Текст книги "Томас Дримм. Война с деревьями начнется тринадцатого"

– Смелая девушка, ничего не скажешь! – комментирует голос Лили Ноктис. – Но она заблуждается: если мы не сможем извлечь из нее энергию, то мы ее просто устраним. И в этом будешь виноват ты, Томас. Она защищает тебя. По крайней мере, она так думает. Я заставляю тебя смотреть на мучения Бренды, чтобы ты захотел ее освободить.

Внезапно вокруг наступает тьма. Я вижу только сияние зеленых глаз.

– Ты проснешься и все забудешь, – продолжает голос Оливье Нокса. – Таково правило игры.

– Нам нужен герой, Томас, – добавляет Лили, – и этот герой – ты. Человек, который развязывает катастрофы и, борясь с их последствиями, усугубляет всё еще больше. Пора, возвращайся в реальность, тебя ждут новые сюрпризы.

4

Я внезапно просыпаюсь. Дженнифер пихает меня локтем в бок, давая понять, что сейчас не время дрыхнуть. Одноклассники размахивают ручками с вакциной.

– Шприц к руке! – орет учитель ОБЖ. – По моей команде прикладывайте и нажимайте!

Все подчиняются. Я вопросительно смотрю на Дженнифер. Только что она была против прививки.

– Ты не слышал, что он сказал? – шипит она сквозь зубы. – Всех, кто откажется от вакцинации, выгонят из коллежа. Я не собираюсь портить себе будущее!

Я не пытаюсь ее разубедить. У нас нет никакого будущего. Наш коллеж – это отстойник для бедняков, неудачников и тех, кто бунтует против власти. Вдобавок Дженнифер предстоит всю жизнь выплачивать штраф за мать, которая пустила себе пулю в лоб. Ведь самоубийство родителей карается Законом о защите детства, а ее отец зарабатывает слишком мало.

Я смотрю, как большой палец Дженнифер белеет, пока она с закрытыми глазами надавливает на шприц-ручку. Ее лицо ничего не выражает. Значит, не больно.

– Томас Дримм, – замечает учитель, – все ждут только вас.

Я подношу шприц к руке, и он присасывается к коже. Но когда я хочу нажать на кнопку, чтобы привести в действие иглу, мне на затылок наваливается свинцовая тяжесть, которая не дает пошевелить рукой. Будто кто-то посылает мне сигнал тревоги.

– Ну давай же! – волнуется Дженнифер. – Ты что, хочешь, чтобы тебя выгнали? Хочешь оставить меня одну с этими недоумками?!

Услышав этот крик души, я снова беру себя в руки. Улыбаюсь, чтобы успокоить ее. Зря я считал Дженнифер приставучей, ведь так здорово, что я кому-то нужен. Ощущение непривычное, ведь я только пять дней живу новой жизнью. Это выматывает, но совершенно не надоедает.

– Ну хорошо, – вздыхает господин Кац, садясь за стол. – Карточки вакцинации вы получите сегодня вечером, после уроков. Теперь вам нечего бояться.

Мой большой палец начинает давить на кнопку.

– Остановись, Томас, это ловушка!

Я замираю. Голос профессора Пиктона, кажется, раздается прямо у меня в голове. Это невозможно. Старик ученый умер навсегда вчера утром – когда из него извлекли чип. Я почувствовал тогда, как его душа просачивается сквозь мои пальцы, покидая плюшевого мишку, в которого ненадолго вселилась, чтобы убедить меня завершить дело его жизни. С тех пор как Экран разрушен, Пиктон улаживает свои дела на небесах. Стал бы он возвращаться, чтобы предостеречь меня от прививки? И чем она может быть опасна, если предназначена для детей до тринадцати лет?

Я спрашиваю себя: может, Лео Пиктон опять пытается посмертно осуществить какой-нибудь хитроумный план? Напри-мер, дать мне умереть от гриппа-V, чтобы я встретился с душами его покойных детей и помог ему? Но я-то еще не закончил свою жизнь на Земле!

Мой напряженный палец лежит на кнопке, а я все еще не решаюсь нажать. Страшный холод поднимается по моим ногам.

– В чем дело, Дримм? – теряет терпение господин Кац. – Это совершенно безболезненно, спросите у товарищей!

– Он стру-усил! – воют дурни вокруг меня.

– Отстаньте от него! – вопит Дженнифер.

Чтобы всех успокоить, я вскрикиваю «Ай!» и быстро отдергиваю шприц – за секунду до того, как из него выскочила игла. Одноклассники смотрят на меня с насмешкой. Я делаю вид, будто мне ужасно стыдно, и признаюсь, что да, это совсем не больно.

– Ну-ка, покажите! – недоверчиво говорит господин Кац, подходя ближе.

Я притворяюсь ужасно неловким и роняю шприц на пол. Подняв его, протягиваю учителю. Я очень рассчитываю на то, что игла сломалась и все содержимое осталось внутри. В противном случае он поймет, что я так и не вакцинировал себя, и сделает это сам.

Затаив дыхание, я поворачиваюсь к окну, где гигантский каштан раскинул голые ветви, украшенные жевательной резинкой, тряпками, трусиками и пластиковыми стаканчиками. Он уже два года как засох, но коллеж до сих пор не получил от Министерства зеленых насаждений разрешения его срубить. И ученики, в отсутствие листьев, украшают каштан как умеют. Все-таки жизнь – странная штука: теперь только мертвые деревья не представляют для нас угрозы.

Я едва успеваю подумать об этом, как вдруг раздается страшный треск. Крики мешаются со звоном выбитых стекол. Вокруг рушатся стены, все бросаются к двери, но ее больше нет. Грохот, крики, пыль, темнота… Потом наступает тишина, которую нарушают кашель, стоны и вскрики.

В темноте среди обломков вспыхивают огоньки: оранжевые, голубые, сиреневые, белые… Дети наконец добрались до своих мобильных телефонов.

Я уже могу различить светящиеся надписи на их корпусах: «Телефон убивает», «Телефоны провоцируют раковые заболевания», «Радиоволны вызывают опухоль мозга»… Все эти угрозы смерти сейчас стали признаком жизни.

– Томас, ты ранен?

Это голос Дженнифер, она где-то рядом. Между двумя приступами кашля я отвечаю:

– Кажется, нет. А ты?

– Всё нормально.

– Помогите! – раздается чей-то крик.

– Тихо! – блеет господин Кац дрожащим голосом. – Без паники, все закончилось, уймитесь! Мы спокойно выйдем отсюда, если вы будете соблюдать порядок. Я буду вызывать вас по списку, и каждый должен отвечать «здесь» и «ранен», «цел» или «не знаю». Адам!

– Умер! – отвечает кто-то, заходясь в истерическом смехе.

– Заткнись! Я жив, я здесь, мсье! Мне надо выйти!

– Альбертсен Эрик!

– Ранен! Помогите, мне больно, у меня рука в крови!..

– Соблюдайте спокойствие!

– Это Вебер, мсье! Я застрял!

– Подожди, Вебер, я сейчас на букве «А». Альбертсен Луиза!

– Я не вижу мою сестру, мсье, где она? Луиза!

Крики несутся со всех сторон, Дженнифер в панике умоляет меня вывести ее отсюда – у нее клаустрофобия.

– Иду!

Я пытаюсь ползти на звук ее голоса, но тщетно. Руки у меня свободны, но левую ногу придавило что-то тяжелое. Я ее вообще не чувствую, даже пошевелить ею не могу.

Я изо всех сил пытаюсь сосредоточиться. Этой технике – мысленно внедряться в собственное тело – меня научил профессор Пиктон… Но рыдания и крики о помощи со всех сторон не дают сконцентрироваться.

Здоровой ногой мне удается отодвинуть обломки.

– Козинский Поль. Козинский Поль?

– Я говорю по телефону, мсье! Да, мам, это я! Нам тут на башку свалилась крыша…

– Заткнись, Козинский!.. Алло, вы меня слышите? Эй, а ты-то кто такая? Черт, повесь трубку, я ведь звоню в службу спасения!

В гаме голосов и непрерывных звонков господин Кац отказывается от идеи провести перекличку.

Я высвобождаю Дженнифер, помогаю ей встать на ноги. Но когда я пытаюсь вытянуть за руки еще несколько человек поблизости, на нас обрушивается балка, а следом за ней – куски черепицы.

– Бежим отсюда! – кричит Дженнифер.

В конце концов мы все оказываемся на улице, более или менее сгруппированные по классам.

Господин Кац, совершенно оглушенный, повторяет, что это чудо, истинное чудо. Я с ним согласен: обошлось несколькими легкоранеными и одной незначительной потерей в лице нашего директора. Этот хам и брюзга больше не сможет отыгрываться на нас за свой убогий коллеж.

С кольцевой дороги, проходящей мимо нашей глухой окраины, доносятся звуки сирен. Перепуганные учителя бегают вокруг нас, требуя надеть маски, пока не приехала полиция, иначе у них будут большие неприятности.

Дженнифер прижимается ко мне, а я смотрю на вырванный с корнем каштан. Упавший на крышу, которая провалилась под его тяжестью, он привольно шумит ветвями, увешанными тряпками и стаканчиками, словно ничего особенного не случилось. Но как же это произошло? Ветер слишком слаб, чтобы повалить дерево. Или каштан просто сгнил изнутри? А вдруг причина совсем в другом? Что, если и мертвые деревья передают растительный грипп? В таком случае мы нигде не в безопасности – любая деревяшка может восстать против человека. Двери, окна, столы, паркет…

– А где твой отец? – восклицает Дженнифер. – Я не вижу его!

Я ее успокаиваю: сегодня его не было на занятиях. Он выбросил детокс и снова напился. Потому что, выпивший, он еще находит в себе мужество преподавать литературу неучам в коллеже, где нет ни одной книги. А вот антиалкогольные пластыри выкачали из него последние силы.

У школьной ограды останавливаются фургоны скорой и полицейские машины. Родители, соседи и просто зеваки толпятся у входа, усиливая неразбериху. Вспыхивают ссоры, драки. Одни уводят детей, отказываясь от медицинского осмотра и не желая отвечать на вопросы полицейских, другие, наоборот, наседают, добиваясь медицинского освидетельствования, чтобы потом требовать возмещения у страховых компаний.

Дженнифер указывает мне на желтый эвакуатор марки «Кольза», который только что подъехал к образовавшейся пробке. Из кабины выходит ее отец и, заметив Дженнифер, бежит к ней. Он сгребает ее в охапку и прижимает к себе с таким выражением отчаяния и счастья на лице, что у меня перехватывает горло. Я не привык к подобным проявлениям любви. После смерти жены господин Грамиц все свои чувства перенес на Дженнифер, которая уже не может этого выносить. Обожание отца только усиливает ее чувство потери, она обращается с ним как с собакой, и он покорно принимает свою участь.

– Ты цела, цыпленочек, ты уверена?

– Да нормально все, – вздыхает она с раздражением. – Давай, валим отсюда.

– Ты не хочешь показаться врачу?

– Я в порядке, говорю же тебе. Отвези нас в казино.

– Ты уверена?

– Я зарабатываю на жизнь, если ты забыл. За эти три пропавших урока я заработаю в два раза больше, чем обычно.

Смирившись, он печально смотрит, как она забирается в эвакуатор. Из мужской солидарности я говорю ему:

– Добрый день, мсье.

Он треплет меня по голове, отшвыривает куски щебня и заботливо спрашивает, сообщил ли я своей маме о случившемся.

Он думает, что она места себе не находит. Я его успокаиваю.

Что удобно с моей матерью – в трудных обстоятельствах она всегда призывает не драматизировать ситуацию. Ну, если, конечно, проблема не касается ее лично.

– Это должно было случиться. Сборные конструкции такие непрочные, – вздыхает она, положив руку на створку полуоткрытой двери. – Надеюсь, они, по крайней мере, восстановят здание как положено. В любом случае, это уже не твоя забота. Учитывая наш новый статус и то, что министр игры выбрала тебя лицом рекламной кампании, ты без труда поступишь в престижный коллеж для элиты. Министр мне это обещала.

Я украдкой бросаю взгляд в ее кабинет через приоткрытую дверь. На кушетке лежит мужчина средних лет. Наверняка очередной сорвавший джекпот бедняга, которому она помогает преодолеть тяжкое испытание в виде неожиданно свалившегося богатства.

– Иди делай уроки, у меня сейчас деловой обед, потом я загляну на собрание, и тогда уже поедем домой.

И она захлопывает дверь прямо перед моим носом. Поскольку после случившегося вопрос о домашнем задании не стоит, я присоединяюсь к Дженнифер, которая моет на стоянке казино гоночный автомобиль с двигателем на арахисовом масле. Я помогаю ей его полить, навести блеск и выбить чаевые из юного маменькиного сынка, когда тот заявляется, чтобы забрать свою тачку. Дженнифер не благодарит меня, вообще не говорит ни слова. Сжав под маской зубы, она яростно драит «Шар-донне», новый биоджип, который ездит на масле из виноградных косточек и не дымит.

Несколько раз я спрашиваю, все ли у нее в порядке. Не переставая надраивать кузов, она наконец отвечает:

– А с чего это у меня должно быть все в порядке?

– У тебя что-то болит?

– Ой, только не надо делать вид, будто тебя это волнует!

Бросив тряпку, я раздраженно отвечаю, что, если я ее спас, это не повод на меня злиться.

– Прекрати. Ты спас меня, как спас бы любого другого, потому что ты герой. Тебе плевать на меня.

Я начинаю возражать, и тут ей становится плохо. Я вижу, как она теряет сознание и падает прямо на капот, едва не ткнувшись носом в стеклоочиститель.

В последнюю секунду я подхватываю ее и перетаскиваю на скамейку. Тело Дженнифер совершенно безжизненно, глаза закатились. По всем признакам, у нее резко упало давление. Она только что пережила жуткий стресс, вот нервы и не выдержали… Кроме того, сказалась нехватка жира. С тех пор как она благодаря мне мгновенно похудела, активировав свой убиквитин – белок, сжигающий в организме лишние килограммы, – у нее совсем помутилось в голове, и это тоже моя вина.

– Дженнифер?

Девочка не отвечает. Я снимаю с нее маску, чтобы ей легче дышалось. Пальцы Дженнифер разжимаются, мыльная губка падает на землю. Она в глубоком обмороке. Наверное, надо сделать массаж сердца, но, очнувшись, она может вообразить, будто я к ней приставал, поэтому я отказываюсь от этой мысли.

Как в прошлый раз, я закрываю глаза, концентрируюсь изо всех сил и посылаю свои мысли в тело Дженнифер, как посылают солдат, чтобы расчистить территорию. Но сейчас я осторожен и не допущу, чтобы на меня набросились ее антитела. Я посылаю только энергию, посылаю вслепую и не пытаюсь проникнуть в ее клетки, чтобы перепрограммировать их.

Едва я начинаю различать кровеносную систему Дженнифер, как вдруг вижу нечто такое, от чего у меня перехватывает дыхание. В ее венах течет не кровь, а сок растений! Зеленые кровяные тельца спешат ко мне, стремительно раскрываются, как почки, из них тянутся лианы, они обвивают меня и больно хлещут.

– Томас, что с тобой?

Теперь уже Дженнифер трясет меня, а я лежу на скамейке. Я смотрю на нее с изумлением, но не решаюсь ничего сказать. Растения, захватившие ее изнутри, – это явно не грипп-V и не последствия прививки. Может, это просто моя галлюцинация. Результат промывки мозгов, которой я подвергся.

Дженнифер поднимает с земли губку и снова набрасывается на джип. А я иду в кафетерий купить нам биосэндвичей. То ли начались перебои с доставкой продуктов, то ли уже приняты санитарные меры, но я обнаруживаю, что сэндвичи с салатом и помидорами исчезли. Остались только с маслом и ветчиной. По этой логике завтра станут опасаться пшеницы, тогда и хлеб тоже исчезнет. Я спешу купить масло и ветчину, прежде чем их уничтожат исходя из Принципа предосторожности – как только решат, что трава заражает свиней и коров.

Как ни странно, я не испытываю страха. Если я заражусь гриппом-V, то по крайней мере стану таким же, как все. И мне больше не придется бороться, прятаться и спрашивать себя, что я должен сделать, чтобы спасти человечество.

Я возвращаюсь к Дженнифер и вместе с ней драю кузова. Выполнять механическую работу, будто жизнь течет по-старому, – это лучшее, что можно придумать, когда ситуация выходит за пределы вашего понимания и прежних ориентиров больше нет.

Мы разделили участки работ: каждый трет свою боковину, потом я мою переднюю часть, она – багажник, а крышу чистим вместе.

Работа кипит, мы доводим себя до изнеможения, чтобы не думать о будущем, и число вымытых тачек растет. Когда моя мать выходит с собрания, мы домываем пятнадцатую машину.

– Мне неловко перед персоналом, – шепчет она мне на ухо, но так, чтобы Дженнифер слышала. – Сыну психоаналитика не пристало работать мойщиком.

– Не волнуйтесь, – отзывается Дженнифер. – Свои чаевые он оставляет мне.

– И на том спасибо!

Мы втроем садимся в ее «Кользу 800», которую отец Дженнифер обслуживает бесплатно. За это моя мать устроила Дженнифер через свой отдел кадров, и теперь у девочки есть возможность подрабатывать, драя машины на стоянке казино.

Автомобиль едет вдоль пляжа Лудиленда, вдоль роскошного квартала, где жил профессор Пиктон. Я отворачиваюсь, чтобы не видеть воздушных змеев, кружащих над пляжем. Все это уже в прошлом. Я больше не ребенок – я убил человека и обрек на гибель весь человеческий род. Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, я начинаю думать о матери – об ее иллюзиях, неведении и жажде реванша за все прошлые разочарования.

Я наблюдаю за ней. Она очень красива в своем строгом костюме, а из-за проснувшейся надежды у нее даже смягчилось выражение лица. Пальцы нетерпеливо барабанят по обшивке руля, она улыбается завтрашнему дню, в котором все будет так, как она мечтала. Слепота – это прекрасно! Мне хочется забыть о смерти, которая уже маячит у нас за спиной, и я наслаждаюсь маминой радостью.

Но как только мы поворачиваем с пляжа в глубь квартала, на цифровых экранах на фасадах домов появляются предупреждения об опасности:

Чрезвычайная информация!

Объявляется немедленная мобилизация граждан!

Сегодня вечером обязательная к просмотру телепередача переносится с 20 на 19 часов.

Радио в машине отключается само, и строгий голос говорит госпоже Дримм включить в 18 часов 55 минут государственный информационный канал, чтобы подготовиться к важному правительственному сообщению.

– Опять этот идиотизм про грипп-V, – ворчит Дженнифер. – Чушь собачья.

– Прекрати ругаться! – возмущается моя мать. – Новости – это святое! Вспомни о цивилизациях, которые погибли из-за невежества и отсутствия телевидения!

Мы с Дженнифер переглядываемся. Нет смысла это обсуждать. Надо просто дождаться девятнадцати часов, и мы узнаем все, что нам положено знать.

Дорогу развезло, и мы едем по грязи почти до самого стадиона, где сейчас играют в менбол. Гигантская рулетка перебрасывает спортсменов с одной клетки на другую под крики возбужденных болельщиков, повышающих ставки. Внезапно их заглушает голос из громкоговорителей:

– Просим зрителей немедленно покинуть трибуны. Сохраняйте спокойствие. Матч прерван по причине загрязнения атмосферы. На выходе вам будут бесплатно выданы маски. Повторяю: освободить трибуны! Вся необходимая информация о санитарных мерах будет сообщена на информационном канале в девятнадцать часов…

– Я отвезу тебя в гараж, Дженнифер, – решает моя мать, которая, погрузившись в мечты о будущем, не обратила внимания на объявление. – Хочу проверить, получил ли твой отец масляный фильтр для моей машины: я ему уже целую вечность твержу, что это срочно!

Я смотрю на циферблат. Осталось меньше трех часов до той минуты, когда она поймет, что срочности в масляном фильтре нет никакой, а вечность закончится очень скоро.

5

– Сегодня, в четверг 13 числа в 11 часов 28 минут, по предложению Совета министров и в ответ на преступные действия против наших граждан президент Освальд Нарко Третий объявил войну всему растительному миру. Желая решительно пресечь распространение гриппа-V, а также в профилактических целях правительство постановило приступить к полному уничтожению всех деревьев, растений и цветов, представляющих угрозу для здоровья людей. Зеленым бригадам – боевым подразделениям по охране окружающей среды – даны широкие полномочия для оценки ситуации и действий согласно обстоятельствам.

На экране возникают такие жуткие кадры, что в тарелках стынет суп. Никто из нас троих не может есть. Вдоль всей государственной границы, откуда пришла эпидемия, Зеленые бригады подожгли леса. Но ветер внезапно переменился, и сами поджигатели, атакованные пламенем с тыла, горят, как сосновые шишки.

– Они всех нас убьют, мы и пикнуть не успеем! – вопит наполовину обугленный солдат, которого несут на носилках.

Какой-то генерал успокаивающим тоном замечает, что Министерство мира сразу же отреагировало на инцидент, заменив по мере возможности войсковые части локальными бомбардировками. После эвакуации жителей вертолеты сбрасывают на зараженные районы дефолианты[2]2
  Дефолиант – вещество, вызывающее опадание листьев растений. (Здесь и далее – примеч. пер.)


[Закрыть], гербициды или напалм.

Я отвожу взгляд от экрана, как вдруг картинка с горящими лесами сменяется физиономией министра зеленых насаждений.

Озабоченный грузом ответственности и надутый от сознания собственной важности, Эдгар Клоуз объявляет прямо со сцены студии в прямом эфире, что кольцо огня, вопреки прогнозам, само по себе не сможет остановить эпидемию гриппа-V. По-видимому, это связано с тем, что вертолеты, танки и военные грузовики, вернувшиеся на базу, способствовали распространению токсичной пыльцы со скоростью, превышающей скорость ветра и насекомых. Только что объявлен запрет на передвижение воздушной и наземной техники, но он уже запоздал. В промежутках между сценами паники и свидетельствами пострадавших идут репортажи о появлении симптомов среди граждан, еще не прошедших вакцинацию: пенсионеров, безработных, заключенных.

Пресс-секретарь какой-то гуманитарной ассоциации требует наращивать темпы уничтожения растений. Эколог возражает: уничтожить все леса под корень, чтобы спасти людей, – мысль, конечно, хорошая, но без кислорода, вырабатываемого деревьями, мы не сможем дышать. Министр зеленых насаждений отвечает, что это не проблема, они найдут решение, но сейчас мы находимся в состоянии войны, и единственное, что имеет значение, – это победа. Кислород стал ядовитым из-за деревьев, и каждый эколог, заподозренный в пособничестве деревьям-агрессорам, будет немедленно арестован за подрыв морального духа нации.

– Болван, – бормочет отец сквозь зубы.

– Тише! – говорит мать.

В следующих репортажах показывают людей, поспешно заливающих бетоном свои сады, чтобы нейтрализовать траву и цветы. Есть и такие, что пошли на компромисс. Вот старичок, стоя на террасе, уставленной горшками с геранью, улыбаясь, объявляет, что не все растения плохи и неблагодарны, и если напомнить им, что их посадили, любят, поливают и окружают заботой, то прежняя связь с ними восстановится. Но посреди фразы его начинает душить кашель, глаза закатываются, и он умирает прямо перед камерой, в то время как журналист с маской на лице и в герметичном комбинезоне объясняет, что именно такого поведения следует избегать: надо выкинуть из дома все цветы, растения и овощи, надежно запереть все двери и окна и ждать, когда Зеленые бригады положат конец эпидемии.

– Пропаганда, – ворчит отец.

– Пропаганда кого, чего? – раздражается мать. – Ты же не будешь отрицать реальность того, что видишь!

– Я вижу картинки, – отвечает он, открывая десятую банку безалкогольного пива. – Ими можно доказать что угодно.

– Замолчи, ты мешаешь слушать!

Другой журналист берет в студии интервью у военного врача в чине полковника, который сообщает, что все граждане старше тринадцати лет прошли иммунизацию в течение суток благодаря посланному в их чипы микроволновому импульсу. Ген гриппа-V изолирован, и дистанционная вакцинация мозга позволяет организму вырабатывать нужный антиген даже до заражения. Чтобы узнать, входите ли вы в семьдесят процентов иммунизированных, достаточно просканировать голову и проверить, есть ли в меню «Загрузки» файл XBV 212 415.

Моя мать хватает семейный сканер, прикладывает его к виску, прокручивает на мониторе меню, находит нужный файл и облегченно вздыхает. Затем она так же сканирует голову отца и нахмуривается.

– Почему у тебя написано «Конфигурация в режиме ожидания»?

– Потому что алкоголики идут в последнюю очередь, – бурчит он.

– Но ты же носишь пластырь!

– Ладно, я подам жалобу, – отмахивается он. – В любом случае, эта эпидемия – блеф. И направлена она на то, чтобы мешать нам думать. Как менбол и игровые автоматы.

– Тебя не вакцинировали, потому что считают душевнобольным, а не из-за твоего алкоголизма! – орет мать.

– Окей, тогда я, пожалуй, вернусь к бутылке.

– Нам осталось выяснить, способен ли вирус мутировать, – продолжает полковник. – Наши ведущие ботаники непрерывно анализируют различные виды растений, определяя состав их сока и пыльцы. Кроме того, изучаются результаты опыта с вакцинированными морскими свинками, которых подвергли воздействию ядовитых растительных испарений. У них пока не появилось никаких симптомов заболевания. Но делать выводы еще рано. Если у вас есть сомнения, лучше оставайтесь дома, а если вам необходимо выйти, надевайте респираторные маски, которые бесплатно раздаются повсюду.

– Во сколько это обойдется нашему государству, доктор? – спрашивает журналист.

– Человеческая жизнь не имеет цены.

– А что будет с детьми младше тринадцати лет, не имеющими чипов?

– Сегодня по всей стране успешно прошла кампания массовой внутривенной вакцинации школьников.

– У тебя не возникло каких-нибудь побочных эффектов? – тревожится отец, внимательно меня оглядывая.

Я с беззаботным видом успокаиваю его, умолчав, что основного эффекта тоже не было, поскольку я не ввел себе вакцину. Есть только один вид вакцинации, который мне подходит, и я знаю, где его взять, но для этого надо дождаться, чтобы родители заснули.

– Мы направляемся сейчас в Министерство энергоресурсов, где Оливье Нокс сделает эксклюзивное заявление. Добрый вечер, господин министр.

Молодой человек с длинными черными волосами медленно произносит с холодной безмятежностью, глядя в камеру своими бархатными глазами:

– Я полностью согласен с моими коллегами из министерств мира и зеленых насаждений, приподнявшими завесу над государственной тайной, и могу доказать вам, что Аннигиляционный экран был нашим единственным средством противостоять растительному заражению, которое погубило человеческий род на остальной части планеты. Террористы, разрушившие вчера утром Аннигиляционный экран, несут полную ответственность за беспрецедентную опасность, которой мы теперь должны противостоять.

Я низко опускаю голову.

– По крайней мере, – хмыкает отец, – мы находимся в привилегированном положении.

– В каком смысле? – настороженно спрашивает мать.

– В нашем захудалом пригороде без деревьев и садов, с отравленной почвой, на которой ничего не растет, нет ни малейшего риска заразиться. Пускай жители богатых кварталов и экологически чистых районов расплачиваются. В кои-то веки бедным повезло.

– Говори за себя, Робер! У меня казино… буквально утопает в цветах! Я не вернусь на работу, пока там не уничтожат все клумбы!

Она вскакивает, бросается к вазе, которая стоит на полке радиатора, и выхватывает из нее букет роз. Отец пожимает плечами.

– Эти на тебя не нападут, они же искусственные.

– Это символ! – отвечает она. – В гостиной не вешают портрет врага!

Отец встает, взгляд его суров.

– А ты не задавалась вопросом, почему деревья и растения стали нашими врагами? Кто напал первым, Николь? Вырубка лесов, пестициды, вмешательство в генный механизм… Растения долго терпели, но теперь они легко без нас обойдутся.

– Ты рехнулся? Замолчи немедленно! Хочешь, чтобы тебя снова арестовали за пораженческие высказывания?

– Мы только что получили информацию, – сообщает телеведущая, – что Министерство госбезопасности приняло решение закрыть детские сады, школы, университеты, учреждения и предприятия до тех пор, пока ситуация не изменится. Это также относится к магазинам, казино, стадионам, спортивным и развлекательным заведениям и театрам. Все граждане, не имеющие специального разрешения, должны оставаться дома у телевизора, чтобы следить за ходом войны и выполнять инструкции органов здравоохранения. Сейчас реклама, а потом мы свяжемся с нашими специальными корреспондентами.

– Нас хотят запереть в четырех стенах, – многозначительно замечает отец. – А по какому праву, собственно?

– Для нашего же блага! – восклицает мать.

Отец поворачивается и смотрит на меня налитыми кровью глазами – алкогольная ломка проходит у него тяжело. Он не подозревает о моей роли в катастрофе, которая постигла страну, но чувствует, что я что-то знаю.

– Томас, ты теперь близок к министерше, ничем не хочешь с нами поделиться?

– Это не игрушки, – вмешивается мать. – Идет война, и правительство не будет доверяться ребенку.

Я молчу, пытаясь проглотить хоть ложку остывшего супа. На экране счастливая пара, выигравшая джекпот, плещется в джакузи, восторгается цветами, которые приносит горничная, гуляет в парке роскошного отеля и ужинает при свечах под деревьями.

Единственное в мире, что осталось неизменным, – это реклама.

– Но почему растения ополчились против нас? – возмущается мать, осторожно поправляя прическу. – И почему именно сейчас?

Она имеет в виду: сегодня, когда наше финансовое и социальное положение наконец налаживается благодаря моему близкому знакомству с министром игры.

– Это было неизбежно, – пожимает плечами отец. – И надвигалось на нас с тех пор, как мы лишились своих корней. Деревья существовали задолго до нас, но мы считали себя сильнее. Мы перестали жить в ритме природы, стали хищниками. Все началось в бронзовом веке, когда духовный алфавит друидов, в котором каждая из восемнадцати букв соответствовала имени дерева, был заменен алфавитом финикийцев, мореплавателей и торговцев…

– Ой, только не начинай опять про своих друидов, – прерывает мать, увеличивая громкость после рекламы.

И она впивается глазами в экран, где горят леса, вырубают деревья и с самолетов распыляют гербициды. Я встаю из-за стола. Если деревья задумали всех нас стереть с лица земли, чтобы спасти природу, то зачем сопротивляться? Стремление уничтожить их равно самоубийству, но как вести с ними переговоры? И какой будет моя роль?

Я снова вспоминаю Оливье Нокса, который с усмешкой смотрит на меня из окна своего лимузина после того, как я разрушил Аннигиляционный экран.

«Желая спасти человечество, Томас, ты обрек его на гибель. Теперь тебе выбирать, на чьей стороне ты будешь сражаться».