Текст книги "Лицо в зеркале"

Глава 9

Корки Лапута блаженствовал под дождем.

В блестящем длинном желтом дождевике, в шляпе из желтой клеенки с широкими полями, он сиял, как одуванчик.

В дождевике было много внутренних карманов, глубоких и водонепроницаемых.

Высокие черные резиновые сапоги и две пары носков сохраняли ноги в тепле.

Он жаждал грома.

Мечтал о молнии.

Так что дожди в Южной Калифорнии, которым обычно недоставало грохота и сверкания, он находил пресноватыми.

Впрочем, ветер ему нравился. Шипящий, ревущий, стреляющий каплями воды, обещающий хаос.

Ветер срывал листья, кружил их в воздухе, потом швырял в сливные канавы.

И эти листья, в достаточном количестве, могли забить дренажные решетки, что привело бы к затоплению улиц, остановке автомобилей, задержке машин «Скорой помощи», к множеству мелких, но таких желанных несчастий.

В этот залитый дождем день Корки шагал по улицам уютного жилого района в Студио-Сити. Сея беспорядок.

Он не жил в этом районе. И не собирался.

Проживали здесь рабочие, в лучшем случае, менеджеры. Интеллектуала не вдохновило бы такое соседство.

Чтобы побродить по здешним улицам, пришлось добираться сюда на автомобиле.

Напоминая ярко-желтого кенаря, Корки тем не менее не привлекал к себе никакого внимания, в этом напоминая бестелесного призрака, заметить которого дано далеко не всем.

Ему еще не встретился ни один пешеход. И редкая машина проезжала по этим улицам.

Погода держала людей под крышей.

Эту великолепную отвратительную погоду Корки полагал своим лучшим союзником.

Разумеется, в этот час большинство местных жителей были на работе. Что-то поделывали, непонятно ради чего.

По случаю предпраздничной недели дети не пошли в школу. Сегодня понедельник. В пятницу Рождество. Учеба побоку.

Некоторые дети коротали время с братьями и сестрами. Другие в компании неработающей матери.

Кто-то сидел дома в одиночестве.

Впрочем, на текущий момент дети не интересовали Корки. Поэтому могли не ждать беды от этого желтого призрака.

И потом, Корки было сорок два года. В эти дни дети стали слишком осторожны, чтобы открывать дверь незнакомому мужчине.

За последние годы очень уж много бед свалилось на этот мир. И ныне даже барашки всех возрастов начали подозрительно оглядываться по сторонам.

Так что его вполне устраивали и более мелкие гадости, он радовался возможности гулять под дождем и пакостить людям.

В одном из просторных внутренних карманов лежал пластиковый мешочек с поблескивающими синими кристаллами. Удивительно мощный химический дефолиант.

Его разработали китайские военные. С тем чтобы перед войной их агенты рассыпали его на фермах противника.

Синие кристаллы обеспечивали засыхание посевов в течение двенадцати месяцев. На голодный желудок воюется плохо.

Один из коллег Корки в университете получил грант на изучение этих кристаллов для Министерства обороны. Там почувствовали необходимость найти способ нейтрализации синих кристаллов до того, как их используют по назначению.

В своей лаборатории коллега держал пятидесятифунтовую бочку с кристаллами. Корки украл один фунт.

На руках у него были тонкие резиновые перчатки, которые легко прятались в широких, похожих на крылья рукавах дождевика.

Дождевик покроем более напоминал мексиканскую шаль, а не пальто. Корки мог без труда вытащить руки из рукавов, залезть в любой из карманов, вернуть руки в рукава, уже с пригоршней какого-нибудь яда.

Он сыпал синие кристаллы на примулы и колокольчики, на жасмин и акацию, на азалии и папоротник, на плетистые розы и дельфиниум.

Дождь растворял кристаллы. Химикат уходил к корням.

Через неделю растения пожелтеют, начнут терять листву. Через две упадут догнивать на землю.

Большим деревьям то количество кристаллов, которым располагал Корки, повредить не могло. А вот лужайкам, цветам, кустам, вьющимся растениям и даже маленьким деревьям будет нанесен существенный урон.

Он не сеял смерть перед каждым домом. Только перед одним из трех, выбирая его наугад.

Если бы пострадали палисадники всех домов квартала, общая беда сплотила бы соседей. Если же какой-то палисадник оставался нетронутым, хозяин становился объектом зависти пострадавших. И вызывал определенные подозрения.

Миссия Корки состояла не только в том, чтобы нести разрушение. Ломать мог любой дурак. Он видел свою задачу и в распространении разлада, недоверия, отчаяния.

Иной раз на него рычала или гавкала собака, сидевшая на крыльце, или из конуры, стоявшей за широкой зеленой изгородью или каменным забором.

Корки любил собак. Они были лучшими друзьями человека, хотя оставалось загадкой, почему они подписались на эту роль, учитывая мерзость человеческой сущности.

Время от времени, услышав лай или рычание, он доставал из внутреннего кармана вкусно пахнущую галету. Бросал через забор, на крыльцо.

Сами знаете, нельзя поджарить яичницу, не разбив яйца.

Собачьи галеты он щедро сдобрил цианидом. Животных ждала более быстрая, в сравнении с растениями, смерть.

Безвременная смерть домашнего любимца крайне быстро вгоняет в отчаяние.

Корки грустил. Грустил о собаках, которым не повезло.

И при этом радовался. Радовался тысячам способов, применяя которые он ежедневно способствовал падению существующего преступного порядка и, следовательно, рождению нового, лучшего мира.

Как указывалось выше, Корки губил не все палисадники подряд. По тем же мотивам он убивал не всех собак. Пусть сосед подозревает соседа.

Он не боялся, что за все эти отравления придется отвечать перед законом. Энтропия, самая могучая сила вселенной, была его союзником и богом-хранителем.

А кроме того, родители, которые в этот день остались дома, смотрели эти паршивые ток-шоу, на которых дочери признавались матерям, что занимаются проституцией, а жены – мужьям, что спят с их братьями или мужьями собственных сестер.

Поскольку начались каникулы, дети не отрывались от видеоигр. Или, хуже того, рыскали по порнографическим сайтам Сети, развращая младших братьев, планируя изнасилование соседской девочки.

Поскольку все эти занятия Корки одобрял, сам он держался скромно, чтобы не отвлекать людей от самоуничтожения.

Корки Лапута был не просто отравителем, а талантливой личностью, и у него хватало всякого другого оружия.

Время от времени, шагая по лужам на тротуарах, проходя под деревьями, с которых капала вода, он начинал напевать. Разумеется, пел он «Поющий под дождем». Банально, конечно, но его это забавляло.

Он не танцевал.

Не то чтобы не умел танцевать. Конечно, не считал себя ровней Джину Келли, но мог блеснуть на танцполе.

Однако анархисту, который не хочет привлекать к себе внимание, негоже кружиться по улице в желтом дождевике, просторном, как ряса монахини.

На уличных почтовых ящиках, стоящих перед каждым домом, имелись номера, а на некоторых и фамилии.

Среди фамилий попадались и еврейские. Леви. Стайн. Гликман.

Около каждого такого ящика Корки останавливался. Бросал в него один из белых конвертов, которые в достатке лежали в другом кармане дождевика.

На каждом таком конверте красовалась свастика. В каждом лежали два сложенных листка бумаги, призванные поселить в душе страх и разозлить.

На первом была лишь одна фраза, большими печатными буквами: «СМЕРТЬ ВСЕМ ГРЯЗНЫМ ЕВРЕЯМ».

На втором – фотография горы трупов перед нацистским крематорием. С двумя словами, большими красными буквами ниже: «ТЫ СЛЕДУЮЩИЙ».

Корки не выделял евреев среди остальных. Он одинаково презирал все расы, религии и этнические группы.

Ранее он раскладывал по почтовым ящикам письма с посланиями: «СМЕРТЬ ВСЕМ ГРЯЗНЫМ КАТОЛИКАМ», «СМЕРТЬ ВСЕМ ЧЕРНЫМ», «В ТЮРЬМУ ВСЕХ ВЛАДЕЛЬЦЕВ ОГНЕСТРЕЛЬНОГО ОРУЖИЯ».

Политики десятилетиями контролировали людей, разделяя их на группы, натравливая одни на другие. И хорошему анархисту оставалось только усилить существующую ненависть, подлить бензина в костер, зажженный политиками.

В настоящий момент ненависть к Израилю, а отсюда и ко всем евреям, считалась модной интеллектуальной позицией среди наиболее известных представителей масс-медиа, включая многих нерелигиозных евреев. Так что Корки всего лишь давал людям то, что они хотели получить.

От азалий к жасмину, от жасмина к дельфиниуму, от собаки к почтовому ящику, Корки продолжал свой путь под непрекращающимся дождем. Сея хаос.

Настроенные решительно, заговорщики могли взрывать небоскребы, убивая тысячи людей, ужасая миллионы. Их работа, безусловно, приносила пользу.

Но десять тысяч таких, как Корки Лапута, изобретательных, целеустремленных, расшатывая устои общества, могли достигнуть большего, чем все пилоты-камикадзе и взрывники, вместе взятые.

«Каждой тысяче киллеров, – думал Корки, – я бы предпочел одного переполненного ненавистью учителя, отравляющего сердца школьников, одного социального работника с неутолимой жаждой жестокости, одного священника-атеиста, прячущего под сутаной свои истинные убеждения».

Пройдя по круговому маршруту, он увидел припаркованный «БМВ» через полтора часа, как и рассчитывал.

Проводить много времени в одном районе слишком рискованно. Мудрые анархисты постоянно перебираются с места на место, потому что энтропия благоволит бродягам, а движение сбивает с толку полицию.

Грязно-молочные облака прижимались к самой земле, рассыпаясь дождем. В чуть ли не вечернем сумраке, под тенью напитавшейся водой кроны дуба его серебристый седан казался серым, как сталь.

Ветер дул по улицам, трепал кусты и деревья, укладывал на землю цветы, бросался в окна ведрами воды. Дождь барабанил по крышам, заливал тротуары, бурным потоком несся по сливным канавам.

У Корки зазвонил телефон.

От автомобиля его отделял почти квартал. Он понял, что придется говорить под дождем, иначе он не успеет ответить.

Вытащил правую руку из рукава, снял телефон с пояса. Вновь сунул руку в рукав, поднял к уху. Корки Лапута пребывал в столь радужном настроении, что ответил на звонок словами: «Да пребудет свет там, где ты есть».

Звонил Рольф Райнерд. И наверняка подумал, что набрал неправильный номер.

– Это я, – быстро добавил Корки, прежде чем Райнерд успел разорвать связь.

К тому времени, когда Корки добрался до «БМВ», он уже жалел о том, что ответил на звонок. Райнерд дал маху.

Глава 10

За окном ресторана дождь, чистый, как совесть младенца, встречался с городскими тротуарами и мостовыми и, смешавшись с грязью, заполнял сливные канавы.

Рисковый смотрел на фотографию баночки с обрезками крайней плоти.

– Десять маленьких шапочек с десяти гордых головок. Ты думаешь, это трофеи?

– От мужчин, которых он убил? Возможно, но маловероятно. Если на его счету столько убийств, он не станет запугивать очередную жертву такими вот подарками в черных коробках. Просто сделает свою работу.

– А если это трофеи, он бы так легко с ними не расстался.

– Да. Они стали бы главным украшением домашнего интерьера. Я думаю, он имеет доступ к трупам. Через похоронное бюро или морг.

– Посмертное обрезание. – Рисковый вновь принялся за еду. – Необычно, конечно, но более чем вероятно. Потому что я не слышал о десяти нераскрытых убийствах, в которых подозревался бы какой-то безумный раввин.

– Думаю, он отрезал крайнюю плоть у трупов с единственной целью – послать Ченнингу Манхейму.

– И что он хотел этим сказать… что Чен-Ман – хрен моржовый?

– Сомневаюсь, что все так просто.

– Похоже, быть знаменитым не так уж и сладко.

Четвертая коробка была больше остальных. Чтобы запечатлеть ее содержимое, потребовались две фотографии.

На первой сфотографировали керамическую кошечку, пожалуй, даже котенка, цвета меда. Кошечка стояла на задних лапах, в передних держала по пирожному. На грудке и животе красные буквы складывались в два слова: «Пирожная киска».

– Банка из-под пирожных, – прокомментировал Этан.

– Я такой хороший детектив, что догадался и сам.

– Ее заполняли фишки для «Скрэббл»[13]13
  «Скрэббл» («Крестословица») – настольная игра в слова. Состоит в том, чтобы фишки с нанесенными на них буквами алфавита расставлять в виде слов на разграфленной доске. Изобретена в 1930 г. Вторая по популярности настольная игра после «Монополии».


[Закрыть].

На втором фото высилась горка фишек. Шесть из них Этан выложил рядком, образовав два слова: OWE[14]14
  Owe – быть должным, задолжать (англ.).


[Закрыть] и WOE[15]15
  Woe – горе, скорбь, беда, несчастье (англ.).


[Закрыть].

– В банке лежали по девяносто фишек с буквами O, W, E. Каждое слово можно собрать по девяносто раз, или оба по сорок пять. Я не знаю, что он собирался этим сказать.

– Наверное, намекал, что Манхейм поступил с ним нехорошо, а вот теперь пришел час расплаты.

– Возможно. Но при чем тогда банка для пирожных?

– Из этих букв можно собрать также WOW[16]16
  Wow – Здорово! Блеск! Вау! (англ.)


[Закрыть], – заметил Рисковый.

– Да, но тогда не будет использована половина «О» и все «Е». Только два слова, owe и woe, позволяют использовать все буквы.

– А как насчет комбинаций из двух слов?

– Первая – wee woo. Означает, насколько мне известно «маленькая любовь», но думаю, это из другой оперы. Вторая – E-W-E, все с тем же woo.

– Овечья любовь, да?

– Мне представляется, что это тупик. Думаю, его послание – owe woe, то ли первое, то ли второе, то ли оба сразу.

Рисковый отправил в рот кусок лаваша.

– Может, после этого мы сможем сыграть и в «Монополию».

В пятой коробке прислали книгу в переплете под названием «Лапы для размышлений». Суперобложку украшало фото очаровательного щенка золотистого ретривера.

– Это мемуары, – пояснил Этан. – Доналд Гейнсуорт, который их написал, тридцать лет готовил собак-поводырей для слепых и колясочников.

– Между страницами ни насекомых, ни крайней плоти?

– Ничего. Я пролистал все в поисках подчеркнутых строк, но увы.

– Эта посылка выбивается из общего ряда. Невинная, даже сентиментальная книга, ничего больше.

– Шестую коробку бросили через ворота этим утром, чуть позже половины четвертого.

Рисковый всмотрелся в две последних фотографии. На первой – сшитое яблоко. На второй – глаз внутри.

– Глаз настоящий?

– Нет, позаимствованный у куклы.

– Тем не менее он тревожит меня больше всего.

– Меня тоже. А почему тебя?

– С яблоком ему пришлось повозиться. Такая работа требовала и времени, и осторожности, и точности, так что, возможно, именно яблоком он хотел что-то сказать.

– Пока я понятия не имею, что именно.

К последней фотографии Этан прикрепил степлером ксерокс послания, которое лежало в нише под глазом.

Рисковый прочитал его дважды, прежде чем посмотреть на Этана.

– А в первых пяти ничего такого не было?

– Нет.

– Тогда, вероятно, эта коробка – последняя. Он сказал все, что хотел, сначала символами, теперь словами. Теперь он переходит от угроз к действиям.

– Думаю, ты прав. Но его слова для меня такая же загадка, как и символы-предметы.

Серебристые лучи фар разгоняли послеполуденный сумрак. Вода волнами летела из-под колес автомобилей, проезжающих по бульвару Пико.

– Яблоко может означать опасность запретных знаний, – нарушил затянувшуюся паузу Рисковый. – Первородный грех, который он упоминает.

Этан вновь попытался приняться за семгу. С тем же успехом он мог есть резину. Пришлось отложить вилку.

– Семена знания заменил глаз, – сказал Рисковый скорее себе, чем Этану.

Стайка пешеходов промелькнула мимо окна ресторана, шли они, наклонившись вперед, борясь с декабрьским ветром, под ненадежной защитой черных зонтов, напоминая скорбящих, которые спешили к могиле.

– Может, он говорит: «Я вижу твои секреты, источник, семена твоего зла».

– Такая мысль приходила мне в голову. Но нет ощущения, что она правильная, да и не наталкивает она на какие-то полезные выводы.

– Что бы он ни хотел сказать, меня тревожит, что ты получил глаз в яблоке вслед за книгой человека, который готовил собак-поводырей для слепых.

– Если он грозится просто ослепить Манхейма, это плохо, – ответил Этан, – но, думаю, он стремится к худшему.

Еще раз просмотрев все фотографии, Рисковый вернул их Этану и вновь с жаром набросился на еду.

– Полагаю, твой человек надежно защищен.

– Он снимается во Флориде. С ним пятеро телохранителей.

– А ты – нет?

– Обычно нет. Я контролирую все операции по обеспечению его безопасности из Бел-Эра. Каждый день разговариваю со старшим дорожным воином.

– Дорожным воином?

– Это шутка Манхейма. Так он называет телохранителей, которые сопровождают его в дороге.

– Он так шутит? Я пержу забавнее, чем он говорит.

– Я никогда не утверждал, что он – король комедии.

– Когда кто-то перебросил коробку через ворота прошлой ночью, кем он оказался? Камера наблюдения его зафиксировала? Есть видеозаписи?

– Сколько хочешь. Включая и номерной знак.

Этан рассказал ему о Рольфе Райнерде… впрочем, не упомянув о встречах с этим человеком, ни о реальной, ни о той, которая ему вроде бы приснилась.

– И чего ты хочешь от меня? – спросил Рисковый.

– Может, ты сможешь его прощупать?

– Прощупать? До какой степени? Ты хочешь, чтобы я ухватил его за яйца?

– Надеюсь, до этого не дойдет.

– Хочешь, чтобы я посмотрел, нет ли полипов в его прямой кишке?

– Я уже знаю, что досье на него у нас нет…

– То есть я – не первый, к кому ты обращаешься.

Этан пожал плечами.

– Ты меня знаешь, я – пользователь информации, а не сейф для ее хранения. Полезно, между прочим, знать, есть ли у Райнерда официально зарегистрированное оружие.

– Ты говорил с Лаурой Мунвс из отделения информационного обеспечения.

– Она мне очень помогла, – признал Этан.

– Тебе следовало на ней жениться.

– Сообщить многого о Райнерде она не сумела.

– Даже такие тупицы, как мы, видели, что вы подходите друг другу, как хлеб и масло.

– Мы уже восемнадцать месяцев не встречается, – ответил Этан.

– А все потому, что ты не так умен, как мы. Ты просто идиот. Ладно, давай к делу. Мунвс могла бы узнать, есть у него зарегистрированное оружие или нет. Значит, от меня ты хочешь чего-то еще.

Пока Рисковый опустошал одну тарелку за другой, Этан смотрел в сумрак непогоды.

После двух зим, когда осадков выпало ниже средней нормы, эксперты предупреждали, что Калифорнию ждет долгий и грозящий многими неприятностями период засухи. И, как обычно, потоп душераздирающих историй в прессе, рассказывающих об ужасах засухи, привел к потопу реальному.

Беременный живот неба, толстый и серый, висел у самой земли, и вода лилась, дабы объявить о рождении новой воды.

– От тебя я хочу следующее, – наконец выдавил из себя Этан, – чтобы ты взглянул на этого парня вблизи и сказал мне, что ты о нем думаешь.

Как всегда, Рисковый все понял.

– Ты уже постучал в его дверь, не так ли?

– Да. Прикинулся, будто пришел к человеку, который жил в этой квартире до него.

– И он тебя напугал. Ты понял, что с ним что-то не так.

– Или ты сам все увидишь, или нет, – уклончиво ответил Этан.

– Я занимаюсь расследованием убийств. В убийстве его не подозревают. Как я это объясню?

– Я не прошу об официальном визите.

– Если я не покажу ему полицейский жетон, он меня на порог не пустит, учитывая мою внешность.

– Не получится, так не получится.

Подошла официантка, чтобы спросить, не хотят ли они заказать что-нибудь еще.

– Мне нравятся пирожные «Орешки». Принесите шесть дюжин.

– А мне нравятся мужчины с хорошим аппетитом, – кокетливо улыбнулась официантка.

– Вас, молодая леди, я смог бы съесть в один присест, – ответил ей Рисковый, после чего официантка покраснела и нервно хихикнула.

– Шесть дюжин? – переспросил Этан после ухода официантки.

– Люблю пирожные. Так где живет этот Райнерд?

Этан заранее написал адрес на листке. Теперь передал Рисковому.

– Если поедешь, подготовься.

– Мне что, ехать на танке?

– Просто подготовься.

– К чему?

– Может, ни к чему, может, к любым неожиданностям. Он – парень крепкий. И у него есть пистолет.

Взгляд Рискового заскользил по лицу Этана, вызнавая его секреты, словно луч оптического сканнера по штрих-коду.

– Вроде бы ты просил проверить, числится ли за ним оружие.

– Я переговорил с соседом, – солгал Этан. – Он сказал мне, что Райнерд – параноик, практически не расстается с пистолетом.

Пока Этан засовывал фотографии-распечатки в конверт, Рисковый не отрывал от него взгляда.

Фотографии никак не хотели укладываться в конверт. Цеплялись за него всеми углами.

– Очень уж тряский у тебя конверт, – заметил Рисковый.

– Этим утром выпил слишком много кофе, – чтобы не встретиться глазами с Рисковым, Этан оглядел зал.

Человеческие голоса плыли по ресторану, отражались от стен, смешивались в бессловесный гул, который можно принять как за восторженный рев фэнов, встречающих своего кумира, так и за с трудом сдерживаемое недовольство толпы.

Этан понял, что он переводит взгляд с одного лица на другое, в поисках одного-единственного. Наверное, он бы не удивился, увидев за столиком утопленного в туалете Данни Уистлера, мертвого, но поглощающего ленч.

– Ты практически не прикоснулся к семге, – в голосе Рискового слышалась прямо-таки материнская забота.

– Она несвежая.

– Так чего не отослать ее на кухню.

– Мне все равно есть не хочется.

Рисковый подцепил вилкой кусок семги.

– Нормальная рыбка.

– На мой вкус, несвежая.

Официантка вернулась с чеком и прозрачным пластиковым мешком с логотипом ресторана, в котором лежали розовые коробочки с «Орешками».

Пока Этан доставал из бумажника кредитную карточку, женщина ждала, и ее мысли ясно читались на лице. Ей хотелось пофлиртовать с Рисковым, но ее пугала устрашающая внешность последнего.

Когда Этан вернул чек вместе с карточкой «Америкен экспресс», официантка поблагодарила его и взглянула на Рискового, который так нарочито облизал губы, что она убежала, как кролик, зачарованный лисой и лишь в самый последний момент прислушавшийся к голосу инстинкта самосохранения. Действительно, она разве что не предложила себя на обед.

– Спасибо за угощение, – Рисковый похлопал себя по животу. – Теперь смогу сказать, что Чен-Ман угостил меня ленчем. Думаю, эти «Орешки» будут самыми дорогими пирожными, которые я когда-либо ел.

– Это всего лишь ленч. Ты мне ничего не должен. Как я и говорил, не получится, так не получится. Райнерд – моя проблема, не твоя.

– Да, но ты меня заинтриговал. Ты флиртуешь лучше официантки.

Несмотря на мрачные мысли, Этан широко улыбнулся.

Ветер внезапно изменил направление, швырнул воду в окна.

За поливаемым, как из брандспойта, стеклом пешеходы и проезжающие автомобили начали расплываться и таять, словно в беспламенном огне Армагеддона, в холокосте серной кислоты.

– Если у него в руке будет пакет картофельных или кукурузных чипсов, что-то в этом роде, учти, в нем может оказаться и не еда.

– Это и есть его паранойя? Ты говорил, что он не расстается с оружием.

– Это то, что я слышал. Пистолет может быть в пакете из-под чипсов, в другом месте, где он может схватить его, а ты не догадаешься, что он делает.

Рисковый молча смотрел на Этана.

– Возможно, это «глок» калибра девять миллиметров, – добавил тот.

– У него есть и атомная бомба?

– Об этом не знаю.

– Наверное, держит ее в коробке из-под кукурузных хлопьев.

– Возьми с собой пригоршню «Орешков», и ты справишься с кем угодно.

– Да, конечно. Если бросить такой «Орешек», можно раскроить парню голову.

– А потом съесть орудие убийства.

Официантка вернулась с кредитной карточкой и счетом. Пока Этан добавлял чаевые и расписывался, Рисковый даже не посмотрел на женщину, как будто забыл о ее существовании.

Дождь барабанил по стеклу, пронизывающий ветер что-то рисовал на нем водой.

– Похоже, там холодно, – заметил Рисковый.

Этан именно об этом и думал.