Текст книги "Врата ада"

Глава 5

Утром в среду от железного Виктора остался лишь смутный шепот на задворках сознания, бестелесный, почти неощутимый призрак. Но и человеком Виктор себя не ощущал. Несмотря на то, что теперь он действовал, не подчиняясь программе, внутри него по-прежнему была пустота. Он повозился немного с Храбрецом, но возня его утомила, как утомило вообще ожидание событий, ожидание чего-то, что придало бы смысл убийству Гарольда Джекоби, компьютеру в ящике и еженощному таинственному отдаленному гулу в подвале. День мог бы считаться полностью потерянным, если бы не Линда, которая подъехала к крыльцу на своем медно-желтом «Порше».

Виктор сбежал вниз и радостно ее окликнул. Удивленная его внезапной общительностью, она заулыбалась.

– Я говорила вам, что Гарольд Джекоби – мой дядя, – сказала она. – Я просто оставила тут кое-что в доме: столовое серебро, посуду, простыни и полотенца. А еще кое-какие вещицы на чердаке, так, личное. Наверное, я сейчас все и заберу. – Она встряхнула головой, в зеленых глазах вспыхнуло солнце. – О'кей?

– Ну конечно, – ответил Виктор, сопровождая ее в дом и понимая, что ведет себя чересчур дружелюбно. Если вспомнить, как официально два дня тому назад держал себя железный Виктор.

Когда Линда распаковала на чердаке первую из двух картонных коробок и принялась разбирать, что следует выбросить и что сохранить, он хотел уйти, но она попросила остаться, сказала, что рада компании. Для нее самой это звучало еще более странно, чем для него, поскольку в понедельник он ее чрезвычайно разозлил. О да, разозлил – но и заинтриговал. Не было смысла таить это от себя. Мистер Виктор Солсбери был определенно загадочным человеком, предположительно оригинальным художником, и еще ей почему-то казалось, что в прошлом у него было всякое. Возможно, он был не в ладах с законом. В результате она чувствовала себя как глупенькая школьница, мечтающая о загадочном герое. Но у нее имелось оправдание. Он своим странным поведением сам растревожил ее фантазию.

А сейчас они разговаривали, сидя на голом чердачном полу. И вдруг она осознала, что он здорово изменился со времени их первой встречи. Та внезапная теплота, которая в понедельник вдруг на мгновение пробилась сквозь его ледяную маску, теперь стала обычным его свойством. Но он все же не был похож на других мужчин. Она могла понять его, уловить его мысли, увидеть его настоящего – но лишь на краткое мгновение. Казалось, он постоянно ускользал, двоился, и его видимое присутствие было просто чьим-то колеблющимся отражением в воде.

Она рылась в картонках со всяким хламом и всячески оттягивала решающий момент. Но бесконечно это продолжаться не могло, и она неохотно достала одну вещь, из-за которой, собственно, и приехала. Утром, когда банкир Халлоуэлл прочитал ей газету, она подпрыгнула от радости. Привезти эту новость Солсбери! Увидеть, как кровь отливает от его лица, услышать, как он заикается, захваченный врасплох! Ее сперва так и подмывало ткнуть в него шпилькой. Но теперь, когда они разговорились по-дружески, когда он раскрылся перед ней по-новому, выложить ему подобное было бы жестоко. Впрочем, выбора у нее не оставалось. Она потратила уйму времени и уговорила Халлоуэлла позволить ей самой спросить Солсбери, что означает это сообщение в газете. Теперь она должна пройти через все или выглядеть в глазах банкира идиоткой.

Когда они спустились с чердака в гостиную, она сказала:

– Мистер Халлоуэлл просил меня передать вам вот это и спросить вас, что это означает. – И вручила ему газетную вырезку.

Виктор взглянул на заголовок и услышал, как в голове забил тревожный набат.

«ОПОЗНАНО ТЕЛО МЕСТНОГО ХУДОЖНИКА».

Он облизнул пересохшие губы, зная, что последует за этим.

«Полиция Харрисбурга сегодня окончательно идентифицировала тело, обнаруженное речной спасательной службой в понедельник вечером у рыбацкой набережной. Анализ одежды и зубных пломб показал, что скончавшийся был Виктором Солсбери, местным рекламным художником, работавшим в…»

– Здесь какая-то ошибка, – сказал он, хотя не верил ни на йоту, что это ошибка. – Виктор Солсбери – это я.

– Говорят, это было самоубийство, – ответила Линда. – Его последнее время очень угнетало, что он не может продать свои оригинальные работы.

– Но я преодолел этот барьер, – запинаясь, неловко выговорил Солсбери. – Я продал свою картину.

– Мистер Халлоуэлл совершенно сбит с толку. Ему представляется, что он предоставил ссуду в двадцать две тысячи человеку, выдающему себя за другого.

– Чепуха, – сказал Виктор. – Это ошибка. Завтра поеду в город и выясню, в чем дело. Известите об этом мистера Халлоуэлла.

Какое-то время она молча смотрела на него.

– Кажется, вы восприняли это спокойнее, чем я ожидала. Я хочу сказать, когда читаешь про собственную смерть, это вообще-то здорово потрясает. Виктор… Вы действительно тот, за кого себя выдаете?

– Ну конечно, – сказал он и рассмеялся в подтверждение своих слов. Хотя видел, что для нее этот смех звучит неубедительно. – Я Виктор Солсбери. Разумеется, это я и есть.

В эту ночь он спал плохо. Он всю ночь думал о теле, выловленном в реке, о теле, к которому прилепили его имя. Был ли он действительно Виктором Солсбери, или Виктор Солсбери был разложившимся трупом? Действительно ли настоящий Виктор Солсбери (если это и вправду был тот мертвец) покончил с собой, или другой человек в черном пришел в ночи и сделал эту работу за него?

Ни одна из этих мыслей не способствовала здоровому сну.

В час тридцать ночи в подвале вновь раздалось гудение. Виктор выскользнул из кровати, натянул джинсы, которые пришлось купить в городке, поскольку компьютер снабдил его всего одной сменой одежды. Всунув ноги в тапочки, он вышел в коридор и спустился по лестнице в темную гостиную. Храбрец вырвался за ним, скатился по ступенькам и поднял дикий тарарам, неистово кидаясь на дверь подвала.

В подвале они застыли бок о бок, равно испуганные, человек и собака. Свет не горел, и на стене вновь ярко сиял голубой круг, но испугало их не это. Позади круга маячили серые расплывчатые тени. Ничего определенного. Ничего узнаваемого. Какая-то мешанина, в которой с трудом угадывалась путаница проводов, подпорок и трубок. Поверх всего этого восседала смутная фигура. Она двигалась.

Внезапно из голубого тумана выплыла еще одна тень. У нее были тощие ноги, как будто вовсе без мышц, и плоские, точно расплющенные, ступни, с фут шириной, не меньше. И странная форма головы: узкий, в полтора раза больше человеческого, череп с ненормально высоким лбом. И все это ясно говорило Виктору, что существа в голубом сияющем кругу – не люди.

Храбрец тоже это почуял. Впервые Солсбери видел, как пес бесится от ярости. Шерсть на его загривке встала дыбом, он свирепо зарычал и всем телом бросился на голубое пятно. И отлетел от стены. Не угомонившись, он проделал это упражнение еще пару раз и убедился, что серые фигуры ему не достать. Тогда пес прижался к ноге Виктора, довольствуясь тем, что можно скалить зубы, сверкать глазами и браниться по-собачьи в лицо незваным гостям.

Вдруг голубое свечение вспыхнуло ярче, тени проявились отчетливей. Потом раздался треск, резкий хруст, точно сухая ветка подломилась под каблуком. Звон смолк и сменился призрачной тишиной. Голубое сияние угасло, но круг остался, и через него теперь было видно, как через обычное окно.

Но окно это выходило не на улицу, да и вообще не на Землю. Не на ту Землю, которую знал Виктор.

Машина по ту сторону круга – очевидно, именно она должна была установить контакт с этим миром, именно она излучала голубое сияние – представляла собой замысловатую путаницу чего-то смутно похожего на конденсаторы, транзисторы, датчики и провода. Вверху на ней крепилось кресло, в котором сидело существо из кошмарного сна. Второе существо стояло рядом с машиной, глядя в окно.

Оба смотрели прямо на Солсбери.

Безволосые серые головы плотно облеплены крупной чешуей. Над покатым лбом выступает костистый гребень, надбровья выдаются над запавшими глазами дюйма на два. А глаза… В них горит багровое пламя, вспыхивают малиновые, алые, кровавые искры…

Виктор с трудом оторвал взгляд от горящих глаз и быстро оглядел остальное. На лице вместо носа – пять вертикальных щелей, равномерно расположенных над пульсирующей впадиной, которая, очевидно, служила ртом. Голова держится на иссохшем теле, обтянутом лакированной змеиной кожей. Напряженные мышцы под ней натянуты, точно тонкие веревки, покрытые глазурью.

Виктор невольно попятился за старый верстак. Ему опять захотелось, чтобы железный Виктор перехватил командование. Но железный Виктор исчез. От его альтер-эго не осталось и следа. Программа завершилась. Может быть, это временный перерыв. Но сейчас он был предоставлен самому себе.

Храбрец раболепно съежился у его ног, отчаянно ерзая и пытаясь подползти под штанину, откуда не было бы видно этих страшилищ и откуда он ни за какие коврижки не согласился бы выглянуть.

Солсбери бросил взгляд на подвальную лестницу и запоздало понял, что к ней можно пройти лишь мимо окна, в котором караулили демоны. Тут остатки его храбрости точно сквозняком сдуло. И как раз в этот момент теневое чудовище, стоявшее у машины, – то, которое было видно яснее, – подняло длинную костистую руку с шестью трехсуставчатыми пальцами и сделало вид, будто тянется и хватает его.

Бывает, что ужас придает отвагу. Но Виктора он полностью парализовал. Тело его застыло, точно проржавевший стальной каркас. И какой-то дьявол пришпилил ему открытые веки, так что он даже не мог зажмуриться, чтобы отогнать кошмар.

Потом светлый портал замерцал, вспыхнул ярче, потускнел и внезапно пропал, точно вышло из строя какое-то хрупкое электронное звено между чужим миром и стеной подвала. Солсбери тупо уставился на чистый кафель, где всего лишь за мгновение до этого находилось окно в ад. Ноги его подкосились, и тело, до того неподатливо застывшее, обратилось в кисель. Веки дрогнули и сморгнули – иголок как не бывало. Но теперь, когда его отпустил ужас, он опять не мог двинуться с места, только лихорадочно хватал ртом воздух.

Храбрец опомнился быстрей, вскочил и бросился на стену. Упал, вновь бросился с разбега, на лету ударился лапами, опять свалился и посмотрел на Виктора умоляющими глазами. Неужели хозяин не может сделать что-нибудь с этими штуками в стене?

Под собачьим взглядом к Виктору вернулась способность соображать. Он развел руками в адрес пса, затем оказался на лестнице и рванул наверх, прыгая через две ступеньки. Сзади пыхтел и толкался Храбрец, отчаянно пытающийся ни на дюйм не отстать от хозяина. Солсбери взлетел на второй этаж, в спальню, где поместил свои ящики, и распахнул дверь немного энергичней, чем требовалось, так что она грохнулась о стену, и стена заходила ходуном, точно живая. Он подскочил к компьютеру и отвесил ему солидный пинок. Жгучая боль прострелила ногу, но он не обратил на нее внимания и пнул еще раз. К этому времени к нему присоединился Храбрец, который принялся фыркать и сопеть, нетерпеливо вытанцовывая вокруг безмолвного ящика.

– А ну, давай инструкции! – скомандовал Виктор компьютеру.

Тот все еще был не в духе.

– Ты, железяка чертова!

Молчание.

Он припомнил верстак в подвале и опять побежал вниз. Храбрец дошел с ним до верха лестницы и понаблюдал, как хозяин спускался, но за ним не последовал. В подвале Виктор отыскал инструменты, разложенные на полках и развешенные на крюках в стене. Он подобрал среднего веса лом и притащил его в спальню, чувствуя себя как пещерный человек в родимом каменном веке.

Прочно утвердившись над ящиком с компьютером, он угрожающе замахнулся ломом.

– Инструкции, или я разделаю тебя под орех!

В его крови бушевала здоровая доза адреналина, напружиненные нервы толкались и отпихивали друг друга, точно живые, разумные и возбужденные существа. Происходило что-то, чего он не мог понять. В дело вмешались морщинистые, кожистые человекоящеры со ртами-воронками. И что-то еще надвигается. Стоит на них только взглянуть, сразу ясно – эти чешуйчатые уроды шутить не любят. И что, от него требуется сыграть во всем этом какую-то роль? Тогда его, черт возьми, должны были лучше информировать.

Но 810-40.04 молчал, как рыба.

Виктор подался вперед, занес над головой лом и со всей силы обрушил его на крышку ящика. Лом отскочил, руку тряхнуло током, и противная дрожь волной пронеслась по всему телу. Кости пронзительно заныли: хрупкий человеческий организм требовал к себе уважения. Зачем поступать как идиот? Он уронил лом и стал растирать руку, пока к ней не вернулась чувствительность. Тщательно обследовав крышку ящика в месте, куда пришелся удар лома, он не нашел ни малейшей вмятины или царапины. Так закончился первый раунд.

– Я, похоже, спятил, – сообщил компьютеру Виктор. И был совершенно прав. Впервые в нем так жарко взыграли эмоции. Он на какое-то время потерял самообладание. Но зато с тех пор, как он проснулся в саду в этом теле под командованием железного Виктора, он впервые почувствовал себя человеком.

Впрочем, компьютеру было плевать.

Солсбери вновь поднял лом.

Храбрец заворчал и зафыркал, словно возбужденная лошадь.

Виктор опустился перед ящиком на одно колено и пригляделся к тонкой линии, где крышка прилегала к корпусу. Примерившись, он втиснул острие лома в щель, покачал немного, потом налег на него всем телом. Сначала его действия не возымели эффекта. Сколько он ни давил, с ящиком ничего не происходило. Потом лом соскользнул, с треском выскочил из щели и шарахнул его по голове.

Виктор с трудом удержался на коленях, ухитрившись не упасть. Потер голову в том месте, где ударил лом, и почувствовал, что там уже начала расти здоровенная шишка. Как только перед глазами перестали кружиться искры, он стиснул зубы и опять вставил лом в щель, действуя как рычагом и налегая еще сильнее, чем раньше. Ругаясь сквозь зубы, пыхтя и потея, напрягая все силы, он раскачивал и раскачивал лом. И как раз когда ему показалось, что металл определенно поддается, как раз когда он почти уже достиг успеха, сверкнула слепящая вспышка голубовато-зеленого света, и кулак, утыканный иглами, тяжко опустился на его голову, а другой кулак сграбастал черную занавеску и враз укутал его целиком.

Глава 6

Он вынырнул из бархатной черноты, попытался сдернуть явно занавеску и понял, что ящеры таки до него добрались. Одна тварь подкралась и собирается сожрать его голову. Грубая терка языка осторожно облизывала его лицо, должно быть, смакуя букет. Ясное дело, примеривается, откуда кусать.

Виктора передернуло, он распахнул глаза, ожидая увидеть демона. И вместо этого увидел обрадованного Храбреца, который облизывал его лицо, фыркая и простодушно обдавая хозяина запахом из пасти. Солсбери отшатнулся, утер лицо, пощупал голову, выясняя, на месте ли она. Вроде бы на месте, хотя трещит невообразимо. Точно мозги кто-то взболтал. С трудом приняв сидячее положение, Виктор огляделся и понял, что удар, отшвырнувший лом, отбросил и его самого футов на шесть от ящика. Слегка покачиваясь, он поднялся на ноги и побрел к двери.

– Ты выиграл, – через плечо проронил он компьютеру.

Тот не ответил.

Вспомнив, что Линда многое повыбрасывала, когда рылась на чердаке в имуществе покойного дяди, он поднялся по узенькой лесенке, включил свет – лампочку без абажура – и стал искать. Нужное он нашел во второй коробке: пистолет двадцать второго калибра и патроны к нему. Пистолет в отличной сохранности, его явно регулярно чистили и смазывали. Может, Гарольд палил из него по бутылкам? Виктор отнес оружие и патроны в гостиную, перетащил большое кресло в угол, так, чтобы спинка не обращена была ни к одному окну, и зарядил. Храбрец примостился у его ног и с осторожным любопытством тыкался носом в руки хозяина.

Оттуда, где сидел Виктор, ему был виден вход в подвал. Пусть только тощий человекоящер с мордой-воронкой высунет голову из подвала! Одним прицельным выстрелом он разнесет ее на куски. Твари не казались особо крепколобыми.

Но время ползло, особых событий не происходило, и мышцы стали расслабляться, нервы отпускали. Через полчаса он вдруг сообразил, что голоден, и сделал себе два сандвича. Едва не откупорил пиво, но вовремя вспомнил, как преувеличенно отреагировал его организм на прошлую банку. Пиво отпадало. Ночью ему понадобится свежая голова, чтобы быть начеку. Поглощая сандвичи, он начал думать. До этого им управляли животные реакции, вот он и шарахался, точно дикий кабан, страдающий язвой желудка. А теперь ему думались неприятные вещи, например: что, если именно твари-ящеры с той стороны портала запрограммировали его на убийство Гарольда Джекоби? Что, если он служил именно их орудием?

Жуткая, невыносимая мысль. Правда, если 810-40.04 воспрянет из своей хандры, с него станется представить ситуацию в розовом свете. Но Виктор сильно сомневался, что компьютеру это удастся.

Потом ему пришла в голову еще одна мысль, ничуть не приятнее. А что, если, пытаясь вскрыть компьютер, он повредил обшивку или источник энергии? Может быть, он даже поломал компьютер? И будут ли еще инструкции? Или он, глупец, подчинившись минутному приступу страха и злости, сам разрушил единственную связь с чужим разумом?

Такие мысли теснились в его голове, и до восьми утра он не сомкнул глаз. В восемь он взял оружие, поднялся наверх и принял душ. Храбреца он посадил под дверь снаружи, замок запер изнутри. Под ручку двери еще подставил белую бельевую корзину, так, чтобы крышка заклинила ручку и ее нельзя было повернуть и открыть дверь, если кому-то – или чему-то – замок не помеха. Он не задергивал занавеску душа и не отводил глаз от двери, боясь пропустить чужое движение, а слух его настороженно ловил малейшее сопение или поскуливание пса.

В четверть десятого он запихнул своего четвероногого друга на заднее сиденье «МГБ-ГТ». Храбрецу было там довольно места, он мог сколько угодно вертеться и озирать окрестности в любое из трех окон. Пес был на вершине блаженства. Солсбери прикинул, что в Харрисбурге он будет где-то после десяти. На повестке дня первым пунктом стоял вопрос: позволит ли ему полиция взглянуть на тело Виктора Солсбери… или кто там умер?

Дежурный по отделению, угрюмый желтозубый тип с прилизанными волосами, сидел за исцарапанным и замусоренным столом, жевал окурок потухшей сигары и перекладывал с места на место бумаги, дабы изобразить из себя занятого человека. Почесав пятерней макушку – пальцы у него были толстые, волосы жидкие, – он поднял взгляд на Виктора и, прежде чем заговорить, неохотно вынул изо рта драгоценный табачный огрызок.

– Ну?

– Мое имя – Виктор Солсбери, – сказал Солсбери.

– И что? – Дежурный прикрыл глаза и вернул окурок на место.

– Это меня ваши люди считают мертвым.

– Что такое? – немедленно ощетинился дежурный. Солсбери сообразил, что сделал сразу две ошибки. Во-первых, разговор следовало начать более логично. Таким мозгам, как у сержанта Брауэра (имя стояло на табличке, укрепленной на столе), требовались утверждения доступные и простые, слова, которые можно бесконечно прокручивать в голове, добираясь до смысла. Во-вторых, следовало отнестись к бравому сержанту подобострастнее – особенно при использовании фразы «ваши люди».

Он изменил тактику:

– Во вчерашнем номере «Вечерних новостей» я прочитал, что тело, извлеченное из реки, было идентифицировано как Виктор Солсбери. Но, понимаете ли, Виктор Солсбери – это я.

– Минуточку, – сказал Брауэр и вызвал по селекторной связи офицера по фамилии Клинтон. Солсбери стоял рядом, сплетая и расплетая пальцы и стараясь не походить на обвиняемого. Железному Виктору это удавалось бы хорошо, без малейшей нервной дрожи. Но его телом сейчас владел незапрограммированный Виктор, а тот не мог думать ни о чем, кроме убийства Гарольда Джекоби, после которого не прошло и двух недель. Да еще, пожалуй, о том, с каким удовольствием узнали бы про сей факт люди в форме.

Откуда-то справа появился детектив Клинтон, направился к столу, но вдруг застыл, точно громом пораженный, в десяти шагах от Солсбери. Спустя несколько мгновений он опомнился и дошел-таки до стола. Детектив был высокий, тощий, в профиль он напоминал хищную птицу. Глаза его метались от Брауэра к Солсбери; он опять побледнел.

– Этот парень насчет того неопознанного дохляка, которым вы занимаетесь, – буркнул Брауэр. Такие мелочи, как ошибочная идентификация трупа или человек, воскресший из мертвых, его не задевали. Они не укладывались в логику; так что не было смысла морочить себе голову. Сержант вернулся к своим бумагам и принялся их перекладывать, проявляя недюжинное рвение.

– Меня зовут детектив Клинтон, – сказал ястребовидный.

– Виктор Солсбери, – представился Виктор, пожимая костлявую кисть.

Краска окончательно сбежала с лица детектива, и он оставил попытки сохранить хладнокровие.

– Сюда, пожалуйста. – Клинтон отвел Солсбери в свой офис, подождал, пока тот вошел, последовал за ним и запер за спиной дверь.

– Что я могу для вас сделать? – спросил детектив.

В голове Виктора завертелось с полдюжины хлестких ответов, но он сообразил, что шутить не время.

– Вчера вечером я читал газету… и мне попалась на глаза заметка о том, что нашли труп, в котором опознали меня.

Детектив помолчал мгновение, затем улыбнулся:

– Я уверен, что вы ошибаетесь, мистер Солсбери. Имена могут совпадать, но опознание проведено профессионально.

– Быть не может, чтобы в таком крохотном городишке жили два Виктора Л. Солсбери, и оба были художниками. Кроме того, вы меня сейчас узнали.

– Это просто сходство, – сказал тот. – Мы нашли несколько портретов в жилище Солсбери. Вы чертовски на него похожи.

– А труп?

– Более-менее. Понимаете… он ведь разложился.

– Почему вы связали труп с именем Солсбери?

– Ваша домохозяйка… – Детектив вспыхнул. – Его домохозяйка, миссис…

– Дилл, – произнес Виктор, вздрогнув: он понял, что знал это имя.

Клинтон тоже вздрогнул.

– Да. Она сообщила, что однажды вечером вы исчезли, и десять дней от вас не было никаких вестей. У вас на четыре дня просрочен срок арендной платы. Она боялась… м-м… неприятностей. Она и сообщила, что вы пропали без вести.

– Следы на теле были? – спросил Виктор.

– Никаких. Только записка, пришпиленная к рубашке. Погибший обернул ее в полиэтилен, и она почти не промокла.

– Какая записка?

– «Я – творец, но мне не дают творить. В.».

– И даже не подписана полным именем?

– Нет. Но все совпадает. Виктор Солсбери был рекламным художником, пытался делать самостоятельные работы, но не мог добиться хоть какой-то известности.

– Но я – Солсбери, и я покинул дом на десять дней с кучей работ, которые и продал в Нью-Йорке.

Детектив Клинтон заерзал на стуле.

– Но зубные пломбы совпали, – сказал он. – У нас нет зарегистрированных отпечатков пальцев Солсбери, но он регулярно посещал дантиста.

– Доктора Бродерика, – сказал Виктор.

Клинтон был окончательно сбит с толку.

– Мы сверили записи Бродерика с рентгеновскими снимками зубов трупа. Почти полное совпадение.

– Почти?

– Записи дантиста никогда не бывают полными. В детстве его обслуживал кто-то другой, не Бродерик. Занося в свои карточки данные о зубах Солсбери, Бродерик мог легко проглядеть что-то, что показал более тщательный рентген криминалистической лаборатории.

– Уверяю вас, Виктор Солсбери – это я.

Клинтон решительно покачал головой:

– Невероятная случайность! Немыслимо, чтобы зубные пломбы у двух человек настолько совпадали. Они – такой же отличительный признак, как отпечатки пальцев. Виктор Солсбери мертв.

Виктор набрался храбрости и прочистил горло.

– Просветите и мои зубы. Сравните их с другими снимками.

Клинтона вся эта история явно не радовала. Но делать было нечего. Этот Солсбери разительно походил на того Солсбери и описывал его жизнь, его окружение, его занятия как свои. (Вот именно – как.) А детектив, наверное, только-только закончил оформлять двадцать километров бумажек, форм, отчетов и рапортов о закрытии дела. А дело, выходит, закрывать рано.

Они пошли в лабораторию, где седовласый мужчина по имени Мори сделал снимки и сравнил их с наличествующими. Зубная схема оказалась почти дубликатом записей доктора Бродерика.

На лестнице Клинтон, подавленный перспективой возобновления расследования, пожал Виктору руку и сказал:

– Прошу прощения, что мы причинили вам столько хлопот, мистер Солсбери. Но такое удивительное сходство! Теперь вот заново гадай, кой черт утопился там в речке.

Виктор ответил на рукопожатие и покинул участок. Детектив мог гадать хоть целую вечность. Спроси он у Виктора, тот бы точно сказал детективу, что это за труп. Этот труп совершенно определенно был Виктором Солсбери.

Через некоторое время он уже сидел в машине и раздумывал, не эти ли тайные хозяева, запрограммировавшие его на убийство Гарольда Джекоби, убили также и настоящего Виктора Солсбери. Зачем? Чтобы обеспечить ему крышу? Нелогично, поскольку никуда не делся тот факт, что самоубийца оставил записку и проглотил упаковку барбитурата перед тем, как прыгнуть в реку. Довольно мелодраматический способ покончить наверняка. Однако хозяева Виктора знали, что должно случиться, знали про смерть настоящего Солсбери и про ее неясные обстоятельства, позволяющие подменить его самозванцем.

Но откуда они знали? Они должны были знать об этом самоубийстве задолго до его совершения. Они же впихнули в него прошлое настоящего Солсбери, точно яблочное пюре с ложки.

И почему он выглядел как Виктор Солсбери? Чудовищное совпадение? Не может быть.

А что может?

Он не знал. Перегретые мозги его и без того кипели, и струйки пара время от времени вырывались наружу, окатывая его жаром.

Он приехал на квартиру, которую Солсбери снимал в верхнем этаже дома Марджори Дилл. Потолки в ней были наклонные, стены темные. Миссис Дилл, бойкая дама с волосами стального цвета, напоминавшими свалявшуюся шерсть, следовала за ним по пятам. Он ловил на себе ее взгляд, то потрясенный, то испуганный, то виноватый, то презрительный. Да, она продала его работы. Да, возможно, она действовала излишне поспешно. Однако он задолжал ей за аренду. И ведь предполагалось, что он умер. Она так сожалеет. Но с его стороны было невежливо вот так без единого слова податься неведомо куда и не оставить распоряжений насчет платы за аренду.

Он нашел три картонки бумаг, которые она не выбросила. Миссис Дилл сказала, что ту кучу рисунков, которые валялись в доме, она посчитала вправе вставить в рамки и продать. В конце концов, родственников у него не было. Родители погибли. Никому не понадобилось востребовать труп. Конечно, она извиняется за излишнюю поспешность. Но неужели он в самом деле думает, что она поступила так из меркантильных соображений?

Он погрузил рисунки в машину и принял меры предосторожности, чтобы Храбрец их ненароком не повредил. То есть переместил собаку на переднее сиденье и уложил коробки на заднее. Он отъехал, а миссис Дилл наблюдала за ним из окна. Она была в некотором расстройстве. Рисунки пользовались спросом, их охотно покупали, а теперь они выскользнули из рук. С другой стороны, этот олух мог бы потребовать вернуть излишек денег, которые она выручила от продажи его мебели и рисовальных принадлежностей.

Виктор пообедал в шумной и грязной забегаловке, в которой, несмотря на нехватку декора и воздуха, подавали вполне аппетитную пищу. Позже, заметив унылую морду Храбреца, он купил банку собачьих консервов с курятиной и накормил и его.

В десять минут пятого Виктор позвонил в рекламное агентство, на которое он – или настоящий Солсбери – работал, и поговорил с Мелом Хаймером, своим боссом. Выслушал его бессвязное пустословие и бранные тирады по поводу своего десятидневного отсутствия, потом уведомил босса, что на работу возвращаться не собирается. Услышал, как у Хаймера со стуком упала челюсть, и повесил трубку.

Он не испытывал особенного удовольствия. Печально было сознавать, что, возможно, единственное, чего настоящий Солсбери еще хотел на этом свете, – это послать Хаймера к черту.

Ему предстояло выполнить еще одно задание, для чего требовалось поехать на другой конец города, в художественный салон-магазин, который, как уверяла его поддельная память, он неоднократно посещал в прошлом. Сидя за рулем, он слушал, как Храбрец дает оценку встречным автомобилям. Лохматый ценитель одни машины едва удостаивал взглядом, при виде других разворачивался на сиденье кругом. Модели, которые ему нравились, он отмечал легким фырканьем. Когда мимо пролетал «Кадиллак» или «Корвет», пес подпрыгивал на сиденье и тявкал. Он был действительно достойным судьей; правда, лучшие оценки он приберегал для затрепанных пикапов и маленьких шумных мотоциклов.

В художественном салоне Виктор ходил по рядам больше двух часов, подбирая себе пастель, картоны, масляные краски, кисти, холст, растворители и карандаши. Он, не глядя, протягивал руку к полкам, и пальцы его безошибочно выбирали нужное. Подсознательно он точно знал, что необходимо для студии, начинавшейся на голом месте. И сладостная горчинка – ложная память – сопровождала выбор каждого необходимого предмета. Он еще купил огромный мольберт, лампу на шарнирной ножке, увеличитель, портативный фотокопировщик и легкий пантограф. Пять сотен он выложил наличными, на остальное выписал чек. Служащий магазина откровенно нервничал. Возможно, он боялся, что этот садист нагромоздит кучу свертков, потребует их доставить, а затем расплатится фальшивым чеком, и все для забавы. У Солсбери не хватило бы духу выписать ему чек на всю сумму.

В четверть десятого он остановился перекусить и купил два гамбургера для себя и два для Храбреца. Водяной фонтанчик ему на глаза не попался, так что он купил собаке кока-колу, такую же, как себе. Барбос пришел в такой восторг от ее вкуса, что забыл, как вести себя за столом, и облился кока-колой с головы до ног, заодно облив и сиденье. Солсбери отобрал банку, вытер пролитое и сделал псу строгий выговор за несоблюдение экономии. Когда он опять позволил собаке пить, пес вел себя более осторожно.

В девять тридцать он выехал. До Оук Гров оставался час езды.

Он не знал, какая ему предстояла ночь.

Вечерний душ, чистка зубов и спущенная шина спасли ему жизнь. Дела нудные, обычные. Просто из-за них он гораздо позже лег спать.

Сначала спустила шина. Виктор припарковал машину у обочины, снял куртку и принялся возиться с запаской. И только сделав всю работу и убрав домкрат, обнаружил, что и эта шина тоже плоская, как блин.

Виктору смутно подумалось, что где-то неподалеку (где именно – он не помнил) есть заправочная станция. Он снял запаску и покатил обе шины перед собой. Затем попробовал взять их под мышки и так нести. Через пятнадцать минут он понял, что сейчас отдаст концы. И даже не очень удивился, обнаружив, что эта перспектива его радует. Руки отваливались, плечи обвисли, точно подтаявший кусок мягкого сыра. Солсбери постоял, отдышался. Если бы мимо проехала машина, он бы попросил подвезти. Но никто не ехал. Пришлось идти дальше.