Текст книги "Потерянные души"

Глава 4

Автофургон отбыл, увозя настоящих Эрскина, Нэнси и Ариэль навстречу их судьбе. Новые мэр Поттер, его эффективная жена и его сконцентрированная на главном дочь вернулись в дом.

Энергично, целенаправленно, по-деловому принялись за уборку кухни. Переставили содержимое шкафчиков, полок и кладовки так, чтобы отныне приготовление каждой трапезы занимало минимальное время.

Работая, не обменялись ни единым словом. Тем не менее не дублировали действия другого. И не мешали друг другу.

Покончив с кухней, они приготовили ранний завтрак. Эрскин готовил из десятка яиц яичницу-болтунью, тогда как Нэнси жарила фунт бекона.

Хлеб покрывали зеленые пятна плесени. Как и любой другой коммунар, Ариэль терпеть не могла расточительства. Она приготовила двенадцать хорошо прожаренных гренков в тостере с четырьмя пазами.

Пластмассовая бутылка-пульверизатор с маслом – точнее, с заменителем масла – оказалась весьма эффективной.

Эрскин разложил яичницу по тарелкам. Нэнси добавила бекон. Ариэль налила три стакана апельсинового сока.

Пока Эрскин ставил полные тарелки на стол, Нэнси клала рядом с каждой столовые приборы, а Ариэль – салфетки.

Они сели за стол, когда ночь еще прижималась к окнам. Поели.

Поскольку разговоры мешали пережевыванию пищи, за столом поначалу царила тишина.

Наконец ее прервал Эрскин:

– У меня вошло в привычку дважды в неделю обедать всей семьей в ресторанах, принадлежащих моим избирателям.

– Дома прием пищи занимает меньше времени, – указала Нэнси.

– Да, но мы должны следовать всем привычкам и традициям семьи Поттер, пока Коммуна не заменит все население Рейнбоу-Фоллс, чтобы избежать подозрений.

– Когда мы будем есть дома, на завтрак нам каждое утро нужно готовить одно и то же, – вставила Ариэль. Ей отводилась роль дочери Эрскина и Нэнси, но возрастом она от них не отличалась и в бесклассовой Коммуне была им ровней. – Нам нужно составить меню для каждой дневной трапезы и готовить только те блюда, которые будут входить в эти меню. Повторяемость приведет к повышению эффективности.

– Да, – Эрскин кивнул.

– Согласна, – поддержала их Нэнси. – И упростится закупка продуктов.

После завтрака они убрали все со стола и сполоснули тарелки. Загрузили их, кухонную утварь, миски, стаканы, столовые приборы в посудомоечную машину.

В ближайшее время им предстояло проделать с комнатами, гаражом, другими подсобными помещениями то же самое, что они уже проделали с кухней. Очередность проведения этих работ согласовывать не требовалось: они знали, что начинать нужно с амбара.

На участке подъездная дорожка разделялась на две: одна вела к гаражу, вторая – к кирпичному амбару в глубине участка.

В семье Поттеров фермеров не было. Нэнси и Ариэль обожали прогулки верхом, и амбар служил конюшней.

Площадь амбара составляла тысячу шестьсот квадратных футов. Большую часть занимал общий зал, в глубине располагалась кладовая для конной амуниции. Стойла, по три, находились у южной и северной стен.

В стойлах у северной стены стояли жеребец Командор и две кобылы, Куини и Валентина. Южные стойла пустовали.

– Стены теплоизолированы, и есть печка, работающая на жидком топливе, на случай очень уж сильных холодов, – заметил Эрскин.

– Теплоизоляция еще и задерживает звук, – напомнила Нэнси. – Звукоизоляция для нас не будет лишней.

Лошади с интересом наблюдали за ними.

Ариэль огляделась.

– Окна нужно звукоизолировать и забить изнутри досками. Снаружи они останутся прежними.

– Здесь все и произойдет, – заявил Эрскин.

– Идеальное место, – согласилась Нэнси.

Мрачное лицо Ариэль осветилось легкой улыбкой ожидания. Серо-голубые глаза вспыхнули стальным светом.

– Да, – кивнула она. – Да. Здесь я стану той, кем хочу быть.

– В двери амбара нужно вставить замки, – добавила Нэнси. – Очень хорошие замки.

Ариэль вновь оглядела амбар.

– Нужно укрепить стойла, и стены, и двери. Они должны быть очень крепкими.

Троица постояла в молчании. Эрскин знал, что все чувствуют одно и то же: гордость за порученное им дело, восторг от осознания того, что война началась, благоговейный трепет (они – агенты изменений, призванные построить новый мир) и лихорадочное стремление уничтожить мусор, паразитов, чуму, грязь, короче, человечество.

Глава 5

Чувство опасности у Чанга оказалось не менее впечатляющим, чем чувство вкуса при выборе одежды. Избрав один из грузовиков в качестве поста наблюдения, Карсон и Майкл выкрутили лампочку под крышей кабины и оставили обе дверцы открытыми. Вылезая из кабины, не издали ни звука. Не выдал их и свет.

Тем не менее, уже присев, чтобы сделать третий, контрольный выстрел, пустить пулю в затылок Бекманну, убийца вдруг выпрямился. Развернулся к шестому грузовику, стоящему в ряду из четырнадцати, – их грузовику, – и дважды выстрелил.

Первая пуля звякнула о металл и отлетела в ночь. Вторая пробила ветровое стекло.

За годы, проведенные на службе, в Карсон ни разу не стреляли, и не потому, что она проявляла предельную осторожность. Скорее причина заключалась в ее смелости. Она часто все делала согласно инструкциям – за исключением тех случаев, когда следование инструкциям могло привести ее к гибели.

Чанг работал в одной из китайских корпораций. Он возглавлял Отдел анализа деятельности конкурентов, попросту говоря, воровством или подкупом добывал технологические секреты других корпораций. Ранее он не служил в армии, не был сотрудником государственной секретной службы. До этой ночи насилие не входило в его преступный арсенал.

Конечно же, только счастливая случайность помогла ему определить местонахождение Карсон и Майкла, а не рефлексы опытного разведчика. Каким-то образом прознав, где они находятся, но не зная их точной позиции, он просто выстрелил в их сторону, то есть только попусту потратил патроны. Ожидаемая паническая реакция человека, которого застали на месте преступления.

Этот клерк, этот дилетант не мог тягаться с двумя бывшими детективами отдела расследования убийств, которые стали частными детективами, которым приходилось платить за аренду офиса и нести немалые расходы на содержание растущей семьи, что являлось очень даже неплохой мотивацией в работе. Карсон поначалу не видела никакой необходимости в том, чтобы дать деру от корпоративного бюрократа, даже если он и убил человека.

Уверенная в том, что позади нее на темной автомобильной стоянке нет источника света, который очертит ее силуэт и превратит в удобную мишень, она побежала к Чангу. А вот лампы, горящие по периметру складского здания, подсвечивали китайца, поэтому даже без прибора ночного видения, установленного на фотоаппарате, Карсон видела его гораздо лучше, чем он мог видеть ее.

Но Карсон заметно поумерила пыл, когда Чанг, вместо того, чтобы вновь выстрелить наобум, одной рукой подхватил пакет, с которым пришел, второй – «дипломат», поставленный на асфальт Бекманном, и побежал к ближайшему складу.

И Карсон обратила внимание, что Чанг, несмотря на пакет и «дипломат», с каждым мгновением увеличивает расстояние до нее и Майкла, который бежал справа. Не забывала она и о Скаут, их семимесячной дочери, оставшейся в квартире. Нет, не видела ее, потому что не обладала сверхъестественными способностями. Просто помнила о ней, потому что теперь стала матерью, взвалив на себя груз новых обязанностей, которые отсутствовали напрочь, когда она служила детективом Управления полиции Нового Орлеана.

Слово «мать» по отношению к себе она слышала достаточно часто до того, как действительно стала ею. Слетало оно обычно с губ бандитов, наркоманов и продажных копов, не слишком ладивших с теми сотрудниками полиции, которые не шли на контакт с преступниками, но они не хвалили Карсон за решение родить ребенка.

В те дни она и представить себе не могла, что захочет иметь ребенка, не говоря уж о том, что выйдет замуж и действительно родит. Слишком многое требовалось ей доказать, и времени для романтики, мужа, семьи просто не оставалось. Она изо всех сил стремилась найти тех, кто выстрелами в затылок казнил ее мать и отца.

Тогда слово «мать» употреблялось на пару с другим словом и сопровождалось злобной гримасой и брызгами слюны, но ее эти процеженные сквозь зубы «твою мать» не оскорбляли, потому что подонки, которые так говорили, тем самым признавали ее неподкупность, преданность делу и безжалостность.

В погоне за ускользающей тенью, в которую обратился Чанг, когда сердце билось в такт ее бегущим по асфальту шагам, она задалась вопросом, а так ли она предана делу и безжалостна, как было в прежние времена. Может, маленькая Скаут заставляет ее притормозить, не бежать изо всех сил. Может, Чанг убегает все дальше не потому, что он моложе и сильнее, чем Карсон. Просто подсознательно она не хочет слишком уж сблизиться с ним и оставить Скаут сиротой.

И хотя Карсон хотелось бы все это отрицать, существовала вероятность того, что не могла она одновременно быть и матерью, и частным детективом. Возможно, теперь, родив самую красивую девочку на этой планете, подтереть попку малышке у нее получалось гораздо лучше, чем надрать кому-то зад.

По-прежнему справа от нее Майкл выдвинулся вперед, не отставая от Чанга. Когда они работали в паре в отделе расследования убийств, она водила автомобиль и бегала быстрее Майкла, уверенная в том, что нет преступника, которого она не сумеет догнать. Ныне она еле плелась, сердце выскакивало из груди, ноги отяжелели. Свинцовая тяжесть живота и давление на легкие спереди, возможно, не были истинными. Просто напоминали о беременности и материнских обязанностях.

Она стала женой и матерью, уже меньше думающей головой и больше – сердцем, осторожной там, где ранее была бесстрашной. Она смирилась с тем, что судьба держит ее дочь в заложницах, требуя заботу и осмотрительность в качестве выкупа, и платить его предстояло ежедневно и даже ежечасно, до конца своих дней. Так что Дорога робкого сердца могла вести к трусости.

– На хрен! – вырвалось у нее, и к тому времени, когда Чанг завернул за угол ближайшего склада, Карсон уже обогнала Майкла, стремительно приближаясь к зданию.

Прижавшись спиной к стене из гофрированного металла, держа пистолет обеими руками, стволом кверху, Карсон замялась, и не из-за своей дочери – мать или нет, не хотелось ей получить пулю в лицо после выстрела в упор. Приближающиеся шаги Майкла она слышала, а удаляющиеся Чанга – нет.

Не могла она теперь воспользоваться и преимуществом темноты. Фонари подсвечивали асфальт в непосредственной близости от склада.

Она опустила ствол, направив его вперед, вытянула руки перед собой, обхватив левой запястье правой, низко согнулась и выскочила из-за угла. Ее глаза и пистолет синхронно осмотрели территорию, справа налево, от ровной поверхности асфальта до стены склада.

Чанг бежал футах в шестидесяти впереди, вдоль прилива серых теней, где волны света растекались по берегу темноты.

Карсон не могла стрелять ему в спину. От нее требовалось поймать его, оглоушить… или гнаться за ним, пока он не повернулся бы и не выстрелил в нее, тем самым давая ей право на ответный выстрел.

Майкл ее догнал. Но она уже не хотела выполнять роль его дублера.

Чанг убегал, хотя тащил на себе и пакет, скорее всего, набитый деньгами, и «дипломат» с торговыми или промышленными секретами, которые продавал Бекманн. Карсон не могла этого допустить. Он стрелял в них. Стрелял в них. Дважды. Он пытался оставить Скаут сиротой. Сукин сын.

С уверенностью пантеры, преследующей устающую газель, Карсон бросилась за ним.

Глава 6

Рафаэль Хесус Хармильо, всенародно избранный и всеми уважаемый начальник полиции Рейнбоу-Фоллс, не выходил на замогильную смену[3]3
  Замогильная смена – с полуночи до восьми утра.


[Закрыть] с тех пор, как более чем двадцатью годами раньше начал службу в полиции обычным патрульным. Но в тот октябрьский день он пришел на службу до рассвета, потому что к полудню предстояло многое сделать.

Хотя никакого кризиса не наблюдалось, начальник смены, сержант Сет Рапп, и диспетчер Валери Корсар не удивились, увидев чифа. Без единого слова Рапп поднялся из-за стола и последовал за Хармильо по коридору, двери в стенах которого вели в пустые и темные по случаю ночи кабинеты. Дверь в дальнем торце коридора открывалась в гараж, где стояли шесть черно-белых патрульных автомобилей, дожидавшихся начала утренней смены. Грузовик-фургон занял ячейки четырех патрульных автомобилей, которые сейчас курсировали по городу, охраняя покой мирных граждан. Ни на синей кабине, ни на белом кузове не было никаких надписей, которые помогли бы определить принадлежность этого транспортного средства той или иной компании.

Фургон только что подъехал. Водитель наблюдал, как опускаются гаражные ворота, отсекая его автомобиль от темного переулка, ведущего к гаражу полицейского участка.

Напарник водителя, открывая задние дверцы, сказал Рафаэлю Хармильо и Сету Раппу: «За Коммуну».

– За Коммуну! – ответили чиф и сержант.

Девятнадцати людям, которые сидели в грузовике, мужчина приказал: «Вылезайте».

Среди прочих кузов покинули мэр Эрскин Поттер и его семья. Последними выбрались настоящий Рафаэль Хармильо, его жена и двое сыновей.

Разбуженные, вытащенные из постелей, все были в пижамах, ночных рубашках или нижнем белье. У каждого на левом виске блестела серебристая шляпка гвоздя.

Джессика Уэнхаус, городская библиотекарша, была лишь в голубых трусиках. Тридцати двух лет, симпатичная, с большой грудью.

Ни чиф, ни сержант, ни оба мужчины, приехавшие на грузовике, не задержали взгляд на ее прелестях. Коммунарам секс не требовался, а потому все с ним связанное их ни в коей степени не интересовало.

– За мной, вы все! – бросил Хармильо и направился к двери между гаражом и коридором.

В глазах всех девятнадцати стоял ужас, но их лица не выражали никаких эмоций, и они безропотно подчинились отданному чифом приказу.

За одной из дверей в коридоре находилась лестница, ведущая в подвал. Хотя движения арестованных не ограничивали ни наручники, ни кандалы, чиф спокойно повернулся к ним спиной и повел в то место, которому предстояло стать их последним прибежищем в этом мире.

Широкий коридор делил подвал на две части. Слева располагались кладовая, бойлерная, туалет. Справа – три большие камеры, на десять человек каждая, с решетками вместо передней и боковых стен.

На первом этаже находились шесть маленьких камер, каждая на двоих арестованных. И крайне редко все шесть использовались одновременно.

У подвальных камер предназначение было иное. Их построили на случай, скажем, массовых беспорядков.

Рейнбоу-Фоллс и окружающий округ не выделялись политической активностью. Не было здесь и агрессивных обществ утопистов, которые не сомневались, что разработанный ими правопорядок лучше существующего. Рафаэлю Хармильо и его подчиненным приходилось иметь дело с драчунами в барах, мужьями, поднимающими руку на жен и детей, пьяными водителями.

Поскольку правительство Соединенных Штатов оплачивало больше половины стоимости строительства полицейского участка, в здании всегда имелись дополнительные камеры, сооружаемые по требованию федеральных властей. Настоящий начальник полиции иногда задавался вопросом, а почему федеральные власти настаивали на том, чтобы даже в маленьких американских городах количество мест в камерах значительно превышало потребности: то ли власти перестраховывались, то ли готовились к неким событиям, которые сами намеревались инициировать.

Нового начальника полиции соображения федеральных властей совершенно не волновали. Дни человечества – а следовательно, и федерального государства – были сочтены. Планы политиков уже ничего не значили.

Девятнадцать человек, привезенных на грузовике, разместили в двух больших подвальных камерах. Согласно полученному приказу, они расселись на прикрепленных к стенам койках и на полу, с написанным в глазах ужасом, но покорные.

Запирать камеры никакой необходимости не было, но сержант Рапп все равно их запер.

Поднявшись на первый этаж, чиф и сержант заглянули в крыло с шестью маленькими камерами. В них сидели двое, и чиф их разбудил.

Первый, бродяга, которого звали Конуэй Лисс, приехал в город в вагоне товарняка и остался, чтобы грабить дома. Его взяли на третьем взломе.

Сорокапятилетний Лисс выглядел на все шестьдесят, а то и больше: худой, прямо-таки на грани истощения, с торчащими во все стороны седыми волосами, морщинистой кожей, большущими бесформенными ушами, почерневшими зубами и потрескавшимися пожелтевшими ногтями. Его словно сделали из хрящей и костей, а потом хорошенько просушили, выпарив всю воду. Живыми оставались только глаза цвета океанской синевы, хитрые и расчетливые.

В другой камере сидел Норман О’Бэннон, которого местные по уже забытой причине прозвали Намми. Умственное развитие тридцатилетнего Намми остановилось на уровне ребенка. Полноватого, с круглым веснушчатым лицом, добродушного, его иной раз сажали в камеру на ночь не за буйное поведение, а чтобы уберечь от беды.

Новый чиф Хармильо не питал теплых чувств к Намми О’Бэннону и не собирался оберегать его от чего-либо. Совсем наоборот.

Сержант Рапп открыл камеры и вместе с чифом повел обоих арестованных в подвал.

Конуэй Лисс спорил всю дорогу, задавал один вопрос за другим. Ни чиф, ни сержант не ответили ни на один.

Во время этого короткого путешествия Намми улыбался и ничего не говорил. Для него каждое изменение потенциально являлось началом нового приключения. Он доверял чифу Хармильо.

Лисса, взятого с поличным на месте преступления, обрядили в оранжевый тюремный комбинезон. Намми был в джинсах и свитере. Оба волочили ноги. Лисс – потому что сил ему хватало только на бесконечные жалобы, Намми – в силу плохой координации движений, обусловленной низким интеллектом.

По пути в третью подвальную камеру Лисс не удостоил и взглядом обитателей первых двух. Он полностью сосредоточился на начальнике полиции. Его приводил в ярость отказ чифа отвечать на вопросы.

Но чиф хорошо знал таких бродяг, как Лисс: нелюдим, человеконенавистник, которого другие человеческие существа интересовали, лишь когда он мог с них что-то поиметь. Лисс мог провести день в большом, бурлящем городе и заметить только пятерых или шестерых – людей, которые могли стать его легкой добычей, слюнтяев, которые дали бы ему двадцать долларов, попроси он один, лохов, у которых даже он, неопытный карманник, мог вытащить бумажник.

Намми интересовали эти тихие девятнадцать человек, пока его взгляд не упал на голые груди библиотекарши. Он покраснел так, словно от уха до уха на его лице лопнули все капилляры. И уже не отрывал глаз от пола.

После того, как сержант запер бродягу и Намми в третьей камере, Конуэй Лисс обеими руками схватился за прутья решетки. И возвысил голос:

– Я требую адвоката!

– Обойдешься, – ответил чиф Хармильо.

– Я имею право на адвоката! – заявил Лисс. – Я американский гражданин!

– Уже нет.

– Что? Как это… уже нет?

– Теперь ты домашняя скотина.

Глава 7

За складами тянулась каменная набережная, от которой в бухту Сан-Франциско отходили причалы. И набережную, и причалы построили в первой половине прошлого века и не содержали в образцовом порядке, как более новые портовые сооружения. Эти причалы не могли принимать современные контейнеровозы и оставались на прежнем месте только потому, что нынешний кризис никак не хотел уступить место очередному периоду процветания. При первых же признаках оживления экономики их бы снесли, чтобы построить порт двадцать первого века, а пока причалы выглядели заброшенными, без единого пришвартованного к ним сухогруза.

Ржавые столбы с треснутыми, грязными фонарями заливали набережную холодным синеватым светом, отгоняющим ночь в бухту. Лишь одна тень двигалась от одного светового пятна к другому: Чанг убегал с деньгами и секретами.

Карсон О’Коннор сократила расстояние до преследуемого и увидела, как Чанг споткнулся, покачнулся, выдохшийся и уязвимый. С набережной он свернул на один из причалов, уходящих в бухту и во внезапно возникший туман.

В эту холодную ночь суша не могла быть теплее воды, и в безветренные предрассветные часы туман не натягивало на берег разницей температур: он просто завис над бухтой. Плащ со множеством капюшонов, складок и рукавов.

Видимость резко сократилась до десяти футов. Потом меньше. Ширина причала составляла порядка тридцати футов.

Если бы Карсон сместилась к ограждению по правую или левую руку, Чанг мог бы изменить направление движения и рвануть к берегу вдоль другого противоположного ограждения, где-то в двадцати футах от нее.

Она могла держаться и середины причала, надеясь, что заметит человеческую фигуру у одного из ограждений. Но густой туман сбивал с толку, и она не видела никаких ориентиров, которые могли бы ей помочь.

Почти наверняка Чанг выбрал этот причал, потому что прибыл на встречу (и собирался отбыть) на лодке. Бежать на берег он не собирался, как не собирался и прыгнуть через ограждение в воду.

Окутанная туманом, Карсон остановилась, затаила дыхание, прислушалась. Поначалу не услышала ничего, кроме мерного шелеста маленьких волн, накатывающих на опоры причала.

Несомненно, Майкл приближался к ней сзади, но тихонько, более не бежал. Она повернула голову, но не увидела человеческой тени в окружающей белизне.

Выдохнула и осторожно двинулась вперед. Пройдя еще футов двадцать, вновь остановилась и опять же не услышала ничего, кроме шепота воды под причалом.

Воздух пахнул солью, морскими водорослями и креозотом, туман холодил рот, когда она вдыхала его.

Пройдя чуть дальше, Карсон остановилась в третий раз и услышала глухой удар, легкое поскрипывание. И вроде бы звуки эти донеслись из-под деревянного настила.

Новый удар, теперь металла о металл, заставил ее повернуть голову направо. Прорезав туман, она добралась до ограждения, пошла назад, наткнулась на уходящий вниз трап.

Настил был влажным и скользким, не только от тумана, но от грибков или лишайников, которые облюбовали давно не используемое дерево.

Если б она упала или даже поскользнулась, Чанг, возможно, только этого и ждал. Если б он решился стрелять сквозь туман, удача могла быть как на его стороне, так и на ее. Но даже одна пуля, попавшая в цель, могла оставить Скаут сиротой.

Очень осторожно Карсон спустилась по трапу на деревянную площадку. Из тумана не появилась, а буквально материализовалась моторная яхта, словно в бухту заглянул корабль-призрак.

Двигатели не работали, иллюминаторы и окна не светились, вообще не горел ни один фонарь. Карсон смутно видела контуры двух палуб и рубки над ними. Находилась Карсон неподалеку от носа яхты, тогда как корма терялась в тумане, но судя по тому, что она могла разглядеть, длина яхты составляла порядка шестидесяти футов, то есть она могла использоваться как для круизов вдоль побережья, так и походов в открытое море.

Никакие швартовы не связывали яхту с крепильной планкой. Направляясь к корме, Карсон обратила внимание, что яхта просто дрейфует рядом с причалом. Чанг, вероятно, отвязал швартовы, прежде чем прыгнуть на палубу и теперь, скорее всего, поднимался в рубку по лестнице левого борта. Дверцу в ограждении правого борта Карсон нашла открытой. Должно быть, Чанг не решился закрыть ее за собой, что вновь привело бы к стуку металла о металл, который выдал бы его местонахождение.

В момент перехода на яхту Карсон чувствовала себя наиболее уязвимой, потому могла держать пистолет только одной рукой. Второй пришлось ухватиться за стальной поручень. Да и сам переход с твердой площадки на качающуюся палубу требовал особого внимания. Но она тихонько прошмыгнула на борт, оставшись целой и невредимой.

Узкая палуба правого борта вела мимо нескольких иллюминаторов и уткнулась в дверь. На приподнятом относительно палубы баке планшир отсутствовал.

Карсон бесшумно вышла на просторную кормовую палубу.

Огляделась и даже сквозь туман различила две двери в кормовой переборке. Предположила, что одна вела в кают-компанию и к другим каютам, а вторая, вероятно, к камбузу и служебным помещениям.

Чанг спускаться вниз не стал бы. Он наверняка хотел как можно быстрее попасть в рубку и, скорее всего, уже находился там, готовя яхту к отплытию.

Между дверьми в кормовой переборке крутая лестница вела к открытой палубе позади рубки. Светодиоды низкого напряжения, встроенные в ступеньки и контролируемые датчиком освещенности, подсвечивали край каждой.

Стоя у подножия лестницы, наверху Карсон не видела ничего, кроме густого, медленно клубящегося тумана.

Ожидая, что двигатели взревут в любую секунду, Карсон решила быстро подняться наверх, не касаясь перил, держа пистолет обеими руками, для равновесия чуть наклоняясь вперед.

Но прежде чем поставила ногу на первую ступеньку, почувствовала ствол пистолета, упершийся ей в шею, и непроизвольно выругалась, не разжимая зубов.