Текст книги "Манипулятор. Глава 011"

ГЛАВА 11

Договоренность с Андреем Ивановичем сразу усилила наши позиции – киоски по-лучили в достаточном количестве ассортимент самого ликвидного товара, отношение Андрея Ивановича к нам улучшилось. До весеннего оживления торговли оставалось лишь пересидеть унылый февраль.

Два года назад я подметил одну особенность – резкую перемену неба в конце фев-раля с зимнего на весеннее. Она случилась около двадцатого числа, но я не уловил какого числа точно. И в 2004 году я тоже прозевал день перемены неба. Обычно в наших краях во второй половине февраля небо кристально чистое. Морозное и ярко-голубое. Вдруг в один из таких ярких дней замечаешь, что солнце не только светит, но и греет. Заметно греет. И голубизна неба едва уловимо меняется с холодной на теплую, будто небо оттаивает от зи-мы первым, подавая воздуху и земле знак о приближении весны. Утром 24 февраля я шел на стоянку к нашей «газели». Я плелся метрах в пятидесяти позади отца, петляя по дворо-вым дорожкам и тропинкам. Отец уже пересек дорогу, к которой я только подходил, и по натоптанной тропинке в глубоком снегу он приближался к воротам стоянки. Тропинка шла поперек небольшого пустыря – метров пятьдесят по чистому глубокому по колено снегу. Я перешел дорогу, заскрипел ботинками по тропинке. День обещал быть шикар-ным. Я достиг середины тропинки и остановился. Вокруг стояла тишина, приглушенные звуки города лишь изредка нарушали ее. Я задрал голову вверх. Небо было уже весеннее, то самое. «Опять прозевал. Когда же оно меняется? Вчера такое же было или еще зимнее? Не помню. Вчера не смотрел на небо, эх, опять прозевал! В следующий год надо не забыть и подловить день перемены», – подумал я, щурясь яркому солнцу. По носу пробежало теп-ло. Я повернулся одной щекой к лучам. «Греет уже», – почувствовал я. Другой. «Тепло, класс!», – обрадовался я и бодро затопал к стоянке, посматривая на небо. Оно определенно изменилось, будто в сухой светло-светло-голубой небосвод впрыснули немного влаги, и он стал светло-голубым. Чуть более насыщенным.

«А мороз крепкий», – вдруг осознал я, подходя к «газели». Отец, привычно зажав в одной перчатке дымящуюся сигарету, а во второй щетку, делал два дела сразу – курил и обметал с кабины снег.

– Давай, я! – выкрикнул я, забрал у отца щетку. – Садись, заводи!

Тот глянул на сигарету, затянулся пару раз, откинул бычок и полез в кабину.

«Должна завестись сразу, минус пятнадцать всего», – вспомнил я показания окон-ного термометра кухни. Отец закрыл воздушную заслонку, несколько раз энергично на-жал педаль газа, накачав в карбюратор бензина, включил зажигание, подождал с минуту и повернул ключ. Аккумулятор принялся бодро крутить стартер. Двигатель схватился на пя-том или шестом обороте, «газель» зарычала, из-под нее повалил сизый дым. Отец сдвинул рычаг заслонки чуть вперед, двигатель хватанул холодного воздуха и заглох. Я продолжал обметать кабину. Подмораживало. Через минуту отец повторил. «Газель» завелась сразу, немного поработала на повышенных оборотах, отец снова тронул заслонку, обороты упа-ли, но удержались. Двигатель заурчал в обычном режиме, недовольно питаясь холодным воздухом. Отец вышел наружу, достал сигарету.

– Ты ж только курил! – сказал я.

Он пожал плечами и чиркнул зажигалкой, затянулся.

– Я не могу вообще курить на морозе, – сказал я, закончив работать щеткой и сунув ее в кабину под водительское сиденье. – Как ты так куришь, не понимаю.

Отец снова пожал плечами и улыбнулся.

– А солнце-то уже греет! – я махнул щеткой вверх в небо, щурясь, глянул на отца.

– Весна скоро! – поддержал он.

– Да, скоро. Это хорошо. Зима надоела, сил нет. Тепла хочу. Вот заработаю кучу де-нег, уеду в теплую страну, где никогда не бывает зимы, и буду ходить все время в одних шортах черный от загара! – продекларировал я весело, продолжая прищурено смотреть на отца. – Ну что, поехали!?

Отец посмотрел на дымящуюся сигарету.

– Ну, давай, докуривай, и поедем! – сказал я и принялся расхаживать тут же круга-ми по скрипящему снегу, согреваясь и пританцовывая.

Через несколько минут мы выехали со стоянки на склад.

– Включи печку, согрелась уже, наверное, – кивнул я на переключатели на панели.

– Вряд ли, холодая еще, скорее всего, – сказал отец, включил печку. В салон сначала пошел холодный воздух, но быстро потеплел и принялся отогревать стекла.

– Сейчас скребком почищу, помогу, – сказал я, выудил снизу из-под сидения инст-румент и принялся за работу. Через пару минут стекла были очищены от инея, но все также холодны и оттого подернуты мутными разводами. Тепло, потеряв сопротивление инея, принялось быстро расползаться вверх по стеклам, увеличивая обзор.

– Ничего, к обеду температура должна повыситься до минус десяти, будет теплее, – ободряюще произнес отец.

Работы предстояло много – три оптовых заказа и две накладные на киоски. Машин на дороге попадалось мало, уже через сорок минут мы были на месте. Я с трудом провер-нул ключ в навесном замке, снял его. Ворота тоже примерзли. Я потянул одну половину, с легким визгом по снегу и скрипом в петлях, она подалась. Вторая так же. Несмотря на ко-нец зимы и насквозь промерзший склад, казалось, в нем все равно теплее. Отец подал ма-шину к складу.

– Что там первое? – сказал он, подойдя ко мне, держащему пачку накладных.

– Первым «Арбалет», потом «Мангуст», «Оптторг» и в конец розницу закинем, – произнес я по памяти.

– Сколько там, чего в «Арбалет»? – уточнил отец.

– Тридцать «Ерша» и сорок синьки, – сказал я и подошел к поддону с синькой.

Мороз хорошо помогает работать. Мы ни разу не передохнули, грузили товар быст-ро. За полчаса загрузили оптовые заказы, заняли ими две трети кузова. Свободная треть по объему для киосков была в самый раз. За столько лет работы погрузка и выгрузка товара отработались нами до идеала.

– Давай, перекурим и соберем розницу, – произнес отец, устало и часто дыша гус-тым морозным паром.

– Да мне на морозе курить не хочется, – отмахнулся я от одного вида сигареты. – Я начну собирать пока.

Отец кивнул и закурил, вышел на улицу. Я принялся за розницу. Отец вернулся, когда я собрал уже треть для одного киоска. Через сорок минут мы закончили и с этим, свободного места в кузове не осталось. Мы подняли борт, зачехлили тент. Отец отъехал от склада, я закрыл ворота и нырнул в уже почти полностью остывшую кабину. Печка загу-дела на полную, я снова взялся за скребок. Стекла успели схватиться инеем. Отец медлен-но повел машину от склада вверх по прикатанной колее к проходной завода. Я усиленно водил скребком по лобовому стеклу изнутри, стружки снега летели во все стороны.

– А ведь нам повезло, что в этом году было мало снега! – сказал я, глянув на колею перед капотом. – Ведь кроме нас здесь по сути никого нет.

– Ну, нет, – отец глянул вопросительно на меня.

– Вот именно, что нет. И если бы снега навалило, то и чистить его до нашего склада некому, – снова заскреб я по стеклу. – А от ворот расстояние не маленькое, метров двести. И две дороги. Одна эта и вторая та, параллельная. Эта чуть короче, но похуже. Та лучше, но длиннее. Вот и думай, чистить двести метров вдвоем, неслабо, да!?

Отец задумался.

– Ну, зима уже прошла эта. Надеюсь, снега больше не будет, – сказал он.

– Да это и я надеюсь! Все, достаточно пока, – закончил я с чисткой.

Отец сунул руку к вентиляционному отверстию. Я тоже.

– Нормально, тепло, двигатель не успел совсем остыть за час, – сказал я и сунул скребок под сиденье. – Но все равно быстро промерзла кабина. Достал этот мороз, зима, скорей бы уж весна! Еще две недели и все! Класс!

Мы медленно миновали переезд, выехали на асфальт. Стекла оттаяли, кабина на-грелась, я даже снял шапку. Через сорок минут мы припарковались у наших киосков. Я натянул шапку, выскочил из машины и принялся расчехлять тент. Закончил, откинул по-лог наверх, открыл задний борт. Подошел отец.

– Скажи Надежде Петровне и Полине, что мы приехали, пусть приготовятся там, – бросил я отцу, сам взял ближнюю коробку и понес ее к киоскам. До них было метров десять-пятнадцать, я нагнал отца как раз у ближнего киоска Надежды Петровны.

– Здрасьте, вам! – сказал отец ей. – Замерзли!?

– Здравствуйте, Анатолий Васильевич! – запела своим молодым голосом Надежда Петровна, улыбнулась красным от мороза лицом и взмахнула руками в варежках. – А вы товар привезли? Ой, Рома!

– Здрасьте, Надежда Петровна! – выпалил я, бухнув первую коробку с товаром на железный ящик, стоявший перед киоском как раз для таких целей. – Товар принимайте! – и добавил уже отцу: «Я буду носить, а ты подавай Надежде Петровне тогда!»

Из дальнего киоска высунулась голова Полины в вязанной замусоленной шапке и обмотанная бестолково шарфом.

– Здравствуй, Полина! – бросил я через плечо, удаляясь за следующей коробкой.

Голова кивнула в ответ, что-то буркнула и скрылась.

Я вынул из кузова вторую коробку и понес. Надежда Петровна уже расправилась с первой, бойко распихав товар по задним полкам, и тянула руки навстречу.

– Давай, давай сюда, а то тяжелая, – сказала она заботливо.

Я плюхнул коробку на ящик. Отец занялся ею, принялся вынимать и подавать то-вар Надежде Петровне. Я вернулся к машине и взял первую коробку для Полины. Отнес ей, взгромоздив коробку на откидывающуюся стойку рядом с витриной. Полина медленно как краб полезла руками вглубь коробки. Учитывая ее медлительность, я успевал отнести Надежде Петровне две, а то и три коробки, пока Полина расправлялась с одной. Отец тоже взялся носить коробки. Мороз не давал стоять ни секунды, работали быстро. Даже продав-щицы были рады приходу товару, как возможности подвигаться и согреться. Управились за полчаса. Распрощались с обеими, запрыгнули в «газель» и поехали по оптовым точкам.

В «Оптторге» румяная знакомая тучная кладовщица рассмеялась, завидев нас.

– О! Такой мороз, а они работают! Толь! – обратилась она к отцу. – Ну, ладно мы, люди подневольные! Ну, а вы-то чего!? Сидели бы дома! В такую погоду хозяин собаку на улицу не выгонит, а они прикатили!

– Ничего, ничего! – сказал я. – Работать надо, нечего дома жопу греть!

– Да это ты так миллионером скоро станешь! – рассмеялась та.

– А я и не против! – выпалил я, открывая задний борт. – Вот стану миллионером, брошу все нафиг и уеду в теплую страну!

– Да чего ты там делать-то будешь!? – развела руками кладовщица.

– Да ничего не буду делать! – улыбнулся я, запрыгнув в кузов. – Буду там целыми днями в одних шортах и шлепанцах сидеть в кресле качалке на веранде своего дома и смотреть на море!

– Давай! – махнула она рукой. – Подавай, мечтатель!

Я взял коробку из середины кузова и поставил к краю.

– Давайте, берите! Чего стоите, смотрите!? – прикрикнула кладовщица на промерз-ших грузчиков.

– А куда нести? – сказал один из них.

– А то ты не знаешь, где синька стоит!? – вытаращилась та на него. – Там, справа, за содой. – Бери, я тебе говорю!

Грузчик вяло взял коробку и понес вглубь склада.

Выгрузили. Кладовщица подписала накладные, я сбегал с ними в офис, поставил все нужные отметки. На все про все ушло минут сорок. Поехали дальше. «Мангуст». Все, то же самое. Приехали, я выскочил из машины, поднялся на верхний этаж двухэтажного здания в офис, подписал накладные на выгрузку, вернулся в «газель». Проехали, петляя меж складами и пристройками в левый дальний угол базы. Я выскочил из кабины, нырнул в здание торгового зала, отметил накладную там. Вышел, поискал глазами кладовщика.

– Грузчиков нет! – сказал тот, едва мы пожали руки, и махнул в сторону стоявшей на выгрузке фуры. – Видишь!? Мыло, двадцать тонн! А вон еще белизна стоит!

– И как нам быть? – задал я вопрос, ответ на который знал заранее.

– Если хочешь, выгружайте сами, – пожал плечами кладовщик.

– Выгрузим сами, куда деваться-то! – кивнул я и пошел за поддонами.

Дверь «газели» приоткрылась, высунулся отец.

– Короче, грузчиков нет, самим придется! – сказал я ему и осмотрел площадку. – Вон туда, наверное, становись, я сейчас поддоны притащу.

«Газель» медленно поползла на свободное место, окутываемая выхлопным дымом. Я приволок два поддона, расчехлил тент «газели», открыл борт. Подошел отец. За те же полчаса мы выгрузились. Подошел кладовщик, забрал накладные, ушел с ними в торго-вый зал. Мы закрыли борт, отдышались. Отец полез за сигаретами, закурил. Я принялся зачехлять тент. На морозе он становился совсем негнущимся, дубел сразу. Через десять минут притрусил кладовщик, сунул мне спешно накладные, пожал руку и побежал к вы-гружавшейся фуре. Отец докурил. Я прыгнул в теплую кабину. Холодно.

– Куда теперь, «Арбалет»? – уточнил отец.

– Да, там выгрузимся и загрузимся мылом для Сени и потом домой, – сказал я и по-ёжился. Мороз помаленьку пробирался под одежду и там растворялся, забирая тепло тела.

Мы выехали с территории базы. Печка гудела во всю на цифре «III».

– Вот так, – сказал я и переключил ручку скорости вентилятора в положение «I».

В кабине сразу стало непривычно тихо. Можно было общаться, не повышая голоса.

– Зачем? Сейчас же замерзнут окна! – удивился отец.

– Ну, может, не замерзнут. Посмотрим, – высказал я призрачную надежду.

Тут же чистые от инея окна потускнели и схватились по краям белым. Я щелкнул переключатель вправо к цифре «III», печка загудела по-прежнему. Теплые струи воздуха вновь вступили в борьбу за лобовое стекло. Двадцать минут и три светофора и мы в «Ар-балете». Отец притормозил у офисного здания, я выскочил из кабины и побежал на второй этаж. Из неуютной и морозной атмосферы улицы я попал почти в зимний ботанический сад. В просторном помещении за столами, уставленными растениями в горшках и кадках, сидело с десяток менеджеров. Обстановка походила на санаторную. В неспешном режиме все занимались какими-то делами – один общался по телефону, другой копировал доку-менты, большинство же сидело, уставившись в мониторы компьютеров. Флегматичный знакомый менеджер, кликая без устали мышкой, привычно играл с резиновым выражени-ем лица. Илья, новый менеджер, сидел на соседнем стуле и безразличным остекленевшим взглядом наблюдал за происходящим на экране монитора. Я подошел к их столу, поздоро-вался, чем вывел обоих из ступора. Илья подписал накладную на разгрузку.

– И вот тебе мыло, выбей мне, пока я буду разгружаться, – сказал я, сунув тому за-готовленный лист бумаги. – Разгружусь, зайду тогда за ним, хорошо?

– Угу, хорошо, – кивнул и буркнул менеджер и лениво потянулся к мышке.

Я выскочил на улицу, порыскал глазами «газель». Та уже стояла у нужного склада. Я забрался на рампу, нашел кладовщика, тот был поддатый. Я мог его понять, проторчать весь день на морозе, забегая изредка внутрь неотапливаемого склада и не замерзнуть мож-но было только с помощью водки.

– Че привез? – посмотрел на меня кладовщик мутными серыми глазами, услышал ответ, кивнул и ушел за поддоном, вернулся через минуту, швырнул поддон плашмя на пол рампы, махнул мне. – Давай, подавай!

Я нырнул под тент и принялся метать наружу упаковку за упаковкой, прямо в руки кладовщику. Разгрузились за сорок минут.

– На ту сторону едь, мыло будем грузить, – сказал я отцу.

«Газель» отъехала от рампы, покатила через двор фирмы к складу напротив. Я спрыгнул на землю следом и снова пошел в офис. Илья оторвал скучающий взгляд от игры на мониторе, протянул мне готовые накладные. Я выскочил на улицу, поднялся по приставной лестнице в склад, отыскал кладовщика и сунул накладные ему.

– Сейчас соберу, – буркнул тот и ушел.

Минут десять мы простояли с отцом возле «газели», я начал подмерзать и принялся приплясывать. Отец, покурив, сел в кабину. Наконец, кладовщик выкатил поддон с това-ром. «Хоть покидаю немного коробки, согреюсь», – подумал я радостно и постучал по борту. Отец приоткрыл дверь и выглянул из кабины.

– Что, уже? – сказал он.

– Да, давай грузить! – крикнул я и нырнул в кузов.

За пятнадцать минут управились. Отец подавал снаружи, я укладывал коробки в кузове. Закончив, я вернулся на рампу, распрямился, спина натружено заныла. «Газель» отъехала, я спрыгнул за ней, закрыл борт, зачехлил тент и юркнул в кабину.

– В «Меркурий»? – уточнил отец.

– В «Меркурий», – кивнул я.

Стекла успели подмерзнуть. Снова началась канитель со скребком. Отец вел маши-ну, я очищал стекло. Полчаса и мы на месте. Внутренний двор базы был забит машинами, на выгрузку к ленте транспортера маячила очередь. Отец нашел свободное место и акку-ратно вполз туда на «газели». Я взял накладные и выскочил из кабины к транспортеру.

– Ну что там? – сказал отец, как только я вернулся.

– Три машины перед нами, – ответил я, доставая чистые бланки накладных, пред-стояла самая нудная часть работы – выписывание большой накладной от руки. Калькуля-тор, ручка, два бланка накладных с копировальным листом между ними. Я положил перед собой накладную из «Мангуста» и начал писать свою.

– Давай помогу, – предложил отец. – Буду считать на калькуляторе. Говори мне це-ны. Сколько процентов отнимать?

– Два процента отнимай и мне говори цену, – сказал я и протянул ему калькулятор.

Отец взял его, включил. Я написал первую строчку.

– Два ноль один, – озвучил я цену и замер, ожидая от отца ответа. Тот принялся вы-числять. Ткнул два раза в кнопки.

– Черт, – выругался он тихо, нажал «сброс» и отодвинул калькулятор дальше от глаз. Прогрессирующая дальнозоркость дала о себе знать. Всю жизнь у него было идеаль-ное зрение. У меня же небольшая близорукость с середины школы. Она мне не мешала в жизни, но иногда я понимал, что полноценное зрение это здорово. В каком-то умном жур-нале я вычитал, что у людей после сорока пяти лет начинает усыхать глазное яблоко и из-меняться острота зрения. Нормальное зрение уходит в дальнозоркость, а у близоруких ос-трота зрения стремится к норме. Отец, услышав о статье, тогда посмеялся надо мною, а уже через год ощутил изменение зрения. И к февралю 2004 года, к пятидесяти двум годам, он уже не мог читать вблизи без очков.

Я глянул на отца. Тот напряг зрение, отодвинул от себя калькулятор почти на вытя-нутую руку, растерянно смутился.

– Ничего не вижу, – буркнул он и нацепил очки на нос. – Еще раз, какая там цена?

– Два ноль один, – терпеливо повторил я.

– Два… – отец ткнул в калькулятор заново. – Ноль… один. Минус два процента.

Я ждал.

– Один девяносто семь, – выдал отец и посмотрел на меня поверх очков. Я записал и заполнил вторую строчку, произнес: «Два двенадцать».

Отец затыкал пальцем по кнопкам, небыстро, старательно, нажал итог, почесал кончик носа. Я ждал.

– Два ноль… ноль восемь, – произнес, наконец, он.

Я записал и глянул на накладную из «Мангуста», которую предстояло полностью переписать. Тридцать две позиции. Мы потратили около четырех минут на две из них. «Еще час писать цены в накладной, а после просчитывать построчно суммы и итог внизу? Нет уж, увольте! Так мы пропустим свою очередь точно».

– Давай, я сам, так быстрее будет! – забрал я калькулятор из рук отца и принялся писать и считать сам. Процесс пошел быстрее. Отец подпер подбородок рукой, упер ло-коть в руль и уставился сквозь лобовое стекло куда-то в одну точку.

Я закончил с накладной за двадцать минут, выскочил из кабины и пошел к Сене. В шумном торговом зале народ сновал туда-сюда. Я закрутился меж кабинетами: директор, бухгалтерия, служба сертификации. Через торговый зал прошел в дальний конец и затопал по лестнице вверх. Дверь в кабинет Сени была распахнута настежь. Из кабинета в коридор несся его низкий голос, вместе с матерными словами сообщавший телефонному собесед-нику, что предлагаемая цена на сахар высока.

Я зашел, поздоровался, Сеня, не отрываясь от телефона, моргнул мне в ответ.

– Давай! Что ты там привез? – выпалил он, закончив беседу, пробежался взглядом по моей накладной, подписал «бегунок». – Деньги будешь получать?

– Да, выпиши, там уже набежало прилично, заберу, – кивнул я, получил соответ-ствующую бумажку и вышел из кабинета.

Еще десять минут формальностей, и я вернулся к машине. Сел в кабину.

– На, держи! – протянул я отцу разрешение на получение денег. – Сходи пока полу-чи, наша очередь еще явно не скоро.

– Тут посидишь? – уточнил отец.

– Да, погреюсь пока, – сказал я, протянув руки к теплым струям воздуха.

– Тогда не выключаю двигатель, – предупредил отец и хлопнул дверью.

– Хорошо, – произнес я уже в одиночестве. – Не выключай.

Минут двадцать я просидел один, думая о разном. Очередь уменьшилась, первая машина уехала, на разгрузку встала следующая. Я глянул на часы – 17:20. «До шести не успеем, но до семи должны разгрузиться», – подумал я и задремал. Тут же вернулся отец.

– Получил? – буркнул я, не успев задремать.

– Да, – отец полез за сигаретой.

– Сколько?

– Двадцать две, – сказал отец, приоткрыл окно и снова закурил.

Я немного подремал и на удивление почувствовал себя очень бодрым. Бывает та-кое, поспишь самую малость, а будто всю ночь отсыпался. Ощутив прилив сил, я глянул в окно в сторону склада. Около него крутилось подозрительно много людей.

– Что это там случилось? – произнес я. – Пойду, схожу.

Несколько человек активно копошились у транспортера. Лента стояла.

– Что случилось? – сказал я, приблизившись.

– Болт срезало! – донесся голос снизу.

– Какой болт!? – удивился я.

Копавшийся сидя на корточках в самом низу мужик, задрал голову в мою сторону:

– Болт там стоит в барабане, эту вот штуку соединяет с осью, без болта никак, его постоянно срезает, сейчас новый поставлю и заработает!

– Ясно, – произнес я, ничего не поняв и заглянув вниз.

На земле подле барабана лежало штук восемь срезанных ранее болтов. «Дебильная какая-то конструкция», – подумал я, пытаясь понять ее суть. Все было просто и тупо одно-временно. У транспортера шкив с осью фиксировался обычным болтом. Под нагрузкой болт постоянно бился и в какой-то момент изнашивался, срезался осью об шкив и ломался пополам. Ось продолжала крутиться, шкив стоял, лента замирала.

– И часто такая ерунда случается? – поинтересовался я.

– Ну, раз в две недели, раз в месяц, – ответил голос снизу.

– Понятно, – я оглядел присутствующих. Все было как в пословице «семеро с лож-кой, один с сошкой» – один работал, прочие крутились рядом, галдели и давали советы.

– А по времени долго? – спросил я последнее.

– Да с полчаса, может быстрее, – донеслось снизу.

– Понятно, – буркнул я, скривившись от досады, и поплелся к «газели».

– Что там? – сказал отец, едва я сел внутрь.

– Болт срезало, – выдал я зло.

– Что за болт? – отец уставился на меня удивленно.

Я рассказал.

Отец выслушал и начал подробно рассказывать и доказывать, как неправильно уст-роена конструкция транспортера и как надо было сделать. Долго, подробно, занудно. Тут же жутко захотелось выйти из кабины. Но снаружи стоял крепкий мороз.

– Пойду, посмотрю, что там и как, – не выдержал все-таки я через минуту.

– Заканчиваю, минут через пять заработает! – ответил все тот же мужик, усердно стучавший кувалдой по проблемному месту. Окружающие взбодрились, я тоже. К отцу возвращаться не хотелось, я поплелся в торговый зал. Там было тепло и не так скучно сре-ди толпящегося народа. Темнело быстро. Минут десять я бесцельно толкался внутри зала, разглядывая витрины с товаром, вернулся к транспортеру. Тот уже во всю крутился с шу-мом и скрежетом, лента шустро затягивала в подвал коробки. Работа кипела. Я покрутил-ся немного рядом и вернулся в «газель». Отец дремал, поморгал заспанными глазами, гля-дя на меня. Я отвернулся, уставился тупо наружу. За следующие сорок минут я дважды подходил к транспортеру, в надежде, что вот-вот наступит наша очередь, но случилось это уже в семь вечера. Солнце село, на город падала ночь.

– Давай, подъезжай! – гулко постучал я снаружи в дверь кабины. Отец встрепенул-ся, подкатил «газель» задом к транспортеру. «Быстрее разгрузиться, и домой! Замерз как собака», – подумал я, мигом расшнуровав тент и открыв борт. Транспортер с гулом закру-тился, лента поползла вниз, я принялся энергично набрасывать на нее десятикилограм-мовые коробки мыла. Подошел отец и два грузчика, из тех, что крутились тут весь вечер.

– Берите, подавайте на ленту! – сказал я им. – А я изнутри вам потом подам, как перестанете доставать. Оба вцепились в ближайшие коробки и стали забрасывать ими ленту. Мы с отцом отошли в сторонку. Он закурил.

– Хоть с грузчиками повезло, а то без них сейчас кидали бы вдвоем, – сказал я.

Отец кивнул, затягиваясь и щурясь от сигаретного дыма. Через десять минут я запрыгнул в кузов и стал подавать коробки из глубины к краю. За полчаса выгрузились.

– Все! – заорал я, бросив последнюю коробку на ленту, и выпрыгнул из «газели».

Вдвоем с отцом закрыли борт и зашнуровали тент. Я побежал в склад, сдал за де-сять минут товар, получил в накладной отметку кладовщика и пошел в бухгалтерию. От-метившись и там, я с чувством облегчения от окончания долгого холодного рабочего дня направился к машине.

– Все! – гаркнул я, сев в кабину. – Домой!

Отец завел не успевший остыть двигатель, мы выехали из «Меркурия» в 19:55 при свете фар в уже опустившуюся на город ночную темноту. Сорок минут езды до стоянки, пешком от нее домой еще десять. Шли устало, почти молча, но радостно. Работа вся была выполнена, ушел еще один зимний и очень морозный день. Все-таки к концу дня я ощути-мо промерз. Пока шел домой по тропинке, мысли в голове рисовали ванну, полную горя-чей воды. Я задрал голову вверх, даже при отсветах городского освещения, небо щедро искрило яркими звездами. Поодаль труба котельной выпускала белый дым вертикально вверх. «Завтра еще холоднее будет, хорошо, что сегодня все отвезли, и розницу завезли, завтра отсидимся дома, а через день может и потеплеет», – обнадеживая себя, думал я. Я вдруг понял, что весь день ничего не ел. И сразу же заныл желудок.

– Есть охота уже, – бросил я фразу в спину отца, шедшего первым.

– И мне охота, – прозвучал ответ. – С утра все доели, но мать должна была сходить купить продуктов и приготовить что-нибудь. Я деньги оставлял ей.

Последние шаги домой самые приятные. «Вот-вот и я дома. Там тепло, долгождан-ное тепло». Подъезд. Лифт. Этаж. Квартира. В подъезде уже тепло. Мы у лифта. Вроде бы прошли от стоянки всего ничего, но у отца лицо снова красное. «У меня, наверняка, такое же». Сверху приехал лифт. Мы поднялись на свой этаж. Отец нажал на звонок. За дверью послышались шаги матери. Дверь открылась. Мы устало ввались в квартиру. Мать без слов повернулась и пошла прочь по коридору. Я принялся раздеваться, стараясь скорее скинуть холодную верхнюю одежду. Оставшись без нее, в теплых штанах и свитере я ощутил, как мелко трясусь всем телом, чувствуя холод внутри себя. Пальцы ног с трудом сгибались. Я промерз насквозь. «Скорей бы в ванну». Я принялся через свитер растирать плечи, тепло медленно потекло по рукам. Отец снял пуховик, со все еще красным лицом пошел на кухню, я следом. Есть хотелось дико. С самого утра ни крошки.

– Что там у нас поесть есть!? – бодро сказал я.

Отец оглядел кухню, пустую плиту, бросил взгляд на стол. Я посмотрел туда же. Деньги на покупку продуктов лежали нетронутыми. Отец открыл холодильник, захлопнул и пошел по коридору в дальнюю комнату. Я за ним, отстав в длинном коридоре. Отец рас-пахнул дверь комнаты матери, замер в дверном проеме и удивленно произнес:

– А ты что, не ходила за продуктами?

– Нет! – прозвучал грубый и резкий ответ.

Я глянул в комнату через плечо отца, мать сидела на диване и смотрела телевизор.

– А почему!? – отец продолжал недоумевать.

– Не захотела!! – почти выкрикнула мать.

Я смотрел на ее лицо, вмиг ставшее злым и обострившимся.

– Ма, а чего ты ничего поесть не сготовила? – добавил я.

– Вам только жрать готовить, да стирать, да убирать за вами!!! – сорвалась мать, вскочила и ринулась из комнаты, в дверном проеме грубо пихнула отца в грудь, прошипе-ла «пусти», и ушла по коридору на кухню.

Я растерялся в недоумении. Лицо отца вытянулось не меньше. Случилось нечто но-вое. Мы уже свыклись с регулярными срывами матери в наш адрес. После заскоков она всегда отходила, и на некоторое время возобновлялась спокойная жизнь. Но, чтоб мать не приготовила поесть, зная, что мы вернемся с работы голодные. Такого не случалось.

Мы с отцом недоуменно переглянулись. Я пошел на кухню, отец позади.

– Ма, ты чего это такое говоришь? – сказал я. – Мы есть ходим, целый день работа-ли, что здесь не так?

– Все так!!! – закричала та, мечась в тесной кухне. Схватила стул, приподняла чуть от пола и с грохотом поставила обратно. – Вам все так!!! Только и знаете, что жрать давай вам!!! Нашли повариху себе!!! Берите, вон, и сами себе готовьте, стирайте, убирайте!!! Я не собираюсь больше на вас горбатиться!!!

Я ничего не понимал. Стоял, раскрыв рот, и смотрел, как мать заламывает себе в истерике руки.

– Да что случилось? – раздался позади голос отца.

– Да ты вообще заткнись, нахер!!! – мать несло. – Бизмисмен херов!!! Вон, другие уже давно себе и «мерседесы» понакупили и квартиры все пообставили, а этот все зараба-тывает, да никак заработать не может!!! Деньги выдает по копейке, только чтоб мать жрачку купила!!! А потом стояла весь день у плиты!!! И стирала ваши трусы грязные!!! Ремонт в квартире который год уже не можем сделать!! Все денег нет!!

– Ма, да ты чего? – сказал я, растерявшийся в сюрреализме происходящего.

– И ты заткнись!!! – заорала та на меня. – Такой же хитрожопый, как и твой отец!!! Устроился рядом с папочкой любимым!!! Нашел теплое место!! Нет, чтоб идти работать, бегаешь за ним, нихера не хочешь делать!!

Во мне все закипело. Злость, обида. Все смешалось. Я не понимал происходящего.

– Ну все! Заканчивай, давай! – не выдержал отец и вошел, обойдя меня, на кухню.

– Ты мне не «всекай»!!! – бешено заорала мать. – Понял!!! Ты!!! Козел!!!

Отец попытался взять ее под локоть. Мать вырвалась резким движением, ударила его в грудь кулаком, отпихнула и снова заорала: «Не трогай меня!!! А то я сейчас!!!»

Глаза матери, будто загнанно, шарили по кухне, ища, чтобы схватить. Отец сделал движение ей навстречу.

– Уйди от меня!!! – заголосила мать.

«Больная что ли…?», – пронеслось в моей голове. Мать замахнулась на отца, тот от-прянул. Она кинулась к выходу, который загораживал я. Отпихнула меня из дверного про-ема и убежала по коридору.

– Что это с ней? – уставился я на отца.

– Эх, – отмахнулся тот, заиграв желваками.

Кривая неловкость повисла в воздухе.

– Ну, чего, придется варить самим ужин себе, – сказал я.

Отец шумно выдохнул, почесал в затылке, растерянно закряхтел.

– Да уж, – выдавил он. – Теперь придется, конечно.

Снова возникшая пауза гнетуще давила тишиной.

– Ладно! – сказал я. – Давай, я схожу в магазин, ты пока лезь в ванну, грейся там. Я вернусь, ты чего-нибудь сготовишь, а я полезу в ванну как раз.