Текст книги "Казино Смерти"

Честер так и не помочился на мои кроссовки.

Я пересек лужайку, миновал рощу и покинул участок через калитку в заборе.

Глава 12

Я особо и не удивился, когда ноги вновь привели меня к кафе «Синяя луна».

Ночной покров еще придавал переулку некую романтичность, но дневной свет лишил его всякого подобия красоты. Нет, конечно, в переулке не приходилось месить ногами грязь, там не кишели грызуны, просто все было серым, мрачным, ободранным, отталкивающим.

Собственно, и везде человеческая архитектура уделяет фасаду куда больше внимания, чем черному ходу, общественное превалирует над частным. Впрочем, по большей части причина в ограниченности ресурсов, жестких бюджетных рамках.

Дэнни говорит, что этот аспект архитектуры также и отражение человеческой природы: большинство людей о внешности заботятся куда больше, чем о состоянии души.

Хотя я не столь циничен, как Дэнни, и не считаю удачной аналогию между душой и черным ходом, нельзя не признать, что правда в его словах есть.

Чего я не смог разглядеть в светло-лимонном утреннем свете, так это какой-нибудь зацепки, которая могла бы хоть на шаг приблизить меня к его психопату-отцу.

Полиция сделала свою работу и отбыла. Увезли на полицейскую стоянку и фургон «Форд».

Я пришел к кафе не потому, что надеялся найти что-либо, упущенное полицией и экспертами, чтобы потом, превратившись в Шерлока, дедуктивным методом вычислить местонахождение плохишей.

Я вернулся, потому что именно здесь меня подвело шестое чувство. Надеялся, что на этот раз оно проявит себя и укажет, в каком направлении нужно двигаться.

Напротив двери на кухню кафе «Синяя луна» на втором этаже находилось окно, из которого выглядывала пожилая женщина в синем халате, когда я двумя часами раньше подходил к фургону. Теперь же я видел, что окно закрыто, а шторы задернуты.

Подумал о том, а не переговорить ли с женщиной. Но решил, что ее наверняка допросила полиция. А копы умели куда лучше меня анализировать показания свидетелей.

Я медленно двинулся на север, к концу квартала. Потом развернулся и пошел на юг, мимо кафе «Синяя луна».

Между мусорными контейнерами под углом стояли пикапы и фургоны. Шла разгрузка и прием товаров. Хозяева магазинов, прибывшие за час до прихода сотрудников, копошились у черного хода своих заведений.

Смерть приходит, смерть уходит, но торговля продолжается.

Несколько человек обратили на меня внимание. Кого-то я знал, но не так чтобы близко, других видел впервые.

Я не удивлялся тому, что в городе меня узнают. Многие видели в газетах фотографии героя, который остановил психа, устроившего побоище прошлым августом.

Сорок один раненый. Некоторые остались на всю жизнь калеками и инвалидами. Девятнадцать убитых.

Я мог предотвратить стрельбу. Вот тогда и получил бы право считаться героем.

Чиф Портер говорит, что без моего вмешательства погибли бы сотни людей. Но потенциальные жертвы, с которыми только могло что-то случиться, для меня не в счет.

Реальны лишь убитые.

Никто из них не задержался в этом мире. Все двинулись дальше.

Но слишком уж часто я вижу их ночами во сне. Такими же, как при жизни, какими они бы остались, если б выжили.

В такие ночи я просыпаюсь с чувством потери, столь острым, что предпочел бы не просыпаться вовсе. Но, проснувшись, продолжаю жить, ибо дочь Кассиопеи хочет, чтобы я жил, ожидает от меня, что я буду жить.

Я должен заслужить свою судьбу. Я и живу, чтобы заслужить ее, а потом умру.

Единственное преимущество героя состоит в том, что большинство людей взирает на тебя с благоговейным трепетом, и, если сыграть на этом благоговении, шагая с хмурым челом и избегая брошенных на тебя взглядов, можно добиться того, что тебя оставят в покое, не будут подходить и докучать.

Вот и в переулке меня замечали, но не беспокоили. Я подошел к узкому пустырю между двумя домами, отгороженному от переулка сетчатым забором.

Попытался открыть ворота. Заперты.

На воротах крепилась табличка с надписью «СЛУЖБА КОНТРОЛЯ ЛИВНЕВЫХ ТОННЕЛЕЙ ОКРУГА МАРАВИЛЬЯ» и предупреждением красными буквами «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН».

Вот тут мое шестое чувство и сработало. Прикоснувшись к сетчатым воротам, я понял, что Дэнни проходил через них.

Замок не мог послужить препятствием для столь решительно настроенного беглеца, как Саймон Мейкпис, который за годы пребывания в тюрьме наверняка научился справляться с такой ерундой.

За воротами, в центре пустыря, стояла каменная будка площадью в десять квадратных футов с цилиндрической бетонной крышей. Вроде бы две деревянные двери были также заперты, но висячий замок выглядел очень уж древним, и открыть его большой проблемы не составляло.

Если Дэнни провели через эти ворота, а потом через двери, и я чувствовал, что провели, то Саймон выбрал этот маршрут не импульсивно. Отступление через пустырь было частью заранее намеченного плана.

Возможно, они намеревались уходить этим путем только в том случае, если их засекут в доме доктора Джессапа. И их вынудили прийти сюда мое внезапное появление в доме радиолога и решение чифа Портера перекрыть оба шоссе, выходящие из Пико-Мундо. Припарковавшись на стоянке у кафе «Синяя луна», Саймон не пересадил Дэнни в другой автомобиль. Вместо этого они прошли через ворота, потом через двери и спустились в мир под Пико-Мундо, мир, о существовании которого я знал, но никогда там не был.

Тут же в голову пришла мысль о том, чтобы позвонить чифу Портеру и поделиться с ним новой появившейся у меня информацией.

Я уже отворачивался от ворот, когда следом за первой мыслью пришла вторая: ситуация, в которой находится Дэнии, слишком уж деликатная. Группу преследования преступники услышат на значительном расстоянии и, конечно же, убьют Дэнни, продолжив путь налегке.

Более того, пусть его положение не из лучших, я чувствовал, что непосредственная опасность ему не грозит. В этой погоне скорость была не столь важна, как скрытность, и я мог добиться успеха только в том случае, если бы правильно оценивал каждую мелочь, которую обнаруживал бы, идя по следу.

Я не мог знать, соответствовало ли все это действительности. Но чувствовал, что так оно и есть. Считайте сие частичным ясновидением, уже не интуицией, но еще и не видением.

Почему я вижу мертвых, но не слышу от них ни слова? Почему могу использовать психический магнетизм и иногда находить то, что ищу, но лишь иногда? Почему в принципе чувствую надвигающуюся угрозу, но подробности остаются для меня тайной? Не знаю. Возможно, так устроен этот мир. Все здесь фрагментарно. А может, я просто не научился управлять дарованными мне способностями.

Одно из моих самых горьких сожалений, связанных с прошлым августом, состоит в том, что в спешке и суете я иногда полагался на логику, хотя инстинкты могли бы послужить мне куда как лучше.

Днем я хожу по высоко натянутой проволоке, под постоянной угрозой потерять равновесие. Сверхъестественное – неотъемлемая часть моей жизни, и я должен всегда помнить об этом, если хочу наилучшим образом использовать свой дар. Велико искушение полностью руководствоваться импульсами, поступающими из иного мира… но в этом мире долгое падение обязательно приводит к сильному удару.

Я выживаю, балансируя на тонкой грани между реальным и нереальным, рациональным и иррациональным. В прошлом я дал крен в сторону логики в ущерб вере – вере в себя и источник моего дара.

Если бы я подвел Дэнни, как, по моему твердому убеждению, подвел других в прошлом августе, то, конечно же, начал бы презирать себя. Потерпев неудачу, я обратил бы свой гнев на дарованные мне способности. Я могу реализовать свою судьбу, лишь используя свое шестое чувство, а потеря самоуважения и уверенности в себе приведет к тому, что судьба моя станет отличной от той, что указана мне, и предсказание, написанное на карточке, которая висит в рамке над моей кроватью, никогда не реализуется.

На этот раз я решил сделать упор на алогичное. Довериться интуиции, действовать на основе слепой веры.

Я не стал звонить чифу Портеру. Раз сердце подсказывало мне, что по следу Дэнни я должен идти один, значит, мне не оставалось ничего другого, как следовать зову сердца.

Глава 13

В квартире я набил маленький рюкзак тем, что могло мне понадобиться под землей, в том числе взял с собой два фонарика и запасные батарейки.

В спальне постоял у изножия кровати, молча читая надпись на висевшей на стене карточке под стеклом: «ВАМ СУЖДЕНО НАВЕКИ БЫТЬ ВМЕСТЕ».

Мне хотелось снять рамку, вытащить карточку из-под стекла, взять с собой. С ней я бы чувствовал себя в большей безопасности.

Но эта иррациональная мысль относилась к тем, что не могли принести пользы. Карточка, выданная машиной на ярмарке, – не эквивалент частицы Креста Господнего.

Еще одна, еще менее рациональная мысль мучила меня. Если в погоне за Дэнни и его отцом я умру и пересеку море смерти, на другой берег мне хотелось бы прибыть с этой самой карточкой, чтобы предъявить ее Тому, кто встретит меня там.

«Это, – сказал бы я, – обещание, которое мне дали. Она пришла сюда раньше меня, и теперь вы должны отвести меня к ней».

По правде говоря, пусть обстоятельства, при которых мы получили эту карточку от ярмарочной машины предсказания судьбы, представлялись экстраординарными и полными глубокого смысла, ни о каком чуде речи быть не могло. Обещание исходило не от божества. Это обещание мы дали друг другу, искренне веря, что Бог в своем милосердии дарует нам возможность навеки быть вместе.

И для Того, кто встретит меня на дальнем берегу, карточка из машины предсказаний, конечно же, не станет доказательством божественного контракта. А если последующая жизнь окажется отличной от той, что запланировали мне Небеса, я не смогу пригрозить судебным иском и потребовать назвать мне имя хорошего адвоката.

Следовательно, если милостью божьей обещание, написанное на карточке, будет исполнено, то на дальнем берегу меня должна встретить сама Брозуэн Ллевеллин, моя Сторми, и никто другой.

Так что самое подходящее место для карточки – рамка на стене. Здесь она будет в безопасности и по-прежнему сможет вдохновлять меня, если я вернусь из этой экспедиции живым.

Когда я вошел на кухню, чтобы позвонить Терри Стэмбау в «Пико-Мундо гриль», Элвис сидел за столом и плакал.

Я просто не могу видеть его в таком состоянии. Король рок-н-ролла не должен плакать. Никогда.

Он не должен и ковырять в носу, но, случается, ковыряет. Я уверен, это у него такая шутка. У призрака нет необходимости ковырять в носу. Иногда он притворяется, что нашел «козла», и вытирает палец об меня. А потом озорно улыбается.

В последнее время он по большей части был весел. Но ему свойственны резкие перемены настроения.

Умерший более двадцати семи лет тому назад, не имеющий в этом мире никакой цели, но и лишенный возможности покинуть его, одинокий, каким только и может быть бродячий мертвый, Элвис имеет веские причины для меланхолии. Но в данном случае слезы, похоже, вызвали стоящие на столе солонка и перечница.

Терри, ярая поклонница Пресли и знаток всего, связанного с ним, подарила мне двух керамических Элвисов, высотой в четыре дюйма каждый, датированных 1962 годом. Один, весь в белом, предназначался для хранения соли, которая сыпалась из гитары. Второй, в черном, при переворачивании выдавал перец через дырочки в голове.

Элвис посмотрел на меня, указал на солонку, на перечницу. Потом на себя.

– Что не так? – спросил я, пусть и знал, что ответа мне не услышать.

Он поднял глаза к потолку, который символизировал Небеса, на лице отражалось страдание, по щекам текли слезы.

Солонка и пепельница стояли на столе с Рождества. Раньше они его забавляли.

Я сомневался, что отчаяние Элвиса вызвано запоздалым осознанием того, что его образ используется в столь дешевых повседневных товарах. И раньше образ этот использовался в сотнях, может, и в тысячах разнообразных изделий, многие из которых аляповатостью превосходили эти керамические фигурки, и разве он сам не давал разрешение на их запуск в производство, получая с каждого определенный процент?

Тем не менее слезы струились по его щекам, скатывались с нижней челюсти, с подбородка и исчезали, не успевая долететь до стола.

Не в силах ни успокоить, ни даже понять Элвиса, торопясь вернуться в переулок у кафе «Синяя луна», я воспользовался телефоном на кухне, чтобы позвонить в «Гриль», аккурат в утренний час пик.

Извинился за то, что звоню не вовремя, а Терри сразу спросила: «Ты слышал о Джессапах?»

– Побывал там, – ответил я.

– Значит, ты влез в это дело.

– По уши. Послушай, мне нужно поговорить с тобой.

– Приходи сюда.

– Только не в «Гриль». Все захотят со мной поболтать. Я бы с удовольствием повидался с ними, но тороплюсь.

– Тогда встретимся наверху.

– Уже иду.

Когда я положил трубку на рычаг, Элвис взмахнул рукой, чтобы привлечь мое внимание. Указал на солонку, потом на перечницу, выставил указательный и средний пальцы правой руки буквой V, уставился на меня влажными от слез глазами.

Такой попытки общения никогда раньше не было.

– Победа? – спросил я, озвучив обычное значение этого жеста.

Он покачал головой, потряс рукой с выставленными буквой V пальцами, словно убеждая меня дать другую трактовку.

– Двое? – спросил я.

Он энергично кивнул. Указал на солонку, на перечницу, опять поднял вверх два пальца.

– Два Элвиса?

Мои слова сильно расстроили его. Он поник плечами, опустил голову, закрыл лицо руками.

Я положил руку ему на плечо. Для меня он был таким же материальным, как любой другой призрак.

– Извините, сэр. Я не знаю, что вас так расстроило или что мне нужно сделать.

Он не предпринял еще одной попытки что-то разъяснить мне, то ли мимикой лица, то ли жестами. Ушел в свое горе, не видел меня точно так же, как его не видели другие люди.

И пусть мне не хотелось оставлять Элвиса в таком состоянии, свои обязанности перед живыми я ставлю выше, чем перед мертвыми.

Глава 14

Терри Стэмбау хозяйничала в «Пико-Мундо гриль» вместе со своим мужем, Келси, пока тот не умер от рака. Теперь справляется в одиночку. Почти десять лет прожила одна в квартире над рестораном, в которую можно попасть по наружной лестнице из переулка.

С тех пор как в тридцать два года она потеряла Келси, единственным мужчиной в ее жизни остался Элвис. Не его призрак, а история и связанные с ним мифы.

У нее есть все песни, когда-либо записанные Королем, и она обладает энциклопедическими познаниями о его жизни. Интерес Терри ко всему связанному с Пресли проснулся задолго до того, как я открыл ей, что его призрак обитает в нашем маленьком городке.

Возможно, с тем чтобы не проникнуться чувствами к другому живому мужчине после смерти Келси, которому она навсегда отдала свое сердце, теперь Терри любит Элвиса. Не только его музыку, славу, не просто его образ; она любит Элвиса как мужчину.

Хотя достоинств у него хватало, пороков, слабостей и недостатков было куда как больше. Она знает, что он был эгоцентристом, особенно после ранней смерти любимой матери, не доверял людям, даже самым близким, по существу, всю жизнь оставался мальчишкой. Она знает, что в последние годы он пристрастился к наркотикам, стал злым и подозрительным, чего раньше не было и в помине.

Она знает все это и тем не менее любит его. Любит за стремление чего-то достигнуть, за страсть, которую он принес в свою музыку, за преданность матери.

Терри любит его за редкую щедрость, пусть иной раз он использовал ее как приманку или бил ею наотмашь, как дубинкой. Любит его за веру, пусть он частенько сбивался с пути истинного.

Она любит его, потому что в последние годы ему хватило смирения признать: он сделал слишком мало из того, что мог. О чем сожалел, за что себя корил. Он не нашел в себе силы на искреннее раскаяние, хотя и мечтал о том, чтобы сбросить груз ошибок прошлого и возродиться вновь.

Любовь столь же необходима Терри Стэмбау, как необходимо акуле непрерывно плавать. Это вроде бы неудачная аналогия, но очень точная. Если акула перестанет двигаться, она утонет, то есть выживание ей обеспечивает непрерывное движение. Терри может или любить, или умереть.

Ее друзья знают, что она пожертвует собой ради них, так сильно ее чувство дружбы. Она любит не только память о своем муже, но и его самого, полностью, со всеми особенностями его характера, как хорошими, так и не очень. Соответственно и друзей она любит и какими хотела бы их видеть, и какие они на самом деле.

Я поднялся по лестнице, позвонил, она открыла дверь и заговорила сразу, не успел я переступить порог:

– Что я могу сделать для тебя, Одди? Что тебе нужно? В какую историю ты попал на этот раз?

Когда мне было шестнадцать и я отчаянно хотел убежать из психотического королевства, каким был дом моей матери, Терри дала мне работу, шанс на спасение, жизнь. И по-прежнему заботится обо мне. Она – мой босс, подруга, сестра, которой у меня никогда не было.

Сначала мы крепко обнялись, потом прошли на кухню и сели за стол на угловой диванчик, сцепив руки на клеенке в красно-белую шашечку. Руки у нее сильные, натруженные и прекрасные.

Из динамиков лилась песня Элвиса «Очарование удачи». Песен других исполнителей ее стереосистема не знала.

Когда я рассказал ей, куда, по моему разумению, увели Дэнни, и о том, что шестое чувство требует, чтобы я пошел за ним один, ее руки крепче сжали мои.

– Почему Саймон увел его туда?

– Может, увидел блокпост и вернулся в город. Может, настроился на полицейскую волну и узнал, что дороги перекрыты. Ливневые тоннели – еще один путь из города, под блокпостами.

– Но пешком.

– Поднявшись с Дэнни на поверхность, он сможет украсть автомобиль.

– Тогда он это уже сделал, так? Если он ушел с Дэнни под землю как минимум четыре часа тому назад, то давно поднялся на поверхность и уехал.

– Возможно. Но я так не думаю.

Терри нахмурилась.

– Если он по-прежнему в ливневых тоннелях, то Саймон увел туда Дэнни не для того, чтобы вывезти из города. По какой-то другой причине.

У нее всего лишь пять чувств, как и у огромного большинства людей, но интуиция хорошая, и она умеет ею пользоваться.

– Я сказал Оззи… что-то не складывается.

– Не складывается что?

– Все. Убийство доктора Джессапа и… остальное. Что-то здесь не так. Я это чувствую, но не могу определить, что именно.

Терри – одна из немногих, кто знает о моем даре. Она понимает, что я призван его использовать. Она не стала бы и пытаться отговорить меня идти в тоннели. Но она искренне хочет, чтобы с меня сняли это ярмо.

Как и я.

Когда «Очарование удачи» сменилось «Марионеткой на нитке», я положил на стол мой мобильник, сказал, что забыл зарядить аккумулятор вчера вечером, и попросил разрешения взять ее, пока она зарядит мой.

Она открыла сумочку, достала телефон.

– Это не сотовый – спутниковый. Но он будет работать внизу, под землей?

– Не знаю. Может, и нет. Но наверняка заработает, когда я поднимусь на поверхность. Спасибо, Терри.

Я проверил громкость, немного убрал.

– А когда мой мобильник зарядится… если будут странные звонки… дай номер своего телефона, чтобы они попытались дозвониться до меня.

– Странные… это как?

У меня было время, чтобы подумать над тем странным звонком, который имел место быть, когда я сидел под ядовитой бругманзией. Может, действительно неправильно набрали номер, может, и нет.

– Если позвонит женщина с хрипловатым голосом, говорить будет загадочно, ни имени, ни фамилии не назовет… я хочу с ней поговорить.

Терри изогнула бровь.

– О чем?

– Не знаю, – честно признался я. – Вероятно, ни о чем.

Когда я засовывал телефон в закрывающийся на «молнию» карман рюкзака, Терри спросила:

– Когда ты собираешься вернуться на работу, Одди?

– Наверное, скоро. Но не на этой неделе.

– Мы купили тебе новую лопатку. Широкую, со скошенной кромкой. Рукоятка инкрустирована твоими именем и фамилией.

– Это круто.

– Более чем. Рукоятка красная, твои имя и фамилия – белые, шрифт тот самый, какой первоначально был в названии на этикетках кока-колы.

– Я скучаю по своей работе, – признался я. – Мне нравится стоять за грилем.

Сотрудники ресторана более четырех лет были моей семьей. И по-прежнему мне очень близки.

Однако, когда я вижусь с ними теперь, два обстоятельства мешают былой легкости нашего общения: реальность моего горя и настойчивость, с какой они хотят видеть во мне героя.

– Пора идти, – я поднялся, закинул рюкзак за плечи.

– Так… Элвис в последнее время здесь появлялся? – возможно, спросила Терри для того, чтобы задержать меня.

– Только что оставил его плачущим на моей кухне.

– Он снова плакал? Из-за чего?

Я пересказал эпизод с солонкой и перечницей.

– Он попытался мне что-то объяснить, раньше такого не бывало, но я все равно ничего не понял.

– Может, понимаю я. – Она открыла мне дверь. – Ты знаешь, он же однояйцовый близнец.

Я это, конечно, знал, но забыл.

– Джесси Гейрон Пресли появился на свет мертворожденным в четыре часа утра, а Элвис Аарон Пресли вошел в этот мир тридцатью пятью минутами позже.

– Теперь я вспоминаю, что ты рассказывала мне об этом. Джесси похоронили в картонной коробке.

– Ничего другого семья позволить себе не могла. Его похоронили на кладбище Прайсвилла, к северо-востоку от Тупело.

– Как же судьба могла так распорядиться? – спросил я. – Однояйцовые близнецы – они должны одинаково выглядеть, одинаково говорить, возможно, обладать одинаковым талантом. Но один становится величайшей звездой в истории музыки, а второго младенцем хоронят в картонной коробке.

– Случившееся наложило отпечаток на всю его жизнь, – ответила Терри. – Люди рассказывают, что он частенько говорил с Джесси глубокой ночью. Чувствовал себя так, словно у него отняли вторую его половину.

– Он и жил так… словно у него недоставало второй половины.

– Было такое, – согласилась она.

Поскольку я на собственном опыте убедился, что при этом испытываешь, у меня вырвалось: «Знаешь, теперь я проникся большим сочувствием к этому парню».

Мы снова обнялись.

– Ты нужен нам здесь, Одди, – сказала она.

– Я и сам знаю, что мое место – здесь, – ответил я. – Ты – настоящая подруга, Терри.

– Когда мне стоит начинать волноваться?

– Судя по выражению твоего лица, ты уже начала.

– Не нравится мне, что ты идешь в эти тоннели. Такое ощущение, будто похоронишь себя заживо.

– Я не страдаю клаустрофобией, – заверил я ее и переступил порог.

– Я не об этом. Даю тебе шесть часов, а потом звоню Уайату Портеру.

– Я бы не хотел, чтобы ты звонила ему, Терри. Не текущий момент я абсолютно убежден, что должен все сделать сам.

– Правда? Или есть… что-то еще?

– Что еще тут может быть?

Она определенно чего-то опасалась, но не хотела выражать свои страхи словами. Вместо того чтобы ответить, даже вместо того чтобы встретиться со мной взглядом, обежала глазами небо.

Темно-серые облака надвигались с северо-северо-востока. Они напоминали тряпки, брошенные на грязный пол.

– Здесь действительно нечто большее, чем дикая ревность и одержимость Саймона, – продолжил я. – Что-то тут нечисто, но я не знаю, что именно, а спецназ не поможет вывести Дэнни из подземелья живым. Благодаря моему дару я – его лучший шанс.

Я поцеловал Терри в лоб, повернулся, начал спускаться по лестнице в переулок.

– Дэнни уже мертв? – спросила она.

– Нет. Как я и говорил, меня тянет к нему.

– Это правда?

Удивленный, я остановился, повернулся.

– Он жив, Терри.

– Если бы Бог дал Келси и мне ребенка, он был бы одного возраста с тобой.

Я улыбнулся.

– Ты – прелесть.

Она вздохнула.

– Хорошо. Восемь часов. Ни минуты больше. Ты можешь быть ясновидящим, или медиумом, или уж не знаю, кто ты на самом деле, но у меня женская интуиция, и, видит Бог, она тоже что-то да значит.

Не требовалось никакого шестого чувства, чтобы понять: бессмысленно и пытаться выторговать у нее еще час-другой.

– Восемь часов, – согласился я. – Я позвоню тебе раньше.

И уже после того, как я вновь двинулся вниз по лестнице, она спросила:

– Одди, ты приходил сюда за моим телефоном, так?

Когда я опять остановился и посмотрел на нее, то увидел, что она спустилась с лестничной площадки на одну ступеньку.

– Наверное, мне это нужно для собственного спокойствия, иначе я бы не спрашивала… Ты пришел не для того, чтобы попрощаться?

– Нет.

– Правда?

– Правда.

– Поклянись перед Богом.

Я поднял правую руку, как скаут, приносящий присягу.

Сомнения у нее еще оставались.

– Ты поступишь ужасно, уйдя из моей жизни с ложью.

– Я бы так с тобой не поступил. И потом, я не смогу попасть, куда мне нужно, совершив сознательное или неосознанное самоубийство. Просто у меня такая странная жизнь. И я живу, как могу, иначе мне не купить билет до места назначения. Ты понимаешь, о чем я?

– Да. – Терри присела на верхнюю ступеньку. – Я посижу и провожу тебя взглядом. Это плохая примета – сейчас повернуться к тебе спиной.

– Ты в порядке?

– Иди. Если он жив, иди за ним.

Я отвернулся от нее и продолжил спуск.

– Не оборачивайся, – донеслось сверху. – Это тоже плохая примета.

Я сошел с последней из ступенек и по переулку направился к улице. Не обернулся, но услышал ее тихий плач.