Текст книги "Бите-дритте, фрау мадам"

– Вы блефуете, – сквозь стук крови в висках я с трудом расслышала собственный голос. И не узнала его. Совсем недавно я слышала похожие интонации у Саши Панфиловой. Так монотонно и безразлично мог бы говорить оживший вдруг автоответчик. – На понт берете. Думаете, я вам поверю?

– Слышь, адвокат, она не верит, – голос снова отдалился. – Ну, чего ты стесняешься! Давай, передай привет своей подзащитной.

Вместо ответа, я услышала частое тяжелое дыхание, потом какой-то жуткий звук, от которого трубка едва не выпала из моей ослабевшей руки, и дыхание на том конце провода стало еще тяжелее и чаще.

Я знала, что Павел ничего не скажет. Даже «беги из города, дура!». Потому что отлично знает: стоит мне удостовериться, что его действительно похитили, я уж точно никуда не побегу. И чем все закончится одному богу известно.

Мне едва удавалось проталкивать в легкие ставший вдруг очень горячим воздух, а пересохшее горло отказывалось издавать членораздельные звуки. Я должна им сказать. Должна хоть что-то сказать, иначе… В этот момент в трубке снова что-то жутко хрустнуло, но вместо Павла закричала я:

– Я согласна! Господи, да согласна же!

– Прекрасно, – мой невидимый собеседник явно улыбался. – Принципиальной договоренности мы уже достигли. Теперь давайте оговорим детали. Вы скажете нам, где находится Панфилов и…

– Нет! – я даже замотала головой, как будто садист на том конце провода мог меня видеть. – В начале я должна убедиться, что с ним все в порядке. Что он хотя бы жив!

– Кто, Панфилов? – издевательски хохотнула трубка.

– Челноков. Мой адвокат. Я должна его увидеть! Иначе сделки не будет!

– Условия тут ставим мы. А ты не ори и слушай. Если ты сейчас скажешь, где Панфилов, то получишь своего адвоката еще тепленьким. Потом, боюсь, поздно будет…

– Да не могу я сказать, где Панфилов! – кажется, в голове у меня постепенно начали рождаться какие-то бледные подобия мысли.

– Ну, тогда… – угрожающе протянул голос.

– Нет, вы не поняли! Я не могу, потому что не знаю. То есть знаю, но не могу сказать. Я же в вашем районе почти не ориентируюсь. Только показать могу!

– Это как?

– Он в лесу прячется, – продолжала я торопливо. – Я тропинку знаю. А как объяснить не знаю. Я проведу вас! Но только если вы его с собой возьмете. А когда я доведу вас до места, вы нас отпустите.

Вместо ответа я услышала приглушенный разговор, и хоть ни единого слова не удавалось разобрать, но можно было не сомневаться, что звонивший передает мои условия Иловскому. Потом из-за треска помех до меня долетела фраза: «Одна баба и доходяга-адвокат, который от любого удара по голове вырубается. Никакого риска». Я задержала дыхание, неужели повезет?

– Ладно, уболтала, – снисходительно передали мне согласие Иловского. – Значит, так. Мы берем адвоката и через полчаса подъезжаем к гостинице. Твое дело отделаться от журналистов. Увидим кого с телекамерами – пеняй на себя.

– Журналистов не будет. А вот насчет милиции гарантировать не могу. У меня же сейчас допрос в РОВД, и если я не приду…

– Не дергайся. Допрос отменяется, – успокоил меня голос. – Значит, через полчаса…

Изо всех сил подавляя предательскую дрожь, превращавшую меня в колыхающийся студень, я медленно поднималась в свой номер. Это моя вина. Моя!.. Они ведь за мной приходили! А нашли его. И забрали, чтобы узнать, куда он меня спрятал. Господи, только не думать об этом, только не думать… Я ведь с ума сойду… Если бы я не оставила беспомощного Павла, медленно приходить в себя после меткого удара, он легко бы справился с Иловской шушерой. Они же ему и в подметки не годятся! Да он один мог бы раскидать четверых! Даже без оружия… Оружие…

Мысли играли друг с другом в пятнашки, то и дело, сталкиваясь, слипались и являли мне жутковатые гибриды лишенные всякого смысла. Оружие… В комнате Павла наверняка остался пистолет, но мне это не поможет. Обыска избежать не удастся. Не устраивать же перестрелку прямо на улице! Тем более, что они всегда могут заслониться Павлом…

Отдать им Панфилова? Его же они не собираются убивать. А теперь плевать мне на то, подпишет ли бизнесмен дарственную Иловскому или нет. Ведь маленький Пашка в полной безопасности и уже едет в пропыленном автобусе прочь от сумасшедшего немца, который… Что-то снова мелькнуло у меня в голове, как раз когда рука повернула ключ в двери моего номера. Ну, конечно! Бункер! Вот что интересует этого старого немецкого козла на участке Панфилова. Вот почему он предлагал моему нанимателю развивать совместный бизнес. Чтобы, не привлекая внимания, получить доступ к бункеру. Но ради горы ржавого оружия такие трюки не проделывают, а значит, за железной дверью бункера спрятано нечто более ценное. Значит…

Мысль опять оборвалась, но я уже шарила по номеру, в надежде отыскать потерю. Вот он! Сотовый Павла Челнокова, так и остался лежать в ванной комнате, на стеклянной полочке возле зеркала. Мне оставалось только нажать на повтор и активировать последний номер, который я, таясь от бывшего жениха, торопливо набирала здесь каких-то одиннадцать часов назад. Мама дорогая, всего одиннадцать часов! Наверное, они были сделаны из особо эластичной резины и растянулись для меня на несколько суток. Столько всего им удалось вместить в себя! Все-таки человека можно смело отнести к категории особо прочных механизмов. Ни один робот такого напряжения не выдержал бы и давным-давно перегорел. Правда, не исключено меня ждет именно такой конец, ибо любые запасы энергии не безграничны. Дай бог, чтобы хватило их на несколько часов.

– Алло.

Хриплый голос Виталия вырвал меня из ментальных глубин, и я, не выдержав, разрыдалась прямо в трубку:

– Таля, спаси его! Я поеду с тобой в Германию, в Антарктиду, к черту на кулички, только пожалуйста, спаси его!

Он терпеливо слушал мои сумбурные выкрики и даже задавал какие-то уточняющие вопросы. А потом, когда во мне затеплился огонек надежды, неожиданно отключился. Я еще минут пять пыталась понять считать ли это отказом, или ему пришлось прервать разговор по конспиративным соображениям.

Но время, отпущенное мне на колебания, искало быстрее, чем хотелось. Хватит толочь воду в ступе. Пора разогнать команду папарацци, терпеливо поджидающую свою жертву на улице.

Хлопнувшая дверь, отделила меня от сомнений и колебаний. С каждым шагом я все больше входила в состояние, при котором вставать на моем пути категорически не рекомендуется. Но прежде, чем прибегнуть к грубой силе испробуем окольный путь.

Подозвав милую администраторшу, я с абсолютно невинными глазами начала плакаться ей в жилетку, ругая, на чем свет стоит, настырных папарацци, не дающих ни вдохнуть, ни выдохнуть. И когда женщина сочувствующе закивала в такт моим причитаниям, слезно взмолилась:

– Я вас очень прошу. Выручите меня. Пойдите и скажите им, что краем уха услышали, как я по телефону обещала кому-то выйти с черного хода. Вы мне жизнь спасете. Честное слово!

Растроганная мольбой администраторша даже не подумала возражать и покорно направилась к выходу. Это еще один побочный эффект «разгонки»: кроме физических воздействий усиливается и психологическое. На таком взводе можно было убедить Березовского добровольно вернуться на Родину.

Через пять минут женщина возвратилась очень довольная и сообщила, что журналистская осада с главного входа снята, а, стало быть, путь свободен. Дважды просить я себя не заставила и, пулей вылетев на тротуар, завертела головой, отыскивая машину похитителей. Почти сразу же из-за угла появились два темно-синих джипа. Они резво пробежали разделявшее нас расстояние и затормозили как раз передо мной. Солнце мазнуло по боковым стеклам, мешая рассмотреть, находящихся в машине мужчин. Я даже не знала, сдержал ли Иловский слово, и сидит ли в одном из джипов Павел, если только он еще может сидеть. На всякий случай я попятилась к лестнице, ожидая, пока переднее стекло на одном из автомобильных монстров опустится…

– Не будь дурой, садись, – скривился Иловский. – Вон он, твой адвокат.

Задняя дверца распахнулась, и рыжий охранник чуть сдвинулся, давая мне возможность заглянуть в салон. Павел сидел неестественно прямо, но, по крайней мере, сидел. Завороженная видом его до синевы бледного лица, я покорно протиснулась в машину и тут же ощутила на себе руки рыжего охранника. Пока он от души лапал меня, совмещая приятное с полезным, Павел даже не повернул головы. Но не потому, что в бок ему упирался пистолет второго охранника, а потому что любое неосторожное движение могло бы закончиться для контуженного омоновца новым провалом в беспамятство.

– Трогай, – распорядился с переднего сидения Иловский и повернулся ко мне. – Говори куда ехать? Кстати, если ты собираешься водить меня за нос – не советую. Своего лишишься. И адвокат твой тоже лишится, только не носа, а гораздо хуже. Тогда уж он точно тебе не пригодится.

Охранники и водитель в меру громко заржали, отдавая должное чувству юмора босса, а мне зажатой между безучастным ко всему Павлом и продолжающим исподтишка тискать меня охранником было не до смеха. Погашенная «разгонка» оставила после себя пугающую пустоту – держать ее дольше не было необходимости. Ничего. Сейчас еще рано. Потом… Пока мы будем тащиться к домику Егоровны, я снова разгоню маховик ненависти, и тогда…

– Оглохла что ли?! – от рыка Иловского завибрировали тонированные стекла. – Говори или…

– Деревня Дмитровка, – поспешила я с ответом. – Крайний дом возле самого леса. На крыше колесо для аистов. Там начинается тропа…

– Ты мне голову не морочь, стерва! – почувствовав настроение босса, сидящий рядом охранник до хруста вывернул мне руку. – Мои ребята были у этой сумасшедшей старухи. Нет у нее никого… Если хочешь остаться целой, придумай, что-нибудь получше…

– Вы не понимаете, – прошипела я, давясь болью, – Егоровна спрятала Панфилова не в доме. У нее неподалеку есть тайник. Но без меня вы его не найдете. А я могу показать только на месте. Старуха меня к тайнику от своей избушки провожала. Поэтому и надо сначала к ней. Иначе полдня проплутаем, и ничего не найдем.

– Максим? – обратился Иловский к выпустившему мою руку охраннику.

– Похоже на правду, – тот неуверенно кивнул. – Мы, конечно, никого в избушке не нашли, но уж больно хитро эта старуха на нас смотрела. Как будто знала что-то…

– И ты мне ничего не сказал?! – под ледяным взглядом босса Максим втянул голову в плечи. – Нужно было расспросить ведьму, как следует. И не пришлось бы огород городить…

– Петр Петрович, она бы ничего не сказала, – как можно убедительнее заговорил Максим. – Просто не успела бы. Я не новичок, но эта бабка настоящий божий одуванчик. Дунешь – облетит. Померла бы только и все. Так что с ней – кивок в мою сторону – очень даже неплохо получилось. Доведет нас до тайника, никуда не денется.

– А если сбежит? – Иловский, казалось, не замечал меня, но каждое его слово предназначалось исключительно для моих ушей.

– Не-е-е. Куда она без своего адвоката? Вон даже к нам в пасть за ним сунулась, значит, не бросит. А он без посторонней помощи и двухсот метров не пройдет. Какое там бежать…

Почувствовав обжигающий взгляд Павла, я скосила глаза и поняла, что иловский прихвостень сказал почти правду. Далеко убежать мой адвокат сейчас не в состоянии, но вполне готов взять на себя заботу, по крайней мере, о двух бандитах. Вот что прочла я в его прищуренных зеленых глазах. Значит, теперь все зависит от того, сколько человек едет за нами во втором джипе. И если их всего трое… Нет. Нам не справиться. Нужен счастливый, очень счастливый случай, чтобы выйти живыми из этой передряги. И никакие обещания Иловского не смогут меня обмануть. Получив Панфилова, он от нас сразу же избавится. Просто чтобы не рисковать. Нет человека – нет проблемы. Тем более, что здесь мы – заплывшие в чужой омут рыбешки, а он даже не щука, он – браконьер. И сети его надежны и беспощадны.

Дальше ехали в полном молчании. Серая асфальтовая лента с тихим шорохом втягивалась под колеса джипов, приближая нас к Дмитровке куда быстрее, чем хотелось бы. Ведь счастливому случаю нужно время, чтобы успеть сыграть свою решающую роль. Но время не слушалось никого и в положенный срок широкие рубчатые колеса возмущенно взвизгнули, останавливая машину возле дома Романовского.

Сам хозяин неспешно колол дрова во дворе, легко вскидывая колун здоровой рукой и с хряском вонзая его в звенящие поленья. Увидев недобрых гостей, высаживающихся возле недавно покрашенного забора, Семен опустил топор и шикнул на жену, любопытно высунувшуюся из дверей. Он одарил меня рублевым взглядом, как будто хотел что-то сказать. Увы, кажется, я знала, что именно. Отвернувшись от возмущенного моим предательством Романовского, я сосредоточилась на выбирающимся из джипа Павле. И едва успела подхватить его, когда оставшийся в салоне охранник, раздраженный медлительностью пленника, пинком вытолкнул Челнокова из машины.

Лицо Павла из белого стало серо-зеленым, и он резко вырвал руку, за которую мне пришлось его ухватить, оберегая от падения. Я непонимающе хлопала ресницами, пока не увидела неестественно вывернутые пальцы и только с огромным усилием проглотила поднявшийся к горлу комок. Мама дорогая, мамочка любимая. Я приношу ему одни несчастья. И если нам вдруг суждено пережить сегодняшний день, клянусь, что не пробуду с ним лишней минуты. Пока на контуженную голову бывшего омоновца не свалилась из-за меня новая напасть.

– Ну? – сквозь зубы бросил Иловский, оглядывая меня с ног до головы. – Куда дальше?

– За мной, – просветила я игорного заправилу и хотела подставить Павлу плечо, но была грубо отстранена Максимом.

– Ты пойдешь впереди, а он в середине рядом со мной. Вздумаешь бежать, переломаю ему остальные пальцы. Дошло? Тогда двигай, не теряй время!

Спотыкаясь о древесные корни, я быстро семенила по тропинке, показанной мне Семеном сегодня ночью. И едва сдерживалась, чтобы поминутно не оборачиваться и не смотреть на с трудом выдерживавшего темп Челнокова. Интересно, на что я рассчитываю? Ведь из второго джипа выбралось четыре человекообразных субъекта в оттопыривающихся подмышками джинсовых жилетках. Но даже капли сожаления о том, что я не бежала подальше от этого проклятого города, услышав в трубке тяжелое дыхание Павла, ко мне в голову не просочилось. «Ну и дура», – заявил внутренний голос с явно челноковскими интонациями. – А мне каково помирать будет, зная, что ты… что тебя… «И еще хорошо если быстро». «Ничего, ничего, Пашенька, – неслышно шептали в ответ мои губы. – Я уже не боюсь. Мы с тобой на прощание такое представление устроим, что никому мало не покажется. И сделаем это еще до того, как подойдем к избушке. Я не собираюсь сдавать им Панфилова, тем более, если нас все равно…»

Но минута проходила за минутой, узенькая тропинка вилась уже возле самого озера, а я все никак не могла решиться и, свалив идущего за мной охранника, пробиться к Павлу. «Ну, подожди еще немножечко. Лучше за тем поворотом… – вкрадчиво упрашивал внутренний голос. Но поворот сменился зигзагом, тропинка снова повернула в гору, а я все на что-то наивно рассчитывала, чего-то упорно ждала. И дождалась.

Несколько пистолетных выстрелов, слившись в один сплошной грохот, навсегда успокоили шедшего позади меня охранника, и заставили раненного Иловского с воплем покатиться по траве. Но оставшиеся на ногах секьюрити не оплошали и начали палить в ответ по кустам справа от тропинки. Нам с Павлом не нужно было подавать друг другу какие-нибудь знаки, чтобы, почти синхронно развернувшись, сцепиться с нашими конвоирами. Наверное, рыжий Максим не ожидал такого от своего пленника, считая его неспособным к сопротивлению доходягой. За что и поплатился. Я впервые увидела, как сворачивают шею живому человеку. Да и сейчас не особенно разглядела. Павел проделал это настолько быстро и четко, что я даже охнуть не успела. И это несмотря на то, что ему пришлось управляться одной рукой.

И все же если бы не нежданная огневая подмога, адвокату и его подзащитной вряд ли светила победа. Спасибо счастливому случаю. А ведь нападавшие рисковали не меньше. Сомнительная защита кустов и тонкоствольных молодых березок не могла уберечь их от ответных пуль. Я уже слышала два вскрика, донесшихся из кустов, когда, пробившись к Павлу, потянула его прочь от места перестрелки. Но мой бывший жених покачал головой и зашарил подмышкой у рыжего секьюрити, лежащего на животе и укоризненно взирающего в небеса.

Мне были отпущены судьбой какие-то мгновенья, чтобы успеть дернуть Челнокова в сторону. Пуля свистнула над самым ухом, и унеслась прочь, заставив нас броситься ничком на землю. И вовремя. Распластавшийся возле матерящегося Иловского секьюрити взял нас на мушку и принялся аккуратно расстреливать. Пули выворачивали сухую, рассыпчатую как песок землю, не позволяя нам поднять головы. Оставалось только медленно отползать ногами вперед.

Наверное, бандитские пули нас все-таки достали бы, но в этот момент точный выстрел, прозвучавший совсем с другой стороны, наповал уложил иловского охранника. Похоже, нападавшим надоело прятаться под сомнительной защитой чахлых кустов, и они предприняли обходной маневр. Нет, вру. Скорее всего, они разделились заранее и, когда все охранники господина Иловского палили в одну сторону, их начали спокойно и методично расстреливать с другой. Несколько выстрелов буквально косой выкосили еще отстреливающихся бандитов. В живых остались только мы и раненный Иловский. Понимая, что милости ему ждать не приходится, он из последних сил бросился к озеру и, вспоров темную воду, поднял вокруг себя тучу брызг. Едва я успела усомниться в его умственном здоровье (ведь голова, торчащая над водой, мишень просто замечательная), Петр Петрович Иловский как в воду канул. То есть он как раз и канул. А точнее, нырнул.

– Дурак, – тень подошедшего Виталия легла рядом со мной на траву, что показалось мне очень символичным, потому что с другой стороны лежал мой второй жених. – Сейчас вынырнет, и я его сниму.

– Ты?! – удивленно выдохнул Павел, и под взглядом зеленых глаз на мне едва не задымилась мокрая от пота футболка.

– Что, даже спасибо не скажешь, Челноков? – притворно удивился Немов, переводя взгляд с озера на вышедших из кустов мужчин.

Я последовала его примеру и узнала в одном из них того самого пьяного амбала, которого от души огрела по затылку во время операции по спасению Пашки Панфилова.

– Вынырнул, – Павел, оказывается, уже стоял на одном колене, и указывал на появившуюся над водой голову Иловского.

Виталий быстро развернулся и три раза подряд выстрелил в человека, которого я при случае придушила бы самолично. Но почему-то, когда пули прошили черное зеркало озера в том месте, где только что была голова Иловского, на душе у меня слегка полегчало. Наверное, я пока не привыкла к тому, что живого человека можно расстреливать как мишень в тире. Или того зла, что он причинил, мне показалось недостаточно для вынесения такого сурового приговора? Не знаю.

А вот Виталий вопросами преступления и наказания не мучился, ну разве что досадовал на промах:

– Вот сволочь! Хорошо ныряет, – пробормотал он, поморщившись. – Но, кажется, я все-таки его достал.

С этими словами Немов перекинул пистолет в другую руку и, не глядя, всадил по пуле в подошедших „соратников“. Я замерла, боясь пошевелиться. Может, он сошел с ума? И сейчас мы с Павлом разделим общую участь?

– Они нам больше не нужны, – спокойно пояснил мне Виталий, кивая на еще подергивающиеся тела. – Зато потом могли бы стать проблемой.

Господи, неужели я когда-то собиралась за него замуж? Он рассуждает также как Иловский и прочие стервятники! Чем же он лучше? Безжалостный! Расчетливый! Холодный! Импотент! Нет, это уж я переборщила. С потенцией у моего первого жениха все в порядке. Это как раз и плохо. Потому что, пряча пистолет в кобуру и еще раз окидывая пристальным взглядом не потревоженную ветром водную гладь, Виталий, искоса посматривает на меня. И на Павла. Мама дорогая, а что если он задумал…

– Спасибо, дорогой, – я через силу улыбаюсь ему и расставляю все точки над „и“. – Ты свое дело сделал. Значит, и я сдержу свое обещание.

– Не верю я женщинам, – кривится Виталий в ответной усмешке. – Всем, кроме тебя. И откуда ты такая взялась на мою седую голову? Врать не умеешь, слово будешь держать, даже если тебя на куски станут резать… Такие в наши дни уже не родятся.

– Тебе-то откуда знать, родятся – не родятся? – неприязни в голосе Павла хватило бы на роту Немовых.

– Да, уж знаю!

Виталий нахмурился, и я поспешила разрядить обстановку:

– Пойдемте к Егоровне. Панфилова обрадуем. Он ведь не знает, что все уже кончилось. И чаю попьем. С травками. А тебе, Павел, нужно срочно повязку тугую на руку сделать. Все-таки переломы…

– Покажи, – потребовал Немов.

– Потерплю пока, – Павел даже отступил на шаг. – Тут врач хороший нужен, а не эта Егоровна. И не ты.

– Ну, извини, уважаемый… – Виталий нехорошо улыбнулся и вытащил нож.

„Мама дорогая!“, – едва не вскрикнула я, но Немов поспешил прояснить ситуацию:

– Вы идите, а я пока приберусь. Хорошее тут озеро, глубокое. И выстрелы вряд ли кто слышал. Заодно покараулю, вдруг Иловский не захочет быть Чапаем и все-таки выплывет.

И вот мы с Павлом из последних сил плетемся по тропинке к домику Егоровны, до которого осталось всего ничего. А я, глядя на спину второго жениха, вдруг понимаю, что сам он не дойдет. Уразумев, что после ударов по голове доходяга-адвокат моментально вырубается, костоломы Иловского, переключились на все, расположеное ниже. Так что при относительно нормальном лице, тело Челнокова под рубашкой с чужого плеча было совсем ненормальное, а наверняка черно-синее с багровыми разводами.

Павел ничего не сказал, когда я, приобняв его, повела как верная жена в стельку пьяного дальнобойщика. Или мать маленького мальчика. Он вообще молчал всю дорогу, и от этого становилось только хуже. И ему, и мне. Впрочем, что это я? Я же слово дала. И даже дважды. Первый раз, обещала Немову ухать с ним в Германию, если он поможет мне спасти своего соперника. А вторую клятву, самому господу богу: ни секунды лишней не остаться с человеком, который из-за меня уже несколько раз чуть не лишился жизни.

– Паша, – начала я издалека, пытаясь разорвать тягостную паутину молчания, – А зачем Виталий нож достал, когда сказал, что прибраться хочет? Он им, что, братскую могилу копать собрался? К Страшному суду как раз успеет. Двенадцать человек, все-таки…

– Не копать, – Павел отвечал короткими предложениями, хватая ртом воздух в частых паузах. – Резать…

– Что резать?

– Животы…

– К-какие ж-животы? – кажется, мне вот-вот станет плохо.

– У трупов. Чтобы не всплывали. Затащит в озеро поглубже и притопит. Покойник со вспоротым животом не всплывает. Разве, что течение на берег выбросит…

– Господи, – прошептала я и потрясенная молчала до самого дома Егоровны.

Кусты уже расступились, пропуская нас на полянку, где возле вросшей в зеленый холм скалы притулилась ветхая избушка. И только тогда Павел не выдержал:

– Какое обещание ты ему дала? В обмен на что?

– Какая теперь разница? – пробормотала я, глядя сквозь розовую пелену, как в дверном проеме возникает маленькая женская фигура. А следом высокая мужская. У меня еще хватило соображения узнать Зацепина, зато не хватило сил сделать несколько последних шагов. Как стояла, так и села увлекая за собой не менее измотанного Павла.

– Боже мой милостивый! – всплескивает руками Степанида Егоровна, не по-старчески прытко скатываясь со ступеней. – Что-то ты, Валерьевна, зачастила ко мне. И все с мужиками… Осторожно, Витенька, бери его. Веди в дом. А мы с Валерьевной как-нибудь сами…

Вытянувшись на единственной кровати, я пыталась сосредоточиться. На чем угодно. Хотя бы на том, что пол в избушке в отличие от моего предыдущего посещения был чисто выметен. А пришедшие в негодность сухие травы душистой копной громоздились возле самой печки. Я отрешенно подумала, что не будь печь всего лишь маскировкой, то без пожара вряд ли бы обошлось. Потом попыталась обдумать еще что-то пустяковое. И все это на удивление медленно. Мысли оказались такими же ленивыми, как и тело. Язык не поворачивался назвать себя родимую обессиленной. Скорее, пропущенной через мясорубку, закатанной в тесто и хорошенько сваренной. Рука, удерживающая кружку с горячим придающим бодрости чаем, тряслась и расплескивала благоухающую на весь дом жидкость. А сидевший в ногах Павел, на удивление покорно отдавшийся в умелые руки бабы Степы, морщился и скрипел зубами, принимая муки перевязки. Виктор Игоревич Зацепин, выглядевший по сравнению с нами настоящим молодцом, несмотря на появившиеся совсем недавно ссадины на лице, трудился, не покладая рук над реанимацией примуса. Раритетная бытовая техника никак не желала заводиться и согреть для нас еще один пузатый чайник. Зато каждый был занят полезным делом.

Безразличие незаметно опутывало меня липкими тенетами. Было уже все равно, откуда взялся в избушке Егоровны воюющий с примусом историк? Почему не видно Алексея Панфилова, неужели еще не проснулся? Тяжелое молчание Павла теперь стекало с души как с гуся вода. И даже возникший на пороге Немов не заставил сердце сбиться с ритма.

Словно сквозь множество ватных слоев до меня доносились разговоры, объяснения, выяснения отношений и прочая ерунда. Главное, что все уже кончилось. Все. И можно спокойно отвернуться к стенке, чтобы хоть на несколько блаженных минут нырнуть в исцеляющий душу и тело сон.

Кажется, у меня уже вошло в привычку засыпать в самых неподходящих условиях. И просыпаться от странных звуков.

– Люди-и-и-и! – жутко завыло вдруг неведомое чудовище, заставив меня подпрыгнуть на кровати, как на батуте. – Есть кто живо-о-ой?

Пока я продирала глаза и вглядывалась в присутствующих, подозревая в розыгрыше, послышалось отчетливое шуршание, и из печи показалась голова Алексея Панфилова. Последовала небольшая суматоха, в результате которой бизнесмен был извлечен из печи, поставлен на ноги и усажен ко мне на кровать. Потом снова были разговоры, расставления точек над „и“… Немов даже умудрился обелить мое имя в глазах Панфилова и Зацепина, который, как выяснилось, пришел к Егоровне поправить здоровье, пошатнувшееся после общения с разыскивающими бизнесмена иловцами.

– Степанида Егоровна, – помешанный на истории Виктор Игоревич как-то незаметно переместился к печке. – Можно мне на этот бункер взглянуть? Даже если он не открывается. Всю жизнь мечтал из кабинетной крысы в Индианы Джонсы переквалифицироваться…

– В кого? – озадачилась старушка.

– Не важно. Ну что, пустите меня в свою тайну?

– Полезай! – милостиво кивнула Егоровна. – Только после меня. Ты ж в своих очках да еще в темноте моего фонаря не найдешь. А я всю эту пещерку на ощупь ведаю.

И вот уже ее черные войлочные боты, которые в дни моего детства весьма символично назывались „Прощай молодость“, один за другим втягиваются в раскрытый зев печи. Зацепин, не желая отставать, ринулся следом, и только затихающие чертыхания говорили о том, что такое передвижение историку в новинку.

– Я тоже с ними, – похоже, Немов считал эту экскурсию своим прямым долгом. – Хочу посмотреть из-за чего старый немецкий хрыч развел всю эту бодягу. Я его на что купил, после того как Ника мне позвонила? На то, что якобы получил информацию, будто Иловский пронюхал про бункер и послал своих архаровцев его пошерстить. Зольден сначала не поверил. Но я с твоих слов, Ника, описал, где этот бункер находится. А так как он упорно скрывал от меня, чего ради мы тут торчим, то убедился, что я не блефую. Ну и, конечно, распорядился быстренько лететь сюда с нашими орлами и не допустить конкурентов к тайнику. Мы на каких-то десять минут вас опередили. В следующий раз, Ника, если задумаешь просить моей помощи, делай это заблаговременно!

– Значит, это не случайность? – Павел заерзал на кровати так, что потревоженные ржавые пружины исполнили нечто напоминающие арию Хосе из „Кармен“. – Ты просила его…

– А что я должна была делать?! – мой возмущенный вопль заставил Панфилова подскочить с кровати. – Геройски погибнуть вместе с тобой? Да с какой стати?!

– Ты могла сбежать…

– Идиот! – прошипела я, выдергивая ноги из под Челнокова, в запале усевшегося на них.

– Конечно, идиот, – абсолютно спокойно подтвердил Немов и, усевшись на освобожденное Панфиловым место, демонстративно положил руку мне на плечо. – Неужели он не понимает, что ты просто не могла так поступить? А еще замуж за него собралась…

– Собралась и тебя не спросила! – Павел резко развернулся к сопернику, и тут же скривился от боли в потревоженной руке. – Думаешь, если спас мне жизнь, то я тебе задницу не надеру? – и, глядя на развеселившегося Немова, уточнил. – Когда рука заживет…

– Вот, когда заживет, тогда и поговорим. Я тебе из Германии позвоню…

– Ах, ты!..

Да уж, сцена разыгралась безобразная. Хорошо, что кроме нас троих в избушке уже никого нет. Деликатный Панфилов дал нам возможность поговорить по душам, исчезнув в черном провале потайного хода.

– Замолчите! – я демонстративно зажала уши. – Ваши разборки устраивайте без меня и в другом месте. Желательно подобрать какой-нибудь дальний полигон. А там хоть орите, хоть деритесь, хоть стреляйтесь – меня это не интересует. Не нужны вы мне. Оба. Достали уже!

– Нет, погоди, – лицо Немова приблизилось к моему. – Помнится, ты мне обещала кое-что. За спасение вот этого сопляка. Уехать со мной в Германию, например?

– Это правда? – голос Павла утратил такую родную хрипотцу и звенел деревом на морозе.

– Да. Но я аннулирую сделку! Ни с кем и не куда не поеду. Тут останусь жить. У Егоровны. Убирайтесь с моей кровати. И чтобы глаза мои на вас не глядели!

– Нет, погоди! – Виталий в отличие от подскочившего с кровати Павла, придвинулся еще ближе. – Ты мне слово давала, а теперь, выходит, в кусты?

– Мое слово! Хочу дам, хочу обратно заберу! – мой жалобный тон не вязался с таким категорическим заявлением. – Оба с глаз моих долой. Кругом, шагом марш!

– Почему, это оба? – спросил Виталий. – Я тут один остался. Твой Челноков давно уже в бункер уполз. Струсил, наверное.

– Сам ты струсил! Да он!.. Да ты!.. Да я!.. – у меня не хватало слов. Эмоции девятым валом захлестнули остатки разума. Но зато ноги все сделали правильно. Уже через секунду я вползала в печь и, оббивая головой низкий потолок лаза, поползла вслед за Павлом. У него же рука! Как же он с одной поползет?!

Это наверняка выглядело смешно. И я бы с удовольствием посмеялась, если бы не навернувшиеся слезы. Мама дорогая, за что?! Неужели мне суждено быть навечно распятой между двумя этими мужиками? Даже сейчас я слышу впереди тяжелое дыхание Павла, а позади в полголоса матерится Виталий. Господи, хоть бы ты решил все за меня! Как угодно! Не могу я больше на половинки разрываться!