Текст книги "Лицо в зеркале"

Глава 15

Сдавая кровь на анализ в Паломарскую лабораторию, Этан попросил определить, нет ли в ней наркотических веществ, на случай, что ему ввели их без его ведома. Потому что именно в этом Этану виделось объяснение случившегося с ним в доме Рольфа Райнерда.

Теперь, покидая заполненную паром ванную, он чувствовал себя столь же сбитым с толку, как и в тот момент, когда, получив по пуле в живот и грудь, очутился за рулем «Экспедишн» целым и невредимым.

Что бы ни происходило, или вроде бы происходило, в зеркале, он больше не мог полностью доверять своим чувствам. А потому двинулся дальше с еще большей осторожностью, твердя себе: то, что он видит, и действительность могут разниться.

Он прошел по комнатам, которые уже осмотрел, потом оказался на новой территории, наконец попал на кухню. Осколки стекла блестели на столе для завтрака, на полу.

Также на полу лежала серебряная рамка, исчезнувшая со стола в кабинете. Фото Ханны из нее вытащили.

Тот, кто взял фотографию, слишком спешил, чтобы развернуть четыре зажима, удерживающие на месте заднюю стенку рамки. Вместо этого разбил стекло.

Этан увидел, что дверь черного хода распахнута.

За нею был большой холл, общий на оба пентхауза. Другая дверь вела на лестницу. Чуть дальше находился грузовой лифт, предназначенный для перевозки холодильников и громоздкой мебели.

Если кто-то и воспользовался лифтом, чтобы спуститься вниз, он уже добрался до цели. Потому что мотор лифта не шумел, то есть кабина стояла на месте.

Этан поспешил к двери пожарной лестницы. Открыл, прислушался, застыв на пороге.

Стон, меланхолический вздох, звяканье цепей… даже призрак издал бы хоть какой-то звук, но с лестницы доносилась только мертвая тишина.

Этан быстро спустился вниз, восемь пролетов до первого этажа, еще два до подземного гаража. Не встретил ни жильца из плоти и крови, ни призрака.

Запах болезни, пота и немытого тела, который Этан уловил в лифте, исчез. Его заменил слабый запах мыла, словно через холл прошел человек, только что принявший ванну. И пряный запах лосьона после бритья.

Открывая стальную дверь пожарной лестницы, входя в гараж, он услышал шум работающего двигателя, до него долетел запах выхлопных газов. Из сорока парковочных мест многие, по случаю рабочего дня, пустовали.

Неподалеку от ворот автомобиль выезжал с места парковки. Этан узнал темно-синий «Мерседес» Данни.

Приведенный в действие пультом дистанционного управления, электромотор поднимал ворота.

С пистолетом в руке Этан побежал к автомобилю, который уже подкатил к воротам. Они поднимались медленно, так что «Мерседесу» пришлось остановиться. Через заднее окно Этан видел силуэт головы сидящего за рулем мужчины, но кто именно сидел за рулем, понять не мог: освещенности не хватало.

К «Мерседесу» он приближался по широкой дуге, с тем чтобы получить возможность взглянуть в окно дверцы водителя.

Автомобиль рванулся к воротам еще до того, как те успели полностью подняться. Крыша «Мерседеса» и нижний их торец разминулись на считаные миллиметры, и по крутому пандусу автомобиль вылетел на улицу.

Проезжая под воротами, водитель успел нажать кнопку «CLOSE»[23]23
  Close – закрыть (англ.).


[Закрыть], и к тому моменту, когда Этан добрался до них, они начали опускаться. А «Мерседес» успел скрыться из виду.

Этан постоял, глядя сквозь уменьшающийся зазор в серый свет непогоды.

Дождевая вода потоком лилась по пандусу, пенилась у прорезей решеток сливной канализации.

На бетоне пандуса лежала маленькая ящерица, наполовину раздавленная колесом, но еще живая, пытающаяся выбраться из потока воды. С невероятным упорством, дюйм за дюймом, она ползла вверх, будто верила, что на вершине пандуса какая-то сила излечит все ее раны.

Не желая становиться свидетелем неизбежного поражения крошечного существа и гибели ящерицы на канализационной решетке, Этан отвернулся.

Сунул пистолет в наплечную кобуру.

Посмотрел на руки. Они тряслись.

Поднимаясь по пожарной лестнице на пятый этаж, он опять уловил запахи мыла и лосьона после бритья. Только на этот раз к двум первым запахам прибавился третий, очень слабый, но тревожащий.

По всему выходило, что Данни Уистлер – живой человек, а не оживший труп. Ибо с какой стати ходячему мертвяку заявляться домой, принимать душ, бриться и переодеваться в чистую одежду? Абсурд.

На кухне Этан нашел совок, щетку и собрал осколки стекла.

В раковине увидел ложку и открытый контейнер с мороженым. Вероятно, недавно воскресших так и тянуло на шоколадно-карамельное лакомство.

Он убрал контейнер в морозильник, отнес пустую рамку в кабинет.

В спальне на несколько мгновений задержался перед дверью в ванную. Ему хотелось еще раз взглянуть на зеркало, увидеть, затуманено ли оно, двигается ли то, чего в зеркале не должно быть.

Но решил, что намеренная встреча с фантомом – идея не из лучших. Поэтому вышел из квартиры, предварительно погасив везде свет, и запер за собой дверь.

В лифте, спускаясь, подумал: «По той же причине, по которой вошедший в поговорку волк надевает овечью шкуру, чтобы стать незаметным в овечьем стаде».

Вот почему ходячий мертвяк будет принимать душ, бриться, надевать хороший костюм.

А когда лифт доставил Этана на первый этаж, он уже знал, что чувствовала Алиса, падая в кроличью норку.

Глава 16

Отключив железные дороги, Фрик оставил мерзких нацистов с их черными замыслами, поменял нереальность железнодорожной комнаты на нереальность многомиллионной коллекции автомобилей в гараже и побежал к лестнице.

Он мог бы воспользоваться и лифтом. Но слишком уж медлительным для его нынешнего настроения был механизм, поднимающий и опускающий кабину посредством мощного гидравлического поршня.

А двигатель Фрика работал на полных оборотах. Телефонный разговор со странным незнакомцем, которого Фрик окрестил Таинственным абонентом, стал высокооктановым горючим для мальчика со скучной жизнью, богатейшим воображением и множеством утекающих сквозь пальцы часов, которые следовало чем-то заполнить.

Он не поднимался по ступеням, он атаковал их. Резво перебирая ногами, перехватывая рукой за перила, Фрик оставил позади подвал, покорил два, четыре, шесть, восемь длинных пролетов, вознесся на самый верх Палаццо Роспо, где на третьем этаже находились его апартаменты.

Похоже, только Фрик знал значение названия, которое присвоил особняку его первый владелец: Палаццо Роспо. Понятное дело, едва ли не все знали, что palazzo – дворец на итальянском, но никто, за исключением разве что нескольких задирающих нос европейских режиссеров, понятия не имел, что означает слово rospo.

Справедливости ради следует отметить, что людей, которые приезжали в поместье, совершенно не интересовало ни то, как называется особняк, ни что означают слова, образующие его название. Их занимали куда более серьезные заботы: к примеру, кассовые сборы за уик-энд, рейтинги вечерних телепередач, последние изменения в высшем руководстве киностудий и телекоммуникационных компаний, кого удастся нагреть в готовящейся сделке и насколько, как запудрить мозги тому, кого предстоит нагреть, чтобы он ни о чем не догадался, где найти нового поставщика кокаина, и не стала бы их карьера успешнее, если б первую подтяжку лица они сделали в восемнадцать лет.

Среди тех немногих, кто задумывался о названии особняка, единства не было: сторонники имелись у нескольких версий.

Некоторые верили, что дом назван в честь знаменитого итальянского политика, философа или архитектора. В киноиндустрии число людей, которые что-нибудь знали о политиках, философах и архитекторах, не превышало числа тех, кто мог прочитать лекцию о структуре материи на субатомном уровне, поэтому данная версия легко принималась за истину и никогда не оспаривалась.

Другие не сомневались, что Роспо – или девичья фамилия любимой и незабвенной матери первого владельца особняка, или название фирмы-изготовителя санок, на которых этот самый владелец катался в детстве, когда в последний раз был по-настоящему счастлив.

Нашлись и такие, кто утверждал, что особняк назван в честь тайной любви владельца, молодой актрисы Веры Джин Роспо.

Вера Джин Роспо действительно существовала и снималась в середине 1930-х годов, пусть и настоящее имя у нее было другое: Хильда Мей Глоркал.

Продюсер, агент или кто-то еще, переименовавший актрису в Роспо, должно быть, презирал бедную Хильду. Потому что rospo на итальянском – жаба.

Похоже, только Фрик знал, что Палаццо Роспо на итальянском, по существу, означает Жабий дом.

Фрик провел некоторые исследования. Ему нравилось узнавать новое.

Вероятно, киномагнат, который построил особняк более шестидесяти лет тому назад, обладал чувством юмора и читал «Ветер в ивах»[24]24
  «Ветер в ивах» – повесть-сказка английского (шотландского) писателя Кеннета Грэма (1859–1932) – до сих пор остается одной из самых читаемых детских книг.


[Закрыть]. В этой книге действовал персонаж, которого звали Жаба, а жил он в роскошном особняке, который, само собой, именовали не иначе, как Жабий дом.

В эти дни никто в кинобизнесе книг не читал.

И по личному опыту Фрик знал, что и чувства юмора в кинобизнесе тоже ни у кого не было.

Он поднимался по лестнице так быстро, что уже тяжело дышал, когда добрался до северного коридора третьего этажа. Знал, что тяжелое дыхание ни к чему хорошему не приведет. Что ему надо остановиться. Передохнуть.

Вместо этого поспешил по северному коридору к восточному, где находились его комнаты. Антикварная мебель на верхнем этаже, мимо которой он проходил, отличалась высоким качеством, но не тянула на музейную, стоявшую на двух нижних этажах.

Комнаты Фрика заново обставили год тому назад. Дизайнер по интерьеру, нанятый Призрачным отцом, сам возил Фрика по магазинам. На новую мебель Призрачный отец выделил тридцать пять тысяч долларов.

Фрик не просил заменить мебель в своих комнатах. Он вообще ни о чем не просил, за исключением Рождества, когда от него требовалось составить список всего, что ему хотелось бы получить от Санта-Клауса, и вручить его миссис Макби.

Идея по замене мебели исходила от Призрачного отца.

Никто, кроме Фрика, не думал, что это безумие – давать девятилетнему мальчику тридцать пять тысяч баксов на замену мебели. Дизайнер и продавцы вели себя так, будто не происходит ничего особенного и у каждого девятилетнего мальчика есть аналогичная сумма, которую он может потратить с аналогичной целью.

Психи.

У Фрика часто мелькала мысль о том, что все эти сладкоголосые, по виду благоразумные люди, которые окружали его, на самом деле ГЛУБОКО БЕЗУМНЫ.

Мебель он подобрал современную, изящную, яркую.

Он ничего не имел против антиквариата и художественных произведений давно минувших дней. Они ему нравились. Но полагал, что шестьдесят тысяч квадратных футов антиквариата – уже перебор.

В своих личных апартаментах он хотел чувствовать себя ребенком, а не французским стариком-карликом, каким казался себе в окружении старинной французской мебели. Ему хотелось верить, что будущее – не эфемерность, а действительно существует.

В своей квартире он был полным хозяином. Состояла она из гостиной, спальни, ванной и большого стенного шкафа.

Правда, последнее помещение шкафом называли напрасно. Будь у Фрика «Порше», он бы без труда мог въехать в этот шкаф.

А если бы он указал «Порше» в списке для дорогого Санта-Клауса, то в рождественское утро автомобиль наверняка стоял бы на подъездной дорожке, с огромным подарочным бантом на крыше.

Психи.

Хотя одежды у Фрика было больше, чем ему требовалось, больше, чем он хотел бы иметь, для его гардероба с лихвой хватало и четверти шкафа. Остальное пространство использовалось для полок, занятых его коллекцией солдатиков, их он обожал, нераспакованными коробками с компьютерными играми, к ним не проявлял ни малейшего интереса, и видеокассетами и ди-ви-ди с глупыми фильмами для детей, выпущенными в прокат за последние пять лет, которые присылались ему прямо со студий теми, кто хотел заработать лишние очки в глазах отца.

Вдоль дальнего торца стенного шкафа шириной в девятнадцать футов стояли три стеллажа от пола до потолка. Сунув руку под третью полку правого, Фрик нажал скрытую там кнопку. Центральная секция являла собой потайную дверь, которая поворачивалась на расположенных по центру верхнем и нижнем шарнирах. Ширина секции составляла десять дюймов, так что с обеих сторон открывался проход примерно в два с половиной фута.

Некоторым взрослым пришлось бы протискиваться в такую щель бочком. Фрик же без труда входил в секретный бункер, расположенный за стенным шкафом.

За стеллажами находился предбанник, площадью шесть на шесть футов, и дверь из нержавеющей стали. Пусть и не из цельной плиты, выглядела она внушительно со своими четырьмя дюймами толщины.

Дверь была не заперта три года тому назад, когда Фрик обнаружил бункер. Оставалась незапертой и теперь. Ключ он так и не нашел.

Помимо обычной ручки справа, у двери была и вторая, посередине. Эта поворачивалась на триста шестьдесят градусов. По существу, не ручка, а рычаг вроде тех, что стояли на окнах.

По обе стороны от центральной ручки находились какие-то непонятные штуковины. Фрик решил, что это вроде бы клапаны.

Открыв дверь, он зажег свет и вошел в комнатку шестнадцать на двенадцать футов. Во многом очень странное место.

Пол вымостили стальными пластинами. Стены и потолок обили стальными листами.

Все пластины и листы тщательно сварили между собой. Внимательно изучая комнатку, Фрик не сумел найти в швах ни трещины, ни мельчайшего отверстия.

По периметру двери проложили резиновую ленту. За долгие годы она потрескалась, покоробилась, рассохлась, но в свое время наверняка обеспечивала герметичное соединение, не пропуская воздух между дверью и косяком.

С внутренней стороны в дверь вварили сетчатый экран, за которым находился какой-то механизм. Фрик не раз и не два изучал его с помощью ручного фонаря. Через сетку он видел лопасти, шестеренки, подшипники, еще какие-то детали, названий которых не знал.

Он полагал, что наружный рычаг использовался для того, чтобы вращать устройство с лопастями, призванное отсасывать воздух из стальной комнаты через клапаны, пока внутри не создастся вакуум.

Предназначение комнаты оставалось для него загадкой.

Впрочем, он предположил, что стальная комната могла быть задыхаторией.

Слово «задыхатория» Фрик придумал сам. Он представлял себе злого гения, который, держа свою жертву на мушке пистолета, заставлял ее войти в задыхаторию, захлопывал дверь, а затем с радостным смехом откачивал воздух, пока жертва не задыхалась.

В книгах злодеи иногда придумывали сложные механизмы и способы для убийства, хотя нож или пистолет могли сэкономить много времени и средств. Но книжные злодеи, похоже, не признавали простоты.

Однако некоторые элементы дизайна комнаты противоречили этой леденящей кровь версии.

Хотя бы поворотная рукоятка, которая открывала накладной замок, снаружи запиравшийся на ключ. То есть принимались специальные меры предосторожности, чтобы человек не остался запертым в комнате, благодаря случайному стечению обстоятельств или по чьей-то злой воле.

Вторым таким элементом являлись стальные крюки. Двумя рядами они торчали из потолка, каждый ряд на расстоянии двух футов от стены.

Глядя на крюки, Фрик слышал, что дышит так же тяжело, как и в тот момент, когда преодолел последний из восьми лестничных маршей. Звук каждого выдоха и вдоха срывался с губ и отражался от металлических стен.

Зуд, возникший между лопатками, быстро распространялся к шее. Он знал, что это означает.

Он не просто учащенно дышал. У него начиналась одышка и сопутствующие ей хрипы.

Внезапно грудь сжало, воздуха стало не хватать. При выдохе хрипы звучали громче, чем при вдохе, не оставляя сомнений в том, что у него приступ астмы. Он чувствовал, как сжимаются дыхательные пути.

Вдохнуть ему теперь удавалось куда легче, чем выдохнуть. Но он не мог получить порцию свежего воздуха, не освободившись от уже отдавшего кислород.

Ссутулившись, наклонившись вперед, он напрягал мышцы стенок легких и шеи, чтобы выжать из себя застоявшийся в легких воздух. Безуспешно.

Из этого следовало, что его ждет сильный приступ.

Он схватился за ингалятор, висевший на брючном ремне.

В трех случаях, которые он помнил, воздуха ему не хватало до такой степени, что кожа принимала синюшный оттенок, и приходилось вызывать «Скорую помощь». Вид синего Фрика пугал всех, как ничто другое.

Отцепленный от ремня, ингалятор выскользнул из его пальцев. Упал на пол, застучал по стальным плитам.

Хрипя, Фрик наклонился, чтобы поднять ингалятор, голова пошла кругом, он опустился на колени.

Перед глазами все плыло, поле зрения сужалось, со всех сторон его теснила темнота.

Никто никогда не фотографировал его в синей фазе. А ему давно хотелось посмотреть, как он выглядит, становясь цвета лаванды, цвета индиго.

Дыхательные пути сжимало все сильнее. Хрипы становились все пронзительнее. Казалось, он проглотил свисток, который застрял в горле и посвистывает там.

Когда рука вновь нащупала ингалятор, он крепко сжал его и улегся на спину. Напрасно. Лежа на спине, он вообще не мог дышать. Да и воспользоваться ингалятором в таком положении не представлялось возможным.

А над головой сверкали стальные крюки.

Не самое лучшее место для сильного приступа астмы. В груди не хватало воздуха, чтобы закричать. Да и крика бы никто не услышал. Палаццо Роспо строили на совесть: звук не пошел бы дальше этих стен.

Фрика охватило отчаяние.

Глава 17

В кабинке мужского туалета торгового центра Корки Лапута черным маркером расписывал стенки расистскими призывами.

Сам он не был расистом. Ни одна этническая группа не вызывала у него отрицательных эмоций, он презирал человечество в целом. Собственно, среди его знакомых не было человека, который полагал бы себя расистом.

Люди, однако, верили, что вокруг них полным-полно тайных расистов. Им хотелось в это верить, чтобы иметь цель в жизни, чтобы иметь возможность кого-то ненавидеть.

Для значительной части человечества потребность ненавидеть была такой же насущной, как потребность есть или дышать.

А некоторые обожали возмущаться, все равно по какому поводу. И Корки с радостью расписывал стены кабинки, зная, что у некоторых посетителей туалета надписи эти вызовут приступ гнева и добавят новую толику желчи в горечь их жизни.

Работая, Корки бубнил под нос мелодию, которую транслировали по системе громкой связи.

Здесь 21 декабря музыкальное сопровождение не включало никаких намеков на Рождество. Ни тебе «Внемлите песне ангелов», ни «Звона колокола». Скорее всего, менеджмент опасался, что такие мелодии глубоко оскорбят религиозные чувства покупателей-нехристиан, а также враждебно настроят закоренелых атеистов, и они потратят свои деньги в другом магазине.

Вот почему из динамиков доносилась старая песня Перл Джем. В этой аранжировке музыкальный фон обеспечивал оркестр с сильной струнной группой. Если не считать пронзительного вокала, музыка эта отупляла так же, как и оригинал, только звучала приятнее.

К тому времени, когда Корки написал на стенках кабинки все, что хотел, спустил воду и помыл руки над одной из раковин, выяснилось, что в мужском туалете он один. И никто его не видит.

Корки гордился тем, что использовал каждую возможность служить хаосу, каким бы минимальным ни был урон, наносимый им социальному порядку.

Ни в одной из раковин не было датчика перелива, останавливающего воду при заполнении раковины до определенного уровня. Корки нарвал бумажных полотенец. Смочив водой, скатал в плотные шарики, которыми и заткнул сливные отверстия трех из шести раковин.

Нынче в большинстве общественных туалетов вода течет определенное время, после чего автоматически отсекается. Здесь стояли старомодные краны с поворачивающимися ручками.

Над тремя закупоренными раковинами Корки до предела открыл краны.

Дренажная решетка в полу по центру туалета могла обречь на неудачу его план, но он поставил на нее большой бак, наполовину заполненный использованными бумажными полотенцами.

Подхватил пакет с покупками – несколько пар носков, постельное белье, кожаный бумажник, приобретенные в универмаге, и столовый набор, купленный в магазине кухонной утвари, и какое-то время наблюдал, как раковины быстро наполняются водой.

В стене, в четырех футах от пола, находилась решетка отводящей вентиляционной трубы. Если бы вода поднялась так высоко и проникла в систему вентиляции, проложенную в стенах, простой туалетный потоп мог привести к дорогостоящему ремонту всего торгового центра. У многих торговых фирм, арендующих здесь площади, и, соответственно, у работников этих фирм возникли бы непредвиденные сложности.

Одна, вторая, третья… раковины заполнились до отказа. Вода хлынула на пол.

Под этот плеск, сквозь который едва прорывалась песня Перл Джем, Корки Лапута, широко улыбаясь, и покинул туалет.

В коридоре, куда выходили двери мужского и женского туалетов, тоже не было ни души, поэтому он поставил пакет с покупками на пол.

Из кармана пиджака спортивного покроя достал кольцо широкой изоляционной ленты. Отправляясь на поиски приключений, он брал с собой если не все, то многое из того, что могло пригодиться.

Лентой залепил щель в одну восьмую дюйма между нижним торцом двери и порогом. По бокам дверь достаточно плотно прилегала к косяку, чтобы не пропустить воду, так что там лента пользы бы не принесла.

Из бумажника Корки достал сложенную наклейку три на шесть дюймов. Развернул ее, снял защитный слой с липкой обратной стороны, приложил к двери.

Красные буквы на белом фоне сообщали: «НЕ РАБОТАЕТ».

Наклейка вызвала бы подозрение у любого охранника, но обычные покупатели просто бы развернулись и отправились на поиски другого туалета.

На том работа Корки завершилась. А объем возможного ущерба зависел исключительно от прихоти судьбы.

По закону, камеры наблюдения не фиксировали происходящее в туалетах и на подходе к ним. А потому его деяния никоим образом не могли остаться на видеопленке.

L-образный коридор, ведущий к туалетам, выходил в одну из двух галерей второго этажа, находящихся под постоянным контролем. Ранее Корки нашел камеры, зона слежения которых захватывала вход в коридор.

И теперь, покидая коридор, он повернулся так, чтобы его лицо не попало в объектив. Не поднимая головы, быстро смешался с толпой покупателей.

Потом, просматривая пленки, охранники могли бы обратить внимание на Корки, который вошел, а потом вышел из коридора, ведущего к туалетам, примерно в то время, когда там совершили акт вандализма. Но им бы не удалось разглядеть его лица.

Он сознательно носил неприметную одежду, чтобы не выделяться из толпы. Поэтому на других видеопленках, фиксирующих происходящее по всему торговому центру, в нем могли и не признать человека, вышедшего из туалета аккурат перед потопом.

Опять же множество гирлянд, снежинок и прочих атрибутов праздника, украсивших коридоры и галереи торгового центра, существенно снижало эффективность камер наблюдения, закрывая часть поля обзора.

При этом праздновалась вроде бы зима, но никак не Рождество: Корки не увидел ни ангелов, ни яслей, ни Санта-Клауса, ни эльфов, ни оленей, ни традиционных для Рождества перемигивающихся разноцветных огней: в гирляндах горели только белые лампочки. Еловые ветки из пластика, сверкающие сосульки из алюминиевой фольги висели, где только можно. Тысячи больших снежинок из пенопласта свисали с потолка. На центральной площади соорудили ложный искусственный каток, на котором десять роботов катались на коньках, а вокруг стояли снеговики, снежные крепости, дети-роботы замахивались друг на друга пластиковыми снежками, механические белые медведи принимали комичные позы.

Корки Лапута не мог не восторгаться бесцельностью всех этих немалых затрат.

На первом эскалаторе, спускаясь на первый этаж, и на втором, который доставил его в гараж, он размышлял над некоторыми подробностями плана убийства Рольфа Райнерда. План этот, смелый и простой, он разработал, отовариваясь в магазинах и готовя туалетный потоп.

В отличие от многих и многих, он мог параллельно заниматься несколькими делами.

Для тех, кто никогда не изучал политическую стратегию и не получил серьезную философскую подготовку, проделки Корки могли показаться детскими шалостями. Общество крайне редко можно обрушить исключительно актами насилия, однако сознательный анархист должен отдавать своей миссии каждую минуту каждого дня, создавая хаос, как в большом, так и в малом.

Полуграмотные панки, уродующие общественную собственность граффити, подрывники-самоубийцы, обкурившиеся поп-звезды, прославляющие ярость и нигилизм, адвокаты, специализирующиеся на коллективных исках, целью которых является уничтожение крупнейших корпораций и институтов со столетней историей, серийные убийцы, торговцы наркотиками, продажные полицейские, вороватые топ-менеджеры, обогащающиеся за счет двойной бухгалтерии и грабежа пенсионных фондов, потерявшие веру священники, растлевающие детей, политики, ради переизбрания разжигающие классовую зависть, – все они и многие другие, действующие на разных уровнях, – одни разрушали, как сошедший с рельсов поезд, другие размеренно подтачивали, как термиты, вгрызающиеся в ткань благовоспитанности и здравомыслия, все они делали одно общее дело: способствовали окончательному уничтожению общества, и так находящегося в коллапсе.

Если бы Корки мог каким-то образом, без риска для собственной жизни, разносить чуму, он бы с превеликой радостью заражал всех и вся, чихая, кашляя, пожимая руки, целуя. А потоп в туалете устраивал потому, что не гнушался приближать приход хаоса мелочовкой, ожидая возможности пойти на большое дело.

В гараже, подойдя к своему «БМВ», он снял пиджак. Прежде чем сесть за руль, надел желтый дождевик. Желтую шляпу из клеенки положил рядом, на пассажирское сиденье.

Помимо того, что дождевик обеспечивал надежную защиту от самого сильного дождя, он являл собой идеальную одежду для убийства. Кровь легко смывалась с блестящей виниловой поверхности, не оставляя ни малейшего следа.

Согласно Библии, у каждого времени свое предназначение, есть время убивать, а есть время врачевать[25]25
  «Время убивать, и время врачевать…» – книга Экклезиаста или Проповедника, 3:3.


[Закрыть].

На врачевателя Корки не тянул, поэтому полагал, что есть время убивать, а есть не убивать. Вот теперь пришло время убивать.

Список приговоренных к смерти состоял у Корки не из одного имени, и Райнерд занимал в нем не верхнюю строчку. Анархия многого требовала от своих последователей.