыска, ограбления?

– Вы думаете, полиция…

Она перебивает:

– Я думаю, именно Бренда виновата в том, что произошло с растительным миром. И ты это знаешь.

Она разъединяется. Потрясенный, я смотрю на темные окна в доме напротив. Конечно, у меня были подозрения относительно Бренды. И даже больше чем подозрения: я был свидетелем ее тайных отношений с деревьями. Но ведь не она хотела, чтобы я разрушил Аннигиляционный экран.

Хотя…

Еще до того как профессор Пиктон переселился в моего плюшевого медвежонка, я видел пророческий сон: город, захваченный деревьями, лиана, которая захлестнула меня и тащит к водосточному люку… Этот город-призрак, разрушенный растениями, я увидел на следующий день на картине Бренды, где были все подробности моего сна. Если моя соседка находится в мысленной связи с духами природы, то, может быть, она – посланник, сообщник или причина войны, которую деревья объявили нам? Возможно, она находится под их влиянием или даже наоборот – властвует над ними при помощи своих картин?

Я полностью погружен в эти мысли, когда на нашу улицу въезжает лимузин в сопровождении четырех мотоциклистов. Лили Ноктис не теряет времени. Я торопливо приглаживаю волосы, выпускаю рубашку поверх брюк, как теперь модно, надеваю пиджак, чтобы казаться старше, и сбегаю по лестнице. Когда я выхожу в прихожую, мой отец уже открывает входную дверь. На пороге стоит мотоциклист.

– Господин Робер Дримм?

– Да, – обреченно вздыхает отец.

– В Министерстве хотят с вами поговорить.

– В каком именно? – насторожившись, спрашивает мать.

– Это государственная тайна, – отвечает мотоциклист. – Но ехать надо немедленно.

Отец покорно поворачивает в гостиную, которая служит ему спальней с тех пор, как они с матерью перестали быть парой. Он вытаскивает из-под дивана ботинки и в ответ на наши беспокойные взгляды молча завязывает шнурки.

– Не смотрите вы так! Меня везут не на допрос, а на консультацию.

– Какую еще консультацию? – хмурится мать. – По грамматике и орфографии? Не понимаю, чем ты можешь быть им полезен.

Сурово взглянув на нее, отец отвечает:

– Полагаю, в правительстве меня считают специалистом по деревьям, учитывая, сколько книг по ботанике я прочел, будучи цензором.

И добавляет, вставая:

– Мне поручали убирать из книг те абзацы, где говорилось об интеллекте растений. Я вымарывал эти места, но сам-то все помню.

7

Я смотрю, как мой отец садится на заднее сиденье лимузина, и не могу избавиться от дурного предчувствия. Министерство безопасности методом промывки мозгов стерло из его памяти воспоминание о тех днях, что он провел в тюрьме. Но я-то помню, как его мучили.

Моя мать, услышав, что начинаются очередные новости, мгновенно разворачивается к экрану, чтобы, как образцовая патриотка, следить за ходом войны с деревьями.

– Через двадцать четыре часа будет завершена вакцинация всех детей младше тринадцати лет, – вещает полковник медицинской службы, и на экране появляется диаграмма. – Что касается взрослых граждан, то в настоящее время все они получили вакцину через радиоимпульс в мозговые чипы. Но не следует забывать, что антигены в мозгу активируются только благодаря концентрации внимания и чувству сопричастности, которые возникают при внимательном и непрерывном просмотре новостей. Здоровье, процветание, благополучие!

– Здоровье, процветание, благополучие! – шепчет моя мать с блестящими от слез глазами, пока очередная вспышка на экране не возвращает ее на передовую: там полыхают пожары, которые уже невозможно потушить.

Я желаю ей спокойной ночи и поднимаюсь в свою комнату.

Через пять минут, уже в спортивном костюме, кроссовках и с маской на лице, я осторожно спускаюсь по фасаду вниз. С тех пор как по методу профессора Пиктона я сбросил десять лишних килограммов, это стало совсем не трудно. Водосточная труба даже не скрипит под моей тяжестью.

На улице ни души: уже начался комендантский час. Повсюду из-за прикрытых ставней доносятся звуки вечерних новостей. Я перехожу дорогу и направляюсь к полуразрушенному зданию, которое так и не достроили, а оно уже успело превратиться в руины. С тех пор, как я был здесь последний раз, из дома украли домофон, почтовые ящики и коврик на входе. Приятно видеть, что жизнь продолжается.

Я поднимаюсь по лестнице, куда обитатели дома выбрасывают мусор, и, дойдя до второго этажа, останавливаюсь как вкопанный. Дверь в квартиру Бренды распахнута настежь. Замок сбит, щеколда вырвана с мясом. В каком-то смысле меня это даже успокаивает. Если бы здесь побывала тайная полиция, она бы действовала гораздо аккуратнее.

Я с опаской спрашиваю:

– Есть кто-нибудь?

Не столько ради ответа, сколько с целью успокоить грабителей, если они еще здесь: я всего лишь безвредный подросток, пришедший навестить соседку. Я повторяю вопрос, стараясь не выдать страха:

– Ты тут, Бренда? Слышала новости?

Тишина. Глубоко вздохнув для храбрости, я вхожу в квартиру. На первый взгляд мое предположение подтверждается: исчезли телевизор, матрас, кофеварка, микроволновка и сиденье для унитаза. Или же это трюк тайной полиции, чтобы замаскировать обыск под простое ограбление. В любом случае, их интересовало не искусство: все картины на месте.

Волнуясь, я подхожу к холсту, который открыл мне мир Бренды. На нем посреди автозаправки растет огромный дуб, вздыбивший своими корнями асфальт, а на его разросшихся ветках кольцами висят покрышки.

Я мысленно погружаюсь в листву и древесину, ловлю зов, жду, когда картина начнет засасывать меня… Мой взгляд падает на крышку канализационного люка, из которого в прошлый раз выползла лиана, потащившая меня к канаве.

Но ничего не происходит. Связь нарушена. Картина мертва. Или же деревья не доверяют мне.

На всякий случай я говорю негромко, но от всего сердца:

– О великий дуб, нарисованный Брендой Логан, прошу тебя, установи мир между людьми и растениями. Не нападайте на нас больше, а мы перестанем уничтожать вас.

– Тебе не кажется, что действовать лучше в реальности?

Я вздрагиваю. Из спальни появляется Оливье Нокс: руки заложены за спину, в левом уголке рта затаилась улыбка.

Стараясь подавить беспокойство, я спрашиваю, что он здесь делает. Нокс медленно откидывает назад черные волосы, но они вновь падают ему на лицо.

– То же, что и ты. Ищу ответы. Или хотя бы подсказку. Как и ты, я думаю, что картина Бренды – это канал связи для деревьев. Вот этот, – указывает он на дуб, – их военачальник. Священное дерево, которого слушаются все его сородичи. Именно он приговорил человечество к смерти. Ты должен найти его здесь, в реальном мире, Томас. Найти и уничтожить. Благодаря твоей связи с профессором Пиктоном ты можешь это сделать. Причем единственный из всех.

Я отступаю к двери. По-видимому, он один, но мне трудно поверить, что министр энергоресурсов перемещается без сопровождения, как обычный грабитель. Я спрашиваю его, не он ли держит Бренду в тюрьме.

– Это ненадолго. На энергетическом уровне от нее один убыток: она ничего не производит. Ни страха, ни страданий, пригодных для использования. Если ты откажешься от задания, которое я тебе дал, мы избавимся от нее, как от старой батарейки. Которую даже невозможно утилизировать с пользой.

Я с трудом сдерживаю ярость. Он подходит ко мне, и его зеленые глаза проникают прямо в меня, словно хотят высосать мою энергию.

Я закрываю глаза. А когда снова открываю, Оливье Нокса уже нет. Я лежу на полу у стены, но не могу вспомнить, как упал. Я тут же вскакиваю и ищу какой-нибудь след его пребывания в квартире. Ведь не приснился же он мне?

Ничего не обнаружив, я сажусь перед картиной с дубом и пытаюсь сосредоточиться на ней. И на этот раз получаю сообщение. Но совсем не то, которого ждал.

– Не пытайся ничего делать в одиночку! Пропадешь! Приезжай за мной немедленно!

Это снова голос Лео Пиктона. Тот самый голос, который звучит у меня внутри и который недавно в коллеже запретил мне вводить вакцину. Но что значит «приезжай за мной немедленно»? Ведь все, что от него осталось, – не считая выловленного в море трупа, из которого позавчера извлекли чип, – это плюшевый медведь, куда ненадолго вселялась его душа. Но ведь она покинула игрушку после того, как я разрушил Аннигиляционный экран. На это он намекал? На старого медведя моего детства, которого мы похоронили, я и Бренда, перед Центром производства антиматерии в Зюйдвиле?

Может быть, душа Пиктона способна вернуться на Землю лишь в том предмете, в котором он уже жил? Но какова его цель? Помочь, как он уверял и в прошлый раз, или снова использовать меня? Он отомстил своим врагам, устроив моими руками глобальную катастрофу, а теперь пытается меня убедить, что хочет все исправить?

– На помощь, Томас! – кричит его голос у меня в голове. – Человечеству угрожает полное исчезновение! Если живые умрут, мертвые их не переживут!

Что он хочет этим сказать? Что только благодаря нашим мыслям об усопших они могут надоедать нам даже после смерти? Но я-то делаю все, чтобы его забыть!

– Ты можешь вести переговоры с деревьями, Томас, но не от имени Зла! Я единственный, кто способен защитить тебя от «Нокс-Ноктис»!

Я затыкаю уши, чтобы прекратить этот гам в голове. Мне надоело каждый раз мучиться сомнениями, когда он от меня что-нибудь требует. Я больше не доверяю ему. Он несносный тип, к тому же уже вышедший из игры. Он мнит себя более влиятельным, чем был при жизни. Воображает, будто манипулирует мной. Но на самом деле нас обоих дергает за ниточки кто-то другой.

И если Лео Пиктон погиб от удара по голове моим воздушным змеем, то причина не в ветре и не в его невезучести. У меня есть этому доказательство. После смерти профессора я обнаружил на крыле змея устройство для дистанционного управления. Кто-то хотел, чтобы наша встреча произошла именно так и вызвала цепь катастроф. Поэтому я не позволю негодяям, которые все это затеяли, снова меня использовать.

Я медленно отвожу руки от ушей. Слава богу, профессор все понял. Я избавился от него. Пускай катится к своей загробной компании. Как говорит отец, «предоставь мертвым погребать своих мертвецов»[3]3
  Мф. 8:22.


[Закрыть]. Я едва успеваю с облегчением вздохнуть, как мой телефон начинает вибрировать. Но мне не хочется отвечать, лучше потом прослушаю сообщение.

Мой взгляд возвращается к дубу на автозаправке. Я не вижу в картине никакого насилия, призыва к уничтожению. Стоит ли верить Оливье Ноксу? Действительно ли это дерево – военачальник? Может, оно парламентер, посланный к нам – через эту картину – для установления мира?

И тогда я признаюсь ему в своих сомнениях, в своих желаниях, которые противоречат друг другу. Я прошу совета. И тут происходит нечто невероятное. Не на картине, а во мне самом. Возникает чувство, которого я никогда раньше не испытывал. Меня затапливает море любви, гармонии и сострадания.

Я начинаю понимать это дерево. Будто оно внутри меня, будто во мне переливается его сок. Но мирит ли он меня со своими сородичами, выступая на их стороне, или пытается прельстить, околдовать, чтобы восстановить против людей?

Я задаю ему этот вопрос. Прошу быть откровенным. Но в отсутствие Бренды мне отвечает только тишина в квартире. Если бы я умел рисовать, он смог бы, вероятно, дать какой-нибудь знак на холсте. Но сейчас я ничего не вижу.

Оливье Нокс прав: это дерево не плод воображения, оно существует где-то в реальности. Я чувствую, что оно зовет меня. Я должен его найти. Но не для того, чтобы уничтожить. А чтобы договориться. Заключить соглашение. Обезопасить их род и защитить наш. Прекратить бесконечную военную истерию, упреждающие нападения и ответные действия. Вот моя миссия. Вот задача, которую я должен решить. Но на этот раз никто не сможет мной манипулировать.

8

Я хочу пить и иду в ванную за стаканом. Это единственная комната, которую не перевернули при обыске. Закрыв глаза, я трогаю полотенца Бренды, нюхаю духи во флаконе. Если бы только я мог перенестись к ней в тюрьму и вернуть ее домой… Я должен был потребовать от Нокса ее освобождения, прежде чем обещать что-либо. Хотя я ничего и не обещал. Я даже не уверен, что говорил с ним наяву. Это действительно жутко, эти отношения, в которых сон мешается с реальностью. Будто граница между ними все время в движении…

Я вновь открываю глаза и отставляю в сторону духи Бренды. Сейчас не время травить душу, думая о прошлом. К тому же в голове настойчиво маячит образ Лили Ноктис. Мне отвратительна сама мысль о том, что новая любовь вытесняет старую. Сначала этого не было, но сейчас у меня возникло неприятное чувство, что Бренда стала занимать меньше места в моем сердце. Даже ее лицо я помню уже не так ясно. Лили Ноктис захватила даже мои воспоминания и душит их, как плющ. Плющ необыкновенной красоты.

Чтобы вернуть себя в реальность, я берусь за телефон. Лучшее средство подавить искушение позвонить Лили – это вернуться к моим школьным делам. Я прослушиваю сообщение Дженнифер.

«Томас, на помощь! – кричит она, и ее голос срывается от ужаса. – Мой отец… скорее! Это вовсе не…»

Сообщение обрывается. Я немедленно перезваниваю, но автоответчик сообщает, что ее телефон выключен. Сам не свой от тревоги, я выбегаю из квартиры Бренды.

Дженнифер с отцом живут в пяти минутах ходьбы отсюда, но на первом же перекрестке я застываю на месте от резкого свистка.

Меня мгновенно окружают трое солдат в камуфляжной форме, вооруженные ручным пулеметом, огнеметом и бензопилой. Зеленые бригады.

– Что ты делаешь на улице в комендантский час и где твоя защитная маска? – спрашивает тот, что с пулеметом.

Чтобы выиграть время, я озабоченно ощупываю карманы своего спортивного костюма. Маска осталась у Бренды.

– Наверное, обронил. Простите, но у меня неотложное дело…

– У всех неотложные дела, – возражает солдат с бензопилой. – У меня, например, – не дать тебе подхватить вирус гриппа-V и заразить весь квартал. Откуда ты идешь?

– Вон оттуда.

– Отворачивайся, когда со мной разговариваешь! Прививочная карта есть?

– Есть, но она в коллеже, а он закрыт.

– Логично, – ухмыляется парень с огнеметом и достает телефон. – Я вызываю санитаров.

– А что они со мной сделают?

– Поместят в карантин, для твоего же блага. Если грипп не обнаружат – отпустят.

Перепугавшись, я не придумываю ничего лучшего, как раскашляться прямо в их физиономии. Они отшатываются, вскрикивая от ужаса. Воспользовавшись этим, я убегаю со всех ног. Они тут же бросаются за мной и зачем-то кричат на ходу: «Разойдись!», пробегая мимо запертых домов, в которых все сидят уставившись в телевизоры.

Я сворачиваю к бывшей табачной фабрике, чтобы избавиться от преследователей среди развалин, которые знаю как свои пять пальцев. За спиной вдруг раздается пулеметная очередь. В панике я оборачиваюсь. Солдат с пулеметом споткнулся и случайно нажал на спусковой крючок. Тип с огнеметом корчится на земле, насквозь прошитый пулями. Третий, с бензопилой, в ужасе застыл на месте. Пулеметчик не задумываясь стреляет и в него, убирая свидетеля. Но сам в ту же секунду превращается в горящий банан – это бедняга с огнеметом в судорогах нажал на кнопку.

Я тихо смываюсь с территории фабрики через пролом в стене. С такой армией победа нам не светит.

Через три минуты я оказываюсь около снятого с колес трейлера, где Дженнифер с отцом живут с тех пор, как остались вдвоем. Рядом с ним стоит скорая. Санитар-носильщик объявляет в мегафон, что по закону военного времени в период эпидемии пациента нельзя перевезти в больницу, если у него нет медицинской справки, подтверждающей, что он не болен гриппом-V.

– Прошу прощения, извините.

Люди в белых халатах не дают мне подойти ближе, но я объясняю, что являюсь родственником больного. Тогда они расступаются, и я поднимаюсь в трейлер. Это жилище ненамного меньше, чем наше, к тому же более уютное. Господин Грамиц кроме таланта механика обладает еще одним: он настоящий ас утилизации. Приварив два жилых автофургона к рефрижераторному прицепу, он сделал для Дженнифер настоящий трейлер кинозвезды. Раньше тут все было как в музее – в неизменном виде, в память о госпоже Грамиц. Но сейчас по фургону будто пронесся ураган, перевернув его вверх дном.

– Спасибо, что пришел! – спешит мне навстречу Дженнифер. – Смотри, какой кошмар!

Она тащит меня в комнату отца. Господин Грамиц сидит в углу, прижавшись к перегородке из листового железа, и выглядит так, словно его только что пытали. Это ужасно. На нем только трусы и футболка, все тело в каких-то нарывах, волдырях и гнойниках, а на шее видны широкие красные полосы, будто его душила лиана.

Невольно я вспоминаю ту лиану, которая выскочила из картины Бренды и, захлестнув мою ногу, потащила в канализационный люк.

– Как ты думаешь, это грипп-V? – волнуется Дженнифер.

Я отвечаю, что не разбираюсь в симптомах, но, чтобы ее отца отвезли в больницу, надо доказать, что это не грипп, иначе его и лечить не станут.

– Но как доказать?

Я роюсь в карманах. К счастью, у меня всегда с собой чистые рецептурные бланки, которые я прихватил у доктора Макрози, моего бывшего диетолога. Того самого, который хотел послать меня в лагерь диетического питания, когда я был толстым, и которого я при поддержке Бренды шантажировал. Подделав почерк этого мошенника, изображающего из себя великого врача, я удостоверяю, что болезнь Жозефа Грамица не имеет ничего общего с растительной эпидемией, это просто аллергическая реакция. Отравился моллюсками, а пищевая аллергия не заразна.

Дженнифер бежит к санитарам, чтобы передать им хорошую новость.

– Не оставляй меня с ней наедине! – вдруг произносит господин Грамиц. – Она меня чуть не убила!

– Да вы что? Не может быть!

– Что она со мной сделала! – кричит он, пытаясь содрать с кожи гнойники.

– У вас просто жар, вы немного бредите, ничего страшного…

– Она свихнулась, говорю тебе! – настаивает он, растерянно глядя на меня. – Она напала на меня сзади и пыталась задушить!

Увидев вошедших санитаров, господин Грамиц умолкает. Те бесцеремонно хватают его и уводят. Дженнифер хочет ехать вместе с ним, но ей объясняют, что детям запрещен вход в больницу, и оставляют телефон экстренных служб.

Она падает на кровать, сотрясаясь от беззвучных рыданий. Я утешаю Дженнифер, как могу, но близко не подхожу. Спрашиваю, как появились симптомы. Вместо ответа она вдруг говорит безразличным тоном:

– Можно я переночую у тебя?

Я стараюсь скрыть замешательство. Надо ответить с непринужденным видом, иначе она сочтет, что я вижу в ее словах неприличный смысл.

Дженнифер повторяет тем же тоном, словно речь идет о простой формальности:

– Ну? Так я могу переночевать у тебя?

– Да, но я сплю в своей комнате.

– И что? Я не собираюсь к тебе приставать.

– Нет, я имею в виду, что официально я все еще там. Поэтому ты подождешь, пока я влезу через окно, а через пять минут позвонишь в дверь. Моя мать тебе откроет, я спущусь, чтобы узнать новости, и ты нам расскажешь все, что произошло.

Она смотрит на меня без всякого выражения.

Понизив голос, я продолжаю:

– Кстати, а действительно, что произошло?

Дженнифер в нерешительности кусает губы. И вместо ответа спрашивает:

– Ты доверяешь мне, Томас?

– А в чем дело?

Она опускает глаза.

– Даже не знаю… У меня в голове пустота.

Я убеждаю ее, что это побочный эффект вакцины. Мозг взял паузу, чтобы организм бросил все силы на борьбу с вирусом. Дженнифер качает головой.

– Я уже не понимаю, что со мной творится.

Мне больше нравится, когда она такая, как сейчас. Подав-ленная, безвольная, уязвимая.

– Не волнуйся, Дженнифер. Я с тобой.

Я ухожу. И, откровенно говоря, жалею, что разрешил ей переночевать у меня. Я уже и так разрываюсь между Лили Ноктис, которая занимает все мои мысли, и Брендой Логан, которую надо вытащить из тюрьмы. Но я не могу отказать девочке в помощи. Иногда я говорю себе, что в этом и есть моя сила. А иногда боюсь, что это самая опасная из моих слабостей.