Текст книги "Патруль джиннов на Фиолетовой ветке"
Автор книги: Дипа Анаппара
Жанр: Городское фэнтези, Фэнтези
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Мальчик почесывает ухо. Девочка вытаскивает палец из носа и смотрит на ногти.
– Омвир хочет поехать в Мумбаи, чтобы увидеть Ритика Рошана, – говорит мальчик. – А Бхайя хочет посмотреть на снег в Манали. Сейчас же зима, на, и там много снега.
– Омвир все еще здесь, – говорю я.
– Ну, может быть, Бхайя поехал в Манали один, – говорит мальчик. – Он вернется, как только наиграется в снегу.
– Дома все было в порядке? – спрашивает Пари. – В последний раз, когда я видела Бахадура в школе, он казался немного, – сморщившись, она пытается найти подходящее слово, – посиневшим.
– Папа часто бьет нас, – говорит брат Бахадура, словно это пустяк. – Бхайя давно бы убежал, если бы это его беспокоило.
– Кто-то еще беспокоил Бахадура? – спрашивает Пари.
– У него есть враги? – мне наконец удается задать вопрос.
– Бхайя никогда не попадает в неприятности, – отвечает мальчик.
– У вас есть его фотография? – спрашивает Пари.
Я бью себя за то, что не подумал об этом первым. Фотографии – самая важная часть любого расследования. Полицейские должны загрузить фотографию пропавшего ребенка в компьютер, а оттуда Интернет отнесет ее в другие полицейские участки так же, как вены относят кровь к рукам и ногам и мозгу.
Булавка, державшая штаны девочки, откалывается. Девочка начинает реветь. Мальчик ухмыляется. У него нет трех или четырех передних зубов.
Пари делает «уфф», как будто она сыта по горло, но говорит девочке:
– Не плачь. Сейчас все исправлю, минуту. Всего минутку. – Она закалывает булавку обратно за две секунды.
– У папы должно быть фото, – говорит мальчик, водя рукой по оборкам своей рубашки-блузы.
Мы на цыпочках заходим в дом Бахадура. Запах тут кислый, как от болезни, и сладкий, как от гниющих фруктов. Брат и сестра Бахадура садятся на пол, подальше от кровати. Я хочу, чтобы они разбудили Пьяницу Лалу, но их взгляды уже устремились на рис, разделенный на две части: одна уже очищена от камней, а другую еще нужно просеять.
– Давай ты, – шепчет мне Пари.
Из-под одеяла виднеется только лицо Пьяницы Лалу. Рот у него приоткрыт, глаза тоже. Как будто он следит за нами во сне.
– Не будь мокрой кошкой, – шепчет Пари.
Легко ей говорить. Она не стоит к нему так близко, как я.
Но делать нечего. Я Бемкеш и Фелуда, и Шерлок, и Карамчанд – все в одном. Я трясу правую руку Пьяницы Лалу, накрытую одеялом. Оно грубое и колючее. Одеяло соскальзывает, и когда я прикасаюсь к его ладони, она слишком горячая, словно у него жар. Он поворачивается и продолжает спать на боку.
Я снова толкаю Пьяницу Лалу, на этот раз сильно.
Пьяница Лалу вскакивает.
– Что такое? – кричит он, таращит испуганные глаза на испитом лице. – Бахадур? Ты вернулся?
– Его одноклассник, – говорю я. – У вас есть его фотография?
– Кто это? – спрашивает женский голос. Это мама Бахадура: у нее в руках пластиковые пакеты, наверное, со вкусной едой, которую, как я слышал, ее милая хайфай-мадам отдает ей каждый день. Она включает свет, и Пьяница Лалу сперва моргает, а затем прикрывает глаза руками, как будто лучи лампочки – это копья, что протыкают его.
– Мы друзья Бахадура, – говорит Пари. – Зашли узнать, нет ли у вас его фото. Хотим поспрашивать на базаре, вдруг его кто-нибудь видел. С фотографией будет проще.
Наверное, Пари удается так быстро придумывать разную ложь, потому что она прочитала много книг, и все истории из них теперь у нее в голове.
– Я уже спрашивала на базаре, – говорит мама Бахадура. – Его там нет.
– А как насчет железнодорожного вокзала? – спрашивает Пари.
– Вокзала?
Сестра и брат Бахадура смотрят на нас в ужасе. Кажется, они не рассказывали маме о планах Бахадура, может быть, потому, что боялись, что она будет ругаться, что они не наябедничали на него, когда он впервые заикнулся про Мумбаи-Манали.
– Проверим еще разок, – говорит Пари. – Хуже ведь не будет, если мы проверим еще разок, верно?
Мне кажется, что мама Бахадура сейчас прогонит нас, но она ставит свои пакеты на землю, открывает шкаф, вытаскивает из него какую-то тетрадку и перелистывает страницы, пока не находит фотографию и передает ее Пари.
Я пододвигаюсь, чтобы посмотреть на фото. Бахадур на ней в алой рубашке, его смазанные маслом волосы аккуратно разделены на пробор посередине. Красный цвет такой яркий и счастливый на тусклом кремовом фоне. Бахадур не улыбается.
– Ты мне ее вернешь? – спрашивает мама Бахадура. – У меня не так много его фотографий.
– Конечно, – говорю я.
Пари касается уголка фотографии и проводит пальцем вперед-назад, словно хочет порезаться.
– Люди думают, он убежал, – говорит мама Бахадура, – но мой мальчик, он никогда не дал бы мне повода для беспокойства. Вы знаете, он работает у Хакима и на деньги, что зарабатывает, покупает нам сладости. Если я слишком устала, чтобы готовить, он говорит: «Ма, подожди», – бежит на базар и возвращается с коробками лапши чоу-мейн на всех. У моего сына золотое сердце.
– Он лучше всех, – говорит Пари, и это еще одна ложь.
– Если бы он убежал, как сказали те полицейские, то разве он не взял бы с собой что-нибудь – деньги, еду? Из дома ничего не пропало. Одежда здесь, школьная сумка тоже. Зачем ему убегать в школьной форме?
Мать Бахадура смотрит куда-то над нами, наверное, на стену – в точку, на которой ее взгляд останавливается прежде, чем затуманиться. Она раскачивается вперед-назад. Я проверяю пол, чтобы понять, не трясется ли он. Но земля у меня под ногами твердая и неподвижная. Позади нас рыгает Пьяница Лалу.
– Никто у вас ничего не просил, а, чачи? – спрашивает Пари. – Скажем, денег за возвращение Бахадура?
– Думаете, его кто-то похитил? – спрашивает мама Бахадура. – Тот баба, Бенгали Баба, он сказал…
– Чачи, – говорит Пари, – иногда даже бабы ошибаются. Моя мама так говорит.
– Никто не требовал у меня денег, – говорит мама Бахадура.
– Я уверена, Бахадур вернется, – говорит Пари.
– Ел ли он хоть что-нибудь? – говорит мама Бахадура. – Он, наверное, сейчас такой голодный.
Затем она бросается к кровати, на которой сидит Пьяница Лалу. Он отодвигает ноги, чтобы освободить для нее место.
Пари открывает рот, чтобы еще что-то сказать, но я кричу:
– Окей-тата-пока, мы пошли. – Затем я быстро-быстро убегаю, потому что в этом доме грусть прилипает ко мне, как влажная от пота рубашка в жаркий летний день.
У нас достаточно времени, преждечем станет слишком темно, чтобы пойти на Призрачный Базар и поискать Хакима из мастерской по ремонту телевизоров. Ноги больше не хотят шагать со мной. Я должен заставлять их идти вперед.
Базар кажется все больше и больше. Я прохожу по переулкам, на которых никогда раньше не бывал. Пари тоже устала, и мы плетемся с черпашьей скоростью.
– Когда же мы будем делать уроки? – спрашивает она. Типичная Пари – вечно беспокоится из-за пустяков.
Я готовлю в голове список вопросов, чтобы Пари не смогла опять изображать из себя главную. Но когда мы встречаемся с Хакимом – чачей по ремонту телевизоров, он заговаривает про Бахадура без всяких наводящих вопросов.
– Я видел его в пятницу, может, даже в субботу, но определенно не видел его в воскресенье, – говорит он, поглаживая заостренную бороду, снизу оранжевую, как хна, а сверху белую, как его волосы. – Это через целых два дняпосле того, как его видели собственные брат и сестра, как я потом узнал. Он все время был в форме. Я предположил, что он прогуливает школу из-за хулиганов – вы, наверное, видели, как они дразнят Бахадура? Бедный ребенок. Угостить вас чаем? Вы молодцы, что ищете его. Заслуживаете награду.
Прежде чем мы успеваем ответить, он заказывает чай с кардамоном в палатке поблизости, и нам вручают высокие стаканы с пузырьками пены сверху. На вкус чай дорогой. Пока мы пьем, клубы дорогого пара согревают нам щеки.
– Бахадура здесь нет, ни в басти, ни на базаре, – говорит нам чача по ремонту телевизоров. – Если бы он был здесь, то уже пришел бы ко мне.
Я верю ему, потому что чача – самый славный человек, которого я когда-либо встречал. Он даже к нашему расследованию серьезно отнесся. Он говорит нам, что Бахадур:
♦ никогда ни с кем не дрался, даже с детьми, которые смеялись над его заиканием;
♦ ничего не крал из магазина;
♦ не планировал сбежать в Мумбаи-Манали.
Я спрашиваю чачу по ремонту телевизоров, был ли Четвертак одним из тех, кто издевался над Бахадуром, но чача не знает Четвертака, только прадхана.
– Этот человек, – говорит чача сморщив нос, как будто где-то воняет, – на все готов пойти ради денег.
– И ребенка украдет? – спрашиваю я.
Чача выглядит озадаченным. Пари смотрит на меня сквозь кардамоновый пар.
– А джинн мог украсть Бахадура? – спрашиваю я.
– Бывают злые джинны, – говорит чача, – которые могут овладеть твоей душой. Очень редко они похищают детей. Но конечно, их исключать нельзя. Некоторые джинны – большие разбойники.
Тут его отвлекает шум в переулке. Это двое нищих, я их раньше видел: они особенные, потому что один сидит в инвалидной коляске, а второй, с выгнутыми колесом ногами, шаркает позади и толкает коляску. Из динамика, висящего на спинке, несется записанный женский голос. «Мы оба мучаемся ногами, – говорит голос. – Пожалуйста, помогите нам деньгами. Мы оба мучаемся ногами, – продолжает он. – Пожалуйста…» Голос никогда не устает.
– Сюда, сюда, – чача подзывает их и покупает чай им тоже.
– Должно быть, уже поздно, – говорит Пари, когда уличные фонари окрашивают пятна черного смога в желтый.
Мы прощаемся с чачей и идем домой.
– Мой инстинкт подсказывает мне, что Бахадур сбежал, – говорит Пари как детектив. – Ни у кого из нашей басти нет причин похищать его. Должно быть, он заработал много денег у чачи и теперь уехал поработать в какой-нибудь другой мастерской по ремонту телевизоров. Подальше отсюда и от Пьяницы Лалу.
– В Манали?
– Почему бы и нет? В Манали люди тоже смотрят телевизор.
Нам машут мальчики и девочки из нашей школы, играющие в переулке. Я не машу в ответ. Не хочу давать им повод присоединиться к нашей команде детективов.
– Или мы расскажем маме Бахадура о его планах насчет Манали, – говорит Пари, – или поедем на главный железнодорожный вокзал, покажем людям его фото и поспрашиваем их, не видели ли они его.
– Мы не можем рассказать маме Бахадура и Пьянице Лалу. Они разозлятся на сестру и брата Бахадура или даже побьют их.
– Значит, нам придется съездить на городской вокзал, – говорит Пари. – И остановить Бахадура прежде, чем он сядет в поезд.
– Аррей, но что, если он уже в Манали?
– Если мы сможем выяснить наверняка, что он сел на поезд до Манали, полиция поищет его там. Они же не могут быть такими же плохими, как полиция у нас в басти, да? Сейчас мы не знаем, где вообще Бахадур. Все, что нам нужно, – это одна хорошая зацепка, вот и все.
Я помню, что на железнодорожной станции должны быть камеры видеонаблюдения; копы из «Полицейского патруля» часто просматривают кадры видеосъемки, чтобы поймать преступников и сбежавших детей. Я не говорю об этом Пари. Вместо этого я говорю:
– Ты что, забыла, что, во-первых, до вокзала нужно добраться, а он далеко-далеко в городе. Во-вторых, до него надо ехать по Фиолетовой ветке, а без билета даже на платформу не попасть. Метро – это тебе не «Индийские железные дороги».
– Я знаю.
– Твой папа что, миллионер-крорепати[27]27
Крорепати – миллионер, но владеющий не несколькими миллионами, а крорами рупий.
[Закрыть], и у него есть лишние деньги нам на билеты?
– Мы можем попросить денег у Фаиза.
– Никогда.
– Разве не ты говорил, что после первых сорока восьми часов пропавшего ребенка становится все труднее и труднее найти?
Я не помню, как говорил это, но звучит как то, что я мог бы сказать.
Когда я добираюсь до дома, уже темно, но мне повезло, Ма и Папы еще нет. Руну-Диди разговаривает с Шанти-Чачи и растягивается, стоя на правой ноге, как журавль. Ее левая нога согнута в колене.
– Ты разве не должна готовить ужин? – спрашиваю я у Диди.
– Только послушайте, как он со мной разговаривает, – жалуется она Шанти-Чачи. – Думает, он принц, а я должна исполнять все его прихоти.
– Когда он вырастет, – говорит Чачи, – если ему повезет, ему достанется такая жена, как я, которая научит его, что он может либо готовить себе сам, либо голодать, на свой выбор.
Возможно, поэтому первый муж Шанти-Чачи сказал ей «окей-тата-пока», а трое взрослых детей никогда ее не навещают. Но я не стану указывать на это.
– Я никогда не женюсь, – говорю я Руну-Диди, когда мы оказываемся дома.
– Не волнуйся, любая девушка почует твою вонь за милю и сразу убежит.
Я нюхаю подмышки. Не так уж и плохо я пахну.
Ма и Папа возвращаются поздно, но вместе. Они стоят в переулке и разговаривают с нашими соседями. Лица у них слишком обеспокоенные и раздраженные, чтобы спрашивать, где они столкнулись друг с другом. Руну-Диди заканчивает готовить рис и дал и зовет Ма с Папой, но они говорят ей: «Не сейчас, Руну».
– Аррей, тут человек умирает от голода, – говорю я и нажимаю на живот.
Руну-Диди выходит на улицу. Я шагаю за ней и пою «Почему я такой?». Из домов ползет дым, тяжелый от запаха дала и байнган-бхарты[28]28
Пюре из баклажанов со специями.
[Закрыть].
Папа указывает на меня и говорит:
– Если не присматривать за этим мелким шайтаном, он пропадет следующим.
– Что? – спрашиваю я.
– Сын гладильщика-валлы исчез, – говорит Ма. – Мы видели его всего два дня назад, хаан, Джай, помнишь?
Затем Ма поворачивается к остальным и говорит:
– Мы спрашивали этого мальчика: «Знаешь, где Бахадур?» Он сказал, что нет. Как он мог так спокойно врать, я никак не пойму.
– Омвир пропал? – спрашиваю я.
– Они с Бахадуром, должно быть, уже давно это планировали, – говорит Ма.
– Такие эгоистичные дети, – говорит какая-то чачи. – Даже не задумываются, как будут переживать их родители. Теперь в дело вмешается полиция. Они приедут сюда со своими машинами. Мы все потеряем дом.
– Давайте не будем спешить с выводами, – говорит Шанти-Чачи.
– Да, правда, – соглашается Ма, как будто это не она упаковала наш дом в сверток и поставила его у двери.
– Наши люди ищут детей, – говорит Шанти-Чачи. – Они приведут мальчиков домой сегодня вечером, я уверена.
– Возможно, они отправились в Мумбаи, – говорю я тихим голосом. – Или, может, в Манали.
Я рассказываю свой секрет, но не целиком.
– Что ты сказал? – спрашивает Папа, положив руки на бедра.
– Можно мне сходить к Пари? – спрашиваю я у Ма. Это неправильный вопрос в данный момент, и я это понимаю, как только задаю его.
– Чем бы вы с ней ни занимались, это подождет до завтра, – говорит Ма.
– Вы должны купить мне мобильный телефон, – говорю я и поворачиваюсь, чтобы вернуться в дом.
– Не так быстро, – говорит Папа, положив руку мне на плечо. – Бахадур говорил тебе, что собирается в Манали?
– Я никогда не разговаривал с ним, – говорю я. Это правда. Надо попросить Пари научить меня врать.
Папины пальцы впиваются мне в кости.
– А Омвир даже не в моем классе, – добавляю я.
– Как мы найдем этих детей, если они убежали так далеко? – спрашивает одна чачи, глаза у нее сощурены в узенькие щелки, пальцы трут лоб, как будто он у нее пульсирует от боли.
– Мой сын хочет увидеть Дубай. Это же не значит, что он туда сегодня-завтра сбежит, – говорит другая чачи.
– Мальчики, должно быть, прячутся в парке возле какого-нибудь хайфай-дома, – вставляет еще один чача. – Там даже трава мягче наших чарпай.
– Домашнее задание, – говорю я Папе, чтобы он прекратил допрос. Он отпускает меня.
Дома я стою перед кухонной полкой, куда Ма поставила тюбик из-под масла «Парашют». Теперь, когда Ма его переложила, я легко могу его достать. У него на крышечке бинди в форме черной слезинки, которую, наверное, наклеила Ма, чтобы потом поносить, и забыла. Перед тем как идти спать или умываться, Ма и Руну-Диди снимают бинди со лба и клеят их на все, до чего могут дотянуться: на спинку кровати, бочку с водой, пульт от телевизора, даже на мои учебники.
Я сворачиваю крышечку и вытаскиваю все банкноты. 450 рупий, я таких денег в жизни не видел. Я кладу пятьдесят рупий обратно, плотно закручиваю крышку и ставлю тюбик на жестяную банку с манговым порошком. Остальные деньги прячу в карман штанов.
Руки стали липкими, а язык жжется во рту. От кражи денег чувствуешь себя ужасно. А от 400 рупий в кармане чувствуешь себя прекрасно. С такими деньгами я могу есть анда-бхурджи и хлеб с маслом целый год. Ну, может, не целый год. Может, месяц.
Надо положить деньги обратно. Я чувствую банкноты в кармане: хрустящие, гладкие и полные хайфай-власти. Они посылают удар тока сквозь кончики пальцев и заставляют меня трястись, как Пьяницу Лалу.
– Когда же это кончится? – спрашивает Ма, входя в дом. – Как будто у нас недостаточно проблем.
Она смотрит на меня. Я ее проблема № 1.
– Ладно, давай есть, сынок, – говорит она, улыбаясь мне. – Ты, наверное, голодный.
Она щекочет мою шею сзади. Я отпихиваю ее руку.
Я детектив, и сам только что совершил преступление. Но из добрых побуждений. Если мы с Пари вернем Бахадура и Омвира, то не потеряем наш дом. А наш дом намного дороже 400 рупий.
На следующее утро, когда идем в школу сквозь смог, мы говорим об Омвире. Его до сих пор нигде не нашли. Я говорю Пари, что занял деньги у Руну-Диди.
– Она выиграла забег и получила денежный приз, – вру я.
– Сколько? – спрашивает Пари.
– Хватит на один билет на Фиолетовую ветку, – говорю я.
Я не знаю, сколько может стоить такой билет, но вряд ли больше 400 рупий. Я не поделюсь своими деньгами ни с кем, даже с Пари.
– Руну-Диди такая добрая, – говорит Пари. – Хотелось бы мне иметь сестру. – Затем она смотрит на Фаиза. – Тебе повезло, что у тебя есть братья и сестра.
– Они ничего, – говорит Фаиз и пытается пригладить стоящие дыбом волосы. Он сегодня не мылся. Наверное, вчера работал допоздна, а утром вертелся и не просыпался, когда его амми или сестра Фарзана-Баджи пытались его разбудить.
Пари слишком легко поверила в мою ложь. Может, я хороший врун. Просто не знал этого. Часть про то, что Руну-Диди выиграла забег, даже не была ложью. Только вместо денег она получила ту грамоту, которую Ма положила в сверток у двери, и позолоченную медаль, которую Ма обменяла на двухлитровую бутылку подсолнечного масла. Руну-Диди плакала из-за медали много ночей, и поэтому Ма вставила ее грамоту в рамку.
– Джай, послушай, – говорит Пари, – сегодня нам нужно прогулять и съездить по Фиолетовой ветке.
– Что? – удивился я. – Ты хочешь прогулять?
Не уверен, что Пари хоть раз пропускала школу.
– Похоже, в нее проник джинн, – говорит Фаиз.
– Заткнись, – отвечает Пари, щипая Фаиза за руку.
– А что с деньгами тебе на билет? – спрашиваю я у Пари.
Интересно, догадалась ли она, сколько именно денег я украл.
– Нельзя терять время, – говорит она. – Может, это и был их план – первым на городской вокзал едет Бахадур, затем Омвир. Сейчас Омвир, наверное, тоже до него добрался, – она говорит торопливо, глотая буквы, чтобы слова выходили быстрее. – Может, Пьяница Лалу в тот раз слишком сильно побил Бахадура, и Бахадур решил, что не станет больше ни дня оставаться в басти.
– Но билет…
– Фаиз поможет нам в расследовании, – говорит Пари.
Фаиз сильно хмурится.
– Нет, – говорит он.
– Я видела Фаиза в туалетном комплексе сегодня утром, – говорит Пари. – Он сказал, что даст нам денег на метро. Так и сказал, разве нет, Фаиз?
– Может быть.
– В смысле «может быть», идиот? – Она смотрит на меня. – Он пришел в переулок лепешек чхоле бхатур с 120 рупиями в кармане. Этого хватит на один билет до вокзала города и обратно, разве нет?
– Это большие деньги, – говорю я.
– Это дорого, потому что мы живем слишком далеко от города. Кроме того, нам не положена скидка на метро.
Это я уже знаю. Папа рассказал мне давным-давно, что бесплатно ездить на метро могут только те, кто ниже трех футов ростом.
– Я думала, поеду на вокзал одна, но раз твоя диди дала тебе денег, то можем поехать вместе, – говорит Пари.
– Помощники не могут заниматься расследованиями самостоятельно, – говорю я.
– Хватит ругаться, – говорит Фаиз, перепрыгивая через собачье № 2 на земле.
– Зачем ты раздаешь деньги? – спрашиваю я его. – Как же ты теперь купишь свои классные шампуни и мыла?
– Мне они не нужны, – говорит Фаиз. – Я от природы вкусно пахну, не то что ты. Хочешь понюхать?
– Ни за что.
– Я верну тебе деньги, – говорит Пари.
– Как? – спрашиваю я.
Пари нечего ответить.
Фаиз прав, она ведет себя странно. Она никогда не нарушает правила и всегда делает то, что говорят ей взрослые, даже если это глупо; например, она целую минуту щиплет себя за нос по вечерам, потому что так хочет ее мама. Ее мама считает, что у Пари слишком большой нос и что если его щипать, он станет маленьким и узким. Пари говорит, что это ерунда, но все-таки щиплет.
Мы достигаем очереди у школьных ворот. Какой-то мужчина в мятой хлопковой рубашке и таких же мятых штанах цвета хаки, спотыкаясь, бродит туда-сюда вдоль очереди, сжимая в руках фотографию, которую подносит к каждому лицу.
– Ты видел моего сына? А ты? – торопливо спрашивает он, голос у него хриплый, как будто он кричал несколько часов подряд. – Его зовут Омвир, ты его знаешь?
Это гладильщик-валла.
Я пытаюсь разглядеть Омвира на фотографии, но руки у гладильщика-валлы трясутся, и я вижу только пятно синего и коричневого. Прежде чем я успеваю попросить его держать фото неподвижно, он отходит, чтобы поговорить с кем-то еще.
– Вот он, доходяга, – шепчет Фаиз. – Кажется, что гладильщик-валла с каждым шагом съеживается все больше.
– Мы должны что-нибудь сделать, чтобы положить этому конец, – говорит Пари. – Правда, Джай?
– Давайте сначала поговорим с одноклассниками Омвира, – говорю я, в основном потому, что мне страшно тратить деньги Ма. – Может, он рассказал им, куда собирается. Так и следует вести расследования.
Я смотрю на гладильщика-валлу и думаю про мамины рупии на крайний случай, которые я запихнул в пенал по черчению. В горле у меня комок, и кашлем его не вытолкнуть.
Одноклассники Омвира редко с ним видятся, потому что он почти не бывает в школе. Пари достает тетрадь и записывает то, что они нам рассказывают. Я кидаю взгляд в ее записи по делу – они полны вопросительных знаков:
♦ танцор?
♦ Ритик?
♦ Джуу? Мумбаи?
♦ Буги-Вуги Детки?
«Буги-Вуги детки» – это танцевальный конкурс на телевидении, но Омвиру необязательно ехать на кастинг в Мумбаи. Они устраивают просмотры повсюду, даже в городках со всего одним торговым центром, вроде того, что возле деревни Наны и Нани.
Одноклассники Омвира говорят, что его исчезновение – лучшее, что могло случиться.
– В следующий раз, когда мы его увидим, он будет в телевизоре. Восемь тридцать, субботний вечер, – восхищенно говорит один мальчик.
– На нем будет серебристая рубашка, – влезает другой мальчик, – и штаны золотого цвета.
Они старше нас, но глупее. Фаиз нам не помогает. Он играет в крикет в коридоре снаружи, подавая воображаемый мяч в сторону невидимого бэтсмена.
На собрании директор предостерегает нас от побега.
– По нашей школе распространяется эпидемия, – гремит он. – Дети думают, что их ждет жизнь знаменитостей, если они просто сядут на поезд до Мумбаи. Наверное, вам это кажется праздником: жизнь без учебы, без экзаменов, без учителей. – Тут кто-то улюлюкает, и все головы поворачиваются на звук. – Но вы просто не знаете про все ужасы, что ждут вас за этими стенами.
Я думаю о тетрадке Пари. Может, мне тоже нужно завести себе такую, но я ненавижу писать и делаю много орфографических ошибок.
– Правительство приказало закрыть все школы с сегодняшнего дня до вторника из-за смога, – добавляет директор. – Этот смог нас убивает.
Ученики радуются.
– Тихо, – говорит директор, и все радуются еще громче. Вот почему он не начал свою речь с самого важного объявления.
Когда собрание заканчивается, мы беспорядочной колонной расходимся по классам собирать сумки.
– Джай, нам нужно поехать в город сегодня, – говорит Пари. – Мы вернемся раньше, чем родители окажутся дома. Такого шанса больше не будет.
– Твоя мама будет плакать и кричать, если узнает, что ты пропала, – говорю я Пари. Это правда.
Мама Пари плачет из-за всего подряд: когда кто-то грустит в сериале по телевизору, когда Пари получает отличные оценки, когда у папы Пари простуда, и когда у нас в басти какой-нибудь чача или какая-нибудь чачи умирает от туберкулеза, или денге, или брюшного тифа. Множество болезней бродит по нашей басти, выжидая, чтобы ловить и убивать людей.
– Ма не узнает, – говорит Пари.
– Почему бы тебе не поехать с нами? – спрашиваю я у Фаиза, хоть и не хочу платить за его билет.
– Я же сказал вам, это джинн, – говорит Фаиз. – На Фиолетовой ветке вы его не поймаете.
– Да зачем джинну Бахадур с Омвиром? – спрашивает Пари.
– Джинны любят темные места, поэтому они затаскивают детей в пустые пещеры под землей, скалят длинные зубы и делают хрум-хрум-хрум, – говорит Фаиз.
– Это слишком глупо, даже для тебя, – говорит Пари Фаизу и поворачивается ко мне. – Джай, у тебя есть шанс провести настоящее расследование, а ты трусишь и сбегаешь.
– Я не боюсь ничего в этом мире, – говорю я, и это еще одна ложь.
Я боюсь бульдозеров, экзаменов, джиннов, которые, возможно, существуют, и затрещин от Ма.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?