Текст книги "Манипулятор. Глава 008"

ГЛАВА 8

– Блять, я все-таки развожусь, Рамзес! – Вовка начал грубо тереть рукой глаз и яростно мотать распахнутой дверью нашей «газели».

– Вов, блять, оторвешь дверь нахуй! Хорош! – выкрикнул я, отца не было рядом.

– Приварим, блять! Будет как новая! У нас тут свои сварщики в «Пеликане» есть, целыми днями че-то варят тут, двери, стеллажи, хуйню всякую! – Вовка чуть угомонился, но не успокоился. Внутренне он продолжал кипеть.

– Блин, че ты разводишься-то!? – я вылез из «газели» размяться, сидеть надоело, через стекло солнце пекло нестерпимо. – У тебя такая жена кайфовая! Мне понравилась!

– Да, блять, Рамзес, сложно там все! – Вовка затер глаз до красноты и взъерошил волосы на голове до состояния торчащей во все стороны соломы. – Хуй его знает! С тес-тем у нас заебись отношения, а вот с тещей… Ну, она этой дуре и ссыт в уши!

Я глянул на свои замызганные от пыли ноги в кожаных сандалиях. Обувь была уже старой, но крепкой. Сандалиям сносу не было третий год. «Пальцы совсем грязные, по щиколотку все в пыли, выше еще нормально, блин, пойти, помыть, что ли ноги? Да, надо, пойду, а то неудобно», – подумал я, бросив взгляд на кран в стене в пяти метрах напротив. Наша «газель» привычно стояла у склада бытовой химии. Был конец рабочего дня. Поку-патели разъехались. Лишь уставшие и потные грузчики слонялись по территории базы.

– Похуй, разведусь! – Вовка рубанул рукой воздух, лицо его застыло озадаченно с нахмуренными бровями и при этом упрямо поднятыми домиком вверх.

– Ну, а че, совсем прям невмоготу, не любите друг друга? – направился я к крану, бросил через плечо на ходу.

Жаль было, что Вовка разводится. Его жена мне показалась неплохой. А там, кто его знает. Чужая семейная жизнь всегда потёмки. Туда лезть не следует никогда.

– Да, у нас вроде нормально все! Блять, да теща там все мутит! Постоянно меня пи-лит, вот, живешь у нас, своей квартиры нет, зачем ушел из армии, сейчас бы уже служеб-ная квартира была, а потом бы и свою дали! Ей было бы заебись, если б мы с женой и дальше жили, блять, в Чите и только приезжали в отпуск, мамочка, мамулечка, ути-пути! – Вовка, кривляясь, изобразил томные фальшивые родственные поцелуи зятя с тещей. – А так, хуле там, живу, типа, у нее, на ее харчах, объедаю ее! Да ну ее нахуй!

За время эмоционального спича я вымыл ноги и пошлепал обратно к машине.

– Ладно, Вов, все, что не делается – все к лучшему! – попытался я хоть как-то его подбодрить. – Жаль, конечно, раз с тестем отношения нормальные, да и с женой тоже.

– Да как нормальные! – Вовка вспыхнул снова. – Лежим, спим на одном диване уже два года вот так и не трахаемся!

Вовка, вытянувшись в струнку, изобразил двух людей лежащих близко-близко друг к другу, словно на одноместной кровати.

– Как это не трахаетесь!? – я аж забыл куда шел. – Все два года что ли!?

– Ну да, блять! Двааа года!! Двааа! – Вовка растопырил V-образно пальцы на пра-вой руке и сунул мне под самый нос.

– Хуясе! Жесть! – сформулировал я свое удивление и обернулся на шум шагов.

Со стороны офиса шел отец.

– Ну, чего, взял остатки? – сказал я.

Тот махнул рукой с бумажкой. Я кивнул. Отец прошел к «газели», выудил из-под руля сигареты, закурил. У меня заныл желудок. С утра ничего не ел, не считая пары стака-нов чая из киосков общепита и плитки шоколада. Я сморщился и полез в кабину на свое место. Заметил давно, когда сидел, желудок сдавливался и переставал болеть. Я так и ус-троился, выбирая удобную сидячую позу. Свесил ноги наружу, обернулся назад. Отец отошел от кабины, курил, изучал бумажку.

– Ну, че там у тебя еще интересного? – сказал я негромко Вовке.

Тот снова начал дергать дверь, но несильно. Перестал.

– Да, Петрович, пидор, заебал… – раздалось мрачно в ответ.

– Да что это тебя все заебали? – я беззвучно рассмеялся.

– Сука, вот он поступает, как мудак… – Вовка нервно затоптался на месте. – Блять!

Я молчал. Еще раз оглянулся. Отец был на расстоянии и не мог слышать нас.

– Я вот когда маржу свою получаю с поставщиков или еще откуда, всегда с Петро-вичем делюсь. И он тоже со мной делится всегда. Делился. Понятно, ему больше, он же директор. А это утаил! Бабки получил с одного поставщика, ну, такого же жулика, как и вы… – Вовка ощерился довольным оскалом, выпятил нижнюю челюсть и засмеялся ехид-но. – А мне хуй сказал, а я узнал!

Вовка тягостно вздохнул, мотнул головой, словно сбрасывая наваждение, и замолк.

– Ну, как-то не очень хорошо он поступил, все-таки вместе работаете, – слепил я пресную дипломатическую фразу в попытке поддержать его.

Вовка молчал, стоял, уперев руки в боки, вывалив живот сильней обычного, и зло вращал глазами.

– В пизду! – вновь резко рубанул рукой по воздуху. – Сдам этого пидораса к хуям Папе! Тот его выгонит нахуй! А меня на его место! Стану директором, Рамзес!

Вовка резко схватил меня за запястье своей грубой клешней, сжал и эмоционально затряс руку. Вцепился второй рукой и затряс сильнее.

– Рамзееес!! Директором станууу!! – маленькие и цепкие глазки радостно сверлили мои зрачки.

– Да я-то тут причем!? – расплылся я в улыбке и стал отдирать его руки от своей. – Руку-то отдай, оторвешь же!

Вовка отцепился, отошел, вроде угомонился. Я улыбался, наблюдал за ним.

– Заебись! – ответил Вовка своим мыслям и жадно потер руки. – Так и сделаю!

Я обернулся назад. Отец уже не курил, просто стоял и явно ждал меня.

– Ну, чего? – я кивнул ему.

– Поедем? – предложил отец.

Я кивнул и глянул на Вовку. Тот намек понял.

– Ладно, езжайте, жулики! – добродушно отмахнулся Вовка, скалясь и хихикая. – Денег, небось, заработали за неделю! Да заработали, заработали! Смотрел я ваши прода-жи утром! Хм, не ожидал, хорошо продается все это ваше говно.

Я протянул Вовке руку, тот пожал ее, затем пожал отцу.

– Давай, пока, – кивнул я Вовке, тот развернулся и потопал к офисному зданию ми-мо крана, истекающего тонкой струйкой воды на знойный асфальт.

«Газель» взревела, мы хлопнули дверями, тронулись. Обогнали идущего Вовку. Я привычно глянул в боковое зеркало, Вовка махнул мне рукой. Через минуту «газель» ми-новала ворота «Пеликана» и остановилась на Т-образном выезде.

– А Вовка пасёт наши продажи, – сказал я.

– Все он там смотрит. Должен смотреть, – произнес отец и повернул вправо.

«Чистое небо» продолжало затягивать. Я не сразу сообразил, что этому сильно спо-собствовал изменившийся режим работы – в ней появилась монотонность: утром на склад, погрузка, сначала в кузов товар для оптовых клиентов, позади для киоска; выгрузка това-ра в киоск, остальное оптовым клиентам и возвращение домой. За весь день где-то как-то два-три случайных перекуса. Я частенько обходился стаканом чая с шоколадкой. Позже прихватывало желудок. Отец, каждый раз наблюдая мое скривившееся лицо, либо молча отворачивался, либо выговаривал за столь пренебрежительное отношение к своему здоро-вью. Я все понимал, но нравоучений хватало на пару дней, и я снова принимался лопать шоколад плитками. Боли сразу возвращались и усиливались. Я уже мог похвастаться мно-гими практическими знаниями желудочных болей – выкуренная сигарета их уменьшала, бутылка пива в жаркий летний день боли возвращала. Я начал возить с собой обезболива-ющий сироп и принимать его на ходу. Боль притуплялась, а чувство рвоты усиливалось, ощущение тяжести и непроходимости в желудке возрастало. Через пару-тройку дней боли вновь отступали, я забрасывал прием тошнотворного лекарства, и боли возвращались. Замкнутый круг. Я понимал, что веду себя глупо, но упорствовал в своем идиотизме. Мать упорствовала в своем – ссоры с отцом стали регулярной нормой и ожесточенно усили-лись. Через раз доставалось и мне.

– Ма, а что у нас есть поесть? – сказал я с порога вечером, рабочий день закончил-ся, в желудке сосало и ныло, думалось только о еде.

– В холодильнике посмотри! Не маленький уже! – рявкнула мать, проходя из кухни по коридору мимо меня и отца.

«Не в духе», – понял я, разулся и пошел мыть руки. Что меня напрягало в нашей ра-боте, так это одежда. Поскольку мы с отцом делали все, от общения с управленцами до ношения товара, то одеться адекватно было проблемно. Одеваться под погрузочно-разгру-зочные работы, значило выглядеть весь день как грузчик. Совсем непрезентабельно. Оде-ваться из расчета общения с «белыми воротничками», означало угробить нормальную одежду на первой же погрузке товара. Переодеваться посреди дня? Вообще утопия. Не в «газели» же. Офиса у нас не было. Да и неудобно в принципе постоянно переодеваться. Мы старались лавировать, разделять рабочие дни от дней встреч. Получалось неважно, почти всегда дни выходили смешанными. Приходилось одеваться как-то средне. Летом я ходил просто – футболка, шорты и шлепанцы. Осенью и весной работал в спортивных штанах или джинсах. Зимой было проще, снег защищал от пыли и грязи – одежда остава-лась относительно чистой. В остальное время года одежда пачкалась быстро, особенно ле-том. Мать ворчала о «нескончаемой стирке». Когда скандал доходил до криков, и мать в запале отказывалась стирать, я или отец, говорили ей, что стирать будем сами. Заявление всегда имело обратный эффект – мать умолкала и продолжала безропотно закидывать на-ши вещи в барабан стиральной машины. До следующего скандала.

Я открыл холодильник. Котлеты и макароны. Две кастрюли. Я потянул их наружу.

– Дай сюда! – мать грубо отпихнула меня и выхватила кастрюли из рук.

Я пожал плечами и ушел в душ, на ходу снимая с себя пыльную майку. Через де-сять минут я вернулся. Отец ужинал. Матери на кухне не было. Моя тарелка с ужином стояла на столе. Все как обычно – наскоро вываленные в тарелку слипшиеся еще в каст-рюле вчерашние макароны и две котлеты сверху. Вид еды не вызывал желание.

– Че смотришь!? Ешь! – раздался позади раздраженный голос матери.

Мне не хотелось ничего говорить ей поперек. Хотелось просто куда-нибудь уйти. Я знал куда. Летний пятничный вечер был моим спасением. Я налил чаю. Мать покрутилась на кухне и, не получив ответа, вышла. Я затолкал в себя ужин, залил его чаем и стал оде-ваться. «Завтра проведу все накладные, сегодня не хочу, пошло все в задницу, устал», – думал я, натягивая тонкие летние джинсы. Через час я был в центре, проболтался пару часов по оживленным улицам, встретил парочку знакомых и сразу после захода солнца спустился в клуб. Народу внутри было уже достаточно. Я протиснулся к малой стойке. Толчея кругом, очередь за спиртным. Мимо прошла знакомая девушка. Еще одна мельк-нула с подружкой. Юля. Девушка училась в школе милиции на юридическом. Теплое местечко. Конкурс в то заведение всегда был большим, почти все поступали по блату и протекции. «Значит, непростая штучка. Папаша или дядя, небось, какие-нибудь шишки в милиции», – вспомнил я все скудное, что знал о девушке. Со мной Юля вела себя неодноз-начно. То флиртовала, то была холодна. Развлекалась. Я отвечал тем же. Отношения уста-новились приятельски-поверхностные. С полчаса я трепался с Юлей ни о чем, наблюдая кислое лицо ее страшной подружки и потягивая двойную «отвертку» с ананасовым соком. Народ все прибывал. Музыка грохотала. Я дрыгал коленками в такт. Хотелось поскорей нормально выпить. Юля сидела, курила, приторно улыбалась и между улыбками игриво выпускала вверх дым изо рта. Я закурил. Сигареты помогали алкоголю, ускоряли опьяне-ние. Коктейль закончился, легко растворившись во мне и зародив эйфорию. Я направился в бар за вторым.

– То же самое!? – вопросительно глянул на меня бармен.

Я кивнул и оперся о стойку. Сзади громко пихались подвыпившие девушки. Через минуту я поблагодарил бармена за коктейль и оказался в водовороте разгоряченных тел, текущих сквозь узкий проход внутрь темноты танцпола. Юля с подружкой куда-то делась. Я взгромоздился на свободный стул и налег на коктейль. Я почти его прикончил, когда на танцпол вошла Аня. Я заволновался и тут же закурил. Аня была шикарна. Природа моего интереса к ней была чиста в своей первозданности как слеза – сильное физическое влече-ние. Я не знал про Аню ничего, кроме имени, не помнил, когда увидел ее впервые в «Чис-том небе». Знали мы друг друга лишь зрительно и пересекались только в клубе. Я помнил ее зимний образ – она пришла в клуб в тонком темно-синем свитере и черных джинсах. Свитер убийственно для мужского глаза обтягивал достоинства фигуры девушки. Копна мелко вьющихся рыжевато-русых волос длинными упругими густыми пружинками спада-ла чуть ниже ее плеч. Аня, ростом около метра семидесяти, была склонна к полноте, но ее фигура находилась в той форме, когда едва уловимая полнота делала фигуру максимально привлекательной и манящей. На фоне фигуры Ани все разговоры о диетах звучали бы лишь чьими-то больными фантазиями. Обтягивающий свитер демонстрировал во всей красе самый сильный козырь девушки. Грудь. Налитая высокая упругая грудь четвертого размера. Грудь Ани выглядела пышущим гимном жизни и удовольствия. При каждом об-щении с девушкой мне стоило неимоверных усилий смотреть ей лишь в глаза. Мой взгляд упорно стремился вниз. Я был готов смотреть на грудь Ани вечно. И не только смотреть. Я хотел эту девушку. Она была словно создана для удовольствия. При виде Ани мой мозг разбивал паралич, и в нем оставалась пульсировать единственная непоколебимая мысль физического желания. Полные спелые чувственные губы, широкая красивая улыбка, от-крывавшая два ряда ровных и безупречных зубов, добивали мои жалкие попытки сопро-тивляться первородному зову плоти. Ее лицо было красиво. От уголков зеленых глаз при улыбке над скулами разбегались тонкие сеточки мимолетных морщинок, на чуть пухлых щеках появлялись милейшие ямочки, кончик языка игриво показывался между рядами зубов. В такие моменты, загипнотизированный им, я медленно умирал. Аня это видела, знала и чувствовала. Она игриво посматривала на окружавших парней и, забавы ради, повторяла беспроигрышную мимическую комбинацию с ямочками и языком. Разговари-вая, она едва уловимо столь мило шепелявила, что я переставал воспринимать женскую речь без такого дефекта. Аня являла собой удивительную смесь невинного взгляда ребен-ка, неумелого кокетства юной девушки и сексуальной привлекательности физически зре-лой женщины. Она, чувствуя флюиды мужского интереса, упивалась своей игрой. Парней либо трясло рядом с ней, либо охватывал столбняк. Меня начало трясти.

Но, словно подчиняясь могучему закону Вселенной, стремившему все к равнове-сию, Аня оказалась бестолкова. Не глупа, а именно бестолкова. Пока Аня молчала и улы-балась, обласканная бурным вниманием парней, все было прекрасно. Но стоило ей отк-рыть рот, как шарм физической красоты улетучивался. По крайней мере, для меня точно. В такие моменты я завидовал парням, способным воспринимать девушек лишь с одной плотской стороны. Мне же упорно хотелось видеть в представительницах прекрасного пола нечто большее, чем просто обещание физического удовольствия. Такие, как Аня, пробуждая нестерпимый первобытный инстинкт, своим наличием гнули моральные прио-ритеты, толкая к прощению их прочих недостатков. «Вот дуреха!» – подумал я, помнится, в первый раз, услышав ее бессвязное кокетливое щебетание. В тот момент я так расстро-ился, что почему-то сразу перестал иметь на Аню всякие планы. Раз и навсегда, она пере-шла в категорию красивых, но бесполезных дурочек. Но я продолжал ее хотеть. Невыно-симое раздвоение – физиологически Аня манила, интеллектуально претила. Алкоголь! Он спасал и подсказывал выход. Водка с соком разжижала мой внутренний конфликт, и каж-дый раз, встречая в «Чистом небе» Аню и будучи в серьезном подпитии, я забывал обо всем и продолжал счастливо пялиться на ее грудь. И в этот раз все шло по обычному сце-нарию – я был пьян, Аня прекрасна. Мы поздоровались – она со мной, я с ее грудью. Аня кокетливо улыбнулась, игриво задвигала кончиком языка меж граней белоснежных зубов, я же, туповато оскалившись, открыто уставился куда хотел. Я нервничал, мне срочно нуж-но было выпить. Очень быстро внутрь меня попала еще парочка двойных «отверток». Ал-коголь сыграл свою злую шутку, и случилось чудо – у меня произошел провал в памяти. Мое сознание прояснилось от алкогольного дурмана около часа ночи в самый интересный момент – я стоял на улице в нескольких шагах от входа в клуб и… целовался с Аней! Взасос! Жадно! Аня отвечала взаимностью. Я протрезвел почти сразу. Никогда прежде я не испытывал таких наслаждений от поцелуя. Окружающий мир перестал существовать, я закрыл глаза и провалился в ощущения.

Кто-то хорошо целуется, кто-то плохо. Кто-то рад бы хорошо целоваться, да не умеет. Поцелуй тонких женских губ не радует, даже если умелый. Увы, тонкие губы жестки, удовольствия от них для мужчины никакого. Средние и полные женские губы – обещание хорошего поцелуя. Но, не все умеют. Умение поцелуя идет от врожденной внутренней чувственности.

Аня умела целоваться. Ее чувственность через поцелуй проникла в меня и закружи-ла голову. Большие мягкие пухлые вкусные губы, я не просто целовал их, я будто насы-щался из бездонного источника живительной влаги. И чем больше пил, тем большая жаж-да меня одолевала. Я впился своими губами в ее, все мои органы чувств объединились в один – губы. В этот момент в мозгу вспыхнуло, и наши сознания объединились – я пони-мал ее мысли и чувствовал ее ощущения. Мы стали единым целым. Мы не целовались, мы жили поцелуем. Я вдруг осознал, что у нас идеальный поцелуй для обоих, и возможен он только между нами. Лучше не было и не будет. Какое бы движение я не совершал губами и языком, Аня мгновенно откликалась на него так, как я желал, чтоб она ответила. С каж-дым движением ее губ и языка мне становилось приятнее. И это не было примитивное жи-вотное удовольствие, что будоражит лишь плоть. Наслаждение взрывало мой мозг с каж-дым ее движением губ все сильнее. Я весь превратился в одно чувственное сознание. Каж-дая клетка моего тела наслаждалась Аней. Девушка умопомрачительно пахла. Ее нежный мягкий запах свежести обволок мой рассудок и ввел в состоянии транса. Мои руки обняли Аню за талию, пальцы на какие-то миллиметры погрузились в манящую мягкость ее тела. Чуть погодя мое желание повело руки выше. Я накрыл ладонью правую грудь Ани и чуть сжал ее. Грудь не помещалась в ладони, мягко и упруго поддаваясь моим ласкам. Я окон-чательно потерял счет времени.

Мы оторвались друг от друга лишь тогда, когда лично у меня уже распухли губы, их щипало неимоверно. Я просто физически больше не мог целоваться. Плохо соображая, я вернулся с Аней в клуб. Я был совершенно трезв, адреналин победил алкоголь, накрыв меня своим избытком. Я спускался по ступенькам клуба вниз, пошатывался и дебильно улыбался, спросил у первого попавшегося парня время. Два часа ночи. Мы целовались целый час! Я был настолько опустошен физически и где-то в бесконечной высоте эмоцио-нально, что тут же снова вышел на улицу и заплетающейся походкой побрел прочь. Ниче-го лучшего со мной в тот вечер уже случиться не могло. Я плелся по улице нарочито мед-ленно, все еще пребывая сознанием в поцелуе. Губы опухли и болели. Теплый летний ве-тер их мгновенно иссушил, и они покрылись легкой коркой. «Оно того стоило», – думал я и продолжал улыбаться. Я огляделся вокруг, все, за что в тот момент цеплялся мой глаз, казалось мне прекрасным. «А может, не такая уж она и дурочка?»

Я вышел из-за поворота и сразу увидел красные круги задних фар машины Эдика.

– Ну, че, как там в «Небе»? – спросил тот, едва я плюхнулся на соседнее сидение.

– Да зашибись там!! – гаркнул я, не в силах сдержать эйфорию. – Куча красивых девушек с грудью четвертого размера и шикарными фигурами!

– Ооо…! – Эдик уставился на меня, пытаясь разгадать причину радости.

– Вот тебе и «ооо…»! – я поковырялся в карманах, пусто. – Есть сигарета!?

Эдик протянул пачку, я вытянул одну и закурил, мечтательно пустив струю дыма вверх мимо открытой настежь двери.

– Ну так че там за девки-то!? – уставились на меня черные озорные глаза Эдика.

– Да офигенные там девки! – продолжал подогревать его интерес я.

– Снял что ли кого там!? – оскалился вожделенно тот.

– Почему сразу «снял»!? – искренне огорчился я. Даже перестал улыбаться на долю секунды. Мое романтическое настроение опошлили, остудив эмоции.

– Ну, а че тогда!? – пялился на меня нетерпеливо Эдик, почесывая голову.

– Да просто хороший вечер! – я потрогал губы тыльной стороной ладони, они горе-ли, щипали, но мне было приятно. Я все еще ощущал на них вкус Ани.

– Ну… так неинтересно! Я люблю, чтоб результат был! – Эдик стукнул несильно по рулю ребром ладони, явно призывая меня к рассказу.

– Да, а какой тебе результат-то нужен? – задал я риторический вопрос.

– Ну как какой… – Эдик замялся под моим внимательным взглядом, нервно сжал обеими руками руль, тут же взмахнув ими. – Такой!

– Какой «такой»!? – рассмеялся я.

– Бабу надо трахнуть! – разродился с видимым трудом банальностью Эдик.

– Да что ты!? – нарочито наигранно изумился я. – А как же романтика!?

– Да какая, в пизду, романтика! – Эдик поскреб в затылке. – Поимел ее и все!

– Вот так вот, да? – съехидничал я. – А как же любовь?

– Для любви у меня девушка есть, – рассмеялся неловко Эдик, глаза его продолжали неуютно бегать от моего внимательного взгляда.

– Зашибись, с девушкой у тебя любовь, а все остальные – поиметь и все. Ох, Эдик, да ты прям Казанова! – произнес я, поддерживая разговор почти машинально, а всем соз-нанием продолжая оставаться в невыносимо волшебном и долгом поцелуе. Мне нравился контраст между моими эмоциями и суетливым восприятием женщин Эдика.

– Да че прям сразу Казанова!? – расплылся в довольной улыбке он.

«Понравилось сравнение, подсластил я твое самолюбие», – подумал я, отвернув-шись, чтобы выкинуть окурок и не выдать Эдику своих мыслей.

– Ну, а кто ж ты есть? Бедных девушек доверчивых пользуешь хладнокровно своим большим одноглазым змеем! – рассмеялся я, разговор забавлял.

– Да, девчонки они такие, любят большие! – Эдика понесло на явно любимой теме.

– Ну, тебе виднее, Казанова, я не в курсе.

– Казанова, Казанова… да они сами, может, прыгают на меня! – Эдик наигранно от-пирался, примитивно напрашиваясь на последующую лесть.

– А что, и такое бывает!? – дурачился я.

– Да постоянно! – Эдик развел руками, держа их расслабленно на руле. – То дове-зешь, а у нее денег нет, а то и так, и деньги есть и трахаться хочет сама!

– Жуть какая-то! – я наигранно передернул плечами, прекрасно понимая, врать Эдику незачем, так, приукрасить свои подвиги он мог, но не более. – И что, много таких?

– Да почти каждый раз! Ну… через раз! Я вот выезжаю таксовать почти каждый день, пару дней в неделю не выезжаю, а так, каждый день! И что!? Из пяти дней два или три дня у меня всегда удачные – обязательно какая-нибудь, да соглашается!

– Сами лезут что ли? – я снова поднес тыльную сторону ладони к губам, щипало.

– По глазам же видно. Подходят. Пока интересуются, работаю ли, присматриваются ко мне. Смотрят, парень симпатичный, начинают ломаться, заигрывать, – Эдик закурил.

– И дальше чего? – спросил я все так же машинально, думая о часовом поцелуе.

– Да чего-чего… садятся, везу их, потом посидим где-нибудь в тихом месте, пооб-щаемся, а потом уже… ну и… – Эдик замялся, неловко рассмеялся, нервно почесывая паль-цем шею сзади.

– Понятно, – выдохнул я шумно. – Сколько ж вот так девушек ты подвез, если по две в неделю даже…? Жуткое количество…

– Уже почти двести! – отчеканил Эдик.

Я недоуменно уставился на него, воцарилась секундная пауза.

– Ты их считаешь что ли!? – с трудом сдержался я, чтоб не рассмеяться.

– Считаю. Вот у тебя, сколько было женщин? – Эдик вновь ожил на любимой теме.

– Да я и не считал никогда, зачем? Есть отношения какие-то, есть женщина, а нет отношений, ну, бывают случайные связи, но не для статистики, а именно просто случают-ся иногда, – пожал плечами я, ответив, как думаю.

– Ну, вот сколько!? – суетился Эдик, глаза его масляно вспыхнули.

– Да не считаю я, мне это ни к чему!

Повисла неловкая пауза.

– Слушай, ну, а че, Иннка тебе совсем не понравилась? – сменил тему Эдик.

– Да почему не понравилась… – слегка растерялся я, почти и забыл уже думать о той, а тут вопрос. – Понравилась, красивая девушка, фактурная. Просто у нее ж парень есть, этот как его…?

– Саня, – вставил Эдик.

– Да, Саня. Вот… – продолжал я, внутренне понимая, что если бы между мною и Инной вспыхнуло что-то сильное, то парень исчез бы сам собой, но не вспыхнуло. – А я не связываюсь с несвободными девушками.

– А ты Иннке понравился, сказала, симпатичный парень, – лукаво улыбнулся Эдик.

– Ну, понравился. Бывает, – развел я руками и пожал плечами. – Приятно, конечно.

– Да у них с Саньком на самом деле все плохо, они после той встречи разбежались, так что Инна сейчас свободна.

– Ааа, вон оно что! – протянул я, хотя, сути такой факт не менял, Инна мне не очень-то и нравилась, хоть и была девушкой яркой и эффектной. Меня интуитивно напря-гала ее внутренняя жесткость, расчетливость и почти холодный мужской аналитический ум. «С такой не расслабишься», – помнится, подумал я после знакомства и добавил:

– Это уже другое дело.

– Появилось желание увидеться!? – рассмеялся Эдик.

– Что-то вроде того, – кивнул я, понимая, что все равно сейчас свободен, а от еще одной встречи с меня не убудет. – Можно.

Эдик предложил вчетвером поехать на речку – он, его девушка, Инна и я – и обе-щал позвонить. Я согласился.

Я нашел! Невероятно, но я нашел в еженедельном оптовом журнале маленькое объ-явление в две строчки – производитель дешевого порошка из Липецка приглашал регио-нальных дилеров к сотрудничеству. В объявлении значилась цена – шесть рублей десять копеек за пачку – самая низкая цена, какая встречалась в подобных предложениях. И рас-стояние – до Липецка от нашего города было чуть больше сотни километров, полтора-два часа неспешной езды. Идеально!

Я не верил своим глазам, у меня начался очередной коммерческий зуд. Я сунул объявление отцу под нос, тот несколько минут смотрел в журнал.

– О! – произнес он, наконец, и принялся чесать под носом. – Это интересно!

– Звони! – сказал я.

Звонок отца подтвердил все радужные ожидания – товар был в наличии, цена ре-альной, и в нашем городе еще никто не торговал этим порошком. Надо было ехать.

На следующее утро, в четверг, 3 июля мы выехали в Липецк. Офис фирмы распола-гался на первом этаже четырехэтажного здания, склад и производство в пяти минутах езды от него. Производство выглядело кустарным. Пятнадцать теток, разделенные на три бригады, фасовали порошок из мешков в картонные пачки. Первая бригада клеила пачки из типографских заготовок. Вторая – наполняла пачки порошком по весу. Третья бригада заклеивала наполненные пачки и укладывала их по двадцать четыре штуки в картонные коробки. Все. В воздухе цеха ощущалась мелкая взвесь порошка, и стоял его едкий запах. Мои глаза быстро заслезились, в носу зачесалось, и захотелось чихнуть. Работниц как-то спасали респираторы – единственная производственная защита. Порошок брался из боль-ших полипропиленовых мешков. «Интересно, откуда их привозят?», – автоматически зада-лась вопросом моя недремлющая любознательность.

Мы подали «газель» к рампе, и я нырнул в кузов. Загрузили нас быстро – двое груз-чиков подавали коробки, я укладывал их в кузове. К концу погрузки у меня заныла спина, но дело было сделано – полторы тонны порошка равномерно заполнили почти весь кузов. Натужно гудя на подъеме у самого склада, «газель» тронулась в обратный путь.

Выгрузившись на своем складе, мы поехали домой. Хотелось есть. Часы на мо-бильнике показывали четверть шестого. Время близилось к снятию выручки в киоске. Без двадцати шесть мы были на рынке. Надежда Петровна торжественно отсчитала нам три тысячи рублей, попутно счастливо рассказывая об удачной торговле, и мы уехали домой. Вечером я привычно сбежал в «Чистое небо», где и провел две выходные ночи.

С понедельника мы начали активно предлагать клиентам новый товар. Наше мол-чаливо сложившееся разделение труда продолжало действовать – отец крутил баранку, я занимался текущим учетом и собственно коммерцией, товар таскали вдвоем.

К концу недели нарисовался результат по порошкам – из крупных фирм в бартер порошок согласился брать только «Оптторг», что почти совпало с нашими начальными ожиданиями. Эта оптовая фирма имела свою особенность – высокие цены. Объяснялись они просто, «Оптторг» поставлял товары в область через полунищие райпо и сельпо. Те, имея скудные оборотные средства, получали большие отсрочки по оплате и все равно задерживали платежи, а потому от безысходности соглашались на товар практически по любым ценам. Эта особенность сыграла нам в плюс, я предложил менеджерам «Опттор-га» бартерную цену в десять рублей, те тут же согласились. За вычетом транспортных расходов мы получали наценку на порошок в сорок пять процентов! Дело пошло бойко. Раз в две недели мы катались в Липецк, грузили полторы тонны стирального порошка и возвращались. Чтобы не делать лишней физической работы, мы наловчились половину товара сразу выгружать в «Оптторге». На обратном пути из Липецка заезжали домой, обедали, я быстренько ставил на приход купленный товар, тут же выписывал расходную накладную на «Оптторг». Мы катили туда, выгружались и остальное везли на свой склад. Продажи стали расти и уже к концу лета мы катались в Липецк раз в неделю. И «Оптторг» из еженедельного объема стал забирать уже не половину, а две трети. Я тихо потирал от удовольствия руки. При такой наценке продажи стирального порошка стали давать нам половину общей прибыли.

В «Оптторге» склады работали до восьми вечера, а товар принимали до шести. Обычно мы приезжали около пяти и крайне редко позже. Однажды мы припозднились и подкатили к складу «Оптторга» ровно в шесть. Кладовщица, тучная крупная женщина за пятьдесят, обладательница тяжелого, но справедливого характера, поворчала на нас для порядка и гаркнула вглубь огромного склада-ангара: «Так, где грузчики!?»

Ожидая, я слонялся около машины, стояла тихая теплая погода. Рядом курил отец.

– Так, сколько там у вас его, порошка этого!? – вышла кладовщица из склада к нам.

Я понял, что наилучший момент для налаживания отношений наступил.

– Да весь ваш! – пошутил я и засмеялся.

Тетка оттаяла вмиг.

– Ох, умен, как я погляжу! – заулыбалась она. – Тебя как зовут?

– Рома! – продолжал я улыбаться, смотря ей прямо в глаза.

– А отца твоего? – кладовщица ткнула ручкой мне за спину.

Я обернулся. Отец заметил, что разговор о нем, глянул на наши лица и улыбнулся.

– Анатолий Васильевич его зовут, – сказал я, глядя через плечо на отца и, обращаясь уже к нему, добавил. – Да, Анатолий Васильевич!?