Текст книги "Дракон должен умереть. Книга II"

Человек по имени Рой

Дерк, один из пяти Мастеров Западного кантона Нордейла, жил высоко в горах, почти на границе с Инландией. У него была хижина, огород двадцать на двадцать локтей и полный дом разнообразных трав. В свои пятьдесят Дерк выглядел как типичный Мастер драконов – худой, седовласый, со строгим сосредоточенным взглядом, и только одно обстоятельство сильно выделяло его среди остальных.

Вот уже почти двадцать лет вместе с Дерком жила его жена.

В народе ходили разные слухи о том, почему Мастера проводят всю жизнь в полном одиночестве. Кто-то считал это необходимым условием для общения с драконами, поскольку сами драконы бесполы и бесчувственны. Кто-то, наоборот, был уверен, что только те и могут овладеть этим искусством, кто от природы равнодушен к женщинам, да и вообще к любым мирским утехам. Истина, как обычно, лежала где-то посередине и чуть в стороне, но факт оставался фактом – Мастера драконов в горах Гра – и Нор-Бейнн встречались часто, а вот их жены – нет.

Нарушение традиционного для Мастеров целибата, впрочем, никак не повлияло на способности Дерка – драконы его деревню не беспокоили, а большего от Мастера и не требовалось. А когда очередная роженица, тяжело дыша, принимала из рук его жены Эмералд громко вопящее дитя, она, безусловно, благодарила небеса за то, что их Мастер пренебрег традицией.

Сам Дерк никогда не сомневался в том, что ему повезло с женой. Он жил вместе с Эмералд так давно, что вся их жизнь существовала по идеально выверенным, непреложным законам. Они могли целыми днями не сказать друг другу ни слова, существовать как будто в разных мирах – потому, что каждый был органичным продолжением другого, и слова слишком часто оказывались излишними.

Они много времени проводили вместе – и столь же много порознь, ценя одиночество, необходимое любой личности, которая не вписывается в рамки обыденности. Эмералд часто спускалась в деревню – Дерк работал по дому или ходил по горам в поисках редких целебных растений. Зимой искать было нечего – но тогда Эмералд каждый день прогоняла его на охоту, зная, как важны для Дерка эти одинокие прогулки. Иногда она выходила с ним – но это были исключения, своей прелестью преображающие само правило.

В тот год весна началась очень рано – настолько рано, что Дерк не без оснований считал, что зима еще вполне может вернуться. Так и случилось – нежные зеленые побеги прихватило заморозками, и Дерк сокрушенно смотрел на почерневшие, засохшие ростки. Впрочем, природа все равно брала свое – вскоре горные луга покрылись зеленой травой и цветами, в лучах яркого солнца источавшими головокружительный аромат. В это время года Дерку часто хотелось, чтобы Эмералд была рядом с ним – тогда он мог бы поделиться с ней всем необычным и удивительным, что теперь буквально сбивало с ног на каждом шагу. С широко раскрытыми глазами смотрел он на невероятный, вечно возрождающийся мир, всякий раз поражаясь его неиссякаемой силе. С широко раскрытыми глазами бродил он по тропам, подмечая каждую деталь, обращая внимание на каждое, самое маленькое свидетельство непрекращающейся жизни. С широко раскрытыми глазами он ходил по горам – и именно благодаря этому однажды утром на противоположном склоне заметил нечто, никак не принадлежащее празднику жизни. С той стороны ущелья посреди зеленой травы и ярких цветов лежал труп.

* * *

Дерк не мог бы объяснить, с чего он взял, что тот человек не решил просто полежать на лугу и полюбоваться облаками. Что-то в его позе резко диссонировало с окружающим пейзажем. Не мог Дерк также и объяснить, что заставило его сломя голову побежать вниз по склону, а потом долго подниматься вверх.

Когда он наконец добрался до того места, где видел тело, солнце уже стояло в зените и вовсю припекало. Дерк остановился отдышаться и осмотреться – и тогда увидел его.

Человек точно не прилег любоваться облаками, ибо лежал на животе, широко раскинув руки. Дерк осторожно подошел к нему и увидел, что тот дышит. Мастер наклонился осмотреть его и невольно вздрогнул. Сначала он решил, что человек имел неосторожность повстречаться с диким зверем. Но, присмотревшись получше, понял, что нет. Не со зверем. С людьми. У зверей есть только когти и зубы, чтобы ранить. У людей же для этого имеется куда больше возможностей.

Привычным движением Дерк нащупал пульс, потом оттянул веко. Тяжело вздохнул и огляделся вокруг. Спустя некоторое время он уже медленно спускался по склону, таща за собой волокушу, сооруженную из плаща и ствола молодого дерева, имевшего неосторожность не слишком глубоко пустить корни. Мужчина по-прежнему был без сознания, мотая головой из стороны в сторону на кочках и задевая откинутой рукой кусты, камни и стволы деревьев. Лишь один раз, когда Дерку не удалось удержать волокушу, и она слишком быстро скатилась вниз по изрезанной корнями тропинке, человек тихо застонал, но тут же забылся снова.

Домой Дерк добрался затемно. Эмералд ждала его в дверях, но ее маленькое лицо не выдало волнения ничем, кроме плотно сжатых губ. Заметив волокушу, она нахмурилась и поспешила в дом. Когда Дерк втащил туда раненого, Эмералд уже успела все подготовить. Они вдвоем уложили мужчину на кровать – единственную в доме, – после чего Дерк, вооружившись ножницами, стал снимать с раненого то, что осталось от одежды, а Эмералд – обмывать его тело. Иногда мужчина тихо стонал, но они не знали, было ли это от боли, или ему что-то мерещилось в бреду.

Раненый был высоким, с широкими плечами, но сейчас выглядел сильно истощенным. Лицо заросло густой бородой, а в некоторых местах оно было покрыто большими кровоподтеками – как и все тело. Сильнее всего пострадали руки – Дерк видел, что Эмералд всякий раз задерживала дыхание, глядя на них.

Однако, несмотря на обширные увечья, ни одно из ранений не выглядело смертельным. Дерк нащупал два сломанных ребра и подозревал трещину в берцовой кости, но в общем и целом мужчина был в лучшем состоянии, чем казалось на первый взгляд. Они обработали все его раны, плотно обмотали грудь, зафиксировали ногу и наложили компрессы и повязки там, где это было необходимо – то есть почти везде. Эмералд постелила Дерку на полу, а сама села рядом с раненым, внимательно следя за его состоянием. На рассвете Дерк сменил ее.

Мужчина пролежал в беспамятстве неполных три дня. На четвертые сутки он очнулся, но ненадолго, и тут же уснул глубоким сном еще почти на день. Эмералд умело влила в него кружку настоя, пока он был в сознании – он пил молча, закрыв глаза, и, кажется, не обращал внимания на горький привкус напитка.

Когда мужчина проснулся на следующий день, его взгляд был уже вполне осмысленным. Он долго лежал, глядя в потолок, потом повернулся к Эмералд, которая готовила все необходимое для смены повязок.

– Где я?

– В доме Мастера драконов, – спокойно ответила Эмералд, пресекая своим ответом вопрос «кто вы?».

Мужчина прикрыл глаза, но ей показалось, что он прошептал «повезло». Она продолжила раскладывать на столе чистые бинты, но снова почувствовала на себе его взгляд и подняла голову.

– Спасибо, – тихо сказал мужчина.

Эмералд только кивнула – и вернулась к повязкам.

* * *

Мужчина назвался Роем. Поначалу Эмералд никак не могла определить его возраст – слишком мешали густая растительность на лице и нездоровая худоба. Но даже когда по просьбе Роя она сбрила его бороду, сложно было сказать, сколько же ему лет. У него было гладкое, молодое лицо с хорошо очерченными чертами, но ее всякий раз сбивали с толку его серые глаза – настолько они были усталыми, старыми и пустыми. В этих глазах не было никакого чувства – и очень часто Эмералд замечала, как Рой прикрывал их, как будто ему не хотелось видеть ничего вокруг. Конечно, он был сильно истощен и еще не оправился от своих ран – но в нем чувствовалось нечто большее, чем простая усталость больного.

Рой выздоравливал медленно – медленнее, чем это можно было бы ожидать от сильного молодого мужчины. Он мало говорил, но всякий раз, слыша его голос, Эмералд вздрагивала от того, как равнодушно и бесцветно тот звучал. Иногда ей казалось, что она видит перед собой не человека, а воспоминание о нем. Причем воспоминание совсем не радостное.

Дерк каждый день осматривал Роя, но был при этом немногословен, задавая только необходимые вопросы. Рой отвечал так же кратко. Он добросовестно выполнял все указания Мастера, чем несколько удивлял Эмералд. По своему опыту она знала, что мужчины обычно пытаются всячески увильнуть от лечения, после чего всю жизнь жалуются на так и не вылеченную болячку.

Рой ни на что не жаловался – он вообще вел себя очень деликатно. Как только необходимость все время лежать отпала, он мягко, но решительно отказался спать на кровати, и переехал на улицу, под небольшой навес. Дерк не возражал. Погода стояла сухая.

Постепенно они сняли с него все повязки. Рой все еще морщился, когда пытался глубоко вздохнуть или поднять руки – но утверждал, что чувствует себя значительно лучше. Эмералд готова была верить этому – до тех пор, пока не смотрела ему глаза. Во всем остальном Рой выглядел вполне здоровым.

Он стал недалеко ходить пешком, и теперь Эмералд часто видела, как Рой осторожно спускается по крутой тропинке к их дому с любопытной грацией ловкого человека, чьи движения вынужденно скованны. Кроме ребер, которые должны были рано или поздно срастись, из видимых следов нанесенных ему увечий остались только руки – Эмералд сомневалась, что шрамы, идущие через все пальцы, когда-нибудь исчезнут окончательно.

Спустя три с лишним недели Дерк в очередной раз осмотрел Роя и заключил, что ребра, судя по всему, срослись. Тот только кивнул и начал натягивать рубашку. Дерк сел за стол, который Эмералд уже успела накрыть во время осмотра, поставил локти и положил подбородок на сложенные руки. Эмералд разлила похлебку по тарелкам. Рой, одевшись, присоединился к Дерку, взял ложку и стал есть. Тот молча смотрел на него.

На десятой ложке Рой наконец поднял голову и встретился с Мастером взглядом.

– Да? – спросил он наконец.

– Твои раны вылечены.

– Похоже на то, – согласился Рой. – Я очень благодарен за это и…

Дерк прервал его легким покачиванием головы.

– Я ждал, когда ты выздоровеешь, чтобы поговорить с тобой. На случай, если после этого разговора ты захочешь сразу уйти… Генри.

Мужчина вздрогнул.

– Что с тобой случилось?

Рой – а точнее, Генри, – нахмурился.

– Мы ведь не знакомы? – он вопросительно посмотрел на Дерка.

– Нет. Но у Сагра был только один любимый ученик.

– У Сагра?

Дерк кивнул.

– Мы с ним вместе учились у одного Мастера. И потом изредка встречались. Навещали друг друга.

Генри поднял брови. Для того чтобы «навестить» друг друга, Мастерам нужно было пройти несколько десятков миль по горам.

– Но я бы, возможно, и не узнал, что это ты, – продолжил Дерк, – если бы не твое дыхание.

Генри поднял брови еще выше.

– Два вдоха, один выдох. Мы ученики одной школы, – улыбнулся Дерк.

Генри слабо усмехнулся в ответ и стал задумчиво рассматривать столешницу.

– Как Сагр умер? – сказал Дерк неожиданно.

Генри вздрогнул и вскинул голову.

– Умер? – повторил он глухо.

Дерк нахмурился.

– Ты не знал? Тогда кто… – он не договорил и задумался.

– Кто – что?.. – напряженно спросил Генри.

– Месяц назад, – медленно начал Дерк, – почти перед самым твоим появлением, когда сошел снег, я ходил навестить Сагра. От него давно не было ничего слышно. Когда я пришел, там была только могила. С вырезанным деревянным драконом. Я считал, что это ты его похоронил.

Генри прикрыл глаза.

– Я был не единственным любимым учеником Сагра, – пробормотал он глухо, а затем внезапно встал из-за стола и вышел на улицу.

* * *

Вечером, когда Генри уже укладывался спать под своим навесом, Дерк вышел к нему.

– Ты не ответил, что случилось с тобой.

– А почему я должен отвечать? – спросил Генри. Он снова был спокойным, отстраненным.

– Не должен. Но я хотел бы знать, что с тобой сделали… и кто. В конце концов, мне лично пришлось иметь дело с последствиями.

Генри вздохнул. Прислонился к стене дома и посмотрел вдаль, туда, где силуэт гор острыми зубьями врезался в бледное небо.

– Последние полгода, – ответил он наконец, стараясь, чтобы голос звучал ровно, – я провел в подвале замка Заур. Не по собственному желанию, – добавил он с усмешкой.

– А по чьему?

– Короля Джона. Нового короля Джона.

Дерк присвистнул.

– И чем ты ему так не угодил? – недоверчиво спросил он, невольно косясь на руки Генри.

Тот криво усмехнулся:

– Скорее наоборот. Я им очень угодил. Вернее, должен был угодить.

Дерк поднял брови.

– Им нужны были сведения об… одной особе. Они считали, что я могу сказать о ней больше, чем кто бы то ни было еще.

– И ты им сказал? – спросил Дерк несколько жестко, потому что его взгляд снова упал на шрамы, идущие через все пальцы Теннесси.

Генри ответил не сразу.

– Ты знаешь, – начал он тихо, – когда я был маленьким, шла война с Лотарией. Про нее было много историй, баллад и песен. Но были еще и рассказы о том, что лотарцы делали с теми, кто попадал к ним в плен. Мой отец считал, что мне полезно знать все про войну, а потому довольно красочно пересказывал мне эти истории. И разумеется, потом я часто думал о том, а что было бы, если бы меня пытали. Иногда, в порыве юношеского энтузиазма, я думал, что не скажу ничего, никому и никогда. После, когда я уже стал повзрослее и получил открытый перелом руки, то пришел к убеждению, что в определенных случаях буду пытаться остановить боль всеми возможными способами, – Генри задумчиво посмотрел на свои руки. – Я, признаться честно, боюсь боли.

– Это вообще-то нормально, – тихо вставил Дерк.

Генри мягко улыбнулся, потом поднял глаза и почти весело посмотрел на Мастера.

– Ты же знаешь любимый фокус Сагра с иголкой?

Дерк поморщился:

– Конечно. Но мне всегда эта практика казалась ненужным самоистязанием.

– А зря, – тихо возразил Генри. – Оказалось чрезвычайно полезным.

Дерк снова поднял брови.

– Смысл практики, как ты помнишь, состоит в том, чтобы принимать ожидаемую боль как уже случившуюся. То есть, по сути, превращать будущую сущность боли в настоящую. В этом случае настоящая сущность становится, в свою очередь, прошедшей.

– И соответственно, ты ее не чувствуешь?

Генри поморщился:

– Да нет. Вполне себе чувствуешь. Просто превращение настоящей сущности в прошедшую внушает твердую уверенность в том, что рано или поздно это закончится.

– Вся проблема, – добавил он глухо, – заключается в слове «поздно».

Дерк очень долго молчал.

– И что ты собираешься теперь делать?

Генри ответил не сразу.

– Я не знаю, – наконец признался он. – Все, что я делал в последнее время, оборачивалось сплошной катастрофой. И не только для меня. Я растерял всех близких мне людей и не имею ни малейшего представления, что с ними, и что-то мне подсказывает, что теперь моя компания будет слишком опасной для них. Я знаю, что одну из них ищет банда наемных убийц, но я толком не знаю сам, где ее найти. Я застрял здесь, и нет никакой гарантии, что они не доберутся до нее раньше. И при этом, если я хочу попытаться ее найти, я должен быть уверен в том, что мне хватит на это сил. Поэтому день за днем я торчу здесь и терпеливо жду, когда наконец срастутся эти проклятые кости, – и Тьма знает, чего мне стоит это терпение, – Генри, проговоривший все это очень быстро, наконец выдохся и замолчал.

– Мне всегда казалось, что у воспетых в песнях героев напрочь отсутствовало чувство самосохранения, – заметила Эмералд, неслышно вышедшая к ним.

– Именно поэтому они и стали героями, – ответил Генри мрачно. – Не помню ни одной истории, в которой бы рыцарь отсиживался бы несколько недель, в то время как… кому-то… грозит смертельная опасность.

– Ну да, – кивнул Дерк. – Поэтому в результате они очень красиво умирают, а все их друзья оплакивают их бренное тело.

– Это лучше, чем оплакивать самому бренные тела друзей.

– Лучше для кого? – прищурился Дерк. – Генри, если бы ты в конце концов умер где-нибудь в этих горах, это точно никому бы не помогло. Сейчас ты можешь снова тронуться в путь, готовый ко всему, – поверь, в этом гораздо больше смысла.

Генри грустно улыбнулся:

– Так ведь я же здесь, Дерк, а не умираю где-то в горах. У меня негероически сильно развито чувство самосохранения.

* * *

Он ушел от них несколько дней спустя. Эмералд пыталась уговорить Генри остаться, восстановиться полностью, но это было невозможно. Слова, один раз произнесенные вслух, давили сильнее, чем тысячу раз прозвучавшие в голове – он и впрямь потерял слишком много времени. И пока было совершенно непонятно, как его можно было бы наверстать.

Если бы Генри мог сейчас хоть чем-нибудь наслаждаться, он, безусловно, получил бы огромное удовольствие от перехода через горы. Это был его мир – и в это время года горы становились настолько дружелюбными, насколько это вообще возможно для гор.

Впрочем, в каком-то смысле Генри действительно стал чувствовать себя лучше – по крайней мере, сейчас он не сидел на месте. Это уже было огромным облегчением.

Хотя и не спасало от беспокойных мыслей о будущем.

И воспоминаний о прошлом.

* * *

Они пробрались в Тенгейл ночью, через несколько дней после неудавшейся свадьбы Генри, через тот самый тайный проход. Большой дом никогда особенно не охранялся – стража жила на нижней террасе. Поэтому десять человек бесшумно вошли в большие парадные двери, а через некоторое время так же бесшумно вышли из них, неся с собой одиннадцатого, связанного по рукам и ногам. Этим одиннадцатым был Генри, получивший по голове при попытке сопротивляться.

Очнулся он уже в замке Заур. То, что это замок, а уж тем более, какой именно, Генри узнал далеко не сразу. Сначала он мало что соображал – после удара по затылку его мутило, да и видеть он мог только четыре сырые стены да цепь, идущую от его ноги к кольцу в полу.

А потом за ним пришли. И после этого Генри долго не интересовало ничего, кроме одного – дотерпеть. Мгновение, день, вечность – но дотерпеть.

И у него получилось.

Замок Заур, северная резиденция принца – а ныне короля – Джона, находился в процессе грандиозного ремонта. Как только его хозяин получил неограниченный доступ к королевской казне, он решил восстановить замок – тот давно нуждался в перестройке.

Генри вели из одной части в другую – подвал, в котором его держали до того, поглотила волна реновации, и пленника пришлось перевести, обходя часть стройки по стенам. Именно там, наверху, пленник вдруг дернулся, опрокинув застигнутого врасплох стражника – и упал со стены высотой в добрую сотню локтей.

Приземлился Генри почти правильно – и тут же попытался встать, барахтаясь в густом кустарнике, на его счастье обильно растущем с этой стороны. Поначалу боль почти не чувствовалась – и Генри побежал. Потом шок прошел – и тогда пришлось перейти на шаг. Генри поднимался наверх, в горы, надеясь, что этим собьет погоню с толку – и прекрасно понимая, что долго так не протянет. Упадет и сдохнет. Но – хотя бы не в замке. В горах. На свободе.

Дальше он ничего не помнил. А очнулся уже у Дерка. На него смотрели глаза Эмералд.

Внимательные зеленые глаза.

* * *

Он слегка лукавил, когда сказал, что совсем не знает, где искать Джоан. Потому что те, кто пытался вытянуть информацию из него, оказывается, знали даже больше, чем он сам. И проговорились. После допроса один из них, вежливый и аккуратный, пробормотал – быть может, считая, что Генри уже отключился:

– А ведь мы видели, что дракон улетел на запад… Любопытно, на кой ей понадобилось лететь на запад?

Поэтому Генри знал, куда идет. Он только понятия не имел, как именно искать Джоан. До сих пор ему еще ни разу не приходилось кого-нибудь искать.

Искушение заглянуть в собственный замок перед тем, как спускаться в долину, было очень велико. Конечно же, одна или даже две ночи под крышей, с нормальной едой, горячей ванной и теплой постелью не были таким уж большим промедлением. Он отдохнет, наберется сил. Покажется матери, которая ничего не знала о нем с момента его таинственного исчезновения. Генри и раньше имел обыкновение надолго пропадать, но все-таки полгода даже для него было слишком большим сроком. И он никогда не уезжал один, не сказав об этом Ленни.

Но в то же время сейчас любой в замке мог подтвердить, что Генри там нет и не было уже очень давно. Его появление не удастся сохранить в тайне, потому что слуги есть слуги, и рано или поздно новости о том, что лорд жив и здоров, разлетятся повсюду. А это чревато большими неприятностями, даже если Генри тут же снова исчезнет.

С другой стороны, ему позарез нужно было побывать дома. Даже оставив радужные мечты о паре ночей в тепле и уюте, Генри помнил, что у него нет при себе ни оружия, ни денег. Он спорил сам с собой все время, пока переходил через горы, и в конце концов нашел выход. Глубокой ночью, когда замок безмятежно спал, Генри совершил бесшумный грабительский налет на свой собственный дом. Предприятие, чуть не омрачившееся, правда, его бесславной кончиной, в целом прошло успешно, и перед рассветом Генри уже спешил по дороге, ведущей в долину, нагруженный награбленным. Перед выходом его так и подмывало наведаться еще и в конюшню, тем самым избавив себя от необходимости изображать легковооруженного вьючного осла. Но лошадь, к сожалению, никак нельзя было спустить со стены тем же образом, каким спускался он, и тем более – переправить через пропасть, окружающую замок. Поэтому Генри продолжал путь на своих двоих, впервые в жизни признавая, что передвигаться верхом бывает иногда значительно удобнее.

Леди Теннесси была в замке. Генри долго колебался, стоит ли как-то давать ей о себе знать. В конце концов он оставил рядом с ней на подушке записку: «Я живой, но потерял жену. В активных поисках. Слегка ограбил нас – надеюсь, это не смертельно. Генри».