Текст книги "Бегущий без сна. Откровения ультрамарафонца"

Несколько недель после пробежки на сорок восемь километров я не мог работать из-за мышечных спазмов и воспаления. Но это была правильная боль, тренер Мактэвиш гордился бы мной. Когда я, прихрамывая, ходил по офису, стараясь выглядеть естественно, я напоминал себе, что часто через боль и страдания мы быстрее всего познаем самые значимые уроки жизни. Страсть, которую я игнорировал большую часть своего существования, по счастливому стечению обстоятельств заново вспыхнула во мне после ночной лихорадки длиной в сорок восемь километров. Ледяные компрессы и тюбики обезболивающего крема «Бен-Гей» были небольшими издержками.

У каждого истинного бегуна наступает момент пробуждения. Мы знаем место, время и причину, по которой бег становится частью нас. Прожив полжизни, я заново родился. Большинство бегунов способны разумно смотреть на свое увлечение и тренироваться, подходя к этому ответственно. Я не мог и стал фанатиком.

Глава 5. Грязный Lexus

Нет славы без отваги.

Лозунг времен Второй мировой войны

Сан-Франциско

1992–1993

На то, чтобы оправиться после пробуждения длиною в сорок восемь километров, ушло несколько недель. В конце концов мозоли на пальцах зажили, боль в мышцах успокоилась и синдром расколотой голени[23]23
  Термин «расколотая голень» (иначе передне-большеберцовый синдром) относится к синдрому преходящей боли в голени, обусловленной бегом или длительной ходьбой. Прим. ред.


[Закрыть] прошел. Я продолжал бегать, и это приносило мне все больше радости. Четыре раза в неделю после работы я надевал форму и пускался в путь. Я начал с того, что за тренировку пробегал несколько километров, а вскоре дистанция увеличилась до восьми или десяти километров в день. Как у большинства любителей бега, у меня были любимые маршруты, которые я отхронометрировал на автомобиле, привязываясь к километровым столбам.

По дороге мне часто встречались одни и те же люди, бегавшие по тому же маршруту: парень, которого тащил черный лабрадор, пожилая пара – они все время бегали вместе, неуклюжий, но упорный мальчуган. Обмениваясь любезностями, в начале пробежки мы могли энергично помахать друг другу и даже сказать «привет!». Ближе к концу это был лишь небольшой кивок. В особо тяжелые дни даже просто поднять брови требовало усилий.

Мне стало все сложнее концентрировать внимание на работе в течение дня, потому что я не мог дождаться, когда же начну бегать. Джули забавляло то, как я вламываюсь в дом и стремительно облачаюсь в спортивную форму. Мы быстро обменивались несколькими короткими фразами. Перед тем как убежать, я всегда ее обнимал и чмокал в щеку, но она чувствовала, что мыслями я уже где-то далеко. Она с самого начала поддерживала мои занятия бегом, по большей части потому, что после пробежек я всегда был на подъеме. Несмотря на то что мы теперь проводили вместе меньше времени, наши встречи стали значить для нас гораздо больше, чем раньше. Пока бегал, я успевал обдумать рабочие дела, поэтому меньше отвлекался, мыслил четко и голова была свободна от проблем.

Моя физическая форма становилась все лучше, и я пробегал одно и то же расстояние за меньшее время. Иногда я так воодушевлялся, что делал финишное ускорение на несколько сотен метров. Я по-настоящему гордился своей выносливостью, как будто достиг какой-то небывалой отметки на фитнес-шкале. Но один теплый осенний вечер развеял мои иллюзии.

Я заканчивал пробежку вдоль набережной Сан-Франциско и думал, насколько выносливее я стал с тех пор, как снова начал бегать. На последнем отрезке пути нужно было по довольно крутой тропинке подняться в гору через территорию военной базы Presidio. Свое название – Аллея любовников – тропинка получила в конце девятнадцатого века, когда военнослужащие, желая поразвлечься в одном из пригородов Сан-Франциско, уходили с базы по этой крутой тропинке и, если им везло, встречали подружку, которая составляла им компанию в обратной прогулке.

Я не напрягаясь, но довольно быстро бежал вверх по Аллее любовников, гордясь своей выносливостью и скоростью, когда двое парней в военной форме и с рюкзаками внезапно пронеслись мимо меня и исчезли наверху в клубах пыли.

«Во дают!» – подумал я. Как им удалось так лихо меня обогнать? Наверное, наверху они остановятся передохнуть, и я пробегу мимо. Вероятно, они просто бегают короткие ускорения. Не может быть, чтобы они подолгу держали такую скорость, тем более с рюкзаками на спине.

Однако меньше чем через минуту эти двое уже спускались вниз. Когда они пронеслись мимо, с меня чуть не слетела бейсболка, и я немного закашлялся от пыли, которая поднималась у них из-под ног.

То, что случилось потом, совсем поразило меня. Как раз когда я собирался вбежать на гребень холма, эта парочка снова появилась за мной! Они снова обойдут меня или остановятся передохнуть наверху? Ни то ни другое: они упали на землю и начали отжиматься. И даже не сняли рюкзаки, как будто тыкали меня в них носом.

Это было уже слишком, эти парни играли совсем в другую игру. Даже не так, они жили в другой реальности. Я прошел мимо и поздоровался, но они только продолжали отжиматься.

– Эй, ребята, вы готовитесь к чему-то? – спросил я.

После долгой паузы один из них, который был слева, выдохнул: «Да».

Я не унимался.

– Судя по тому, как вы тренируетесь, парни, это должна быть какая-то довольно трудная гонка. Там нужно бежать по холмам?

– Нет, – сказал другой, – там нужно бежать в гору.

Не очень разговорчивые ребята, но я был заинтригован.

– Это какая-то гонка или военная тренировка?

– Гонка, – последовал ответ.

Мы помолчали еще некоторое время. Затем они одновременно буркнули «полста» и вскочили на ноги. Тот, что был справа, повернулся ко мне, поднял брови и сказал:

– Это гонка на сто миль[24]24
  100 миль = 160,93 километра. Прим. ред.


[Закрыть] – Western States.

И они снова побежали вниз с холма.

Я продолжал пробежку, но заметил, что мне сложно сконцентрироваться на чем-то, кроме своей физической несостоятельности. Чувство удовлетворения и хорошее самочувствие улетучились. Вместо этого меня одолевала одна мысль: «Что же такое Western States?»

Входя в дом через полчаса, я был уже человеком с определенной целью, с определенной миссией. Пока я принимал душ и готовился к ужину, мой мозг строил секретные планы: как в рабочий день выкроить время между деловыми встречами и совещаниями и провести исследование на эту тему.

На следующий день в обеденный перерыв я пошел в библиотеку и нашел несколько статей о Western States 100-Mile Endurance Run. Это безостановочная гонка по ненаселенной пересеченной местности – по горам и каньонам калифорнийской горной системы Сьерра-Невада, где горные вершины, как башни, возвышаются до неба. Участники пытаются уложиться в двадцать четыре часа на дистанции более ста шестидесяти километров по пересеченной местности.

Невероятно. Мне казалось, что человек физически не может пробежать без остановки сто шестьдесят километров, тем более когда трасса проходит по горам. Это почти четыре марафона подряд, в три раза больше той дистанции, которая на некоторое время вывела меня из строя в мой тридцатый день рождения. Я даже представить себе не мог, что отважусь на такой подвиг.

Но затем я подумал о тех двух парнях, что пронеслись мимо меня по Аллее любовников. И где-то в глубине души зародилась идея.

The Western States 100-Mile Endurance Run – стомильная гонка на выживание, начало которой положил Кубок Тивиса – конный пробег по горной местности на ту же дистанцию. В 1974 году некий Горди Эйнсли изменил все. В течение года он неустанно тренировался вместе со своей лошадью, но, как гласит легенда, прямо перед соревнованиями она захромала.

Горди был подавлен, но случившееся его не остановило. Он заявил, что все равно будет участвовать в этой гонке, только без лошади.

Это не просто вызвало удивление, но казалось чистой воды безумием. Однако 3 августа 1974 года Горди Эйнсли, раздевшись до пояса, занял место на старте Кубка Тивиса наряду с наездниками. Вроде бы кто-то слышал, что прямо перед началом гонки друг спросил Горди, не хочет ли он получить бутерброд с ветчиной или мешок с кормом. Еще кто-то из зрителей якобы спросил работника, обслуживающего гонки, не рассчитано ли это мероприятие исключительно на животных? На что служащий ответил: «Так он же зверь».

Удивительно, но Горди появился на финишной дорожке через двадцать три часа сорок две минуты. Он был слаб, мрачен и подавлен, едва волочил ноги, но тем не менее двигался вперед. Железная воля помогла ему преодолеть все сто шестьдесят с лишним километров и даже обогнать нескольких участников на лошадях.

Это было невероятное достижение, которое ознаменовало начало современной эпохи гонок на выносливость по пересеченной местности.

Выносливость – относительное понятие. Кто-то считает предельным испытанием марафонскую дистанцию в сорок два с небольшим километра, когда организм от двух до пяти часов находится под непрерывной нагрузкой. При наличии на дистанции холмов сил требуется гораздо больше. Например, участники Бостонского марафона на участке, называемом Хартбрейк-хилл (Холм Разбитых Сердец), должны одолеть перепад высоты восемьдесят пять метров, то есть практически длину поставленного вертикально футбольного поля. Или почти четверть пути, если лезть на верх Эмпайр-стейт-билдинг[25]25
  Эмпайр-стейт-билдинг – 103-этажный небоскреб в Нью-Йорке. Прим. перев.


[Закрыть]. Хартбрейк Хилл – серьезное препятствие для многих бегунов, где они не выдерживают и переходят на шаг.

Однако для атлетов экстракласса простой марафон – это детская игра. Эти люди ищут задачи на грани невозможного, за пределами человеческого понимания. То, что они делают, требует таких физических усилий, что иные не выдерживают и умирают в процессе.

Почти наверху шкалы самых сложных задач стоит стомильная гонка на выносливость. Суммарный перепад высот дистанции превышает одиннадцать с половиной километров, что примерно равно пятидесяти футбольным полям. Все равно что подняться на высоту Эмпайр-стейт-билдинг и спуститься пятнадцать раз! Это значит, что нужно залезть на Хартбрейк-хилл и спуститься с него не раз, не два, а пятьдесят шесть. Ниже есть схема, на которой сравниваются стомильная гонка на выносливость Western States 100-Mile Endurance Run и Бостонский марафон.

Дистанция Western States проходит по узким – на одного человека – горным тропам через снежники и ледники, смертельно жаркие долины и многочисленные речные броды. Рельеф непредсказуем, а перепады высот мучительны. Участник бежит без остановки двадцать пять – тридцать часов, почти не имея возможности получить в пути воду, пищу или медицинскую помощь. Порой менее половины стартовавших успешно добираются до финиша.

Журнал Outside[26]26
  Outside – журнал в США, посвященный активному отдыху, первый номер вышел в свет в сентябре 1977 года. Прим. ред.


[Закрыть] как-то раз назвал Western States «самой тяжелой гонкой на выносливость в мире». Ваша решимость пробежать ее должна быть неукротима, вы обязаны стать человеком-машиной: отбросить подальше страхи и сомнения, отключить рациональное восприятие, потому что тело подвергнется невероятным испытаниям на выносливость.

Даже городские пробежки в пределах десяти километров отнимали у меня довольно много сил. Неужели возможно увеличить дистанцию больше чем в пятнадцать раз, да еще и бежать по горам? Я преодолел около пятидесяти километров, и это вывело меня из строя на несколько недель, после ста шестидесяти я просто умру. Сидя за столом в строгом костюме и кожаных мокасинах, я перелистывал страницы журнала Outside с фотографиями мокрых от пота брутальных бегунов, которые не боялись трудностей и были даже немного не в своем уме. И лишь одна мысль не давала мне покоя: «Где можно записаться?»

С этого момента я начал готовиться к старту в стомильной гонке на выносливость Western States, и она стала едва ли не единственной страстью. Главное место в жизни заняли тренировки, остальное – детали. Джули, которая с детства (с шести лет, когда ей поставили брекеты в первый раз) хотела стать зубным врачом, поступила в Школу стоматологии Тихоокеанского университета в Сан-Франциско. Обучение было довольно долгим и сильно захватило Джули. Поэтому у нас в семье установилась гармония: она ночами училась, а я бегал. У нас еще не было детей, и мы полностью посвятили себя достижению собственных целей.

Как и на Бостонский марафон, на Western States принимают не всех, для отбора нужно пробежать пятьдесят миль (восемьдесят километров) и уложиться в девять часов. Я начал тренироваться, как восторженный неофит, планомерно увеличивая нагрузки и дистанцию с восьми километров четыре раза в неделю до пятнадцати километров шесть раз в неделю, невзирая ни на погоду, ни на периодическое нежелание тренироваться. Я перестал есть нездоровую еду и пить газировку, убрал из рациона все продукты с насыщенным жиром и рафинированным сахаром и стал очень внимательно изучать информацию о пищевой и энергетической ценности на пачках и вообще состав продуктов. Теперь мой обед состоял из куска лосося и свежих овощей. По-настоящему грустно мне было только без сладостей, я ужасно тосковал по конфетам и мороженому. Но в итоге я перестал скучать по сахару, потому что после того, как я исключил его из рациона, стал лучше себя чувствовать.

Через полгода жестоких тренировок я обнаружил, что могу пробежать марафонскую дистанцию в любой день. У меня хорошо получалось бегать по холмам, благо в Сан-Франциско достаточно мест для такой тренировки. Иногда я бегал марафон до завтрака по субботам, а потом еще один, на следующий день. Один из моих любимых маршрутов пролегал вверх по холму по Гайд-стрит, где я часто обгонял вагончики фуникулера под возгласы и улюлюканье пассажиров. Ноги у меня стали мощными, а тело – упругим и сухим.

Чтобы столько тренироваться, мне пришлось от чего-то отказаться в других областях жизни. Хороший атлет может без особых тренировок пробежать десять километров или даже марафон, но, чтобы преодолеть восемьдесят километров, нужно работать в поте лица. Я стал вставать задолго до рассвета, чтобы побегать до работы. Куда бы я ни ехал, по работе или отдыхать, я всегда брал с собой кроссовки для бега. Если в течение дня появлялся перерыв, даже на сорок пять минут, я тут же выскакивал «чуток пробежаться». Затем быстро обтирался губкой в мужском туалете, облачался в деловой костюм и шел на следующую встречу.

Мне нравилось бегать, особенно через мост Золотые Ворота и по холмам округа Марин. Некоторые мои друзья считали, что я чересчур усердствую, однако я почти незаметно для себя самого становился чем-то большим, нежели просто любитель пробежаться на досуге. Я уже особо не обращал внимания на расстояния, которые раньше казались мне невозможными. Ребята из магазина Fleet Feet («Все для бега») не удаляли данные моей кредитки, потому что каждые несколько недель я приходил к ним за новой обувью.

После нескольких месяцев тренировок я почувствовал, что готов принять участие в гонке на восемьдесят километров. Квалификационные соревнования проходили по холмам и предгорьям хребта Сьерра-Невада, неподалеку от Сакраменто. Гонка начиналась в пять утра, из Сан-Франциско мне нужно было ехать пару часов, поэтому я вышел из дома в два ночи.

Ехал я просто роскошно, у меня тогда был новый седан Lexus LS 400, полученный от компании в качестве бонуса. Я не особенный фанат машин и прелестей вождения, но в тот раз это была действительно классная поездка. Что меня особенно поражало в моей машине, так это тишина внутри. Дверь закрывалась очень плотно, и салон был практически звуконепроницаемым.

Приехав к месту старта, я ужаснулся: на улице был жуткий холод – на десять градусов ниже, чем дома. Я забрался обратно в Lexus на новое кожаное сиденье с подогревом и просидел там почти до начала гонки.

В толпе на старте я случайно среди нескольких десятков участников увидел тех двоих, что обогнали меня на Аллее любовников. Когда я поздоровался с ними, один посмотрел на меня, подняв брови, а второй вообще не обратил внимания. М-да, весьма по-джентльменски. Мы столпились на небольшом пятачке у старта, и под крики и вопли гонка началась.

Сначала нас было человек сорок, потом группа быстро поредела, а через пять километров я обнаружил, что бегу один. Трасса петляла по сельской местности, тропа была довольно ровной и ухоженной, с редкой растительностью вдоль нее. Иногда я замечал других участников впереди или позади меня, но нас разделяло довольно большое расстояние. Почти всю дистанцию я бежал один и, кроме как на медицинских пунктах на маршруте, так никого и не встретил.

Это было путешествие в неизвестность, рядом не было никого, у кого можно было бы спросить дорогу. И я поступил так, как много лет назад меня учил Беннер: я бежал сердцем. Это все, что я мог сделать.

До этого момента на пути был только один небольшой подъем, когда мы пробегали по разбитому грязному участку дороги. Однако по ходу гонки начал дуть холодный пронизывающий ветер, а тропа становилась все менее аккуратной. Но все это мне даже нравилось.

Несмотря на то что я бежал один, я не чувствовал одиночества, потому что разум втянулся в работу.

Я легко мог два дня подряд бегать по марафону, но преодолеть без остановки расстояние, равное двум таким дистанциям, оказалось куда сложнее, чем я мог себе представить. Первая часть гонки прошла довольно ровно, несмотря на сильный ветер и холод, характерный для гор.

Однако во второй половине обстоятельства изменились. Тело страдало от нагрузок намного сильнее, чем я предполагал, да и тропа становилась все более неровной. Теперь я бежал, все время наступая на корни деревьев и попадая в ледяные грязные лужи. Где-то на шестьдесят втором километре заболели все мышцы до единой: ныли предплечья и пальцы рук, болели плечи и, конечно же, ноги – они просто горели.

В начале гонки я забросил в себя на ходу бутерброды с арахисовым маслом, сыр и крекеры. Сейчас аппетита не было, но я заставил себя съесть немного дыни, чтобы пополнить запас энергии. Боль странным образом подавляет голод; когда тебе больше всего нужны калории, еда вообще не пробуждает аппетит.

Сначала гонка вполне укладывалась в пределы физических возможностей, но боль была постоянным и преобладающим ощущением. Однако на семидесятом километре, когда рассудок начал отключаться, боль изменила характер: она стала волнообразной – то приходила, как вспышка, то уходила. А между приступами наступало блаженство, близкое к эйфории.

Я никак не мог контролировать эти волны что болевых, что эйфорических ощущений, не знал, как сместить баланс от боли к удовольствию. Я старался задерживать дыхание до тех пор, пока не начинал синеть, сильно напрягал мышцы предплечий, надеясь таким образом перетянуть на них боль с ног, бежал, заложив руки за голову, – ничего не помогало. Тело двигалось на автопилоте, и я просто был с ним за компанию.

Несмотря на то что я практически ушел в астрал, на грани восторга и муки я продолжал двигаться дальше. Последние три километра дались совсем тяжко, это больше походило на выживание, чем на бег. Я уже не мог нормально поднимать ноги и шаг за шагом волочил их, едва отрывая от земли. Через восемь часов и двадцать семь минут я, шатаясь, пересек линию финиша. Восемьдесят километров закончились. Назвать это победой было бы слишком, но тем не менее это был момент славы – я только что прошел отбор на Western States!

Мои ноги тряслись, и я поковылял в палатку для участников на финише, где мне дали ленточку, несколько человек пожали мне руку и кто-то похлопал по спине. И затем я мучительно похромал к машине. Плюхнувшись на кожаное сиденье, я заметил, что ноги странным образом похолодели. Что-то было не так. И тут внезапно четырехглавые и икроножные мышцы на обеих ногах ужасно свело судорогой. Корпус резко качнуло влево, а потом не менее резко вправо. Ноги же были, как гвоздями, прибиты к полу и совсем не гнулись. Все десять пальцев онемели и застыли, с силой зацепившись за подошвы кроссовок. Икры были твердыми, как бейсбольный мяч, а бедра одеревенели. Это было нестерпимо, меня колотило от боли, которая наполнила каждую клетку организма.

Пот стекал по лицу, и я заорал во все горло. Боковым зрением я видел, как люди ходили туда-сюда мимо моей машины, совершенно не замечая, что происходит внутри. Очевидно, если двери настолько плотно закрывались, что не пропускали звук снаружи внутрь, то точно так же они сдерживали его и в обратном направлении. Кричать – это было единственное доступное мне действие, я был обездвижен и не мог сделать ничего, только разевать рот. Я кричал все громче и громче, но снаружи не было никого, кто мог бы заметить меня и понять, что меня вот-вот разорвет на куски.

И тут мой крик прервала отрыжка. Это было странно, но за первым приступом последовали еще. Содержимое желудка стало подниматься к горлу. Внезапно рот открылся сам по себе, и меня начало рвать. Я старался наклонить голову ниже к полу, но я совсем не мог управлять происходящим. Наверное, я выглядел как Годзилла, извергающий из пасти огонь.

Это продолжалось секунд тридцать, внутри меня не осталось ничего, приборная панель и руль были покрыты мерзкой слизью. Мышечный спазм не прошел, и я мог шевелить лишь глазными яблоками. Тело по ощущениям напоминало хрупкое стекло. Так, и что теперь?

Вероятно, если бы мне удалось заставить себя сменить положение, то и окоченение прошло бы. Дернув несколько раз левой рукой, я смог убрать ее с подлокотника. Рука, как будто сделанная из мягкой резины, упала вниз, и безжизненная кисть хлопнула по бархатному покрытию. Я медленно переместил пальцы на кнопки регулировки сиденья. От нажатия первой сиденье сдвинулось вперед, и, поскольку ноги у меня были вытянуты, я еще сильнее уперся ими в пол. Болевой удар от этого тряхнул тело, как электрошок. Неудача. Я быстро перенес палец на соседнюю кнопку и нажал на нее – подголовник опустился, и мне казалось, что он сейчас расплющит мой череп, как дыню. К тому моменту, когда мне удалось восстановить контроль, голова была зажата подголовником и спинкой сиденья, и мне казалось, что я вот-вот упаду в обморок. Полный провал.

От нажатия третьей кнопки верхняя половина тела начала откидываться назад. Я услышал треск и скрип, которые отдавались в теле, когда я пытался принять начальное положение. Как только я вытянулся горизонтально, боль начала стихать. Когда сиденье полностью откинулось назад, я убрал палец с панели управления и остался лежать без движения.

Теперь, когда агония немного утихла, я смог оценить ситуацию. С руля стекали частично переваренные кусочки дыни. Я чувствовал, что ноги стали мокрыми, но, поскольку вся нижняя часть тела полностью онемела, мне трудно было сказать, что именно происходило там, внизу. Я знал, что теперь должен вылезти из машины. Я поднял руку и дернул ручку двери. Поначалу усилия были тщетны, но, дернув посильнее, я смог открыть замок, и дверь распахнулась.

Верхняя часть тела вывалилась из машины, но руки слишком ослабли, чтобы я мог подставить их при падении, поэтому я рухнул вперед лицом прямо в грязь. Я лежал, распластавшись на земле верхней частью тела, ноги были все еще в машине. Уткнувшись в грязь, я наблюдал, как с каждым выдохом из ноздрей вылетают небольшие комочки пыли. И хотя, когда я там лежал, вид у меня наверняка был довольно жалкий, я мог бы с тем же успехом стоять на подиуме с медалью на шее. После нескольких месяцев тренировок и подготовки, которым я полностью себя посвящал, я достиг цели, миссия была выполнена. Я гордился собой.

В конце концов мне удалось вывалиться из машины. Лицо покрывал слой пыли, одежда была жутко грязной, но я ужасно гордился собой. Я боялся давить на педали, так как ноги могли опять окаменеть. Поэтому домой я ехал со включенным круиз-контролем.

Моя машина никогда не была в таком состоянии, но теперь я стал больше ценить свой Lexus, можно сказать, он прошел боевое крещение. У нас бывали времена и похуже, но та история сблизила нас. Когда начальник поинтересовался, почему внутри такой запах, я сказал, что у меня там сгнили фрукты… что, в общем, было недалеко от истины.

Джули была в восторге, когда узнала, что я прошел отбор на стомильную гонку, хотя сначала я не стал ей рассказывать, что произошло в машине после финиша. Она спросила, трудно ли было бежать восемьдесят километров без остановки, и я ответил, что это было самое трудное, что мне приходилось делать до сих пор. Именно поэтому мне и понравилось.

Когда мои родители узнали, что я хочу попытаться пробежать стомильник, они сильно удивились.

– Ты способен на такое? – спросила мама.

– Я не уверен, поэтому хочу попытаться, – сказал я ей.

Они задали мне множество вопросов, и мы долго говорили про бег и про жизнь. За долгие годы это был наш самый оживленный разговор. Мне казалось, что моя новая любовь пробудила какую-то тень надежды. В нашем будущем появилось что-то, чего мы ждали, вероятно, что-то величественное и грандиозное. Попытка пробежать сто шестьдесят километров – это серьезная заявка, и, преследуя эту мечту, я далеко ушел от обычных амбиций. Мои родители видели, как я загорелся этой идеей, и я чувствовал их готовность поддержать меня. Начало было положено.