Текст книги "Чёрная молния"

Каждый оборот колеса машины, мчавшейся по главной улице, приближал ее к этому.

«Дура ты, – твердила она себе, – сентиментальная дура. К чему впутываться в это грязное дело с какими-то черными, которых шестнадцать часов назад ты и в глаза не видела? Едва только выйдешь из этой машины и встретишься с мэром, за тобой начнется слежка. Тебя зачислят в разряд нарушителей порядка, а этого допускать никак нельзя. Ведь тебе еще надо найти работу. Выскакивай из машины, садись на самолет, брось внучку, которая тебя совсем не любит, и возвращайся туда, где тебе все знакомо».

– Кстати, на вашем месте я не стала бы говорить, что Кристи ваша внучка, – предупредила ее Хоуп.

– Почему?

– Они за это станут презирать и вас. И никакого толку из всей затеи не будет.

Машина остановилась.

– Вот мы и приехали, – сказала Хоуп. – Это мэрия. Каждое утро ровно в десять мэр бывает на месте… – Хоуп взглянула на часы. – Мы приехали как раз вовремя. Сейчас три минуты одиннадцатого. Я проверила часы по радио. Давайте сравним с вашими. Разница в одну минуту. Когда войдете, посмотрите, сколько будет на их часах. В десять восемнадцать вы должны выйти оттуда. Я могу держать здесь машину только пятнадцать минут. Видите объявление?

– Как странно! Ведь Уоллаба – маленький город.

– Это предохраняет мэра от назойливых посетителей и, кроме того, дает полицейскому право задерживать любого, кто недостаточно благоразумен, чтобы следить за временем. Из мэрии сообщают по телефону о нежелательном посетителе. Вполне возможно, вам трудно будет встретиться с боссом. Я только что видела, как его секретарша выглянула в окно.

– Но это просто поразительно!

– Вам это все кажется поразительным, а для нас это с порядке вещей.

Тэмпи медленно натягивала перчатки.

Видя ее нерешительность, Хоуп спросила:

– Вы уверены, что вам хочется туда пойти?

Тэмпи схватила свою сумку, чувствуя, что ненавидит Хоуп за изгиб ее рта, за трепещущие ноздри, за блеск глаз.

– Если вам не хочется идти, мы вас поймем. Должна вас предупредить: они ни перед чем не остановятся.

Усилием воли Тэмпи заставила себя открыть дверцу машины.

– Конечно, я пойду туда.

Потом повернулась и с иронией в голосе спросила:

– Вы уверены, что вам хочется ждать меня? Если вы уедете, я вас пойму.

Во взгляде Хоуп мелькнуло восхищение.

– Я подожду.

Женщины смотрели друг на друга, как бы меряясь силами. Наконец Хоуп подняла руку:

– Желаю удачи!

Когда Тэмпи вошла в приемную мэра и остановилась У стола секретарши, та, не обращая на нее внимания, продолжала печатать на машинке. Лицо секретарши под модной копной светлых волос было похоже на маску, пальцы с длинными ногтями, покрытыми ярко-красным лаком, продолжали стучать по клавишам, за наигранным безразличием скрывалась наглость.

Она вынула из машинки лист бумаги и уже собралась вставить другой, но Тэмпи положила руку на валик и сказала:

– Прежде чем вы это сделаете, дорогая, потрудитесь доложить мистеру Уилмоту, что я хочу его видеть.

Девица помолчала, а потом, не поднимая глаз, произнесла:

– Мистер Уилмот никого не хочет видеть сегодня.

Голос Тэмпи стал резким.

– Хорошо, пусть он меня не видит, пусть выслушает. Потрудитесь сказать ему об этом.

Девица взглянула на Тэмпи, глаза ее испуганно забегали, когда та спросила:

– Мне что, повторить, что я сказала?

– Мистер Уилмот, э-э, очень занят, – запинаясь, пробормотала секретарша.

– Не думаю, что он занят настолько, чтобы не принять меня. Вот моя визитная карточка. Пожалуйста, передайте: Тэмпи Кэкстон из студии телевидения хочет увидеться с ним. Немедленно.

Девица поперхнулась и вскочила со стула.

– О миссис Кэкстон, простите. Мы не знали…

Она на цыпочках пробежала по линолеуму, постучала и, не дожидаясь ответа, вошла в кабинет.

Часы на ее столе отставали на четыре минуты.

Секретарша вернулась с виноватой улыбкой и сказала:

– Мистер Уилмот будет рад вас видеть.

Мэр поднялся навстречу Тэмпи и очень долго пожимал ей руку.

– Прошу вас, садитесь, миссис Кэкстон. Я даже представить себе не мог, что это вы, иначе вам не пришлось бы ждать. Ваше имя и здесь хорошо известно. Моя жена – ваша страстная поклонница. Без лишней скромности смею сказать, что благодаря вашим телепередачам наш дом стал образцово-показательным в Уоллабе. Теперь уже считается вопросом чести не отставать от Уилмотов.

Он снова сел в свое вертящееся кресло у письменного стола, казавшегося огромным в этом небольшом кабинете, положил локти на розовый блокнот, где не было ни единой записи, и, скрестив пальцы, уставился на Тэмпи голубыми глазами, излучавшими профессиональное беспристрастие Должно быть, и в самом деле он был тем человеком, для которого изобрели термин «образцово-показательный», – вся его внешность подходила к этому определению: темные волосы ежиком, узкие лацканы однобортного пиджака, дорогие ботинки с чрезмерно острыми носами.

– Вы должны извинить нас за наше невзрачное временное пристанище. Сейчас я строю новый дом, он будет возвышаться над берегом. Моя приемная и канцелярия муниципалитета займут достойное помещение на втором этаже, и, выполняя дела, связанные с интересами общества, мы сможем любоваться самыми красивыми видами Уоллабы. А теперь, пожалуйста, скажите, чем я могу быть полезен столь очаровательной даме.

Тэмпи признала, что он отлично умеет «завоевывать друзей и влиять на умы людей». «Оба мы сейчас занимаемся жульничеством, стараемся продать себя подороже», – сказала она себе, а вслух произнесла с улыбкой:

– Мне очень приятно слышать ваши любезные слова, мистер Уилмот. Я пришла к вам как к самому влиятельному человеку в Уоллабе. Мне хотелось бы поговорить с вами по вопросу, имеющему общественное значение.

Она замолчала, выжидая, не выдаст ли он себя каким-либо образом. Знает ли он, зачем она пришла или нет?

Он кивнул в замешательстве и наклонился еще больше вперед, как будто целиком отдавая ей в дар и себя и свое внимание.

– Сущность вопроса заключается в моем глубоком интересе к делу о выселении из Уэйлера семьи Свонберг.

Она увидела, как сжались его губы, хотя долголетняя практика помогла ему сохранить улыбку на лице.

– Семьи Свонберг? – переспросил он. – Ах да, вы, конечно, имеете в виду этих черных. Свонберг – их настоящая фамилия? Или…

– Это фамилия их деда, их отца, а потому, мне кажется, по существующим законам это и их фамилия.

– Мне очень жаль, миссис Кэкстон, но при всем моем восхищении вами я не могу с вами согласиться. Насколько мне известно, никто в Уэйлере не имеет права носить фамилию Свонберг. – Он вытащил из ящика стола лист бумаги и внимательно прочел его. – Самая старая из женщин известна под именем Евы Свонберг, хотя здесь сказано, что родители ее никогда не состояли в официальном браке. Она вышла замуж за чистокровного аборигена по имени Берт, или как там его. Никто из этих черномазых не имеет юридических оснований носить фамилию Свонберг. Но Берт после свадьбы присвоил себе ее. Их дочь Мэй вышла замуж за человека, называвшего себя Пол Бейли, который впоследствии тоже принял фамилию Свонберг. Этот человек пользуется дурной репутацией нарушителя порядка, и лично я хотел бы, чтобы он вообще как можно скорее убрался из нашего города. Их сын Ларс весь пошел в отца: этот мальчишка – настоящий хулиган. В данный момент он замешан в истории с нападением на полицейского. К сожалению, ему удалось скрыться, но полиция занимается его розыском. В общем, это довольно непривлекательная компания. Старый Капитан Свонберг вряд ли мог бы гордиться таким потомством, хотя любой белый, связавшись с туземцами, всегда лезет на рожон. Он ведь иностранец, и, конечно, этим можно объяснить многое.

Тэмпи подавила в себе закипавший гнев.

– И все же вы мне так и не объяснили, почему эту семью выгоняют из Уэйлера.

– По самой простой причине, уважаемая леди. У них нет законных прав на Уэйлер. Договор об аренде Уэйлера передан синдикату, который намерен превратить его в туристический центр, а это привлечет в Уоллабу предпринимателей, что нам совершенно необходимо. Если бы они спокойно уехали, то и не пришлось бы применять силу. Они были предупреждены за месяц и уже давно покинули бы Уэйлер, если бы не вмешательство извне. У них было достаточно времени, чтобы подыскать себе местечко где-нибудь поблизости, в резервации например, – там они могли бы устроиться по своему вкусу. Просто не понимаю, на что они жалуются. Резервация расположена у реки, в самом лучшем месте. Правда, коль скоро Уоллаба начинает идти в гору, эти места будут заняты компаниями, строящими здесь свои предприятия.

– Но ведь Уэйлер был владением Свонбергов на протяжении почти целого столетия. Я всегда считала, что право на наследственное землевладение признано законом.

– Если уж говорить о каких-то правах, то они умерли вместе со стариком Капитаном. А раз он не был законно женат, то все его полукровки-ублюдки – простите меня за такое выражение! – ни на что не имеют прав. А что касается остальных, то неизвестно даже, кто отец самой маленькой в этом племени незаконнорожденных.

– А разве имя ее отца не записано в свидетельстве о рождении?

Мэр весело рассмеялся – ему забавно было слышать это. Потом сказал покровительственно:

– Ну что вы, миссис Кэкстон, не заставляйте меня поверить в то, что такая искушенная в житейских делах женщина, как вы, может оказаться вдруг такой наивной. Ведь эти потаскушки за бутылку пива лягут спать с любым белым подонком. – Он склонил голову набок и, понизив голос, продолжал доверительным тоном: – Как женщина из высших кругов, вы вскоре сами убедитесь, что в целом это весьма мерзкая история. Мой вам совет – я же искренний ваш поклонник – отстранитесь от нее, и как можно скорее. Я рад, что вы пришли прямо ко мне и что я могу откровенно рассказать вам обо всем этом болоте. Грязная жижа этой истории может запачкать любого. А нужно ли это вам с вашей профессией, а?

Итак, он пытался запугать ее, а раз он пытался запугать ее, значит, сам испугался. Она наклонилась к нему и таким же доверительным тоном произнесла:

– Очень любезно с вашей стороны так заботиться обо мне, мистер Уилмот, но, видите ли, я не боюсь грязи. Я всю жизнь была убеждена, что в конце концов эта жижа попадет по назначению. В данном случае я думаю, и вы сами это хорошо понимаете, что общественное мнение будет на стороне людей из Уэйлера, а вовсе не на стороне дельцов, промышляющих куплей-продажей земельных участков. Кстати, в наши дни они не пользуются доброй славой ни у газетчиков, ни у радиокомментаторов.

Он резко выпрямился в своем кресле. Хмурое выражение лица сменилось заискивающей улыбкой.

– Надеюсь, вы не собираетесь бросить тень на кого-либо из людей, связанных с данным делом?

– Здесь я неправомочна. Это я оставляю специалистам. Именно поэтому я и считаю, что данным делом должен заняться департамент по вопросам земельных владений и… и общественное мнение, безусловно. Я возлагаю большие надежды на общественное мнение.

– Смею вас заверить, что общественное мнение, довольно влиятельное в наших местах, решительно выступит против вас. Да и показания полиции характеризуют ваших друзей из Уэйлера не с лучшей стороны.

– А я смею вас заверить, что в Сиднее в настоящее время в ряде случаев показания полиции подвергаются серьезной проверке. А когда дело об Уэйлере попадет в прессу…

Рот мэра перекосила гримаса.

– Вам будет трудно вынести это дело на страницы прессы. Ведь очень многие влиятельные лица – не только в Уоллабе – заинтересованы в том, чтобы такие прекрасные уголки, как Уэйлер, не достались аборигенам. Если вы, миссис Кэкстон, начнете из-за этого борьбу, то, предупреждаю, вы столкнетесь с сильнейшей оппозицией. Вполне возможно, вам придется иметь дело с людьми, от которых зависит ваше благополучие, а вряд ли вам это будет по душе. Разве я не прав?

Она почувствовала, как к горлу ее подкатывает тошнота, будто она дотронулась до чего-то омерзительного. Впервые в жизни она отдавала себе ясный отчет в том, что зло – это часть обычной, повседневной жизни. Раньше она даже и не подозревала, что презрение, гнев и решимость могут принимать определенную форму. Чтобы не выдать своих чувств, она засмеялась своим хорошо заученным звонким, журчащим смехом и откинула назад голову так, что стала видна линия ее шеи и подбородка.

– К чему эта мелодрама, господин мэр?

Мэр уставился на нее наглыми голубыми глазами, как бы оценивая, насколько она сильна и насколько слаба.

– Предупреждаю вас, что люди, заинтересованные в Уэйлере, готовы вступить в борьбу.

Она встала, надеясь, что долгие годы тренировки, приучившие ее всем своим видом выражать ошеломляющую самоуверенность, не подведут ее и теперь, хотя на самом деле она совершенно не была уверена в себе.

– Они будут просто удивлены силой отпора.

Мэр тоже встал.

– Ну что ж, могу вам только сказать, что к моменту, когда дело дойдет до суда, шайка из Уэйлера уже раз и навсегда будет вышвырнута из этих мест, а мы раз и навсегда ими завладеем.

Несмотря на грозные слова мэра, Тэмпи показалось, что она уловила в выражении его лица растерянность. Выходя из мэрии, она все еще улыбалась.

Машина ждала ее. Хоуп смотрела на констебля, который стоял рядом, облокотившись на опущенное стекло открытой дверцы машины.

Когда Тэмпи подошла ближе, она услышала, как он, показав рукой на объявление, висевшее у тротуара, спросил:

– Вы что, читать не умеете?

– Я здесь ровно тринадцать минут тридцать две секунды, – спокойно ответила Хоуп.

– Это еще надо доказать. – Он раскрыл толстую черную записную книжку. – Фамилия?

– У вас, очевидно, очень короткая память, констебль! Ведь уже третий раз за эти две недели вы записываете меня в вашу книжку.

Он посмотрел на нее, и одна бровь у него поползла вверх.

– Если бы я запоминал имена каждой твари, которая здесь крутится, у меня бы голова лопнула. Ну, поживей, фамилия?

– Простите, констебль, – прервала его Тэмпи, – я думаю, здесь произошла какая-то ошибка. Могу подтвердить, что мы приехали сюда три минуты одиннадцатого. Сейчас семнадцать минут одиннадцатого, значит, машина никак не могла простоять больше пятнадцати минут.

Полицейский приподнялся над дверцей машины и взглянул на нее. Карандаш повис в воздухе над записной книжкой.

– Разрешите вам заявить: есть свидетель, который может подтвердить, что вы вошли в мэрию без пяти минут десять.

– А я могу вас заверить, что часы мэра отстают на четыре минуты. Может быть, пойдем и проверим?

Полицейский в нерешительности переминался с ноги на ногу.

– Итак, вы собираетесь дать показания? Тогда вам обеим лучше поехать со мной в полицейский участок.

– Зачем? – спросила Тэмпи, тут же вспомнив, что говорил ей Кит о допросах в полиции.

– Там разберутся, когда вы сюда приехали.

– Значит, вы собираетесь нас оштрафовать?

– Я не говорил вам об этом.

– Тогда зачем же нам ехать в полицейский участок?

Констебль внимательно разглядывал Тэмпи, очевидно, взвешивая все за и против, потом медленно закрыл свою книжку, опустил ее в нагрудный карман и с подчеркнутой аккуратностью засунул туда же карандаш.

– Раз вы нездешняя, а эта женщина только ведет вашу машину, на сегодня я вас прощаю. Но пусть это будет для вас последним предупреждением.

– Предупреждением о чем, констебль?

Он пропустил вопрос мимо ушей, повернулся к Хоуп и сказал:

– А ты не вздумай приближаться к резервации, слышишь?

– Но у меня здесь одежда и одеяла для семьи Свонберг. – В голосе Тэмпи слышалась уверенность. – Нам сказали, что тетка этой женщины нуждается в медицинской помощи. Мы хотим видеть ее.

– Из этого ничего не выйдет.

– А я думаю, выйдет.

– Тогда самое время для вас узнать о здешних законах. Управление по делам аборигенов предоставило старшему инспектору резервации право останавливать нежелательных лиц, направляющихся в резервацию. Он говорит, что ее туда не допустят. Никого из шайки, живущей в Уэйлере, туда не допустят.

– Я надеюсь, меня это запрещение не касается?

Полицейский долго обдумывал заданный ему вопрос.

– Вполне понятно, что раз мы не знали о вашем приезде, то не могли сделать такого запрещения.

– Тогда мне хотелось бы попросить вас позвонить старшему инспектору и сказать, что я намерена встретиться с семьей из Уэйлера. Время мне дорого, и я не хотела бы звонить редактору одной из наших ведущих газет, моему большому другу. Вы ведь знаете о кампании, которая ведется сейчас против полиции и некоторых должностных лиц, забывающих, что они должны служить интересам общества.

Констебль был в замешательстве. Он промямлил что-то несвязное, потом замолчал и наконец сказал:

– Хорошо. Но если эта женщина попытается сделать хоть шаг в резервацию, я буду вынужден арестовать ее.

Он повернулся и тяжелой походкой пошел по тротуару, а затем начал подниматься по ступенькам лестницы, ведущей в мэрию.

Не говоря ни слова, Хоуп включила зажигание.

Тэмпи засмеялась, на этот раз совершенно искренне. Ее рассмешили неуклюжие действия полицейского, и в то же время ей было радостно, что она нашла в себе силы и мужество вступить в неравную борьбу.

Когда они завернули за угол, у Хоуп вырвался продолжительный вздох.

– Вы просто восхитительны! Честно говоря, я даже представить себе не могла, что вы способны на такое.

– Я и сама себе этого не представляла.

Хоуп остановила машину за городом, в тихом месте у дороги и протянула Тэмпи сигареты.

– Я хочу попросить у вас прощения за то, что плохо думала о вас. Расскажите мне, как прошел визит к мэру, а потом подумаем, что нам делать дальше.

Она внимательно выслушала Тэмпи, а когда та закончила свой рассказ, спросила:

– Ну, теперь-то вам ясно, что вы на правильном пути?

– Да, совершенно ясно, – ответила Тэмпи.

Дорога сворачивала к югу от основного шоссе, ведущего из города, и около трех миль петляла вдоль небольшого ручья. Они подъехали к воротам, над которыми значилось «Прибрежная резервация».

За воротами открывался довольно живописный вид, высокие деревья росли вдоль дороги, ведущей к красивому белому дому на зеленом холме.

– Простите, отсюда вам придется идти пешком, – сказала Хоуп. – Мне дальше ехать нельзя. Сам инспектор и его жена дали указания в отношении меня. Запомните, он здесь бог. И я не могу больше рисковать, идя на столкновение с полицией. Они просто-напросто выкинут меня из города, хоть это и незаконно. Тогда все мы окажемся в трудном положении, потому что только я и Джед водим машину, но Джеду нельзя уезжать из Уэйлера – они схватят его за какую-нибудь вымышленную провинность. Попросите старшего инспектора прислать кого-нибудь из молодежи за свертками, хорошо?

Она посигналила.

По дорожке к ним торопливо шел старик абориген, штаны цвета хаки болтались на его тощем теле. Он открывал ворота и, не переставая, говорил:

– Пожалуйста, входите, миссас. Пожалуйста. Хозяин только что встал. Он ждет вас. Вот здесь, с краю, дорожка получше. Все дожди да дожди, очень грязно. Хозяин и констебль всегда ездят на машинах.

Тэмпи осторожно ступала по обочине, где колеса машин выдавили глубокую колею в глине. Старик семенил за ней. Когда туфли Тэмпи утопали в грязи, он издавал бессвязные восклицания и протягивал ей руку, как будто желая помочь, но не решался это сделать. Каждый раз, как она встречала взгляд его единственного глаза на темном, морщинистом, как скорлупа ореха, лице, он стыдливо улыбался, словно на нем лежала ответственность за состояние дороги.

«О господи! – вздохнула она. – Что только здесь делают из людей!» Ведь это несчастное подобострастное существо могло быть братом Берта или Пола – Берта с его спокойным достоинством или Пола с его ожесточенной гордостью. Старик забежал вперед, открыл ворота в сад старшего инспектора, потом заспешил по дорожке, выложенной гравием, взобрался по ступенькам веранды и крикнул:

– Хозяин! Хозяин! К вам пришла миссас!

Из дома донесся громовой голос:

– Я ведь приказал, чтобы мне доложили, когда приедет машина!

Старший инспектор показался в дверях, на ходу затягивая ремень. Когда он увидел Тэмпи, сердитое выражение лица моментально уступило место официальной улыбке, изображающей радушие. Он сбежал по ступенькам навстречу ей, огромный, внушительный, в тщательно отутюженных широких брюках и куртке цвета хаки.

– Прошу, прошу, прошу, миссис Кэкстон, вы доставите нам истинное удовольствие. Но я должен извиниться за то, что вам пришлось идти по этой ужасной дороге. Констебль сообщил мне о вашем визите, и я приказал садовнику открыть ворота вашей машине, – конечно, я думал, что вас подвезут прямо сюда.

– Констебль сказал, что моей приятельнице нельзя появляться на территории резервации. Поэтому, естественно, мы решили, что она не может подвезти меня сюда.

– Это какая-то ошибка. Уверяю вас: ни я, ни констебль не имели в виду ничего подобного. Что бы мы ни думали о вашем шофере, ради элементарной вежливости по отношению к такой даме, как вы, мы, конечно, разрешили бы ей довезти вас до дома. Боже мой, вы совершенно испачкали туфли. Эй, Одноглазый, беги на кухню, возьми суконку и щетку и почисти туфли леди.

– Не беспокойтесь. Они станут еще грязнее после того, как я пройдусь по резервации.

Тэмпи старалась не выдать голосом своего раздражения, раз уж не хотела вызвать у него враждебное отношение к себе, но она напрасно беспокоилась – инспектор был слишком взволнован тем, что его застали врасплох, и не замечал никаких интонаций.

– Вы меня должны извинить, миссис Кэкстон, за то, что я не вышел встретить вас. Вообще-то я встаю очень рано, но вот в этом месяце я… э… очень много работаю над… отчетами и тому подобное. Прошу вас, проходите сюда. Моя жена придет с минуты на минуту. Она сейчас в прачечной – пытается втолковать прачкам кое-какие элементарные истины о том, как нужно стирать.

Он провел ее в уютную, богато обставленную гостиную.

Вскоре в комнату поспешно вошла его жена, худощавая женщина в аккуратной синей форменной одежде. Видимо, она была взволнована не меньше, чем ее муж.

– О господи! Как жаль, что мы не имели времени подготовиться к встрече с вами, миссис Кэкстон. Для нас ваш приезд большая честь. Пожалуйста, располагайтесь как дома. Не могу удержаться, чтобы не сказать вам: в жизни вы выглядите куда эффектнее, чем на экране телевизора. Я всегда с упоением смотрю ваши передачи. И хотя я заведую хозяйством в резервации аборигенов, это вовсе не означает, что я не интересуюсь более красивыми сторонами жизни.

Она хихикнула, поправила выбившуюся прядь седых волос и села рядом с Тэмпи, не сводя с нее глаз, в которых мелькали подозрение и страх.

Инспектор подошел к бару в углу комнаты.

– Вы должны выпить с нами, миссис Кэкстон. Давайте отпразднуем ваш приезд. – Он достал из кармана связку ключей, выбрал один и открыл дверцу бара. – Вот, приходится все держать под замком. Этим черным скотам ни в чем нельзя доверять, особенно если дело касается спиртного. Они способны украсть его прямо из-под носа. Ну, так чего же вам налить? Пусть никто не скажет, будто мы негостеприимны.

– Не беспокойтесь, спасибо. Я никогда не пью по утрам крепких напитков.

– О! – Он пристально посмотрел на нее, желая понять, не было ли в этом отказе какого-нибудь подвоха. Решив, что все в порядке, он весело рассмеялся и спросил: – Тогда, может быть, лимонада? Моя жена любит его, и у нас всегда найдется что-нибудь в холодильнике.

Он неохотно закрыл бар. Жена его подошла к двери и крикнула:

– Бетти! Принеси нам пару бутылок лимонада, да поставь их на самый красивый поднос.

Вошла Бетти, громко шаркая резиновыми шлепанцами. Голова покорно наклонена вниз, так что лицо скрыто под черными волосами; застиранный бумажный балахон едва прикрывает худенькие голые икры. Бутылки зазвенели на серебряном подносе, когда она дрожащими руками ставила их на стол. Потом она отступила назад, украдкой взглянула на Тэмпи сквозь растрепанные волосы.

– Вот ключи, принеси печенье из круглой коробки, что в угловом шкафу, – сказала хозяйка.

Пока Тэмпи потягивала лимонад, отказавшись от печенья, инспектор вертел в руках свой стакан.

– Ну что ж, миссис Кэкстон, я думаю, вас привело к нам не одно лишь желание выпить лимонаду, – сказал он. – И потому, если вам здесь уютно, посидите, а я расскажу вам подробно об этой резервации. Я здесь три года, и за это время мы многое изменили.

– Мне кажется, констебль не вполне точно сказал вам о цели моего визита, господин старший инспектор. Мой визит носит исключительно частный характер: я приехала, чтобы повидаться с людьми, переправленными сюда полицией из Уэйлера.

– Ах, вот оно что! Не думаю, чтобы вы смогли многое от них узнать. Если хотите услышать мое мнение, это отвратительные, угрюмые люди. С самого их приезда я не смог добиться от них ни единого путного слова. Они даже не поблагодарили меня за разрешение поселиться здесь, в резервации.

– Не слишком ли многого вы ждете от людей, изгнанных из дома, где они родились и прожили всю свою жизнь?

– Это меня не касается. Я уверен, мэр и полиция хорошо знают, что делают, и раз уж они сделали именно так, выходит, это всем на пользу. Я занимаюсь только теми, кто находится по эту сторону ворот резервации. Я несу ответственность и за них и за их поведение. Должен вам сказать, я не в восторге от того, что мне спихнули этот сброд из Уэйлера. Их головы полны идеями, а у меня в резервации идеям нет места.

– А мне казалось, что идеи нужно поддерживать и поощрять всегда и везде.

– Не стоит затевать спор. В наше время, особенно в городах, болтают много ерунды относительно положения черных; в основном разговоры эти ведут люди, которым не приходилось жить вместе с черными. А я могу заверить вас, миссис Кэкстон, что правительство делает для них больше, чем они заслуживают.

– Насколько я знаю, эти люди ничего для себя не просят, кроме того, чтобы их оставили в покое. Как бы то ни было, в данный момент мне бы хотелось увидеться с ними. Вы можете это устроить? Мы привезли для них одежду и одеяла.

Инспектор и заведующая хозяйством переглянулись.

– Конечно, – сказал инспектор, – конечно. Именно это я и намеревался вам предложить, как только вы допьете лимонад. Если вы готовы, мы с женой проводим вас туда. – И, выйдя на веранду, крикнул: – Эй, Одноглазый, сбегай к воротам, пусть пропустят ту женщину с машиной! Пешком слишком далеко, – объяснил он Тэмпи. – Я охотно подвез бы вас на своей машине, но у меня, как назло, сел аккумулятор, и я послал двоих ребят в город перезарядить его. Так они еще до сих пор не вернулись – пользуются случаем. Ленивы, черти, все до одного.

Они прошли по дорожке, усыпанной белым гравием, мимо ухоженных газонов и ровно подстриженной живой изгороди, мимо великолепных клумб с цветами.

– Как вы находите мой сад? – с гордостью спросил хозяин.

– Очень красивый.

– Да, неплохой, если к тому же учесть, что воду для него приходится носить из ручья.

Подъехала Хоуп; инспектор и его жена уселись в машину на заднее сиденье, словно в такси.

– Подвезите нас к поселку, – приказал инспектор.

Хоуп медленно вела машину по грязной дороге, обсаженной высокими деревьями, по направлению к группе закопченных, рассыпавшихся вдоль ручья хижин с плоскими крышами, которые отличались друг от друга только степенью разрушенности.

Инспектор наклонился к Тэмпи:

– Это и есть поселок. Неплохое местечко, правда? Обратите внимание, как расщедрилось управление по делам аборигенов! Решили ввести здесь некоторые усовершенствования и построили новые… э… отхожие места. Извините, что я упоминаю о таких прозаических вещах. Прежде все население пользовалось одним… э… клозетом. Теперь при каждом доме есть свое собственное отхожее место, будет очень красиво, когда все их покрасят, правда? Это очень оживит пейзаж.

Тэмпи душил беззвучный хохот, губы Хоуп сводила судорога. Они живо представили себе контраст между однообразно серыми лачугами и прилегающими к ним деревянными уборными, выкрашенными в яркие цвета – красный, желтый, голубой, зеленый, оранжевый, фиолетовый – уродливые поганки, выросшие в сочной, пышной траве.

В садиках, не огороженных заборами, бегали дети. Цыплята разгребали лапами мокрую землю.

Пока они ехали, черные глаза следили за ними из-за приоткрытых дверей и сквозь окошки. Это были глаза тех самых жалких людей в обтрепанной одежде и рваной обуви, которых Тэмпи впервые увидела шесть лет назад на дороге в Уоллабу. Женщины и девушки бросали взгляды из-под всклокоченных, нечесаных волос. Хилые грудные младенцы у них на руках и уже начинавшие ходить дети в лохмотьях, цепляясь за юбки своих матерей, смотрели на проезжающих застенчиво и боязливо, как загнанные зверьки; с ног до головы они были вымазаны в густой грязи, к которой липли мухи.

– Послушайте человека, умудренного опытом, миссис Кэкстон, – сказал инспектор. – Черные – это люди конченые.

– Скажите, пожалуйста, почему вы называете их всех черными, хотя цвет кожи у них неодинаковый – от шоколадного до почти белого? Да и черты лица у некоторых почти как у нас.

– Тот, в ком течет хоть капля крови аборигена, называется черным. Официально их, конечно, именуют аборигенами, или проще або. Вглядитесь повнимательнее в их лица, в их глаза, и вы увидите – это глаза або.

Черные глаза, большие и прекрасные, как у Кристи. Тэмпи вздрогнула, подумав, что Кристи, возможно, придется жить здесь. Какой контраст между домом, в котором она провела ночь, и этими трущобами, оставляющими столь гнетущее впечатление! Кто же во всем этом виноват?

– Разве эти люди достойны лучших жилищ? – вопрошал инспектор. – Посмотрите туда! Тридцать прекрасных домиков! А что внутри? Свалка мусора! Ящики да картонные коробки. И спят на полу, словно свиньи.

– Сколько человек живет здесь?

– Больше ста восьмидесяти. А с этими, из Уэйлера, почти сто девяносто.

Сто девяносто человек в тридцати двухкомнатных домах! Она старалась подавить в себе гнев, сжимавший ей горло. Тридцать полуразвалившихся лачуг, в которых теснились люди всех возрастов: старики, молодые, дети.

– Все они ужасно примитивны, – продолжал инспектор. – Даже не знаю, что с ними делать. Некоторых доставили сюда прямо из буша. Их даже невозможно научить пользоваться туалетом. Боятся всего на свете. Иногда сюда наезжают посторонние, бог знает с какими мыслями, и никак не хотят согласиться, что сами черные во всем виноваты. Доктор и старшая сестра городской больницы высказывают всякие абсурдные мысли. Все они рождаются в головах людей, которые сами никогда не жили с черными. Старик пастор тоже вечно лезет не в свои дела, даже написал письмо в Сидней, в газету.

– И что же за этим последовало?

– Ничего. Управление обратилось ко мне, и я изложил факты. На этом все и закончилось.