Текст книги "Глаза тьмы"

Дин Кунц
Глаза тьмы

Эта лучшая версия посвящается Герде, с любовью. После пяти лет работы, практически закончив переработку ранних романов, опубликованных когда-то под псевдонимами, я собираюсь взяться и за себя. Учитывая то, как много нужно сделать, этот новый проект отныне получает название «Столетний план».

Вторник
30 декабря

Глава 1

В шесть минут первого, возвращаясь домой после поздней репетиции нового шоу, Тина Эванс увидела своего сына Дэнни в незнакомом ей автомобиле. Но Дэнни уже год как умер. Больше года.

Тина подъехала к работающему круглосуточно магазинчику с намерением купить кварту молока и батон белого хлеба. В моросящем дожде, выкрашенном в желтый цвет натриевыми лампами, припарковалась около кремового «Шевроле»-универсала. Мальчик находился на переднем пассажирском сиденье, дожидаясь ушедшего в магазин водителя. Тина видела только его профиль, но ахнула, сразу узнав.

Дэнни.

Мальчику было лет двенадцать, как и Дэнни. Он напоминал ее сына и густыми черными волосами, и носом, и линией нижней челюсти.

Не замечая, что она смотрит на него, мальчик поднес руку ко рту и куснул среднюю фалангу большого пальца. Такая привычка появилась у Дэнни примерно за год до гибели. И попытки Тины отучить от нее сына результата не дали.

И теперь, не сводя глаз с мальчика, Тина все более убеждалась, что его сходство с Дэнни не могло быть простым совпадением. Внезапно во рту у нее пересохло, сердце забухало. Она так и не смогла сжиться с утратой единственного ребенка, потому что не хотела (и не пыталась) сжиться с ней. Уцепившись за сходство этого мальчика с ее Дэнни, Тина с легкостью могла убедить себя, что никакой утраты и не было.

Может… может, этот мальчик и на самом деле Дэнни. Почему нет? В конце концов, она не видела его труп. В полиции и в похоронном бюро сказали, что тело так сильно изуродовано, что ей лучше на него не смотреть. Убитая горем, ничего не соображавшая, она последовала их совету, и Дэнни похоронили в закрытом гробу. Но возможно, они ошиблись при идентификации. Может, Дэнни и не погиб в той автоаварии. Может, для него все закончилось травмой головы, достаточно сильной, чтобы вызвать… амнезию. Да. Амнезия. Может, он ушел от автобуса и его нашли в сорока милях от места аварии, без документов, напрочь забывшего, кто он и откуда. Такое могло случиться, не так ли? Она видела аналогичные истории в фильмах. Конечно, полная потеря памяти. И если все произошло именно так, мальчик мог оказаться у приемных родителей, начать новую жизнь. А вот теперь сидел в «Шевроле»-универсале кремового цвета. Но судьба позаботилась о том, чтобы пути их вновь пересеклись и…

Мальчик почувствовал ее взгляд и повернулся к ней. Она затаила дыхание. И когда они смотрели друг на друга через два стекла и разделяющий автомобили желтоватый туман, у Тины возникло ощущение, что они пытаются наладить контакт через безграничную пропасть пространства и времени. Но потом, разумеется, фантазии уступили место реальности: в «Шевроле» сидел не Дэнни.

Отведя взгляд от мальчика, Тина посмотрела на свои руки. Они с такой силой сжимали рулевое колесо, что костяшки пальцев стали белыми-белыми.

– Черт!

Тина злилась на себя. Думала, что она – закаленная жизнью, обладающая немалым опытом, здравомыслящая женщина, которая способна справиться с любыми превратностями судьбы, и ее тревожила полнейшая неспособность смириться со смертью Дэнни.

После начального шока, после похорон она вроде бы начала выкарабкиваться из пропасти отчаяния. Постепенно, день за днем, неделя за неделей, она отдалялась от Дэнни, испытывая печаль и чувство вины, со слезами на глазах и горечью в душе, но при этом твердо и решительно оставляла сына в прошлом, уходя в будущее. За прошлый год Тина поднялась на несколько карьерных ступенек, рассчитывая, что упорная, выматывающая работа сработает как морфий, позволит заглушить боль, пока она окончательно не утихнет.

Но потом, буквально несколькими неделями раньше, она вдруг заскользила назад, на дно той самой пропасти, в которой и оказалась сразу после того трагического происшествия. Ее нынешнее отступление с уже завоеванных позиций выглядело иррациональным, не объяснялось законами логики. Вновь она не могла отделаться от мысли, что ее сын жив. Время должно было уводить ее все дальше от рвущей душу боли, но случилось так, что прошедшие дни сложились в кольцо и привели ее в исходную точку, где боль была особенно нестерпимой. До этого мальчика в «Шевроле»-универсале она принимала за Дэнни и других. За последние недели видела сына в нескольких автомобилях, в школьных дворах, мимо которых проезжала, на тротуарах, в кинотеатре.

Опять же, ей часто снилось, что Дэнни жив. И каждый раз, просыпаясь после этого сна, она на несколько часов буквально выпадала из реальной жизни, ничего не могла с собой поделать. Тина уже наполовину убедила себя, что этот повторяющийся сон предвещает возвращение Дэнни: каким-то образом он все-таки выжил, и вот-вот она сможет его обнять.

Тина как могла цеплялась за эту притягательную грезу, но жизнь рано или поздно брала свое, и, как бы ни было больно, ей приходилось признавать, что вещего в этом сне ничего нет. Тем не менее она знала: после того как он приснится ей в следующий раз, в груди вновь проснется надежда.

И в этом не было ничего хорошего.

«Это болезнь», – говорила она себе.

Тина повернулась к универсалу и увидела, что мальчик по-прежнему смотрит на нее. Глянула на вцепившиеся в руль руки и нашла в себе силы разжать пальцы.

Горе может свести человека с ума. Она слышала, как другие люди произносили эти слова, и не сомневалась в их правдивости. Но она не собиралась допустить, чтобы такое случилось с ней. Она знала, что не позволит себе утратить связь с действительностью, какой бы суровой та ни была. Тина не могла позволить себе надеяться на чудо.

Она любила Дэнни всем сердцем, но он ушел. Превратился в кровавое месиво вместе с четырнадцатью другими мальчишками, когда автобус попал в аварию. Жертва большой трагедии. Его изувечило до неузнаваемости. Он умер.

Его останки.

Гнили.

В гробу.

Под землей.

Упокоились навсегда.

Нижняя губа задрожала. Ей хотелось плакать, она чувствовала, что должна поплакать. Но не могла.

Мальчик из «шеви» потерял к ней интерес. Теперь он вновь смотрел прямо перед собой, на витрину магазина.

Тина вышла из «Хонды» в прохладную ночь. Глубоко вдохнула и вошла в магазин, где ледяной кондиционированный воздух пробирал до костей, а яркий свет флуоресцентных ламп разгонял любые фантазии.

Она купила пакет обезжиренного молока и батон белого хлеба, нарезанный тонкими ломтиками, и каждый такой ломтик содержал ровно половину калорий в сравнении с обычным куском, какой отрезаешь от батона. Она более не выходила на сцену, теперь работала за кулисами, сама ставила шоу, но лучше всего чувствовала себя, как физически, так и психологически, оставаясь в прежнем весе, когда еще танцевала сама.

Пятью минутами позже она приехала домой, в скромный особнячок в тихом районе. Оливковые и кружевные чайные деревья лениво шуршали листвой под легким ветерком, дующим из Мохаве.

На кухне она поджарила два ломтика хлеба. Намазала их тонким слоем орехового масла, налила стакан обезжиренного молока, села за стол.

Дэнни обожал гренки с ореховым маслом, пристрастился к ним чуть ли не с младенчества, когда он выговаривал еще не все буквы, а иные путал, и у него получалось «оеховое пасло».

Закрыв глаза, жуя гренок, Тина буквально видела трехлетнего малыша, со ртом и подбородком, вымазанными ореховым маслом. «Хотю есе генок с оеховым паслом».

Она резко открыла глаза, потому что мысленный образ получился очень уж живым, не воспоминание, а видение. А в этот момент она не хотела таких ярких воспоминаний.

Но опоздала. Сердце сжалось в комок, нижняя губа вновь задрожала, она положила руки на стол, голову – на них. Расплакалась.

* * *

В ту ночь Тине вновь приснилось, что Дэнни жив. Как-то. Где-то. Жив. И она ему нужна.

В этом сне Дэнни стоял на краю бездонной пропасти, а Тина была по другую ее сторону, смотрела на него, но их разделяла бездна. Дэнни звал ее. Одинокий, испуганный. Она была в отчаянии, потому что не знала, как добраться до него. Тем временем небо темнело с каждой секундой. Огромные грозовые облака, словно кулаки небесных гигантов, выжимали изо дня последний свет. Крики, что ее, что Дэнни, становились все пронзительнее, все отчаяннее, поскольку оба знали: они должны соединиться до падения ночи или расстанутся навсегда. Ибо в сгущающейся тьме что-то поджидало Дэнни, что-то ужасное, чтобы схватить и уволочь с собой. Внезапно небо разорвала молния, рявкнул гром, и их накрыла кромешная тьма.

Тина Эванс села на кровати в полной уверенности, что слышала в доме какой-то шум. Не гром из сна – реальный, не воображаемый звук.

Она напрягала слух, готовая откинуть одеяло и спрыгнуть с кровати. Но в доме стояла тишина.

Вот тут и пришли сомнения. В последнее время она очень уж нервничала. И раньше по ночам у нее возникало ощущение, что по дому кто-то бродит. За последние две недели она четыре или пять раз доставала пистолет из ящика прикроватной тумбочки и обходила весь дом, комнату за комнатой, но не сталкивалась с незваным гостем. Может, сказывалось напряжение. Проблем хватало и на работе. Может, ее все-таки разбудил гром из сна.

Еще несколько минут Тина вслушивалась в тишину, но ночь не пугала – умиротворяла, и ей все-таки пришлось признать, что в доме, кроме нее, никого нет. Сердцебиение замедлилось, она вновь откинулась на подушку.

В такие моменты она сожалела о том, что они с Майклом разбежались. Закрыв глаза, представила себе, что лежит рядом с ним, находит его в темноте, прикасается к нему, прижимается, ища убежища в его объятиях. Он бы успокоил ее, убедил, что бояться нечего, а потом она бы уснула.

Разумеется, окажись она сейчас в одной постели с Майклом, все было бы иначе. Они бы не занимались любовью, они бы ссорились. Он сопротивлялся ее любви, разрушал все бесконечными ссорами. Из-за любого пустяка мог устроить целую войну. Так, собственно, и было в последние месяцы их совместной жизни. Он кипел враждебностью и искал любой повод, чтобы излить на нее свою желчь.

А поскольку Тина до самого конца любила Майкла, разрыв их отношений опечалил ее. Хотя она не могла не признать, что ощутила облегчение, когда наконец-то все закончилось.

Она потеряла сына и мужа в один год, сначала мужчину, потом мальчика, сын лег в могилу, мужа умчали ветры перемен. За двенадцать лет супружества она стала другим человеком в сравнении с днем свадьбы, а вот Майкл совершенно не изменился, и ему не нравилась женщина, в которую трансформировалась новобрачная. Начинали они влюбленными, которые делились друг с другом каждой мелочью повседневной жизни, триумфами и неудачами, радостями и горестями, а ко времени развода превратились в незнакомцев. И хотя Майкл по-прежнему жил в городе, менее чем в миле от нее, в некоторых аспектах он был так же недостижим, как Дэнни.

Тина вздохнула и открыла глаза.

Спать совершенно не хотелось, но она знала, что должна отдохнуть, чтобы утром подняться бодрой и полной сил.

Уже наступивший день, 30 декабря, обещал стать самым важным в ее жизни. В другие годы эта дата ничего не значила. Но, во благо или во зло, это 30 декабря могло определить все ее будущее.

Пятнадцать лет, с тех пор как ей исполнилось восемнадцать (за Майкла она вышла двумя годами позже), Тина Эванс жила и работала в Лас-Вегасе. Начинала свою карьеру балериной (не танцовщицей, а настоящей балериной) в «Огнях Парижа», гигантском шоу в отеле «Звездная пыль». «Огни» относились к той категории невероятно дорогих постановок, которые можно увидеть лишь в Вегасе, ибо только там ставят шоу с многомиллионным бюджетом, совершенно не заботясь о прибыли. Огромные деньги тратятся на декорации и костюмы, на артистов и обслуживающий персонал, и отель обычно рад и счастлив, если расходы удается компенсировать за счет билетов и напитков. В конце концов, при всей роскоши таких шоу, они не более чем приманка, единственная цель которой – каждый вечер заманивать в отель несколько тысяч человек. Направляясь к залу и выходя из него, зрители должны пройти мимо столов для рулетки и блек-джека, мимо рядов сверкающих игровых автоматов, и вот тут отель точно не оставался внакладе. Тине нравилось танцевать в «Огнях», и она работала в шоу два с половиной года, пока не узнала, что беременна. Она ушла с работы, чтобы выносить и родить Дэнни, провела с ним много времени в первые месяцы его жизни. Когда Дэнни исполнилось шесть месяцев, Тина вернулась к репетициям, чтобы восстановить форму, и через три месяца упорных занятий прошла по конкурсу в новый лас-вегасский спектакль. Она была и хорошей матерью, и хорошей балериной, пусть давалось это и нелегко. Она любила Дэнни, наслаждалась своей работой, а потому двойная нагрузка не тяготила ее.

Пятью годами раньше, когда ей исполнилось двадцать восемь, она поняла, что танцевать ей осталось максимум десять лет, и решила попробовать себя в другой профессии, чтобы в тридцать восемь не остаться на мели. Она получила место хореографа в дешевой постановке, жалкой имитации «Огней», а со временем взяла на себя и разработку костюмов. Потом ее начали приглашать в другие постановки, уже с большим бюджетом. Она сама поставила шоу во второразрядном отеле с залом на пятьсот мест. За первой постановкой последовали новые, наконец она взяла на себя обязанности продюсера. Так что за пять лет Тина стала уважаемым человеком в достаточно замкнутом мире лас-вегасского шоу-бизнеса и теперь очень надеялась, что стоит на пороге грандиозного успеха.

Годом раньше, вскоре после гибели Дэнни, Тине предложили стать режиссером и одним из продюсеров гигантского шоу с десятимиллионным бюджетом для зала на две тысячи мест в «Золотой пирамиде», одном из самых больших и роскошных отелей, расположенных на Стрип. Поначалу она решила, что такое фантастическое предложение поступило в крайне неудачный момент, прежде чем она успела оплакать своего единственного сына, словно вершители Судьбы оказались столь бездушными и бесчувственными, что решили компенсировать смерть Дэнни шансом получить работу, о которой можно только мечтать. И пусть Тина не находила себе места от горя и чувствовала себя опустошенной и ни на что не годной, предложение она приняла.

Новое шоу называлось «Магия», потому что танцевальные номера перемежались выступлениями фокусников, а сюжет в немалой степени строился на спецэффектах. Тина гордилась многими режиссерскими находками, и конечный результат ее радовал. Но при этом она вымоталась донельзя. Весь год приходилось работать по двенадцать, а то и четырнадцать часов в сутки, без отпуска и со считаными выходными.

Тем не менее, даже занятая «Магией», она с трудом привыкала к тому, что Дэнни больше нет. Лишь месяцем раньше, пожалуй, впервые подумала, что начинает перебарывать горе. Могла думать о мальчике без слез, приходя на его могилу, не рыдала. Вроде бы начала приходить в себя, иногда даже смеялась. Она знала, что никогда не забудет его, этого милого мальчика, который играл такую заметную роль в ее жизни, но чувствовала, что рана пусть и болит, но определенно затягивается.

Вот что она думала в конце ноября. И потом неделю или чуть больше процесс продолжался, она все более сживалась с утратой. Но внезапно пришли новые сны, куда более ужасные, чем тот, что приснился ей сразу после гибели Дэнни.

Возможно, ее волнения, вызванные ожиданием реакции зрителей на «Магию», заставили вспомнить все тревоги, связанные с Дэнни. Менее семнадцати часов (восемь вечера, 30 декабря) отделяли Тину от первого публичного представления «Магии» в большом зале отеля «Золотая пирамида». На эту премьеру билеты не продавались, приглашения рассылались исключительно ОВП[1]1
  ОВП – очень важная персона.


[Закрыть]. Обычные зрители могли увидеть «Магию» только следующим вечером, 31 декабря. И если бы зрители приняли шоу с восторгом, как и надеялась Тина, она могла бы более не беспокоиться о будущем, потому что по одному из пунктов контракта получала два с половиной процента от выручки, превышающей пять миллионов. И если бы «Магия» собирала полный зал четыре или пять лет, как случалось с успешными лас-вегасскими шоу, за это время она успела бы стать мультимиллионершей. Разумеется, если бы шоу провалилось, ей пришлось бы вновь работать в крошечных залах, без надежды повторить путь на вершину. Законы в шоу-бизнесе царят жестокие.

У нее была веская причина, объясняющая возникшие приступы озабоченности. Навязчивые страхи, связанные с появлением в доме незваных гостей, кошмарные сны, усиление боли, вызванной утратой… Тина полагала, что, возможно, все это – следствия тревоги за исход премьеры «Магии». И если она в этом не ошибалась, то после первых успешных показов шоу приступы эти канули бы в Лету, а процесс заживления душевной раны продолжился бы.

А вот что ей требовалось сейчас, так это поспать. Завтра в десять утра ее ждала встреча с представителями двух туристических компаний, которые намеревались забронировать восемь тысяч билетов на первые три месяца показа «Магии». А на час дня намечалась генеральная репетиция, последняя перед премьерой для ОВП.

Она взбила подушки, расправила простыню, укрылась. Попыталась расслабиться, представила себе, что слышит мерный рокот прибоя на залитом лунным светом берегу.

Бах!

Она снова села.

Что-то упало в другой части дома. Что-то тяжелое, потому что звук, пусть и приглушенный стенами, долетел до спальни.

Что бы это ни было, само оно упасть не могло. Кто-то его сшиб. Тяжелые предметы сами по себе в пустых комнатах не падают.

Тина склонила голову, прислушалась. Другой, более мягкий звук последовал за первым. Оборвался так быстро, что Тина не смогла определить, откуда именно он донесся. На этот раз угроза не была плодом ее воображения. Кто-то проник в дом.

Сидя на кровати, она включила лампу на прикроватной тумбочке. Выдвинула ящик. Достала заряженный пистолет. Сняла с предохранителя.

На какое-то время она замерла. Прислушиваясь.

В тишине ночи легко представила себе, что точно так же прислушивается и незваный гость, гадая, что она предпримет.

Тина перекинула ноги через край кровати, сунула их в шлепанцы. С пистолетом в правой руке подошла к двери.

Мелькнула мысль позвонить в полицию, но она боялась показать себя полной дурой. Допустим, они приедут, с включенными мигалками, в вое сирен, и никого не найдут? Если бы в последние две недели она вызывала полицию всякий раз, когда ей казалось, что в доме посторонние, копы давно бы решили, что у дамочки съехала крыша. Гордость не позволяла ей предстать перед ними истеричкой, боящейся собственной тени. Она представила себе, как потом, за кофе и пончиками, они смеются, обсуждая ее беспочвенные страхи. Нет, сказала себе Тина, я обыщу дом сама.

Нацелив пистолет в потолок, передернула затвор, дослав патрон в ствол.

Глубоко вдохнув, отперла дверь спальни и вышла в коридор.

Глава 2

Тина обыскала весь дом, за исключением комнаты Дэнни, но никого не обнаружила. Она бы предпочла найти незваного гостя спрятавшимся в кухне или в чулане, чем заходить в комнату, где навеки поселилась грусть. Но теперь выбора у нее не было.

Примерно за год до гибели Дэнни перебрался в комнату, которая ранее служила кабинетом и находилась достаточно далеко от большой спальни, в другом конце дома. Вскоре после того, как ему исполнилось десять лет, мальчик сказал, что ему нужна комната побольше, чем крохотная спальня, где он до этого спал. Майкл и Тина перенесли его вещи в кабинет, а диван, кресло, кофейный столик и телевизор из кабинета отправились в прежнюю комнатушку Дэнни, расположенную рядом с родительской спальней.

Тина не сомневалась, что Дэнни в курсе ночных разборок, которые устраивали они с Майклом, и хотел перебраться в кабинет, чтобы не слышать, как родители ссорятся. Тогда она и Майкл еще не начали повышать друг на друга голос, иногда даже переходили на шепот, но Дэнни, скорее всего, услышал достаточно много, чтобы знать, что у них возникли проблемы.

Она сожалела, что Дэнни в курсе семейных неурядиц, но не сказала ему ни слова. Ничего не объясняла, не обещала. Во-первых, не знала, а что она могла бы сказать. Конечно же, не могла поделиться с ним своим видением ситуации: «Дэнни, милый, не волнуйся из-за того, что ты мог слышать через стену. У твоего отца личностный кризис. В последнее время он ведет себя как говнюк, но это пройдет». В этом заключалась вторая причина, по которой она ничего не объясняла Дэнни. Она действительно надеялась, что отношения в семье наладятся. Любила своего мужа и верила, что одной силы ее любви хватит, чтобы вернуть прежние отношения. Но шесть месяцев спустя Майкл уже жил отдельно, а еще через пять они развелись.

И вот теперь, стремясь завершить поиски проникшего в дом вора (который уже выглядел таким же воображаемым, как и другие взломщики, посетившие ее дом за последние недели), Тина открыла дверь в спальню Дэнни. Включила свет, переступила порог.

Никого.

Держа пистолет перед собой, она подошла к стенному шкафу, после короткого колебания сдвинула дверь. И там никто не прятался. Несмотря на подозрительные звуки, которые она слышала, в доме, кроме нее, никого не было.

Когда она оглядывала содержимое стенного шкафа (обувь мальчика, джинсы, рубашки, свитера, бейсболка с логотипом «Доджеров»), к горлу подкатил комок. Она быстро закрыла дверь, привалилась к ней спиной.

Хотя после похорон прошло больше года, она так и не смогла убрать из дома вещи Дэнни. Не могла заставить себя расстаться с ними. Ей казалось, что тем самым она окончательно признает, что Дэнни больше нет.

Сохранила она не только одежду. Комната выглядела точно так же, как и в тот день, когда он вышел из нее в последний раз. Аккуратно заправленная кровать, на широком изголовье – несколько фигурок – героев научно-фантастических фильмов. Более сотни книг в обложке, расставленных в алфавитном порядке по пяти полкам книжного шкафа. В углу у окна – стол. Тюбики клея, миниатюрные баночки с эмалью разных цветов, инструменты для сборки моделей на одной половине, вторая – пустая, ожидающая, когда он возьмется за очередную модель. Девять моделей самолетов в выставочном шкафу, еще три подвешены на проволоке к потолку. На стенах большие постеры: три знаменитых бейсболиста, пять отвратительных чудовищ из фильмов ужасов. Все, как было при Дэнни.

В отличие от многих мальчиков его возраста, Дэнни любил чистоту и порядок. Помня об этом, Тина просила миссис Неддлер, уборщицу, которая приходила дважды в неделю, пылесосить и вытирать пыль в спальне Дэнни, словно в ней по-прежнему жили. Поэтому, как и при Дэнни, нигде не было и пылинки.

Глядя на игрушки погибшего мальчика, на его сокровища, Тина подумала (и не в первый раз), что это неправильно, превращать спальню сына в музей. Или храм. Раз она оставляла его вещи на прежних местах, значит, продолжала надеяться, что Дэнни не умер, что просто отъехал на какое-то время, но обязательно вернется. Неспособность очистить комнату сына от его вещей вдруг напугала Тину: впервые она подумала, что это не душевная слабость, а симптом серьезного психического заболевания. Она не должна мешать мертвым покоиться с миром. Если она хочет, чтобы сын перестал ей сниться, если хочет взять горе под контроль, ей нужно начать процесс возвращения к нормальной жизни отсюда, из этой комнаты, подавить иррациональное желание сохранять здесь все как было.

Она дала себе слово, что очистит комнату от вещей Дэнни в четверг, первый день нового года. К тому времени пройдут обе премьеры «Магии», и для ОВП, и для обычных зрителей, и она сможет расслабиться и отдохнуть несколько дней. И вторую половину четверга проведет здесь, упаковывая в коробки одежду Дэнни, игрушки, постеры.

Стоило ей принять это решение, как нервное напряжение спало. Плечи поникли, вернулась усталость, она поняла, что самое время вернуться в постель.

И уже направилась к двери, когда боковым зрением заметила мольберт. Тина остановилась, повернулась. Дэнни любил рисовать, и в девять лет ему подарили мольберт, совмещенный с грифельной доской, краски и цветные карандаши. Дэнни оставил его в дальнем углу комнаты, за кроватью, прислоненным к стене, там он и находился в последний раз, когда Тина заходила сюда. Теперь же мольберт лежал под углом, основанием у стены, верхней частью – на игровом столике. Грифельная доска чуть сползла вниз. На столике раньше стояла игра «Электронный линкор». Но мольберт, падая, сбросил ее на пол.

Вот этот удар она, вероятно, и слышала. Но не могла представить себе, кто свалил мольберт. Сам он, конечно же, упасть не мог.

Она положила пистолет на кровать, подошла к ее изножию, поставила мольберт вертикально, к стене. Наклонившись, собрала обломки игры, кусочки мела. Машинально взглянула на грифельную доску и увидела на черной поверхности два коряво написанных слова:

НЕ УМЕР

Всмотрелась в них.

Она точно знала, что Дэнни, уезжая в поход с отрядом скаутов, оставил доску чистой. И она была чистой, когда Тина в последний раз заходила в эту комнату.

И когда Тина прикоснулась к этим словам кончиками пальцев, до нее дошел их смысл. По телу пробежала дрожь. «Не умер». Слова эти – отрицание гибели Дэнни. Отказ признать суровую правду. Вызов реальности.

Возможно, в какой-то момент, охваченная горем, обезумевшая от отчаяния, она вошла в эту комнату и, сама того не осознавая, написала эти слова на грифельной доске Дэнни?

Она этого не помнила. Если оставила такое послание, значит, у нее случались провалы памяти, временная амнезия, о чем она не имела ни малейшего понятия. Или она страдает лунатизмом. Оба варианта представлялись ей невероятными.

Господи, такого просто быть не могло.

Значит, слова эти написал Дэнни. До того, как погиб. Но почерк у него был аккуратный, он любил аккуратность во всем, не мог он писать так коряво. И тем не менее написал. Иначе и быть не могло.

А содержащийся в этих двух словах очевидный намек на происшествие с автобусом, приведшее к его смерти?

Совпадение. Дэнни, само собой, писал о чем-то еще, и такое вот толкование этих двух слов, теперь, после гибели мальчика, не что иное, как совпадение.

Тина отказывалась рассматривать любой другой вариант, все они были слишком пугающие.

Она обхватила себя руками. Кисти превратились в ледышки: холодили бока через ночную рубашку.

Дрожа всем телом, она схватила губку, стерла эти два слова с грифельной доски, взяла пистолет, вышла из спальни Дэнни, плотно закрыла за собой дверь.

Сна не было ни в одном глазу, а ей требовался отдых. День предстоял долгий и трудный.

На кухне она достала из буфета у раковины бутылку «Дикой индюшки», любимого бурбона Майкла. Плеснула в стакан для воды. Пила она редко, в крайнем случае вино, к крепким напиткам не прикасалась, но тут в два глотка выпила налитый в стакан бурбон. Горло обожгло, она поморщилась, не понимая, что подразумевал Майкл под мягкостью этого сорта пшеничного виски, налила еще. Быстро выпила, как лекарство, убрала бутылку в буфет.

В кровати завернулась в одеяло, закрыла глаза, постаралась не думать о грифельной доске. Но, конечно же, доска так и стояла перед ее мысленным взором. Не в силах что-либо поделать с доской, она принялась стирать надпись, буква за буквой. Ничего не получалось. Сколько бы раз она ни стирала эти шесть букв, они возникали вновь: «НЕ УМЕР». Наконец бурбон подействовал, и она провалилась в спасительное забытье.