Текст книги "Счастливый мозг. Как работает мозг и откуда берется счастье"

Тайная комната

С профессором Чемберсом мы договорились встретиться в уютном пабе рядом с его офисом. Когда я приехал, он уже сидел в дальнем уголке и помахал мне рукой. Мне стало стыдно за то, что я не рассчитал время, чтобы дойти до паба, и вообще за свою плохую физическую форму.

Профессор Чемберс оказался обезоруживающе непосредственным австралийцем под сорок. На нашу встречу он пришел в футболке и мешковатых шортах, хотя на улице шел дождь. Он был совершенно лыс, с блестящим черепом. Я не раз встречал молодых профессоров, у которых почти не осталось волос на голове, поэтому решил, что их мощный мозг генерирует столько тепла, что просто сжигает фолликулы изнутри.

По фамильярному поведению профессора я решил, что он пытается поставить меня на место, чтобы не дать согласия на использование драгоценных аппаратов. Ведь этот человек – ведущий специалист в области психологии. Расслабляться рядом с ним не следует.

Но уже через несколько минут я понял, что ошибался. Профессор Чемберс видел во мне коллегу, которому он может помочь, хотя я еще не сказал ему, что именно мне нужно. И тогда я решил взять быка за рога:

– Можно мне использовать один из ваших аппаратов МРТ, чтобы просканировать мой мозг в состоянии счастья и понять, какой участок за него отвечает?

Через пять минут профессор закончил смеяться. Даже самый отъявленный оптимист понял бы, что это не очень хороший знак. Потом около часа Чемберс подробно объяснял мне, почему мой план никуда не годится.

– Дело не в том, как работает аппарат фМРТ или как он должен работать. Метод фМРТ был изобретен в 90-е годы, которые мы называем «дурными старыми временами» томографии. Именно тогда занимались чем-то подобным – засовывали людей в сканеры и искали «пятна» активности мозга.

– Один из моих любимых примеров, – продолжал профессор, – был приведен на одной конференции. Там представили исследование «фМРТ шахмат и отдыха». В сканер помещали людей, которые либо играли в шахматы, либо ничего не делали. Активен был весь мозг, но в разных ситуациях по-разному. У человека, игравшего в шахматы, «больше» активизировались некоторые участки мозга. На этом основании авторы исследования утверждали, что именно эти участки отвечают за мыслительные процессы, связанные с шахматами. Они шли от обратного: эти участки активны, когда мы играем в шахматы, значит, эти участки для шахмат и предназначены. Это неправильный подход. Они воспринимали мозг как двигатель автомобиля: считали, что каждый участок мозга выполняет одну задачу – и только ее.

– Такой подход ведет к ошибочным выводам, – продолжал Чемберс. – Вы видите активность участка мозга и полагаете, что она связана с конкретной функцией. Но это совершенно не так. Множество участков выполняют множество функций, и управляет ими когнитивная сеть. Это очень сложно. В том-то и проблема томографии. И проблема эта еще более усугубляется, когда вы беретесь за что-то субъективное вроде счастья.

Я вместе с профессором громко посмеялся над наивными дурачками, которые считали, что можно с помощью фМРТ определить, какой участок мозга контролирует игру в шахматы. Но в то же время мне было ужасно стыдно: ведь я сам собирался сделать нечто подобное. Оказалось, я шел путем, который давно признан ошибочным.

Томографию используют, например, для изучения зрения. Вы можете точно контролировать, что видят испытуемые, показывая всем участникам эксперимента одно и то же, чтобы обеспечить надежность и достоверность опыта. После этого сравнивают результаты сканирования визуальной коры мозга. Но изучать то, что профессор Чемберс назвал «более интересным», то есть высшие функции мозга – эмоции или самоконтроль, – гораздо сложнее.

– Вопрос не в том, «где в мозге живет счастье». Это все равно что спрашивать: «Какой участок мозга отвечает за восприятие собачьего лая?» Нужно спросить: «Как мозг обеспечивает ощущение счастья? Какие сети и процессы помогают нам испытать его?»

Профессор Чемберс коснулся и той проблемы, о которой я говорил раньше: что такое счастье в научном смысле слова.

– О каком временно́м периоде мы говорим? Существует мгновенное счастье – «эта пинта пива была превосходна!». А бывает счастье долгое и полное – вас делают счастливыми дети, работа над важным проектом, достижение удовлетворенности жизнью, покой и расслабление и т. д. Все это связано с разными уровнями функционирования мозга. Как же с этим разобраться?

К тому времени я окончательно простился с надеждой на осуществление моего непродуманного эксперимента и смирился с этим. Я всегда боялся ярости профессоров, которым приходится общаться с людьми, заметно уступающими им в интеллекте. Но профессор Чемберс с большой симпатией отнесся ко мне и сказал, что с удовольствием помог бы мне, хотя бы для того, чтобы продемонстрировать возможности техники. К сожалению, функциональная магнитно-резонансная томография – очень дорогое удовольствие, и за использование аппарата соперничают несколько исследовательских групп. Если он потратит драгоценное время сканирования на любителя, желающего исследовать собственную кору головного мозга в поисках центра счастья, коллеги его просто не поймут.

Я подумывал о том, чтобы оплатить расходы, но цена оказалась неподъемной. Не все писатели – Дж. К. Роулинг. Сколь бы щедрой в оплате писательских расходов ни была мой издатель Софи, даже она этого не потянула бы. 48 фунтов на дорогу, 5 фунтов за сэндвич, 3 фунта за кофе, 13 000[6]6
  Примерно 1 200 000 рублей (прим. науч. ред.).


[Закрыть] фунтов за один день в аппарате фМРТ. Вряд ли подобные расходы ускользнули бы от внимания бухгалтерии.

Вместо того чтобы счесть эту встречу совершенно бесполезной, я решил расспросить профессора Чемберса о других проблемах фМРТ, чтобы не сделать новых ошибок. Профессор оказался очень доброжелательным и общительным человеком, готовым раскрыть все проблемы современной нейровизуализации и психологии в целом. Он даже написал книгу «Семь смертных грехов психологии»{31}31
  Chambers, C., The seven deadly sins of psychology: A manifesto for reforming the culture of scientific practice. 2017: Princeton University Press.


[Закрыть], посвященную совершенствованию современной психологической науки.

У фМРТ есть ряд особенностей, которые помешали бы эффективно использовать этот аппарат для эксперимента по выявлению центра счастья. Во-первых, как уже говорилось, это дорого. Поэтому исследования с помощью этого метода должны быть относительно короткими, с ограниченным количеством участников. Это серьезная проблема: чем меньше участников, тем меньше уверенность в полученных результатах. И наоборот: чем больше испытуемых, тем выше «статистическая достоверность»{32}32
  Cohen, J., The statistical power of abnormal-social psychological research: a review. The Journal of Abnormal and Social Psychology, 1962. 65 (3): p. 145.


[Закрыть] результатов и уверенность в их ценности.

Представьте себе игральную кость. Вы бросаете ее 20 раз, и в 25 процентах случаев выпадает шестерка. То есть шестерка выпала пять раз. Вы можете решить, что это вполне вероятно, однако полученный результат не кажется вам значимым. А теперь предположим, что вы бросаете кость 20 тысяч раз, и в 20 процентах случаев выпадает шестерка. То есть шестерка выпадала пять тысяч раз. Вот это уже удивительно. Вы можете предположить, что с вашей игральной костью что-то не так, что в ней смещен центр тяжести или какая-то другая проблема. То же самое относится к психологическим экспериментам: наблюдать один и тот же эффект или результат у пяти людей интересно, но если участников будет пять тысяч, то это, возможно, крупное открытие.

В научном смысле проводить эксперимент на одном человеке, как собирался сделать я, совершенно бессмысленно. Хорошо, что я узнал об этом заранее.

Затем профессор Чемберс объяснил, что из-за высокой стоимости повторяются лишь немногие эксперименты. А ведь ученые должны публиковать позитивные выводы («Мы сделали открытие!», а не «Мы пытались что-то обнаружить, но нам не удалось»). Для развития карьеры и получения грантов нужно печатать статьи в журналах, где их прочтут коллеги и не только. Но чтобы показать, что полученный результат – не случайность, эксперименты нужно повторять. К сожалению, находясь под сильнейшим давлением, ученые предпочитают переходить к другим исследованиям и новым открытиям. Интересные результаты часто остаются неподтвержденными{33}33
  Engber, D., Sad Face: Another Classic Psychology Finding – That You Can Smile Your Way to Happiness – Just Blew Up. 2016, Slate: slate.com.


[Закрыть], особенно когда они получены с помощью фМРТ.

Даже если бы мне удалось провести свой эксперимент, мне нужно было бы повторять его снова и снова. И даже в этом случае я не получил бы необходимых данных. Тут возникает еще одна проблема.

Данные, полученные с помощью фМРТ, не так однозначны и ясны, как об этом пишут в научно-популярных изданиях. Во-первых, мы говорим о том, какие части мозга «активны» во время исследования. Но, как указал профессор Чемберс, «это полная чепуха. Все части мозга постоянно активны. Так он работает. Вопрос заключается в том, насколько более активны определенные участки и действительно ли они значительно более активны, чем в обычном состоянии».

Даже по прежним стандартам вам нужно определить, какие пятна на сканере «значительны» для вашего исследования. И это непросто, когда речь идет о столь неопределенном вопросе, как активность отдельных участков мозга[7]7
  Хуже того, фМРТ этого даже не делает. Сам характер действия аппарата фМРТ, который определяет, как атомы излучают радиоволны и все такое, означает, что он регистрирует изменения в уровне содержания кислорода в крови в очень конкретных участках мозга. Мозговой ткани, как любой другой, для деятельности необходим кислород. Чем активнее участок мозга, тем больше кислорода он потребляет, и это приводит к значительному изменению в уровне содержания кислорода в крови в этой области. Именно этот показатель и фиксирует фМРТ. Это ценный способ оценки мозговой активности, но более косвенный, чем можно было бы ожидать.


[Закрыть]. Для начала давайте разберемся: что считать «значительным» изменением активности? Если все участки мозга постоянно демонстрируют колеблющуюся активность, то насколько она должна возрасти, чтобы мы считали изменение значительным? Какого порога ей надо достичь? В разных исследованиях этот показатель может быть разным. Это все равно что прийти на концерт современной мегазвезды и попытаться определить самого рьяного ее поклонника, прислушиваясь к восторженным крикам. Выявить самого громкоголосого можно, но сделать это очень непросто.

Эта сложность, по словам профессора Чемберса, ведет к другой:

– ФМРТ порождает проблему, которую мы называем «степенью свободы исследователя». Люди часто не понимают, как анализировать полученные данные, а порой не знают даже, какой вопрос задать. Они задумываются об этом, лишь завершив свое исследование. Они работают, экспериментируют и сталкиваются с проблемой «расходящихся дорожек». Даже в самых простых исследованиях с использованием фМРТ приходится принимать тысячи аналитических решений, каждое из которых меняет полученный результат. Ученые просто собирают все данные с начала до конца, чтобы выбрать показатель, который окажется полезен.

Дело в том, что существует много способов анализа сложных данных, и одно сочетание подходов приносит результат, а другое нет. Это выглядит нечестно – все равно что стрелять в стену, потом нарисовать мишень там, куда попала бо́льшая часть пуль, и объявить себя метким стрелком. Это не так уж плохо, но ведет совершенно ложным путем. Представьте, что от попадания в мишень зависит ваша карьера и успех – и предложенный способ вам доступен. Неужели вы от него откажетесь?

Но это лишь вершина айсберга проблем, связанных с экспериментами с помощью фМРТ. У профессора Чемберса есть возможные ответы и решения: сначала определить методы анализа и лишь потом приступать к экспериментам; обмениваться данными и результатами между группами, чтобы повысить значимость и снизить расходы; менять способы оценки ученых, применяемые при распределении грантов и возможностей.

Все эти решения хороши и ценны. Но ни одно из них мне не помогает. Я шел на эту встречу, надеясь использовать достижения современной технологии для определения точки счастья в своем мозгу. А вместо этого мой мозг загрузили массой проблем передовой науки, отчего я почувствовал себя совершенно несчастным.

Профессор Чемберс вернулся на работу, а я разочарованно поплелся домой. В голове шумело – и не только от двух кружек пива, выпитых за время нашего разговора. Мне казалось, будет довольно легко определить, что делает нас счастливыми и откуда берется счастье. Но выяснилось, что даже передовые достижения техники не смогут дать однозначного ответа. Оказывается, счастье – то, что все испытывают, к чему все стремятся и думают, что понимают, – нечто гораздо более сложное, чем я считал прежде.

Подумайте о бургере. Все знают, что такое бургер. Все понимают бургеры. Но откуда они берутся? Очевидный ответ – из Макдоналдса. Или из «Бургер Кинга». Или из другой закусочной по вашему выбору. Очень просто.

С одним небольшим уточнением. На кухнях ресторанов фаст-фуда бургеры не возникают из ниоткуда. Нужно взять говядину (если предположить, что речь идет о говяжьем бургере), которую поставщик перемолол и сформировал в котлеты. Сам поставщик получил говядину с бойни, куда привезли коров от фермера, который растил свое стадо на зеленых пастбищах, кормил и тратил на это значительные ресурсы.

Кроме того, бургеры продаются в булочках. Булочки приходят от другого поставщика – пекаря, которому для их производства необходимы мука, дрожжи и много всего другого (даже кунжут, которым они посыпаны сверху). Все это нужно соединить, замесить и поставить в печь. А чтобы печь горела и поддерживала необходимый для выпечки жар, используют топливо. Не забудьте также про соус (много помидоров, специй, сахара и упаковка на промышленном уровне) и гарнир (целые поля, засаженные овощами, которые нужно собирать, транспортировать и хранить с помощью сложной инфраструктуры).

Все это дает нам лишь основные элементы бургера. Нужен еще кто-то, кто все соберет и приготовит. Это делают живые люди, которых необходимо кормить, поить, обучать и оплачивать их труд. А ресторану, где подают бургеры, требуются электричество, вода, отопление, ремонт и т. п. Все это, весь бесконечный поток ресурсов и труда, о чем обычный покупатель даже не задумывается, воплощается в бургере на тарелке, стоящей перед вами. И вы съедаете его, не отрывая взгляда от смартфона или книги. Может быть, даже от этой книги.

Метафора, пожалуй, запутанная и сложная, но отражающая самую суть. Присмотритесь: бургер и счастье – это знакомые и приятные результаты немыслимо сложной паутины ресурсов, процессов и действий. Если вы хотите понять целое, вам нужно изучить части, из которых оно состоит.

Поэтому мне нужно изучить все, что делает нас счастливыми, и понять, почему это происходит. И я решил приняться за работу. Съев перед этим бургер.

Не знаю почему, но мне неожиданно ужасно его захотелось.

Глава 2
Дом, милый дом

Описать мое настроение после встречи с профессором Чемберсом можно по-разному, но «счастливым» меня никто бы не назвал. Путь до дома был долгим и печальным. Я раздумывал, что делать дальше.

Но когда я оказался на своей улице, произошло нечто странное: я увидел свой дом и сразу почувствовал себя лучше. Нет, это была не эйфория, скорее радостное облегчение. Обычно я его не замечал, но на сей раз сразу же отметил резкую перемену в своем подавленном состоянии духа. А когда я вошел в дом, настроение еще сильнее улучшилось. До этого я думал, что же мне делать, но тут мои мысли изменились. «За что взяться? – думал я. – На что теперь обратить внимание?» Если после встречи с профессором у меня опустились руки, то, стоило мне переступить порог, как я задумался о действиях, мотивации, усилиях. Я оказался дома – и настроение мое исправилось. О чем-то подобном говорят многие люди. Возвращение домой после трудного путешествия или длинного рабочего дня многим приносит явное облегчение и удовлетворение. Можно сказать, что дом делает нас счастливыми.

Но правда ли это? Может быть, все дело в том, что возвращение домой знаменует окончание неприятной работы или тяжелых событий? Или в доме действительно есть нечто, что вызывает в мозге позитивные чувства? Как в этом разобраться?

С точки зрения нейробиологии утверждение, что дом делает нас счастливыми, не имеет смысла. В неврологическом отношении мы быстро привыкаем к знакомому. Нейроны перестают реагировать на сигналы и стимулы, которые повторяются предсказуемым образом{34}34
  Raderschall, C.A., R. D. Magrath, and J. M. Hemmi, Habituation under natural conditions: model predators are distinguished by approach direction. The Journal of Experimental Biology, 2011. 214 (24): p. 4209.


[Закрыть]. Вспомните свои ощущения, когда вы входите в кухню, где кто-то готовит пахучее блюдо – например, жарит рыбу. Рыба воняет! Но через несколько минут вы перестаете замечать этот запах. Потом входит кто-то еще, жалуется на запах, а вы уже удивляетесь, что ему не нравится. Такова сила привычки. Одевшись, вы быстро перестаете «чувствовать» одежду на себе. Это тоже привычка. Исследования показывают, что люди привыкают даже к электрическим ударам{35}35
  Oswald, I., Falling Asleep Open-eyed During Intense Rhythmic Stimulation. British Medical Journal, 1960. 1 (5184): p. 1450–1455.


[Закрыть], если они происходят предсказуемым образом и сила их невелика. Привычка – это мощный процесс, который означает, что мозг быстро концентрируется на неожиданных изменениях ситуации, но, порыскав вокруг и не обнаружив ничего важного, теряет к ним интерес.

Почти половину времени бодрствования (и почти все время сна) мы проводим дома, поэтому можно предположить, что дом – это последнее, на что станет обращать внимание наш мозг. Почему же тогда он вызывает такой отклик в мозге человека и делает его счастливым?

Как и в вопросе «химикатов счастья», этот аргумент серьезно упрощает работу мозга. Мозг и нервная система не прекращают реагировать на стимулы, пока они не становятся биологически релевантными. В этом и заключен секрет: мы перестаем реагировать на то, что не имеет биологических последствий.

Нам нужна пища. Мы едим несколько раз в день. Но случалось ли вам «заскучать» от еды? Вам могут надоесть определенные виды пищи: готовьте себе макароны целую неделю, и вскоре вы смотреть на них не сможете. Вы наедитесь ими надолго (во всех смыслах слова). Но сам акт еды, то есть потребление пищи, никогда вам не наскучит[8]8
  Конечно, мы не говорим об экстремальных ситуациях пищевых расстройств.


[Закрыть]. Когда человек голоден, то самая простая еда приносит ему удовлетворение, довольство, наслаждение… счастье? Даже стакан воды может показаться божественной амброзией, если вы умираете от жажды или жары. Почему? Потому что это биологически релевантно. Мозг распознает воду как то, что необходимо, чтобы остаться в живых, и вознаграждает нас приятными ощущениями при ее потреблении{36}36
  Schultz, W., Multiple reward signals in the brain. Nature reviews. Neuroscience, 2000. 1 (3): p. 199.


[Закрыть].

Это не просто приятно. Люди быстро привыкают к температуре воды, только если она не обжигающе ледяная, потому что ледяная вода причиняет острую боль, а мозг крайне редко (если не никогда) приспосабливается к боли. Изначальная интенсивность боли может снизиться, но это сигнал о нанесенном (или наносимом) вреде организму. Это очень биологически релевантно, поэтому подобный стимул игнорировать нельзя. Боль даже имеет собственные нейротрансмиттеры, рецепторы и нейроны{37}37
  Almeida, T.F., S. Roizenblatt, and S. Tufik, Afferent pain pathways: a neuroanatomical review. Brain research, 2004. 1000 (1): p. 40–56.


[Закрыть]. Все они связаны с «ноцицепцией», то есть восприятием боли. Хотя это и неприятно, но жизненно важно.

Наш мозг «преодолевает» привычку, когда речь идет о важных вещах. И если это позитивные, полезные вещи, мозг активирует систему вознаграждения – сталкиваясь с ними, мы испытываем определенное удовольствие. Значит, есть такие вещи, на которые мы продолжаем реагировать, несмотря на то что они хорошо нам знакомы.

Как же это связано с домом? Является ли наш дом «биологически значимым»? Вполне возможно. Подумайте обо всем, что в нем происходит: питание, сон, тепло – даже сантехника может стать источником радости (в конце концов, избавление от результатов жизнедеятельности – очень важная функция).

Знаменитые собаки Павлова запоминали, что некий звук означает кормление, и с энтузиазмом реагировали на него[9]9
  Восторженную реакцию ученый оценивал по количеству выделяемой слюны – надежному индикатору ожидания пищи у собак. Да-да, один из самых знаменитых психологических экспериментов в истории связан со сбором и оценкой количества собачьей слюны. А никто и не говорил, что наука – это сплошной гламур!


[Закрыть]{38}38
  Dickinson, A. and N. Mackintosh, Classical conditioning in animals. Annual review of psychology, 1978. 29 (1): p. 587–612.


[Закрыть], тем самым заложив основы ассоциативного обучения, при котором между отдельными событиями устанавливались ментальные связи. Замечательному человеческому мозгу не требуется много времени, чтобы понять: дом – это место, где можно найти и удовлетворить все наши биологические потребности. Поэтому в связи с ним возникают позитивные ассоциации.

Но это усвоенное знание. Дом не делает ничего биологически релевантного, это просто место, где происходят биологически релевантные события. Можно ли утверждать, что мозг непосредственно реагирует на дом? Чтобы ответить на этот вопрос, признайте тот факт, что дома возникли естественным образом.

Дом – это не то, что люди изобрели для своего удобства, чтобы хранить обувь и гаджеты. Дома возникают в природе в самых разных формах: птичьи гнезда, муравейники, термитники, кроличьи норы, медвежьи берлоги и т. п. У бесчисленных видов живых существ есть свои дома, и только мы, люди, первыми снабдили их квартирными звонками.

Если что-то распространено среди самых разных видов, можно предположить, что оно удовлетворяет некую биологическую потребность. Все указывает на потребность в безопасности. Биологически релевантные факторы обычно способствуют нашему выживанию. Но в природе вас убивает не только отсутствие пищи. Мы сталкиваемся со множеством угроз – главным образом от хищников, но не следует забывать и другие опасности. Изобилие пищи бесполезно, если вы рухнули в глубокий овраг и сломали себе шею.

В результате даже самые примитивные млекопитающие выработали сложный и чувствительный механизм обнаружения угроз. У людей с этой задачей справляются мозжечковая миндалина, передняя поясная кора, верхняя височная извилина, веретенообразная извилина и другие участки мозга{39}39
  Parasuraman, R. and S. Galster, Sensing, assessing, and augmenting threat detection: behavioral, neuroimaging, and brain stimulation evidence for the critical role of attention. Frontiers in Human Neuroscience, 2013. 7: p. 273.


[Закрыть]. Они формируют сложную сеть, которая быстро обрабатывает информацию, поступающую от органов чувств, оценивает ее на предмет угрозы и запускает адекватную реакцию (то есть реакцию «бей или беги»). Система обнаружения угроз очень полезна, когда мы оказываемся в новых, незнакомых местах в поиске ресурсов или партнеров, но не знаем, не прячутся ли в темноте голодные хищники.

Такую систему нельзя произвольно включить, когда мы считаем нужным, как раскрывают зонтик при первых каплях дождя. Она присутствует всегда и готова заработать при малейших признаках опасности. Исследования показывают, что стимулом может стать даже простая геометрическая фигура. В 2009 году Кристина Ларсон и ее коллеги{40}40
  Larson, C.L., et al., Recognizing Threat: A Simple Geometric Shape Activates Neural Circuitry for Threat Detection. Journal of Cognitive Neuroscience, 2008. 21 (8): p. 1523–1535.


[Закрыть] провели исследование, которое показало, что зоны определения угроз активизировались, когда испытуемым показывали двухмерные фигуры, составленные из треугольников вершинами вниз. Треугольники с острыми углами запускали систему определения угроз. Определенные буквы алфавита и воздушные змеи тоже могут вызвать у человека ощущение страха, но довольно слабое. В этом есть определенный смысл: многие естественные угрозы – волчья морда, клыки, когти, шипы – имеют именно такую форму. Эволюционировавший мозг по-прежнему распознает и остерегается их.

Система распознавания угроз человеческого мозга очень чувствительна и активна, но постоянный страх и паранойя пагубно сказываются на здоровье, что подтвердит вам любой, кто страдает от хронической тревожности{41}41
  Durham, R.C. and A. A. Turvey, Cognitive therapy vs behaviour therapy in the treatment of chronic general anxiety. Behaviour research and therapy, 1987. 25 (3): p. 229–234.


[Закрыть]. Сильный стресс наносит вред телу и мозгу. Люди, страдающие от тревожности, зачастую просто не могут выйти из дома. Это объяснимо: знакомые места менее опасны – вы часто здесь бывали и не погибли, поэтому система определения угроз работает вполсилы. Она расслабляется, как сторож сельского обувного магазина: он бдит вполглаза, но не ожидает никаких происшествий. Всегда полезно иметь доступ к надежному, безопасному и знакомому месту – это избавляет от постоянного страха и стресса. Вот мы с вами и определили очевидное биологическое преимущество наличия дома.

Интересно, что дома нам гораздо проще сосредоточиться на чем-то необычном. Когда вы находитесь в незнакомом ресторане и слышите, как разбился бокал, это отвлекает вас на какое-то время, но и только: все вокруг незнакомо, поэтому вы обращаете внимание на новый раздражитель лишь мельком. А теперь представьте, что слышите звук разбитого бокала дома. Что произойдет? Это необычно, и вы сразу же настораживаетесь, ощущая угрозу. Вы точно знаете, что вам грозит опасность (особенно если вы дома один). Некоторые исследования показывают, что в привычной обстановке мы выявляем и распознаем сигналы опасности гораздо быстрее, чем в незнакомых местах{42}42
  Szekely, A., S. Rajaram, and A. Mohanty, Context learning for threat detection. Cognition and Emotion, 2016: p. 1–18.


[Закрыть]. И это правильно: дома мы ни на что не отвлекаемся, мозг привык «игнорировать» окружающую среду, поэтому все, что выбивается из обычного ряда, сразу же привлекает наше внимание. В джунглях рассмотреть тигра непросто, а на крикетном поле он сразу оказывается на виду.

Мы счастливы дома, потому что это надежная среда, где мы не испытываем стресса. Я не хочу сказать, что дом автоматически свободен от стрессов. Дом может быть источником большой тревоги, но чаще всего это связано с проблемами неприятными, но исправимыми (починка крана или сломавшегося бойлера и т. п.) или с людьми, которые живут с вами под одной крышей (например, партнер, склонный к насилию). В 80-е годы было проведено исследование, которое показало, что взрослые дети, продолжающие жить дома, служат источником стресса для родителей, если в отношениях между поколениями присутствует антагонизм{43}43
  Suitor, J.J. and K. Pillemer, The Presence of Adult Children: A Source of Stress for Elderly Couples’ Marriages? Journal of Marriage and Family, 1987. 49 (4): p. 717–725.


[Закрыть]. При хаосе, который царит на рынке недвижимости, такая ситуация становится более распространенной. Тем не менее дом в целом обычно снижает стресс, а не усиливает его.

Безопасность домашней среды имеет еще одно важное следствие: сон, жизненно необходимый для человека, как правило, происходит здесь. Сон и настроение связаны сложным образом. Нарушения или недостаток сна могут вызывать раздражительность, стресс и уныние{44}44
  Dinges, D.F., et al., Cumulative sleepiness, mood disturbance, and psychomotor vigilance performance decrements during a week of sleep restricted to 4–5 hours per night. Sleep, 1997. 20 (4): p. 267–277.


[Закрыть]. Поэтому, давая нам возможность выспаться, дом повышает наши шансы быть счастливыми. Ученые наблюдали, что происходит, когда люди пытаются выспаться в незнакомых местах, например в отелях. Во время опыта 1966 года десятки добровольцев вызвались четыре ночи спать в лаборатории с подключенными к головам электродами{45}45
  Agnew, H.W., W. B. Webb, and R. L. Williams, The First Night Effect: An EEG Study of Sleep. Psychophysiology, 1966. 2 (3): p. 263–266.


[Закрыть]. Во время сна активность мозга фиксировалась с помощью электроэнцефалограммы (ЭЭГ). Исследование показало, что в первую ночь добровольцы спали мало и плохо, но в последующие ночи сон пришел в норму. Так впервые было зафиксировано явление, получившее (что неудивительно) название «эффект первой ночи»{46}46
  Sample, I., Struggle to sleep in a strange bed? Scientists have uncovered why. 2016, @guardian.


[Закрыть]. На новом месте человеку бывает намного труднее заснуть, чем обычно. Вы можете ночевать в пятизвездочном отеле на огромной кровати с подушками из перьев ангелов, но все равно сон ваш будет не таким спокойным, как на собственном продавленном матрасе. В незнакомой обстановке часть человеческого мозга продолжает бодрствовать, бдительно охраняя нас[10]10
  У некоторых видов это явление доведено до крайности. Лучший пример – однополушарный сон (Rattenborg, N.C., C. J. Amlaner, and S. L. Lima, Behavioral, neurophysiological and evolutionary perspectives on unihemispheric sleep. Neuroscience & Biobehavioral Reviews, 2000. 24 (8): p. 817–842.), когда одно полушарие мозга спит, а другое бодрствует и позволяет организму делать то, что ему необходимо. Так спят дельфины и перелетные птицы над океаном (Mascetti, G.G., Unihemispheric sleep and asymmetrical sleep: behavioral, neurophysiological, and functional perspectives. Nature and Science of Sleep, 2016. 8: p. 221–238.).


[Закрыть].

Пока что мы с вами говорили о «доме» как о реальной физической постройке, где мы живем. Но люди воспринимают домом и свой район, и город, и даже страну. Хотя страна – это понятие более абстрактное (страна слишком велика, чтобы человек мог ощутить некую материальную связь с ней), но ощущение дома у человека не ограничивается четырьмя стенами, в которых он живет.

Это относится и к другим видам. Вы не увидите слона в гнезде (это было бы забавно), но, хотя у слонов нет физического жилища, это не означает, что у них нет дома. У многих животных, в том числе у слонов, есть «домашний ареал», некая зона, за пределы которой они выходят крайне редко. У других видов есть понятие своей территории. Животные, имеющие домашний ареал, не всегда возражают, когда в его границах появляются другие существа (иногда они просто стараются их избегать). А вот свою территорию животные яростно защищают от вторжения. Если лось видит в домашнем ареале другого лося, он, как правило, ничего не делает. Тигр же, вторгшийся на территорию другого тигра, встретит ожесточенное сопротивление{47}47
  Burt, W.H., Territoriality and home range concepts as applied to mammals. Journal of mammalogy, 1943. 24 (3): p. 346–352.


[Закрыть].

Мы, люди, спокойно можем жить в таких местах, где плотность населения свела бы с ума животное любого другого вида. Мы не возражаем против необходимости делить среду обитания с себе подобными. Следовательно, люди обладают «домашним ареалом». Но люди, подвергшиеся ограблению, часто говорят, что самым неприятным для них было нарушение этого домашнего ареала, сознание того, что чужой находился в их доме без разрешения. Люди часто проявляют подозрительность, неприязнь или даже открытую враждебность по отношению к незнакомцам или к тем, кто отличается от жителей «их» района. Может быть, у нас существует смешанное ощущение домашнего ареала и территории, тогда как животные относятся либо к одной, либо к другой категории? Как бы то ни было, это показывает, что мозг прекрасно опознает собственный дом, даже если он охватывает значительную область.

По-видимому, это стало возможным благодаря нашему пространственному сознанию. Оно позволяет нам понимать, где мы находимся и куда направляемся в каждый момент времени. В основном пространственными способностями, навигацией и ориентацией занимаются гиппокамп и соседние зоны мозга височной области{48}48
  Eichenbaum, H., The role of the hippocampus in navigation is memory. J Neurophysiol, 2017. 117 (4): p. 1785–1796.


[Закрыть]. Гиппокамп играет важную роль в формировании долгосрочной памяти, поэтому его функция понятна: чтобы сообразить, где вы находитесь, вы должны помнить, где были раньше.

Это еще не все. Некоторые нейроны этих областей реагируют на такие вещи, как «направление головы»: они активизируются лишь тогда, когда голова повернута в определенном направлении, и это позволяет мозгу следить за дорогой. Существуют еще «нейроны места», которые активизируются в конкретной, узнаваемой точке пространства{49}49
  Hartley, T., et al., Space in the brain: how the hippocampal formation supports spatial cognition. Philosophical Transactions of the Royal Society B: Biological Sciences, 2013. 369 (1635).


[Закрыть]. Они позволяют мозгу отслеживать знакомые места, как булавки на карте. Есть также «нейроны решетки» – они помогают нам ориентироваться в пространстве. Если вы с закрытыми глазами пройдете по своей комнате, то все равно будете осознавать, где вы и куда направляетесь. Клетки решетки обеспечивают человеку такую способность[11]11
  Честно говоря, нейроны решетки, выполняющие подобные функции, были обнаружены у животных, крыс и обезьян, но пока еще не выявлены у человека. Возможно, мы пользуемся ими, как любой другой вид, а может быть, у нас более сложная и гибкая система. В любом случае это очень интересно.


[Закрыть]{50}50
  Jacobs, J., et al., Direct recordings of grid-like neuronal activity in human spatial navigation. Nature neuroscience, 2013. 16 (9): p. 1188–1190.


[Закрыть].

Существуют даже «нейроны границы», которые активизируются, если мы подходим к некоей природной границе – например, к реке, которая отмечает конец нашей территории, или к двери, ведущей из дома наружу. Эти нейроны приходят в действие, когда наши чувства обнаруживают, что привычная среда «заканчивается». Они дают нам понять, что мы собираемся пересечь важный порог. Клетки этого типа в основном сосредоточены в гиппокампе или на соседних участках.

Эти сложные пространственные системы позволяют нам понимать, где мы находимся и куда идем, особенно в собственных домах. «Это мой дом». «Здесь мой дом заканчивается». «Мой дом расположен в той стороне». Вот почему мы часто находим дорогу домой, даже не думая об этом – например, в состоянии опьянения[12]12
  В Англии это состояние называют «пивным такси»: когда просыпаешься наутро после пьянки и не можешь вспомнить, как добрался до дома.


[Закрыть].

Это подводит нас к еще одной важной роли дома и помогает разрешить кажущееся противоречие. Если нашему мозгу необходим дом, потому что он обеспечивает комфортную знакомую среду, а незнакомая среда приводит в действие систему обнаружения опасности, то чем объяснить такое человеческое качество, как любопытство? Крысы, мыши, кошки (несмотря на старую поговорку) и многие другие животные также проявляют «предпочтение новизны» – спонтанный интерес к тому, с чем они раньше не сталкивались{51}51
  Rowe, W.B., et al., Reactivity to novelty in cognitively-impaired and cognitively-unimpaired aged rats and young rats. Neuroscience, 1998. 83 (3): p. 669–680.


[Закрыть]. Эту способность можно назвать любопытством. Однако те же самые животные проявляют и неофобию, то есть рефлекторный страх или тревожность перед всем незнакомым{52}52
  Travaini, A., et al., Evaluation of neophobia and its potential impact upon predator control techniques: a study on two sympatric foxes in southern Patagonia. Behav Processes, 2013. 92: p. 79–87.


[Закрыть]. Как же предпочтение новизны и неофобия могут уживаться в одном и том же мозге?

Ситуации меняются: полезная реакция в одной ситуации может оказаться неприемлемой в другой. Можно аплодировать тосту на свадьбе, а вот хлопать после прощальной речи на похоронах не стоит. Даже на более простом уровне правильно работающий мозг оценивает ситуацию, прежде чем принять решение о реакции.