Текст книги "Бунтующие пролетарии. Рабочий протест в Советской России (1917–1930 гг.)"

Рабочий протест и традиционные пролетарские организации

Развитие протестного движения рабочего класса в послеоктябрьский период, естественно, вело к его организационному оформлению. В центре рабочего движения и теперь оставались прежние, традиционные пролетарские объединения. Они были в центре и растущих протестных настроений в рабочей среде. С февраля 1917 г. в адрес традиционных рабочих организаций идет постоянный поток писем от рабочих. После Октября он только усиливается. К советам, профсоюзам и другим рабочим организациям обращаются целые делегации и отдельные просители. К ним же обращены гневные требования рабочих. Традиционные пролетарские организации оказываются в противоречивой ситуации. Все их развитие в 1917 г. было связано с протестной энергией рабочего класса. И после прихода к власти большевиков часть рабочего активизма именно через них направлялась против прежних владельцев предприятий. Но теперь прежние рабочие объединения эволюционировали в сторону низовых структур государства. Это заставляло их служить не только целям «гражданской войны», но и «гражданского мира». В то же время теперь рабочие выступали не только против капиталистов, но и против Советского государства и его представителей. Как в этом случае должны были себя вести традиционные пролетарские организации? Полностью отдать инициативу уличной стихии? Или разрушать то самое государство, становлению которого ими было отдано столько ресурсов?

Дилемма, ставшая столь остро после Октября, осложнялась тем очевидным обстоятельством, что уже сам факт превращения традиционных организаций рабочего класса в низовое звено нового государства означал возможность и неизбежность поражения их всеми болезнями, присущими государству как особому общественному институту, будь то кумовство, коррупция или еще более глубокие язвы. В своих записках профсоюзный лидер с многолетним стажем, меньшевик Г.Б. Струмилло приводит один эпизод, который даже его заставил усомниться в жизнеспособности традиционных рабочих организаций в изменившейся ситуации. Объездив весь Урал, куда он выбрался из голодного Петрограда, Струмилло пришел к заключению, что в этом некогда цветущем центре российского профдвижения «профессиональные союзы были превращены просто в клубы бездельников, куда набилась всякая сволочь, которая не хотела работать, но во все вмешивалась, везде мешала и изо всех сил старалась показать, что она начальство и что – хочет казнит, хочет милует». И вот однажды он был вызван к начальнику депо, в котором устроился временно работать. «Входя в кабинет, – рассказывает он, – я увидел, что там стоят трое рабочих и о чем-то просят помощника. Как только я вошел, вошел и начальник депо, и тут разыгралась следующая сценка. Все трое обратились к нему с просьбой защитить их от профессионального союза, говоря, что им от него нет житья, что ничего не помогает, что председатель Гусев берет у них взятки и все же их донимает и штрафами, и арестами, обходит их квартиры, вмешивается в их личную жизнь, пристает к их женам, дочерям… Рассказывая это, один старик-рабочий тут же заплакал.

– Что вы скажете на это? – обратился начальник депо ко мне. Нужно сознаться, что я был ужасно смущен и потрясен всем слышанным. Но что я мог сказать, зная, что борьба с этим ни к чему не приведет, разве только к арестам протестантов? Он их отпустил, обещав переговорить с союзом, а меня он вызвал для того, чтоб показать мне иллюстрацию к тем разговорам, которые мы с ним вели, когда я в спорах с ним отстаивал необходимость профессионального движения и рабочих организаций. Меня это разозлило, и я ему заявил, что это еще больше меня убеждает в необходимости организаций и сплочения рабочих и что только тогда этого не будет. Но он все же видел, как это меня потрясло. Да и действительно положение было ужасное, когда рабочим приходилось искать защиты от своих же организаций у администрации».

Подобные эксцессы не были, конечно, повально распространенным явлением. Но и чем-то совсем уж исключительным их не назовешь. Еще до Октября рабочие подчас страдали от давления со стороны своих классовых организаций и стремились найти защиту у владельцев предприятий. После прихода большевиков к власти, когда рабочие организации почувствовали себя подлинными хозяевами на производстве, «недоразумения» такого рода участились. В начале 1918 г. они отмечены в городах Севера России, промышленного центра, Урала, Сибири. Чем дальше шел процесс бюрократизации Советского государства, тем шире становился разрыв между ним и его социальной базой – рабочим классом. Критикуя на одном из заводских собраний новое «пролетарское» руководство своего предприятия, работница ткацкой фабрики Раменского района Таптыгина, делегатка Всероссийского женского съезда, так передавала отношение рабочих к подобным явлениям: «Только те коммунисты, – говорила она, – которые живут с рабочими в спальных корпусах, а которые в особняки убежали, это не коммунисты. Это уже не коммунисты, которые пишут у себя: без доклада не входить». После Октября бюрократизм все больше начинает восприниматься рабочими не просто как какой-то «нарост на теле революции», а как злейший враг.

Превратившись в органы государства, существовавшие до Октября рабочие организации вынуждены были выполнять функции по нейтрализации если не протестного движения рабочих вообще, то наиболее резких его проявлений. Так, в начале июня Исполком Петросовета на совместном заседании с ЦИК и СНК Союза коммун Северной области постановил «принять самые энергичные меры по ликвидации всей погромной агитации». Тем самым погромы были приравнены ни много ни мало к контрреволюции. Аналогичной была позиция Железнодорожного районного совета г. Москвы. Район стал центром протестных настроений, и Совет постановил всеми силами государства препятствовать самодеятельным объединениям рабочих, выступающих против политики правящей коалиции большевиков и левых эсеров. Резко негативную позицию по отношению к любым формам протестного активизма проявляли Ярославский, Тульский, Ижевский, Воткинский, Калужский, Нижегородский и другие местные советы. Можно сказать, что весной – летом 1918 г. это была позиция большинства советов.

Многие профсоюзы, особенно большевизированные, также пытались притушить протестные настроения среди рабочих. Их позиция восходит еще к напряженным часам Октябрьского восстания, когда Петроградский совет профсоюзов совместно с ЦС ФЗК обратился к рабочим с настоятельным призывом прекратить все экономические забастовки, на том основании, что «лучшее средство» поддержать Советское правительство – это «исполнять свое дело». На заседании Петроградского совета профсоюзов 31 октября 1918 г. эта позиция была конкретизирована и заострена. В принятой резолюции отмечалось, что «ПСПС подтверждает свое постановление о прекращении всех забастовок» и, кроме того, все забастовки в период острой классовой борьбы расценивает не иначе как «акт саботажа». Еще категоричнее в де дни высказывались профсоюзы Москвы: в условиях власти трудящихся, говорилось в их ноябрьской резолюции, «стачка является саботажем, против которого следует бороться самым решительным образом».

Кроме того, как бы неожиданно это ни выглядело, но против несанкционированных стачек выступали и те профсоюзы, которые отнеслись к установлению большевистского правления настороженно. Тот же Викжель больше угрожал стачкой на железных дорогах, нежели реально готовился к ее проведению. Такова же была позиция ориентировавшихся на него «нейтральных» профсоюзов, в частности Виквода. Центральное руководство профсоюза водников после создания однопартийного правительства большевиков предприняло некоторые шаги в направлении поддержки Викжеля, но, о чем речь шла выше, фактически запретило местным органам союза устраивать самочинные выступления и требовало не прекращать работу. Существенно позже, уже летом 1918 г., аналогичные призывы раздавались от руководства союза рабочих и служащих продовольственных органов.

По мере разрастания масштабов кризиса и протестных выступлений жесткость заявлений профсоюзного руководства усиливалась. Решительней и репрессивней становились также и меры, предпринимаемые им по отношению к «отступникам». Так, в начале лета 1918 г. резко против забастовок (как против формы протеста, ведущей «к гибели рабочего класса») выступил Нижегородский губернский совет профсоюзов. В принятой им 25 июня резолюции давалась следующая оценка произошедшим в городе неделю назад беспорядкам: «Политическая забастовка, имевшая место в Нижнем [Новгороде] 18-го с[его] июня, должна рассматриваться как определенное контрреволюционное выступление».

При этом секретариат Совета союзов Нижегородской губернии в разворачивавшемся в те дни конфликте занял еще более однозначную позицию. Проект резолюции, вынесенный им на заседании 25 июня, был выдержан в значительно более непримиримом духе. В первом пункте проекта утверждалось: «В момент чрезвычайного обострения классовой борьбы, в момент, когда пролетариат, ведя беспрерывную борьбу с контрреволюцией, едва успевает отражать ее удары, в момент, когда пролетариат, встав у власти, строит новую жизнь и ведет огромную работу по улучшению экономического состояния страны, в такой момент всякая мысль о возможности и допустимости забастовок должна быть отброшена, т. к. путь забастовок в данное время есть путь гибели рабочего класса».

В проекте резолюции, предложенной секретариатом, профсоюзные верхи без всяких колебаний становились на точку зрения местных советских властей. В пунктах 3 и 4 проекта они полностью поддерживали те репрессивные меры, которые против стачечников были предприняты советскими и государственными учреждениями. В частности, все произведенные ими увольнения за участие в забастовке 18 июня 1918 г. признавались правильными. Места и должности уволенных предлагалось занять через биржу труда безработными. А в 5-м пункте выносимой на голосование резолюции предлагалось «всем сознательным членам профессиональных союзов», рабочим и служащим, продолжающим стачку, прекратить ее «и немедленно встать на работу» без каких-либо предварительных условий.

В эпицентре борьбы с протестными настроениями непосредственно на предприятиях оказались фабзавкомы, как это было, например, на заводе бр. Бромлей, завком которого в ноябре 1917 и в апреле 1918 г. пытался унять брожение среди рабочих предприятия. Аналогичную позицию отстаивали фабзавкомы Тулы, в которой страсти были накалены как ни в каком другом городе ЦПР. Разъяснение позиции большинства фабзавкомов города можно найти в воззвании к рабочим Центрального заводского комитета Тульского оружейного завода. «В интересах цеховых комитетов, как рабочих организаций, – отмечалось в нем, – первым по важности должен стоять вопрос оставить предприятие работающим и ни в коем случае не допускать то или иное предприятие к закрытию. К тому же в Заводском Комитете имеется телеграмма, в которой ясно указано, что если производительность на заводе поднята не будет, то Оружейный завод может быть закрыт». Здесь государственный террор и угроза локаута явственно сливались с борьбой за сохранение завода.

Активно выступали против беспорядков завком и цеховые комитеты Обуховского завода. Его деятельность в этом направлении естественным образом активизировалась в марте 1918 г., когда на заводе началось создание альтернативных рабочих организаций, которые попытались донести до сведения Советского правительства требования стоящей за ними части рабочих. По всей вероятности, была сформирована делегация для переговоров в Наркомате труда. Ее состав определялся, понятно, в обход позиции официальных рабочих организаций завода. Это вызвало с их стороны резкое недовольство. На заседании 8 марта 1918 г. члены заводского и цеховых комитетов, демобилизационной комиссии и Исполнительного комитета районного совета, стоящих на платформе советской власти, сложившаяся ситуация была подвергнута заинтересованному анализу.

«После всестороннего обсуждения вопроса» собравшимися была принята резолюция. В ней требовалось исключить всех членов заводских организаций, не стоящих на платформе советской власти. Было решено также проинформировать СНК, Раскольникова, Шляпникова, Шмидта и других советских руководителей о состоянии дел на заводе с целью не допустить переговоров центра с «самозваными» делегациями от рабочих. От Заводского комитета резолюцию подписал Зубарев, от Цеховых комитетов – Ермаков, от Исполкома – Ильин, от Демобилизационной комиссии – Стельмаков. Возникает вопрос, если бы не столь бескомпромиссная позиция, занятая местным завкомом, не мог ли диалог между недовольными рабочими и Наркоматом труда снять возникшее на заводе напряжение? Но диалог между властью и рабочими не заладился, и с 25 июня 1918 г. завод был закрыт. Вместе с закрытием завода прекратили свое существование его заводской и цеховые комитеты.

Однако и традиционные пролетарские организации оказались вовлечены в орбиту протестных выступлений рабочих. Об этом неоспоримо свидетельствуют не только события вокруг лозунга «однородного социалистического правительства», но и позиция, которую в последующее время занимали некоторые профсоюзы. Постоянную головную боль, в частности, и в 1918 г. вызывал у властей Союз железнодорожников. После разгрома Викжеля на переднюю линию борьбы выдвигались его региональные структуры. Именно они оказывались в центре рабочего протеста во многих городах России, вовлекая в выступления рабочих и других профессий. Именно в этом русле развивались события в Ярославле, Рыбинске, Туле, Москве. Но если в Центре протесты железнодорожников могли оперативно пресекаться властями, то совсем иной была их роль в прифронтовых районах. Скажем, на Урале, в Свердловске, Уфе и других городах, от позиции Союза железнодорожников во многом зависела прочность тыла Советской республики.

Сила профсоюза железнодорожников, его устойчивость, а также его политическая позиция были во многом связаны с тем, что в рядах союза состояли как рабочие, так и служащие. Это способствовало более квалифицированному участию союза в управлении железными дорогами. Кроме того, правый элемент, состоящий в союзе, более культурный и организованный, мог воздействовать на основную массу путейцев в сторону критики большевистского правления. Но подобной членской базой в тот период обладали и другие профессиональные союзы. Их позиция также была сдержанной или даже резко негативной по отношению к большевикам. К числу таких организаций следует отнести в первую очередь Всероссийский союз продовольственных служащих, довольно консервативный и оппозиционный.

Если Викжель может считаться детищем Февраля, то Викспрод появляется только после Октября. Его рождение во многом обусловлено той борьбой за право распределять хлеб, которая развернулась в конце 1917 г. между большевиками и умеренными социалистами. В русле усилий, предпринимаемых социалистической оппозицией, проводились совещания по продовольствию с их независимыми рабочими конференциями. В этом же ключе 14–18 января 1918 г. в Москве состоялся I Всероссийский съезд служащих продовольственных организаций. На нем-то и принимается решение о создании нового профессионального объединения рабочих и служащих продовольственного дела.

Само решение о создании союза сотрудников продовольственных органов принималось на фоне острой политической борьбы вокруг Учредительного собрания, в которую оказались втянуты многие заинтересованные лица. Инициатива создания союза исходила от Союза Союзов Юга России. Еще в начале декабря на одном из его собраний было решено приступить к работе по созыву объединительного съезда. Тогда же было выбрана так называемая Организационная комиссия в составе пяти человек. Идею объединения сил продовольственников всецело поддержал Московский областной продовольственный комитет. Именно на него легли основные материальные и финансовые усилия по подготовке съезда.

Оргкомиссия начала свою работу с подготовки воззвания региональным продовольственным органам. В нем подчеркивалось, что работники продовольственного дела серьезно отстают от других профессий, которые уже имеют свои организации, в частности от почтово-телеграфных служащих (Потель) и железнодорожников (Викжель). Кроме организационных обращение затрагивало и сугубо политические вопросы. В нем подчеркивалось, что предстоящий съезд «может сказать свое веское слово, от лица демократии, работающей по продовольствию страны, в защиту Учредительного собрания. В этом будет состоять политическое значение съезда».

Вообще проведение Первого съезда продовольственных служащих оказалось связано с Учредительным собранием самым тесным образом. В качестве основных докладчиков на съезд приглашались видные оппозиционеры. В основном это были меньшевики и эсеры, деятели профсоюзов и кооперации. Однако события вокруг Учредительного собрания поломали планы организаторов съезда. Участие оппозиции в вооруженных столкновениях 5 и 9 января 1918 г. повлекло репрессии со стороны властей. Лидеры оппозиции были либо арестованы, либо переходили на полулегальное положение. В результате лица, намеченные докладчиками, на съезд не явились. Его проведение оказалось под угрозой срыва.

Оставались в центре внимания политические вопросы и на самом съезде. Представитель Курска Неймарк от имени руководства съезда, оглашая результаты материалов, поступивших с мест, в самом начале заседания 15 января заявил о том, что все продовольственные органы страны стоят на платформе Учредительного собрания. Поднимались вопросы текущей политики и в докладе по организационному вопросу, с которым выступил А.П. Тольский. Он обвинил Совет народных комиссаров в том бедственном положении, которое переживало продовольственное дело в стране. Докладчик подчеркнул, что продовольственные органы должны стоять вне политики. Он обвинил большевиков в нарушении аполитичности продовольственных управ. При этом он сразу показал, что в реальности следовало понимать под «аполитичностью» продовольственных работников. С трибуны съезда Тольский призвал к «конструированию общепризнанной власти» в лице Учредительного собрания.

«Для того, чтобы закрепить дело революции, в развитии которого должен участвовать весь демократический фронт, – провозгласил он, – нужно определенно сказать, что Учредительное собрание в стране должно существовать». «Отсюда ясно, – продолжал развивать свою мысль Тольский, – что если будущий союз не примет такую политическую платформу, то он не будет пользоваться авторитетом и не обеспечит себе дальнейшего существования». По убеждению докладчика, по основному вопросу повестки дня съезда, «если союз примет такую политическую платформу, естественно, он будет опираться на реальную силу».

Нельзя сказать, что доклад Тольского отражал мнение всех присутствовавших. Но то, что он отражал настроения большинства – это бесспорно. Те же мотивы, что и в его докладе, откровенно звучали и в выступлениях с мест. Как образно сформулировал один из выступавших, «курские соловьи поют старые свои песни», и в этих песнях курских соловьев «нет трелей большевизма». Особенно бушевавшие на съезде политические страсти усилились после доклада о текущем моменте, с которым от устроителей съезда выступил П.И. Гроховский. В его докладе почти ничего не говорилось о продовольственном деле, зато давался краткий теоретический курс по истории русской революции, теории марксизма и возможности построения в России социализма. Гроховский стержнем своего доклада сделал уверения в невозможности в стране социалистической революции и в том, что большевики, вместо социалистической, устроили революцию анархическую. Диктатура пролетариата по-большевистски, заявил он, «это значит те сумасшедшие декреты, которые сейчас издаются».

То, о чем лишь намекал в своем выступлении накануне Тольский, Гроховский не только не стал маскировать, но и сформулировал предельно откровенно. «Все мы в один голос говорим о том, что нам необходимо Учредительное собрание как вода рыбе, как воздух человеку. Мы выносим ответственные резолюции. Но надо сказать, что время резолюций прошло. Что сейчас, когда Учредительное собрание разогнано штыками, смешно говорить, что нужно Учредительное собрание. Теперь поздно уже выносить резолюции. Сейчас, товарищи, нужно дело». По договоренности, заранее достигнутой с Гроховским, слово на съезде было дано также Кедровскому – представителю союза защиты Учредительного собрания. Как записано в протоколе съезда, «оратор в горячей речи призвал к защите Учредительного собрания. Речь его была покрыта аплодисментами».

В соответствующем духе была принята и резолюция съезда. О продовольственном деле и профессиональной организации в ней упоминалось постольку-поскольку. Главное внимание сосредотачивалось на критике большевистской власти и политических требованиях к ней. В резолюции отмечалось, что ни о какой аполитичности продовольственников в ситуации попрания большевиками их профессиональных прав не может идти и речи. Большевики обвинялись в «чудовищном терроре», «разжигании кровавого пожара анархии», «братоубийственной войне», разрушении экономики и других тяжелых грехах перед Родиной и революцией. Результатом некомпетентного воеводства большевиков, подчеркивалось в документе, становится неизбежность голода. Выход участникам съезда виделся исключительно в восстановлении Учредительного собрания. К его защите они и призывали всех своих коллег на местах, «в согласии с другими демократическими организациями».

Сам Викспрод, занимая центральное положение и прекрасно понимая свою уязвимость, в отношениях с большевиками придерживался осторожной линии. Это, конечно, не мешало ему на страницах своих изданий подвергать политику власти самой острой критике. Но часто публичная оппозиционность Викспрода этим и ограничивалась. Центральное руководство союза апеллировало к необходимости уклоняться от самочинных, стихийных выступлений. С призывом не форсировать события призывал в своем выступлении на съезде даже Гроховский. Еще более сдержанной политика Викспрода становится к лету. С одной стороны, этому способствовала угроза голода, из области пропагандистских обличений переместившаяся в реальную жизнь. С другой стороны, в условиях начавшейся интервенции и Гражданской войны важно было не подставиться под удар властей и сохранить продовольственный аппарат на случай победы союзников и оппозиции. Но умеренность центральных органов союза вовсе не означала такой же умеренности профессиональных организаций работников продовольственного дела на местах. Наоборот, там они часто оказывались в центре протестного движения, приобретавшего самые бескомпромиссные формы.

Так, на платформе альтернативного Советам рабочего представительства стояли, в частности, продовольственники Тулы. Свою оппозиционность они успели обозначить уже в январе. После этого они активно поддерживали оппозицию в ее борьбе с большевиками, вплоть до объявления стачки. В июне 1918 г. III продовольственный съезд прошел в Твери. На нем было представительство и от рабочих. На заседании 16 июня съездом была одобрена резолюция по продовольственной политике. В ней делегаты высказали свою резкую оппозиционность существующему в стране режиму и наметили меры по консолидации оппозиционных большевикам сил. До острых столкновений между властями и продовольственниками дело доходило в Петрограде.

Чрезвычайно напряженно, как уже неоднократно отмечалось, складывалась борьба вокруг профессионального союза печатников. Не случайно лидеры печатников жаловались, что в официальной прессе их союз называли не иначе, как желтым, – это было следствием упорства, с каким союз отстаивал свою независимость и критиковал любые действия властей. Уже в начале 1918 г. многие печатники активно выступили против решений первого Всероссийского профсоюзного съезда. На проходившей вскоре после него II конференции рабочих печатного дела, как сообщалось в московском издании союза, было признано необходимым вернуться к платформе III Всероссийской конференции профессиональных союзов. В частности, печатники отвергли рабочий контроль и активно выступили за выработку «государственного плана регулирования производства. Позже лозунг «Назад, к Третьей Всероссийской конференции профсоюзов!» станет единым лозунгом всей правой оппозиции.

На низах шла острая борьба за перевыборы правлений местных правлений там, где их работа контролировалась большевиками. Так, 24 марта 1918 г. требование переизбрать правление городского союза было принято на общем собрании печатников Петрограда, на котором присутствовало около 2500 человек. На собрании была «принята резолюция, резко осуждающая линию поведения большевиков, стоящих во главе правления». Как писала в те дни газета «Дело народа», «печатники первые начали борьбу за свою независимость и самостоятельность. Это их заслуга перед русским рабочим классом. Переизбранием правления они завоюют свое организационное отмежевание от власти». Перевыборы дали негативные для большевиков результаты. Из 25 мест в новом правлении они получили только 9, тогда как меньшевики и их союзники – 16.

Примерно такая картина, как и в Петроградском союзе печатников, наблюдалась и в Москве. Из 25 мест в правлении Московского союза рабочих печатного дела у большевиков оказалось только 10, тогда как у их оппонентов – 15. По сведениям мандатной комиссии, в выборах в Москве приняли участие около половины всех членов союза, т. е. примерно 10 тыс. человек. Меньшевики и эсеры получили голоса 6 тыс., а большевики – 4 тыс. рабочих. При этом оппозиционная пресса подчеркивала, что собранные большевиками голоса им дали «главным образом женщины и 17–18-ти летние подростки ученики». Меньшевистская оппозиция добилась успеха и на перевыборах правления в Саратове.

Однако протестные настроения возникали не только в таких организациях, как профсоюзы печатников, продовольственных служащих или железнодорожников. Время от времени конфликты случались и с теми рабочими организациями, которые в советской историографии принято было относить к наиболее надежным союзникам большевиков, к примеру с металлистами. Так, в начале июня 1918 г. с протестом против арестов некоторых своих членов выступил Воткинский союз металлистов. Правлением союза была сформирована специальная делегация в составе Алленова, Никулина и Лазарева, перед которой была поставлена задача проверить факты арестов. Примерно в те же дни на защиту рабочих выступило правление Тульского союза металлистов. Город остро переживал недавние события, когда против протестовавших рабочих было применено оружие, а многие протестовавшие оказались задержанными. Специально приехавшей для анализа ситуации в Туле комиссии из Москвы правление союза предъявило требование немедленно освободить всех рабочих и наказать виновников расстрелов. Профсоюзники также настаивали, чтобы государство взяло заботу о семье убитого рабочего Данилова. Как указывалось в одном из выпусков «Новой жизни», с целым рядом требований металлистов комиссия из Москвы вынуждена была согласиться в силу их справедливости.

Обострение ситуации в Нижнем Новгороде привело к возникновению протестных настроений и в Нижегородском союзе металлистов. Часть руководства союза оказалось в рядах активных оппозиционеров. В союзе наметился явный раскол. Накануне 18 июня по городу были распространены воззвания, под которыми среди прочих подписей стояла и подпись Бюро губернского комитета металлистов. В нем звучал призыв не принимать участие в стачке. Правление профессионального союза рабочих по металлу Нижегородского городского района вскоре после этого выступило с протестом и заявило, «что никакого отношения к этому воззванию не имеет». Исходя из общих установок, содержащихся в его воззвании «К рабочим металлистам Нижегородской губернии», правление союза решительным образом поддержало борьбу Союза торгово-промышленных служащих. В листовке в резкой форме осуждались обрушившиеся на него репрессии. В ней подчеркивалось, что меры властей чреваты победой «самой неприкрытой реакции». Советская власть обвинялась в сознательном или бессознательном пособничестве самым темным внутренним силам. Воззвание заканчивалось призывом к совместной борьбе за «восстановление полного народовластия»: «Мы обращаемся ко всем профессиональным союзам и призываем их также выявить свое отношение к переживаемым событиям, ни одна рабочая организация не вправе теперь оставаться в стороне, мы должны поднять все вместе свой мощный голос, так как только он может повлиять на существующую теперь власть, и только общими усилиями может быть спасена революция… Да здравствует объединение рабочих! Да здравствуют Профессиональные союзы!»

Если протестное движение развивалось через профсоюзы лишь отчасти, то настоящим форпостом борьбы с большевистским режимом, как и в годы самодержавия, некоторое время являлась кооперация, в данном случае рабочая кооперация. Нельзя сказать, что все ее руководители, тем более рядовые пайщики, были непримиримыми противниками большевизма, но очень многие кооператоры вступили в противодействие советской власти с момента ее установления. «Примирение» кооперации и большевистского государства происходит далеко не сразу. К примеру, один из лидеров рабочей кооперации Л.М. Хинчук был среди тех, кто в знак протеста покинул заседания II Всероссийского съезда советов. С решительным осуждением переворота выступили кооператоры Рыбинска, Ярославля, Смоленска и других городов. А правление и совет Московского общества «Кооперация» не стали ограничиваться пустыми протестами и призвали оказывать противодействие большевикам «всеми возможными для кооперации способами».

Помимо всего прочего, вовлеченность традиционных рабочих организаций в протестное движение первых месяцев существования советской власти выразилась в активном процессе их дебольшевизации. Отлив рабочих масс от РКП(б) вылился даже в сокращение ее численности в период с октябрьского восстания 1917 г. по VII (март 1918 г.) съезд. Дебольшевизация частично коснулась профсоюзов и фабзавкомов. Этот процесс развивался на волне настроений в пользу так называемой «беспартийности», когда рабочие отворачивались от политики и политических партий в целом. Падение влияния большевиков, конечно, усиливало ряды оппозиции. Однако дебольшевизация отнюдь не вела к серьезному увеличению числа ее сторонников. Об очень характерном в этом контексте эпизоде рассказывает официальная газета Смоленского совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. 21 июля 1918 г. в Смоленске проходило общегородское собрание союза металлистов, на котором предполагалось избрать новое правление. Состоялось оно вскоре после подавления мятежа левых эсеров, когда прежний советский правительственный блок распался и ситуация складывалась очень неопределенно. Большевикам приходилось рассчитывать теперь только на свои силы, поэтому, как писала газета, «некоторые товарищи в своих речах призывали выбирать только истинных защитников рабочих интересов – коммунистов». Прежнее правление вынесло на обсуждение список этих «истинных защитников» – в основном «все виднейшие работники союза»: Лянсберг, Красовский, Лукин и другие. Из восьми предложенных кандидатур лишь трое были беспартийными. «Но собрание предложило своих кандидатов», – рассказывает автор репортажа. В результате новое правление оказалось беспартийным. В него вошло несколько большевиков и меньшевиков, но в целом большинство его новых членов не принадлежало ни к какой партии.