Текст книги "Твердая рука"

Глава 5

Из Оксфорда я взял курс на запад в Глостершир и добрался до конного завода Гарви в половине двенадцатого. Воскресное утро – самое удобное время для посещения.

Я застал Тома Гарви в его конюшне. Он разговаривал с конюхом, уверенно расхаживая вдоль стойл. Я замедлил шаги.

– Сид Холли! – воскликнул он. – Какой сюрприз! Что тебя сюда привело?

Я скорчил гримасу и открыл окно машины.

– Почему при встрече со мной все думают, будто мне что-нибудь нужно?

– Конечно, парень. У тебя прекрасный нюх, ты чуешь суть любого дела, потому так и говорят. Знаешь, даже до нас, сельских простаков, многое доходит.

Я улыбнулся, выбрался из машины и пожал руку шестидесятилетнему плуту. Он был так же далек от сельского простака, как мыс Горн от Аляски. Это был здоровый и сильный как бык мужчина с железной волей, громким, властным голосом и какой-то цыганской хитрецой. Его рукопожатие показалось мне столь же крепким, как его деловая хватка, и столь же сухим. С людьми он обходился без сантиментов, а вот лошадей нежно любил. Он преуспевал год от года, и если бы мне понадобилось отыскать в его конюшне какого-нибудь чистокровного жеребца с чертами вырождения, я бы ничего не добился.

– Так что тебе здесь нужно, Сид? – спросил он.

– Я приехал посмотреть кобылу. Том. Ее к тебе недавно привезли. Мне это просто интересно.

– Неужели? Какую именно?

– Бетезду.

Выражение его лица мгновенно изменилось. Сперва он глядел на меня с веселым недоумением. Но когда я заговорил о лошади, и веселье и недоумение мгновенно улетучились: Он прищурил глаза и резко бросил:

– А почему ее?

– Ну, может быть, она ожеребилась?

– Она умерла.

– Умерла?

– Разве ты не слышал, что я сказал, парень. Она умерла. Лучше зайдем ко мне.

Он повернулся и вышел из конюшни. Я последовал за ним. Дом у него был старый, темный, со спертым воздухом. Жизнь шла за его стенами – в поляк, конских стойлах, под навесом для молодняка. А здесь тишину нарушал только бой тяжелых старинных часов, и даже на кухне, судя по всему, ничего не готовили.

– Садись.

Какая-то странная комбинация столовой и служебного кабинета: массивный старый стол и плотный ряд стульев по одну сторону, а по другую – шкафы с картотеками и кресла. Никаких попыток приукрасить обстановку и произвести впечатление на покупателя. Впрочем, сделки обычно заключались на ходу.

Том уселся за стол, а я примостился на ручке кресла, решив, что во время этого разговора мне вряд ли удастся расслабиться и спокойно вздохнуть.

– Итак, – проговорил он. – Почему ты спросил меня о Бетезде?

– Просто хотел выяснить, что с ней стало.

– Не крути, парень. Меня трудно обмануть. Из одного любопытства ты не потащился бы за много миль. Для чего ты хотел узнать?

– Ко мне обратился клиент.

– Какой клиент?

– Если бы я работал для тебя, – сказал я, – и ты попросил бы меня держать дело в тайне, тебе было бы приятно, если бы я проболтался?

Несколько минут он сосредоточенно смотрел на меня. Взгляд у него был унылый.

– Нет, парень. Вряд ли. По-моему, тут и скрывать-то нечего. Бетезда умерла при родах. И жеребенок вместе с ней. Такой малюсенький, сразу видно, не жилец.

– Мне жаль, – откликнулся я. Он пожал плечами.

– Иногда такое бывает. Правда, не часто. У нее сердце не выдержало.

– Сердце?

– Угу. Жеребенок лежал не правильно, и кобыла перенапряглась, а ей это никак нельзя. Мы помогли извлечь мальца, и тут она застыла. Ни на йоту больше с места не сдвинулась, и все. Что уж тут поделаешь. Да и рожала она за полночь.

– А ветеринара вы не вызывали?

– Он пробыл здесь до утра. Я позвонил ему, когда схватки только начались.

Мы надеялись, что все легко обойдется. Но, видишь ли, первые роды, сердечные спазмы и так далее.

Я чуть заметно нахмурился.

– Значит, у нее уже были сердечные спазмы, когда ее привезли к тебе?

– Конечно, были, парень. Вот почему ее и сняли со скачек. Похоже, ты ее совсем не знал, я не ошибся?

– Нет, – подтвердил я. – Расскажи мне. Он снова повел плечами.

– Она из конюшни Джорджа Каспара, это тебе, конечно, известно. Хозяин мечтал получить от нее потомство. Ты ведь помнишь, ей только что исполнилось два года, самый расцвет. Мы спарили ее и Тимберли, думали, что от него родится отличный скакун. Но, сам знаешь, человек предполагает, и прочее.

– Когда она умерла?

– Да, пожалуй, месяц назад.

– Что ж, благодарю, Том. – Я встал. – Спасибо, что выкроил для меня время.

Он тоже поднялся из-за стола.

– По-моему, тебе это скучно – ездить, расспрашивать и вынюхивать. Я-то помню прежнего Сида Холли, как он мчался во весь опор и перелетал через барьеры. Вот была жизнь, и сравнивать нечего.

– Времена меняются.

– Угу, видимо, так. Но могу поклясться, что ты до сих пор жалеешь. Еще бы, шум, крики на трибунах, когда ты у последнего барьера и лошадь его берет. – Его лицо оживилось от воспоминаний. – Бог ты мой, парень, какое зрелище! И ты никогда не нервничал, не показывал вида... Не знаю, как тебе удавалось.

Я подумал, что он невольно расчувствовался, и с трудом смог выдержать его темпераментную речь.

– Да, тебе крупно не повезло, когда ты лишился руки. Впрочем, теперь на стипль-чезе вечно какие-то катастрофы. Переломы позвоночника и тому подобное.

Мы направились к двери.

– Но уж если ты жокей, то без риска не обойдешься.

– Вы правы, – согласился я.

Мы вышли, и он проводил меня до машины.

– Хотя ты легко управляешься с этой штуковиной. Водишь машину и прочее.

– Со мной все в порядке.

– Ладно, приятель. – Он знал, что мои слова далеки от истины, однако ему хотелось мне посочувствовать, и он старался как мог. Я улыбнулся ему, сел в машину, помахал рукой на прощание и был таков.

Я вернулся в Эйнсфорд. Чарльз, Дженни и Тоби сидели в гостиной и пили шерри перед ленчем.

Чарльз предложил мне бокал «Фино». Тоби презрительно поглядел на меня сверху вниз, как будто я только что возвратился из хлева, а Дженни сообщила, что успела переговорить с Льюис по телефону.

– Мы решили, что ты от нас сбежал. Ведь ты расстался с ней два часа назад.

– Сид не сбежал, – проговорил Чарльз, констатируя факт.

– Ну, в таком случае он с трудом доплелся, – уточнила Дженни.

Тоби с ухмылкой посмотрел на меня поверх бокала. Он испытывал злорадное превосходство здорового над калекой и не собирался его скрывать. Любопытно, понимал ли он, до какой степени Дженни была увлечена Никласом Эшем. А может быть, и знал, но не придавал значения.

Я отпил глоток шерри, его тонкий, суховатый привкус вполне соответствовал обстановке.

– Где ты покупала эту полировку? – спросил я.

– Не помню. – Дженни говорила громко, выделяя каждый слог, с подчеркнутой, почти вызывающей неприязнью.

– Дженни! – попытался одернуть ее Чарльз. Я вздохнул.

– Чарльз, полиция забрала счета-фактуры, а на них отпечатаны названия и адреса фирм, торгующих полировкой. Вам не трудно попросить вашего знакомого Квэйла обратиться к ним за этими сведениями, а потом прислать их мне?

– Разумеется, – откликнулся он.

– Я не понимаю, – с прежней интонацией произнесла Дженни. – Какая разница, кто присылал этот проклятый воск. Ну, допустим, мы узнаем, и что изменится?

Я почувствовал, Что в душе Чарльз согласен с ней, и не стал объяснять.

Вполне вероятно, что она рассудила правильно.

– Льюис сказала, что ты измучил ее расспросами.

– Она мне понравилась, – добродушно заметил я.

Дженни по обыкновению недовольно хмыкнула и сморщила нос.

– Она не для тебя, Сид, – надменно проронила она.

– В каком смысле?

– По интеллекту, дорогой.

Чарльз постарался смягчить ситуацию, предложил еще немного выпить и налил всем шерри из графина.

– По-моему, у Льюис хорошие способности к математике, – обратился он ко мне. – Я играл с ней в шахматы, но, знаешь, ты бы сразу одержал над ней верх.

– Гроссмейстер может быть маньяком, дураком и просто одержимым разными комплексами, например преследования, – возразила Дженни.

Атмосфера оставалась напряженной и во время ленча. После я отправился наверх и начал складывать вещи в чемодан. К счастью, их было немного. В этот момент в комнате появилась Дженни. Она пристально наблюдала за мной.

– Ты почти не используешь левую руку, – проговорила она. Я не ответил.

– Не знаю, почему она тебя так волнует.

– Прекрати, Дженни.

– Если бы ты последовал моему совету и перестал выступать на скачках, ты бы ее не потерял.

– Возможно.

– У тебя была бы нормальная рука, а не... жалкая половина, не обрубок. Я швырнул в чемодан губку.

– Скачки на первом месте. Вечные скачки. Старт, победа и слава. А меня словно и не было. Что ж, ты получил по заслугам. Мы могли бы по-прежнему жить вместе... у тебя была бы рука... если бы ты бросил свои драгоценные скачки, когда я хотела. Но ты мечтал стать чемпионом, а я для тебя ничего не значила, – Мы говорили об этом тысячу раз, – устало отозвался я.

– А теперь у тебя ничего нет. Совсем ничего. Надеюсь, ты доволен.

На серванте стоял прибор для подзарядки батареек. Дженни выдернула шнур из розетки и швырнула черную коробку на кровать. Батарейки вылетели и упали на покрывало.

– Они отвратительны, – сказала она, поглядев на них. – Они вызывают у меня омерзение.

– Я успел к ним привыкнуть. Более или менее.

– Похоже, тебя это не слишком беспокоит. Я промолчал. Надо ли говорить, что меня это беспокоило.

– Тебе нравится, что ты калека, Сид. Ты просто упиваешься своим положением.

Упиваюсь... Боже правый.

Она подошла к двери. Я ощутил, что за паузой последует очередной выпад, и начал гадать, какими будут ее следующие слова.

Вскоре до меня донесся ее голос.

– Ники ходил с ножом в носке. Я тут же повернул голову. Она вызывающе и с ожиданием посмотрела на меня.

– Это правда? – спросил я.

– Иногда.

– Как мальчишка, – отозвался я. Мой ответ ее разозлил.

– А мчаться во весь опор на лошади, зная... зная... что это может кончиться переломом рук и ног и страшными болями, по-твоему, признак зрелости?

– Но ты никогда не думала, что так случится.

– А ты постоянно ошибался.

– Больше не буду.

– Но если бы ты мог, то начал снова.

Я ничего не сказал Дженни. Мы оба знали, что она права.

– Посмотри на себя, – продолжила она. – Когда ты кончил выступать, разве ты подыскал себе чистую, спокойную работу, ну, допустим, биржевого маклера, и начал вести нормальную жизнь? Нет, черт побери, не стал. Ты сунулся в самое пекло – тебе нужна борьба, драки, отчаянные схватки. Ты не способен жить без опасностей, Сид. Ты опьянен ими. Сейчас ты примешься мне возражать, но это вроде наркотика. Представь себе, что ты устроился на службу – с девяти до пяти – и ведешь себя как любой обычный человек, и ты поймешь, что я имею в виду.

Я подумал об этом и вновь промолчал.

– Конечно, – пришла она к выводу, – на службе ты бы умер.

– А нож в носке безопаснее? – удивился я. Когда мы познакомились, я был жокеем. Ты знала, какие могут быть последствия.

– Тогда я не варилась в этом соку. Не видела ужасных синяков, не понимала, как ты себя ограничиваешь, живя целыми днями без еды и питья, да и без секса, черт бы тебя подрал.

– Он показывал тебе нож или ты его сама заметила? – Какая разница?

– Он – хвастливый сопляк или по-настоящему опасен?

– Вот ты и раскрылся, – проговорила она. – Тебе хочется думать, что он опасен.

– Вовсе не из-за тебя.

– Ладно... я уже поняла. Нож был в ножнах, привязанных к его ноге. И Ники сам шутил по этому поводу.

– Но ты же сказала мне, – не отставал я. – Значит, он пытался угрожать?

Внезапно она утратила уверенность, смутилась, нахмурилась и через минуту покинула меня, спустившись вниз.

Если привязанность к ее драгоценному Ники хоть немного ослабла и в стене уверенности обозначилась первая трещина, то тем лучше, подумал я.

Во вторник утром я взял с собой Чико, и мы двинулись на север, в Ньюмаркет. День выдался ветреный, ясный и довольно холодный.

– Какие у тебя сейчас отношения с женой? – поинтересовался он.

Чико встречался с Дженни только раз и сказал, что ее невозможно забыть.

Однако, судя по его интонации, впечатление было неоднозначным, и мне оставалось гадать, какой смысл он вложил в эти слова.

– У нее трудный период, – ответил я.

– Она что – забеременела?

– Ты знаешь, бывают осложнения и другого рода.

– Неужели?

Я выложил ему все начистоту, не умолчав ни о мошенничестве, ни об Эше, ни даже о его ноже.

– Он свалил на нее всю эту грязь, а сам сделал ноги, – подытожил Чико.

– Испугался.

– Интересно, придется ли нам платить, чтобы помочь ей выпутаться?

Я искоса поглядел на него.

– Да, – откликнулся он. – Я так думаю. Пока что мы работаем задаром. К счастью, Сид, ты неплохо устроился и можешь мне маленько подкинуть. Как у тебя в этом году? Удалось разбогатеть на чем-нибудь с Рождества?

– В основном у меня идет серебро. И какао. Я покупаю и продаю.

– Какао? – недоверчиво переспросил он.

– Бобы, – пояснил я. – Шоколад.

– Плитки с орешками?

– Нет, не с орешками. С ними рискованно.

– Не понимаю, как у тебя хватает времени.

– Почти столько же у тебя уходит на болтовню с официантками.

– И что ты будешь делать с этими деньгами?

– Знаешь, я к ним уже привык, – сказал я. – И отношусь как к еде.

Мы мирно беседовали и, сами того не заметив, подъехали совсем близко к Ньюмаркету, сверились по карте, расспросили нескольких местных жителей и наконец добрались до невероятно чистой И ухоженной конюшни Генри Трейса.

– Похоже, посторонних тут нет, – проговорил я.

– Точно, – откликнулся Чико, и мы притормозили на гравийной дорожке. Я выбрался из машины и отправился на поиски Генри Трейса. Уборщица, которую я встретил у входа в дом, сообщила мне, что он вон там, направо, у себя в офисе.

Когда я вошел. Генри дремал в кресле. Мой приход разбудил его. Он сразу проснулся, как человек, привыкший спать урывками. Моложавый мужчина с безукоризненными манерами, короче, полная противоположность грубоватому, жесткому и лукавому Тому Гарви. Согласно бытующему мнению. Трейс считал выращивание лошадей настоящим большим бизнесом. Он полагал, что с кобылами способен управиться любой мало-мальски подготовленный человек. Однако его первые слова не соответствовали этому образу.

– Простите. Я не спал полночи... А собственно говоря, кто вы такой? Мы когда-нибудь встречались?

– Нет. – Я покачал головой. – Я просто надеялся вас повидать. Меня зовут Сид Холли.

– Да? А вы не родственник... Боже мой. Вы – это он.

– Я – это он.

– Что я могу для вас сделать? Хотите выпить кофе? – Он протер глаза. Миссис Эванс вам сейчас сварит.

– Не беспокойтесь. Если только...

– Нет. Валяйте. – Он поглядел на часы. – Вам хватит десяти минут? У меня деловое свидание в Ньюмаркете.

– В сущности, все очень неясно, – начал я. – Мне нужно узнать, в каком состоянии сейчас два жеребца, которых вам привезли.

– Какие два жеребца?

– Глинер, – проговорил я. – И Зингалу. Мне пришлось рассказать, почему это меня интересует и почему он должен сообщить мне о них. В конце концов он, подобно Тому Гарви, пожал плечами и ответил, что особой тайны тут нет.

– Наверное, мне не следует это говорить, но я бы не советовал клиентам делать на них ставку, – признался он. Очевидно, Трейс решил, что цель моего визита именно такова. – У них могут возникнуть трудности со спариванием, хотя им всего по четыре года.

– Почему?

– У жеребцов плохо с сердцем. Они устают от долгих тренировок.

– Оба?

– Да. Потому-то они в три года и перестали участвовать в скачках. И, по-моему, с тех пор их здоровье еще ухудшилось.

– Кто-то упоминал, что Глинер прихрамывает, – неуверенно произнес я.

Генри Трейс с грустью посмотрел на меня.

– У него артрит. В этом городе ничего нельзя сохранить в тайне.

На столе зазвонил будильник. Трейс привстал и выключил его.

– Боюсь, что мне пора. – Он зевнул. – В это время у меня особенно напряженный график.

Он достал из ящика стола электробритву и занялся своим подбородком.

– У вас все, Сид?

– Да, – откликнулся я. – Спасибо.

Чико захлопнул дверцу машины, и мы поехали назад в город.

– У них плохо с сердцем, – поделился с ним я.

– Плохо с сердцем.

– Настоящая эпидемия, тебе так не кажется?

– Давай спросим у ветеринара Бразерсмита. Чико прочел адрес. Он жил на Мидлтон-роуд.

– Да, я знаю. Этот дом принадлежал старому ветеринару Фулетту. В свой последний приезд я еще застал его в живых.

Чико улыбнулся.

– Занятно, когда кто-то помнит тебя сопливым мальчишкой-подручным, которого дразнили старшие.

– И у меня от страха мурашки по коже бегали.

– Ну, что же, вполне обычная реакция. Я провел в Ньюмаркете пять лет приехал туда в семнадцать и покинул город в двадцать один год. Там я выучился ездить верхом, скакать, да и вообще понял, что такое жизнь. Мне попался хороший старый наставник, и, поскольку я каждый день видел его жену, знал, как он живет и как ему удается все организовать, постепенно превратился из оболтуса в человека с приличными манерами. Он научил меня обращаться с деньгами, когда я начал много зарабатывать. Потом он решил, что с меня довольно, и отпустил. Я осознал, что его конюшня была для меня лучшей школой. Иными словами, с его помощью я приобрел социальный статус. Да, мне повезло с наставником, и в дальнейшем моя судьба складывалась удачно – я достиг высот в деле, которое по-настоящему любил. Но вот когда после этого вам изменяет удача, такое, черт побери, трудно пережить.

– Ты все вспоминаешь? – обратился ко мне Чико.

– Да.

На подъезде к городу мы миновали ипподром. Лошадей там было немного, что меня не удивило: позднее утро, они на привязи или в стойлах, а каких-то уже развезли по домам.

Я свернул, осмотрев знакомые уголки. Мы выбрались из машины, и я отправился искать ветеринара.

Мистера Бразерсмита на месте не оказалось. Мне сказали, что если я хочу срочно с ним связаться, то должен подъехать в конюшню на Бьюри-роуд. Его вызвали туда к заболевшей лошади. А если дело терпит, мне лучше зайти к нему домой, через полчаса он вернется завтракать. Мы поблагодарили служащих, снова сели в машину и начали ждать.

– У нас есть и другая работа, – напомнил я Чико. – Нам надо проверить синдикаты.

– А я думал, что этим занимается только Жокейский Клуб.

– Да, обычно они все делают сами. Но у нас иная задача – проверить человека, который курирует синдикаты.

– Рискованное дельце, – поразмыслив, отозвался Чико.

– Но так, чтобы он об этом не догадался.

– Неужели? Я кивнул.

– Речь идет об отставном суперинтенданте Эдди Кейте.

Чико разинул рот.

– Ты шутишь.

– Нет.

– Но ведь он сыщик. Сыщик из Жокейского Клуба.

Я поведал ему о сомнениях Лукаса Вейнрайта, и Чико заявил, что Лукас Вейнрайт, должно быть, ошибся. Вот нам и надо выяснить, спокойно принялся убеждать его я, прав он или нет.

– И как мы это сможем сделать?

– Не знаю. А ты как считаешь?

– По-моему, мозговой центр нашей группы – ты, а не я.

Параллельно Мидлтон-роуд тянулась грязная Рэндж-ровер. Мы повернули к дому Бразерсмита, одновременно выскочили из «Шимитара» и приблизились к мужчине в твидовом костюме, только что выбравшемуся из своего драндулета.

– Мистер Бразерсмит?

– Да. В чем дело?

Он был молод, нервен и постоянно оглядывался через плечо, словно его там кое-что беспокоило. Я решил, что он или приехал раньше времени, или, наоборот, опоздал.

– Вы не уделите нам несколько минут? – спросил я. – Это Чико Барнс, а я Сид Холли. Тут есть ряд вопросов...

Услышав, как меня зовут, он мгновенно отреагировал и посмотрел на мои руки, остановив взгляд на левой.

– Вы – человек с электропротезом?

– Э... да, – смущенно пробормотал я.

– Тогда заходите. Можно мне на него поглядеть?

Он повернулся и уверенно зашагал к дому. Но я стоял на месте и мечтал поскорее отсюда выбраться.

– Идем, Сид, – затормошил меня Чико, направившись вслед за Бразерсмитом.

Он посмотрел на меня и остановился.

– Покажи ему руку, Сид, если он так хочет, и, возможно, он нам чем-нибудь поможет.

Услуга за услугу, мелькнуло у меня в голове... Допустим, но цена меня совсем не устраивает. Я нехотя побрел в хирургический кабинет Бразерсмита.

Он задал мне массу вопросов, говоря четко и ясно, как с больным, а я отвечал ему с подчеркнутым безразличием. У меня накопился немалый опыт, как-никак я частенько посещал Инвалидный центр.

– Вам не трудно вращать запястьем? – спросил он.

– Да, немного. – Я показал ему, как это делается. – Там вставлено нечто вроде чашечки, которая соединяется с пальцами. Другой электрод, подключаясь, вызывает определенные импульсы, благодаря которым рука и поворачивается.

Я понял – он хочет, чтобы я снял протез и показал его. Однако я не собирался этого делать. Наверное, он почувствовал и не стал меня просить.

– Он очень прочно соединен с вашим локтем, – произнес он, постаравшись деликатно обойти острые углы.

– Во всяком случае, не падает. Бразерсмит кивнул головой.

– И вы легко снимаете и прикрепляете его?

– Я пользуюсь пудрой из талька. Она хорошо скрепляет. – Я не стал подробно объяснять.

Чико открыл рот, но тут же закрыл его, уловив мой неприязненный взгляд Он не сказал Бразерсмиту о том, что часто я снимаю протез с большим трудом.

– Вы рассчитываете приспособить подобное устройство для лошадиных ног? поинтересовался Чико.

Бразерсмит поднял голову. Лицо у него по-прежнему было напряженное. Он серьезно ответил:

– Технически это вполне возможно, но я сомневаюсь, что кому-нибудь удастся вытренировать лошадь или заставить электроды реагировать на импульсы ее мозга.

К тому же мы не оправдаем расходы.

– Я просто пошутил, – небрежно заметил Чико.

– Разве? Да, я понял. Но нередко случалось, что у лошади приживался протез. Я как-то прочел об удачном протезе передней ноги у одной породистой кобылы. Она с ним нормально бегала и даже родила здорового жеребенка.

– Ага. – Поворот темы обрадовал Чико. – Знаете, за этим мы и приехали.

Узнать о кобыле. Только эта в отличие от вашей недавно умерла.

Бразерсмит без всякого удовольствия переключился с разговора об искусственных конечностях на расспросы о лошадях с больным сердцем.

– Ее звали Бетезда, – проговорил я, опустил рукав и застегнул запонку.

– Бетезда? – Он наморщил лоб, и его взгляд из беспокойного сделался огорченным. – Простите, я не в силах припомнить...

– Это кобыла из конюшни Джорджа Каспара, – уточнил я. – В два года она считалась одной из лучших, а в три у нее начались сердечные спазмы, и она перестала выступать. Ее отправили на обследование, потом она ожеребилась, но во время родов у нее остановилось сердце.

– Бедняга, – с явным сочувствием воскликнул он. – Какая жалость. Но я уже объяснял вам, что имею дело с массой лошадей и порой даже не знаю их клички.

Вас, наверное, волнует вопрос со страховкой, или вы полагаете, что всему виной халатное обращение? Уверяю вас...

– Нет, – успокоительно произнес я, – вы ошибаетесь. Мы имели в виду совсем иное. Но, может быть, вы припомните, как лечили Глинера и Зингалу?

– Да, конечно. Этих двух я прекрасно помню. Настоящий позор для Джорджа Каспара. Такое разочарование.

– Расскажите нам о них поподробнее.

– Да тут и рассказывать, собственно, нечего. Обычная история, за исключением того, что в два года оба жеребца были в отличной форме.

– Что вы имеете в виду? – недоуменно спросил я.

Он нервно задергал головой, решая, как лучше выразить нелестное мнение, – Я не уверен, стоит ли мне так говорить о ведущих тренерах вроде Каспара, но дело в том, что сердце двухлетки нетрудно запороть, особенно если речь идет о призовых лошадях. Их можно заездить, а вы сами знаете, напряжение на скачках колоссальное. Когда жокей следует всем правилам, то загоняет лошадь, и хотя она побеждает, но слишком дорогой ценой – собственного будущего.

– Глинер выиграл скачки в Донкастере, но пришел к финишу в грязи, задумчиво проговорил я. – Я его видел. Это был очень тяжелый заезд.

– Верно, – согласился Бразерсмит. – Потом я его тщательно осмотрел.

Болезнь не приходит сразу. До скачек в Гинеях он казался мне вполне здоровым.

Но после них у него началось страшное истощение. На первых порах мы думали, что это вирус, но через несколько дней обнаружили у него сильное сердцебиение и поняли, в чем тут причина.

– Какой вирус? – насторожился я.

– Давайте разберемся... Вечером в Гинеях у него была легкая лихорадка, как бывает при простуде. Но вскоре озноб прошел. Значит, дело в другом, и у него разболелось сердце. Но мы не сумели это предвидеть.

– У какого процента лошадей развиваются сердечные заболевания? – задал я вопрос.

Не покидавшая его ни на минуту тревога уменьшилась, когда мы наконец затронули нейтральную тему.

– Наверное, у десяти процентов учащенное сердцебиение. Но, как правило, это ни о чем не свидетельствует. Владельцы не любят покупать таких лошадей, но поглядите на Ночку. Она выиграла чемпионат в Харди, а ведь у нее сердечные спазмы.

– Вам часто попадались лошади, переставшие выступать из-за болей в сердце?

Он пожал плечами.

– Может быть, одна или две из сотни. Джордж Каспар за все годы вытренировал сто тридцать лошадей, подумал я.

– Как, по-вашему, скакуны с плохими сердцами встречались у Джорджа Каспара чаще, чем у других тренеров?

Он опять заметно расстроился.

– Не знаю, смогу ли я вам ответить.

– Если «нет», то в чем проблема? – добродушно произнес я.

– Но цель вашего вопроса...

– Один клиент желал узнать, – на ходу сочинил я и с огорчением ощутил, как легко далась мне эта ложь, – может ли он послать Джорджу Каспару отличного годовалого жеребца. Он попросил меня проверить, как обстоят дела у Глинера и Зингалу.

– Да. Понимаю. Нет, ему незачем волноваться. Ничего серьезного. Конечно, Каспар – замечательный тренер. Если ваш клиент не станет слишком жадничать, когда его лошади исполнится два года, то никакого риска не будет.

– В таком случае спасибо. – Я встал и пожал ему руку. – Я полагаю, что у Три-Нитро здоровое сердце?

– Абсолютно. Крепкий жеребец без всяких изъянов. И сердце у него стучит, как гонг, громко и четко.