Текст книги "Врата ада"

Глава 1

Человек-марионетка лежал ничком. Над его головой цвели яблони, вокруг стеной стоял прошлогодний сухой бурьян. Запрограммированный только что очнулся. Это был крупный мужчина, шести футов с лишком, весил он явно больше двухсот фунтов, и во всей этой массе не было ни грамма жира. Лежа без движения, он казался грубо высеченной из камня громадой бугристых мышц, пародией на статую могучего героя, изваянную неумелым скульптором. Но вот он пошевелился, и чуть заметное движение смазало резкие грани, грубо обтесанный камень ожил, смягчился, уступил место лоснящейся, вкрадчивой кошачьей гибкости. Застывшие бугры мускулов легко и неуловимо заиграли. Похоже, человек этот был тренированным бойцом. Может быть, наемником.

Марионетку туго, точно вторая кожа, обтягивал черный плотный нейлон. Будто на человека напялили костюм для подводного плавания, причем на размер меньше. Светлые волосы убраны со лба и упрятаны под тугой черный капюшон. На спине укреплен довольно тяжелый ранец, но человек, похоже, не чувствовал его веса. Впрочем, будь этот ранец весом с двухтонный бьюик, он и тогда вряд ли обременил бы хозяина.

Человек перекатился на спину и сквозь переплетенье нависших ветвей всмотрелся в небо, затянутое легкой дымкой ночного весеннего тумана. Над головой тускло мерцали звезды. А голова болела. Болела жутко. Одно местечко позади правого уха дергалось так, будто там, внутри, методически топал крохотный гномик. Еще мучило странное чувство ложной памяти – он словно уже был здесь раньше и в то же время сознавал, что не был, не мог быть. Но как тогда он очутился здесь? И где это – «здесь»? Почему это произошло с ним?

Осторожно приподнявшись, стараясь не тревожить гномика в голове, человек сел и осмотрелся. Впереди и по сторонам сплошь росли деревья. Нагие яблоневые ветви перечеркивали небо, их костистые пальцы трепетали и тянулись к нему, точно грозили. Нет, человеку здесь ничто и ни о чем не говорило. Слегка пошатываясь, он поднялся на ноги. Гномик в голове бурно запротестовал, затопал обеими ногами, черепная коробка точно вспучилась у правого виска. Вот-вот голова расколется, как переспелая дыня, тем все и кончится. Он осторожно обернулся, ожидая вновь увидеть деревья, и увидел дом.

Это был старинный особняк, построенный еще в девятнадцатом веке, годах в восьмидесятых. Или в девяностых. Множество колонн, в нишах между колоннами окна, веранды вокруг всего дома. Несмотря на свою древность, дом отлично сохранился. Даже в тусклом свете луны, едва пробивавшемся сквозь туман, были видны свежепокрашенные стены, тяжелые двойные двери, аккуратно подстриженные кусты живой изгороди. Хозяева хорошо заботились о своем жилище.

Странно, но, когда взгляд человека обратился на дом, из виска его точно вынули иголку. Боль стихла, голова перестала кружиться, мир обрел целостность. Словно зрелище это послужило ключом, отрегулировавшим его. Мгновением ранее здесь стоял растерянный пришелец ниоткуда, который никак не мог сообразить, где и почему он очутился. Теперь это была полностью отлаженная марионетка, и дальнейшие действия ее соответствовали программе.

При виде дома он вновь упал в траву, точно пытаясь укрыться, хотя ночь, туман и темная обтягивающая одежда и так достаточно хорошо его скрывали. Какое-то время он изучал окружающий пейзаж, потом вновь вскочил и, пригибаясь, точно зверь, выслеживающий добычу, двинулся вперед. Свет в доме не горел, обитатели его крепко спали. Все шло по плану.

Человек не задумался о том, кто составил этот план и с какой целью. Его мозг был лишен той части, в которой могло бы возникнуть любопытство или сомнение. Он просто знал, что поступает так, как нужно.

Так и не распрямившись, он выскочил из-под яблоневого шатра и с обезьяньей ловкостью устремился вверх по длинной пологой лужайке к задней части дома, до которой было ближе. Поскользнувшись на росистой траве, он чуть не упал, но умудрился выправить равновесие точным движением канатоходца, которому попала под ноги банановая шкурка. Двигался он пугающе тихо, даже дыхания его не было слышно в застывшей ночи.

С того момента, как человек покинул укрытие под яблонями, прошло всего несколько секунд. И вот он уже нырнул под перила заднего крыльца и упал на колени, тяжело переводя дух. Поскольку сверху не раздался гневный окрик, он двинулся вдоль перил, нащупал ступени и тихо поднялся на крыльцо, к задней двери.

Она тоже была двойная. Снаружи – сплошной алюминиевый каркас, плотно пригнанный к раме. Если бы дверь была не застекленной, а сплошной, попасть внутрь было бы значительно труднее. Впрочем, это не помешало бы ему войти. Для марионетки не было ничего невозможного. Программа рассчитывалась так, чтобы справиться с любым непредвиденным обстоятельством. Стоя на коленях, пришелец скинул рюкзак, достал оттуда то, что требовалось, и вновь водрузил рюкзак на спину. Требовалась ему маленькая, вроде бы медная монетка. Человек осторожно двумя пальцами взял ее и приложил плашмя к стеклянной поверхности внешней двери. Раздалось негромкое жужжание, точно растревоженные пчелы закружились над садом. Человек постепенно продвигал монетку вверх вдоль края стекла, за ней оставалась пустота, и мелкая стеклянная пыль тихо сеялась к его ногам. Когда дыра стала достаточно велика, он просунул в нее пальцы, изнутри отщелкнул замок и распахнул дверь.

Во второй двери, сколоченной из тяжелого дерева, было всего одно окошечко, маленькое, овальное, расположенное на уровне лица. Человек приложил к нему монетку, растворил стекло и просунул руку, нашаривая замок. Пальцы его едва достали до защелки, однако он ухитрился ее открыть. Осторожно придерживая дверь рукой, он толкнул ее и оказался в темной кухне.

Внутри дома царило не разберешь какое время. Обстановка была викторианской, зато начинка – суперсовременной. Огромная кухня вся была заставлена шкафами и буфетами темного дерева. В центре на красном кирпичном полу утвердилась тяжелая деревянная тумба, служившая и столом, и рабочим местом для готовки. В тумбу были встроены раковина, мусоросборник и плита, поблескивающие хромированной отделкой в тусклом свете, сочившемся из двух широких окон.

Человеку-марионетке не понадобилось на ощупь определять, где что находится. Его чувства были остры и мгновенны, словно у дикого зверя. Он безошибочно направился из кухни в затейливо украшенную столовую, оттуда в гостиную, где одна мебель стоила столько, что избавила бы от нищеты полдюжины азиатских семей. Он нашел лестницу и стал подниматься по ней; тут его дыхание участилось. Он не знал тому причины, да это его и не интересовало.

Одолев крытые ковром ступеньки, он метнулся в тень левой стены, подальше от окон на противоположной стороне. Это сработал скорее всего не план, а инстинкт. Он дышал, широко раскрыв рот – так меньше слышен шум дыхания. В десяти шагах от лестницы он остановился и прищурился. Отыскал нужную дверь, прижался к ней, прислонил ухо к доскам. Какое-то время ничего не было слышно. Затем до него донесся тяжелый вздох спящего. Пришелец бесшумно нащупал прохладную медь дверной ручки и осторожно ее повернул.

Открыл дверь, проскользнул в комнату и очутился рядом с кроватью, на которой лежал человек. Спиной к стене, лицом к двери, как спит всякий, кому приходится быть настороже даже ночью. Человек-марионетка оценил положение тела и взмахнул рукой, целясь ребром ладони… Однако ударить не успел: спящий человек издал неясный возглас. Он попытался сесть на кровати и одновременно запустил руку под подушку.

Человек-марионетка слегка изменил направление удара и, сжав кулак, обрушил его на затылок незнакомца. Тот хрюкнул, поперхнулся, рухнул на подушку, под которую так и не успел сунуть руку; упругий матрац слегка подбросил его, и он застыл.

Не теряя времени на то, чтобы поздравить себя с успехом, пришелец нашел вделанный в спинку кровати выключатель настенной лампы. Свет лег кружком посреди скомканных одеял. Пришелец подтащил бесчувственное тело к центру светлого кружка, так, что лицо оказалось ярко освещенным. Широкий лоб, обрамленный жидкими черными волосами. Глубоко и близко посаженные глаза. Крупный перебитый нос; не единожды перебитый. Толстые губы, жесткий подбородок, шрам на левой скуле. «Тот самый человек», – подумал пришелец-марионетка, не знавший даже его имени.

Отвернувшись от бесчувственного незнакомца, он скинул со спины рюкзак и пристроил его на кресле в углу. Проворные пальцы развязали клапан, юркнули внутрь, и в руках марионетки появился пистолет и обойма к нему. Он извлек еще пару серых перчаток, натянул их и зарядил оружие. Вполне адекватное оружие, совершенно обычное для семидесятых годов двадцатого века; можно даже вычислить, где именно оно было куплено, вот только следы покупателя давно затерялись. Управившись, он еще должен будет протереть все поверхности, уничтожая отпечатки пальцев, хотя лично его отпечатки не были зарегистрированы нигде в мире, да и не будут. Но если поверхности будут вытерты, полиция заподозрит, что здесь побывал известный преступник, которому приходится тщательно заметать следы. Вот и еще одна ложная улика, вроде пистолета. Он отвел предохранитель и повернулся. Однако успел сделать лишь пол-оборота: грохнул чужой пистолет, и горячее жало пули ударило его в бедро.

Свинец не перебил кость, но вырвал из ноги здоровый кус мяса, чуть не с кулак величиной. Пришельца отшвырнуло, он ударился спиной о кресло, перевалился через ручку и тяжело стукнулся об пол виском. Его окатила жаркая волна боли. Все тело затрясло так, будто в него вцепились две гигантские руки, раздирающие его на части. Он осторожно провел рукой по ноге и нащупал рану. Рука легко, как по смазке, скользнула по обильной густой крови. Еще секунда, и он потеряет сознание. В глазах вспыхнули искры, заплясали, закружились. То и дело какая-нибудь из них гасла, и вместо нее возникало пятно смоляной черноты. Через мгновение чернота заполонит все и придет смерть…

Он услышал, как по полу зашаркали шаги, быстро приближавшиеся к креслу. Дальнейшее он представлял. Сейчас кресло скрывает его от незнакомца, которого он недостаточно надежно вырубил, но через секунду это укрытие потеряет смысл. Тот тип обогнет его, нацелит оружие в голову марионетки и спокойно начинит его череп свинцом. Где-то на задворках сознания промелькнула мысль: а может, оно и к лучшему… Парочка добрых пуль в голову – и раненая нога больше не будет его беспокоить… Кусок свинца врежется в лоб, осколки разлетятся веером, и придет конец мучениям, боль перестанет сотрясать тело, придет ласковый, покойный отдых…

Он с усилием встряхнулся, заставив себя очнуться. Не время разлеживаться. Не для того его послали сюда, чтобы он провалил задание. Слишком многое зависело от того, сможет ли он выполнить возложенные на него обязательства. Но сейчас он беспомощно валяется на спине, из ноги вырван кусок плоти. Хорошего мало. Одно утешало – обтянутая перчаткой рука еще сжимает заряженный пистолет. Он попытался приподнять пистолет и тут вдруг понял, что тот неподъемно тяжел. Возможно, будь у него мощная лебедка, он бы справился. А то одолжить бы семь-восемь сильных рук… Но у него только свои, числом две. Он передвинул левую руку и сжал рукоятку в обеих ладонях. Да, так намного легче. Теперь он всего лишь пытался выдрать из земли дуб со всеми корнями, дабы пересадить его на новое место.

Он почти уже поднял пистолет, когда над ручкой кресла возник незнакомец. Получилось не совсем так, как задумывалось, но он все равно спустил курок. На это у него ушло чуть больше двух тысячелетий, и все это время он наблюдал, как перед глазами гаснут звезды. Потом была вспышка, грохот и протяжный вопль, завершившийся булькающим хрипом.

Вдруг пистолет потяжелел вдвое, втрое, и марионетка понял, что больше эту штуку он не удержит. Пистолет выпал из рук и грохнулся на ковер рядом с головой. Пришелец сцепил зубы и стал ждать, когда незнакомец воспользуется своей очередью и выстрелит. Не дождавшись, он потерял сознание.

«…Его окружал темный лес, а впереди маячило пятно света, и туда он бежал. За ним гналась стая диких псов, они завывали, исходили слюной… Одна собака уже вцепилась в ногу и не спеша вгрызалась в мясо. До светлого пятна оставалось несколько шагов, и тут он споткнулся и упал. Стая окружила его, восторженно визжа…»

Человек-марионетка очнулся, хотел ударить собаку, но только хлопнул рукой по ране. В результате какое-то время ему было не до размышлений. Потом включилась программа, и его перестало интересовать, где он находится, перестало интересовать все, кроме следующего этапа плана. Он не убит. В комнате тихо. Пришелец вспомнил тошнотворный вопль, последнее, что слышал перед тем, как потерял сознание. Кричал не он. Он кричать не мог. Значит, незнакомец мертв? Задача выполнена?

Требовалось всего лишь встать и проверить. Но мешало одно – нога основательно вросла корнями в доски пола. Он ухватился одной рукой за кресло, другой оперся об пол и попытался, одновременно отталкиваясь и подтягиваясь, привести себя в сидячее положение. Нога лежала на ковре, будто колода. Тут ему пришло в голову, что стоило бы достать из кармашка монету-дезинтегратор и отхватить проклятую конечность. Как будто в ответ, нога пошевелилась и стала приподниматься. Он подобрал под себя здоровую ногу и, вздрагивая, оттолкнулся ею, крепко ухватившись за кресло, так, что побелели костяшки.

В следующее мгновение он обнаружил, что все-таки выполнил эту часть плана, хотя и не так чисто, как предполагалось. Незнакомец лежал посреди комнаты, и две половины его лица расходились под каким-то странным углом. Пуля вошла ему в челюсть снизу.

Человек-марионетка отпустил кресло. Комната поплыла и закачалась, грозя перевернуться. Стиснув зубы, он приказал ей застыть и, когда она покорилась, шагнул к трупу, волоча ногу. Судя по ране, перед ним наверняка лежал труп, однако следовало убедиться в этом. Пришелец приложил ладонь к груди лежащего и не услышал биения сердца. Коснувшись его ноздрей тыльной стороной ладони, он не почувствовал ни малейшего дуновения. Тогда пришелец опять поковылял к креслу, положил пистолет на виду, чтобы его легко заметили, потом закрыл рюкзак и вскинул его на плечи. Хромая, он обошел комнату и вытер все блестящие поверхности, оставляя фальшивый след. Потом, не снимая перчаток, закрыл дверь в спальню и потащился к лестнице. Тяжело опустился на первую ступеньку и принялся рассматривать рану на ноге.

Нельзя сказать, чтобы она его сильно порадовала. Здоровенная дыра, черная от запекшейся крови. Струпья по краям напоминали обгоревшую бумагу. Он легонько провел пальцами по ране и нащупал тупой кончик пули. Когда он ее коснулся, ногу прострелила боль, так что его скрутило вдвое и зубы застучали. Он оставил рану в покое, вынул из рюкзака аптечку, положил рядом с собой на ступени. Достал из нее маленькую механическую собачку-хирурга, прижал мордочку-насос к ране и нажал кнопку.

Крохотный робот зажужжал, ввинтился в окровавленную плоть, нашел пулю и захлопотал вокруг нее микроминиатюрными ножами. Потом присосался к кусочку свинца, вцепился в него и медленно вытянул из раны. Вот и все.

Хлынула кровь.

Вместе с кровью потоком хлынула боль и затопила сознание.

На этот раз, очнувшись, он почувствовал себя немного лучше. Кровотечение остановилось, и рана уже стала затягиваться. Он понимал, не отдавая себе отчета, что для него эта рана не настолько опасна, как была бы, скажем, для того незнакомца, которого он убил. Через три дня все зарастет. Не останется ни следа от раны, ни хромоты. Нога еще болела, но боль уже была терпимой, и с каждой минутой все уменьшалась.

Человек-марионетка упаковал аптечку и сунул ее в рюкзак. Со всей предосторожностью он ухватился за перила и подтянулся, поднимаясь. Достигнув нижней ступеньки, он уже мог, приволакивая раненую ногу, чуть-чуть на нее наступать, хотя основной вес по-прежнему несла другая нога. Он одолел покатую лужайку, спустился в сад и вышел к дальнему его краю, на высокий бережок, обрывавшийся к извилистой речке. Вдоль берега шла тропинка, и чуть дальше отыскалось место, где дождевая вода размыла крутой уступ. Обрыв был высотой футов тридцать. По промоине удалось спуститься на половину высоты, затем пришлось идти по траверзу, цепляясь за камни и корни. Потом перед ним возникло черное устье пещеры. Подтянувшись на руках, он забросил внутрь правую ногу и переволок через порог левую. Так и застыл, лежа у самого входа, и долго отдувался, до отказа наполняя легкие свежим воздухом и выдыхая, выхаркивая, содрогаясь в кашле.

Почувствовав, что вновь может двигаться, он пополз дальше в пещеру, пока не натолкнулся на что-то вроде камеры хранения. Там стояли три ящика, одинакового размера, одинаковой окраски, простой прямоугольной формы и без каких-либо особых примет. На один из ящиков человек оперся спиной и стал смотреть на крохотное пятнышко туманного неба за входом пещеры. Скоро он заснет. Он не может бодрствовать бесконечно. Две недели он должен будет провести в коме. Обмен веществ в его теле снизится до такого уровня, что ему почти не понадобятся ни воздух, ни вода, ни пища. Он проснется, потеряв фунтов пять веса, голодный, изнывающий от жажды, и будет готов приступить к следующему этапу операции.

Его сейчас не волновало, что это за этап. Он не мог вспомнить, кто он такой. В памяти всплывала лишь одна картинка – труп на полу спальни, исковерканное лицо и дырка, пробитая в челюсти.

Вдруг стало ясно, что его вот-вот стошнит. Он пополз к устью пещеры и свесил голову через порог. Облегчившись, он пробрался обратно в камеру и попытался найти ответы на некоторые вопросы. Почему-то ему крайне важны были эти ответы.

Но получилось так, что он сразу уснул.

Глава 2

Прошло две недели. И вот глубочайший мрак рассеялся, и пришелец всплыл к свету, пройдя сквозь все оттенки и переливы пурпура и голубизны. Он поднимался, точно ныряльщик со дна океана. А где-то в уголке сознания оставалось чувство, будто он ищет что-то потерянное, хотя призрачная эта потеря не поддавалась определению. Когда голубое выцвело до белизны, он вспомнил, что, должно быть, на День независимости пускали фейерверк, ракета вонзилась в его ногу и цветным огненным колесом взорвалась у него в голове. Потом ракету кто-то незаметно вынул или она просто догорела. Пока он так и эдак прикидывал, что теперь делать, смутный полумрак в его черепной коробке посветлел и хлопотливые пальчики рассветных лучей принялись щекотать ресницы пришельца.

Человек открыл глаза, наткнулся взглядом на груду камня и земли и мгновенно покрылся ледяной испариной от страха, что погребен заживо. Он мигом вскочил на ноги, сильно стукнулся макушкой о низкий свод и снова свалился. Пещера… Тут все сразу вспомнилось: викторианский особняк, взлом, убийство… Прошло две недели, и он готов к выполнению нового этапа плана. Отлично.

Он обследовал ногу. Сизо-бурое бледноватое пятно на месте зияющей, пульсирующей болью раны. И все. Он напряг мышцы бедра, ожидая мгновенной огненной вспышки боли. Ничего подобного. Все в норме, все безупречно. Кроме…

Кроме того, что он убил человека, которого даже не знал. Он не знал даже, кто он сам такой. И откуда появился здесь. И что ему делать дальше. На мгновение его охватила растерянность. Но тут включилась та же расчетливая компьютерная программа, которая руководила им той ночью, две недели назад, и в корне придушила все человеческие эмоции. Всякая подавленность, смущение, страх покинули его.

Потом он вспомнил про три ящика, оглянулся и увидел, что они все так же лежат под стеной пещеры. Отполированный серо-голубой металл, с виду напоминающий алюминий. Крышки на петлях из того же металла. Никаких замков, ни следа замочных скважин.

Он подполз вплотную и осмотрел ящики со всех сторон. На них не было каких-либо инициалов, не было и ярлычков отелей. Он подергал крышки. Без успеха. Какое-то время он сидел рядом, чувствуя, как в душу опять закрадывается тоскливое непонимание. Но тут в мозгу упала стальная заслонка, напрочь отрезав эмоции, и чужое, железное сознание вернуло ему рассудительность. Тогда он пошел к рюкзаку, открыл его и принялся искать хоть что-то, хоть какие-нибудь улики. Он нашел монетку, растворяющую стекло, нашел аптечку и три отдельно обвязанных пакета: плотная коричневая бумага, стянутая резиновыми лентами. Он отложил в сторону монетку и аптечку и вскрыл первый пакет. Внутри была пачка хрустящих зеленых пятидесятидолларовых бумажек.

Железная часть сознания приказала ему развернуть все три пакета и заняться подсчетом. В двух были пятидесятки, в третьем – сотенные. Общим числом тридцать тысяч долларов. Он сел и, расплывшись в улыбке, принялся созерцать груду зеленых бумажек. Но, поскольку запрограммированной части сознания тут больше нечего было делать, вновь ожили сомнения и терзания. Тридцать тысяч – что это, плата за убийство незнакомца? Так что же, он был наемным орудием? Киллером? Да нет, он никак не мог быть профессиональным убийцей, кишка тонка. Вон как его тошнило тогда, две недели назад, когда он убил того парня. Его вырвало, а потом он заснул.

Заснул…

Так он действительно проспал две недели? Тут ему кое-что пришло на ум. Он протиснулся к устью пещеры и увидел деревья. Ветви их покрывали яркие, нежно-зеленые листочки. Когда он отходил ко сну, деревья были усеяны всего лишь почками.

Но две недели… Он должен был умирать от голода или уже умереть от жажды. А что с ногой? Разве у обыкновенного человека рана затянулась бы так быстро и без осложнений? Конечно же, нет. Чем дальше его разум углублялся в эту неразбериху, тем более пугающими становились загадки. И более многочисленными. Теперь он понимал, что его используют, что запрограммированная его часть подчиняется чужим приказам, действует под влиянием чего-то вроде гипноза. Но кто руководит им? И почему? И кто он такой, в конце концов?!

– Виктор Солсбери, – бесстрастно и отчетливо проговорил кто-то в потемках пещеры. – Вам пора получить первые инструкции.

Тут, безо всякого сомнения, возобладала механическая его часть. Что-то щелкнуло в мозгу, и самосознание его очутилось взаперти под тремя замками. Он повернулся и встал так, чтобы находиться примерно на равном расстоянии от трех ящиков, в которых, как он точно знал, помещался компьютер 810-40.04.

– Виктор Солсбери, – повторил компьютер. – Вспоминайте.

И он вспомнил. Его звали Виктор Солсбери. Двадцать восемь лет. Родителей нет в живых, погибли в автокатастрофе, когда ему исполнилось шесть. Родной город: Харрисбург, штат Пенсильвания. Он художник – пишет рекламные плакаты, пытаясь при этом не утратить творческой жилки. Направляется в Оук Гров, хочет снять там жилье и оборудовать студию. Тысячи больших и малых воспоминаний хлынули в его мозг. Воспоминания о детстве, о сиротской жизни, о художественной школе, о контракте с рекламным агентством Харрисбурга. Теперь он обрел личность. Но его живая, немеханическая часть откуда-то знала, что все это поддельное. Как будто ему рассказали о событиях его прошлого, а не сам он их пережил.

– Не сопротивляйтесь программе! – Компьютер обращался к той крохотной части его мозга, в которой помещались эмоции.

«Но я же убил человека!»

– Он все равно умер бы месяц спустя, – авторитетно объяснил компьютер, – и его смерть была бы намного ужасней той, которую выбрали для него вы.

«Откуда ты знаешь?»

Этот вопрос 810-40.04 проигнорировал. На верхней крышке ящика обозначились два квадрата, полированный металл мягко засветился желтым. Понятия не имея, зачем он это делает, Виктор Солсбери наклонился вперед и приложил ладони к сияющим квадратам. Тут же в его мозгу вспыхнул следующий этап операции и отпечатался там навечно. Когда квадраты угасли, Виктор встал и подошел к дальнему ящику, крышка которого с шумом распахнулась по приказу компьютера. Он достал оттуда сверток с приличным костюмом, переоделся и покинул пещеру. Ему приказано было идти дальше.