Текст книги "Гражданская война. Миссия России"

«Противник, сосредоточив к востоку от Бугульмы сильную группу, перешел 9 и 10 сего числа в контрнаступление, обрушившись на 25-ю дивизию. В результате двухдневных кровопролитных боев враг разгромлен. Ижевская бригада и 4-я Уфимская дивизия белых понесли тяжелый урон. Красными взято за два дня свыше 2000 пленных, 3 орудия, много пулеметов и другого оружия. Остатки разбитого врага стремятся спастись поспешным отступлением на восток…»

* * *

Еще в сентябре 1918 года Али был ранен пулей в левое плечо в том памятном бою под Орловкой, когда сам Чапай водил кавалерийский полк в атаку под шквалом пулеметных очередей. Недолго парень валялся в лазарете в Николаевске. Молодость и задорный характер взяли свое. Не долечился он и сбежал в свою дивизию. Рана побаливала, особенно вечерами и в плохую погоду, но он не обращал внимания. Главное – его окружали верные друзья-товарищи. Правда, дивизия временно не вела боевые действия, может, оттого, что Чапая послали на учебу в Москву – в Академию, а может, потому, что на осень и начало зимы пришлась сильная распутица и лили затяжные холодные дожди. Но в январе выпал снег, грянули морозы, установилась сухая, солнечная погода. На Южном фронте – на Дону – Красная армия наступала и гнала белых казаков. Слухи об этом приходили в Николаевск самые радостные. А тут в феврале возвратился сам Чапай, и закрутилось…

Новенькая черкеска у Али полиняла и оборвалась, бешмет выцвел. Большая туркестанская папаха потерялась еще в бою под Орловкой. Мягкие сапоги украли, пока он был лежачим в лазарете. Но Али не унывал. Добыл себе сапоги солдатские, кирзовые, папаху хоть и старую, но кубанку. А главное, кинжал, шашка-гурда и винтовка были всегда с ним.

Как-то в начале апреля заскучал Али по своей Чулпан. Решил проведать и посватать ее. Отпросился у Салима на четыре дня и ускакал с двумя своими друзьями в знакомый аул, что на реке Камелик. Один друг его – татарин-строитель Керим, другой – русский Митрохин (а попросту Митроха, из русских пастухов). Все при винтовках, шашках, гранаты на поясах. Пусть попробует хитрый Абдула – отец Чулпан отказать такому зятю. Обойдется и без калыма. Весело проскакали они сохнущей весенней степью на юго-восток сто верст от Николаевска. Были, правда, настороже, потому, что нет-нет да появлялись в тех местах казачьи разъезды. Ночевали в степи у костерка, что развели в логу. В аул прибыли к вечеру следующего дня. Людей на улице мало: бегали мальчишки, сидели возле домов старики. Подъехали к дому, где жила Чулпан. Спешились. Винтовки – наизготовку, затворы передернуты. Кто знает, есть ли белые в ауле. Керим подошел к плетню, позвал Абдулу. Тот степенно, неторопливо, но с опаской вышел. В левой руке – камча, правая – за пазухой телогрейки.

– Кого привел Аллах к моему дому в этот вечерний час? – спросил он.

– Здравствуй Абдула, долгих лет жизни и здоровья тебе и всей твоей семье. Это я – Али, бывший чабан Юлдузбаева.

– Аллах милостив. Благодарю и тебя. Что хочешь, Али? Что привело тебя к моему дому?

– Помнишь ли, узнаешь ли меня, Абдула?

– Помню тебя мальчишкой, чабаном. А теперь ты – аскер! Слышал я, что ты ушел к красным и воюешь у Чапая?

– Да, я у красных. Прости, что нарушаю наш закон, Абдула, но я хочу увидеть Чулпан и поговорить с ней. Ты отец, будешь стоять недалеко и видеть все.

– Зачем тебе моя дочь, Али?

– Я хочу спросить ее при тебе и при моих товарищах, пойдет ли она замуж за меня?

– Ты опоздал, Али. Чулпан уже сосватана и выдана замуж за одного именитого человека. Слава Аллаху! – и огладил свою бороду левой рукой, не оставляя камчи.

– Ты лжешь, Абдула! – воскликнул Али и вскинул винтовку.

– Аллах свидетель! В моих словах одна правда. Убьешь меня, тебе отомстят, – ответил Абдула и вытянул револьвер из-за пазухи.

– Где теперь живет Чулпан? В каком она ауле или городе, отвечай! Иначе сожгу твой дом! – закричал Али, в голову которого от волнения ударила кровь.

– Ступай отсюда, красный аскер! Не услышишь от меня более ни единого слова! Иншаллах! – произнес Абдула и, развернувшись, твердо пошел в дом.

Али скрипнул зубами, влетел в седло.

– Ну, погодите же, белые сволочи! Я еще весь ваш аул поставлю на дыбы! – прокричал он и огрел плетью коня.

Кривые улочки тихого степного башкирского аула огласил топот копыт. Три всадника оставили его, кони унесли их в степь – на северо-запад, в Красную армию.

* * *

Вновь весна утвердилась в степи. Тянул южный ветерок. Вечернее солнце бросало прощальные, теплые ласковые блики на лица людей, тускло поблескивало на стволах орудий, сияло на гранях примкнутых штыков. Офицеры обосновались на биваке у костерка, под открытым небом. Небольшой котел с картошкой булькал кипящей водой, закипал на открытом огне. Пили самогон, обмывали звездочки Космина и еще двух произведенных офицеров артиллерийских батарей дроздовской дивизии. Навестить и поздравить Кирилла приехал Петя Усачев.

– А что, господа, броневики, бронепоезда, танки, аэропланы, аэростаты – яркая страница современной войны и прогресса, – рассуждал подвыпивший командир 2-й батареи Лукин.

– Да, сложно представить, что ожидает человечество в грядущих войнах, – промолвил Космин в задумчивости. – Ведь войны не прекратятся почти до Страшного Суда, как свидетельствует Библия, – добавил он негромко.

– Отчего же сложно представить? Скорее наоборот. Грядущее человечество будет воевать, и войска будут уничтожать противника, не сближаясь с ним в штыковых или в кавалерийских сшибках, с расстояния в десятки, сотни верст. Будут изобретены и опробованы новые артиллерийские системы, аэропланы, танки и ракеты, наконец. Господа, вы слышали о ракетах? – стал рассказывать представленный к званию молодой поручик Константинов из 1-й батареи.

– Ракетницы? Неоднократно видели на германской войне, – отвечал Лукин. – Это сигнальная система.

– Нет, господа, ракеты – это оружие, которое уже применяли в русской армии в прошлом веке. Его применяли неоднократно и успешно. Но оно дорогостоящее, – отметил молодой поручик.

– Уж не знаю о ракетах, хотя рассказывали в юнкерском училище… но, господа, животрепещущим делом нашей российской внутренней войны, как ее именуют, «гражданской», становится и далее, поверьте мне, все сильнее будет сказываться дело применения кавалерии, а еще точнее – конницы, – отметил Лукин.

– Помилуйте, господин штабс-капитан! Донская казачья конно-кавалерийская (по своему основному составу) армия разгромлена пулеметами, артиллерией, броневиками и бронепоездами красных, – с удивлением и упреком произнес Усачев и поерзал, сидя на кавалерийском седле, положенном на землю. – Поэтому думаю, что наш успех будет в значительной степени зависеть от военно-технической помощи союзников по Антанте.

– Да-с, поручик. Но, поверьте, скоро красные сами используют многовековой опыт казаков. А тут еще и современная армия анархистов этого Махно из Гуляйполя. Вы слышали о тачанках? Ведь это же надо догадаться пулемет «максим» укрепить на легкой четырехколесной повозке. В тачанку запрягают тройку, а то и четверку коней. Пулеметы на быстрых колесах… Десять таких тачанок могут легко остановить лаву кавалерийского полка или даже бригады. Уже опробовано… – стал рассказывать Лукин.

– Невероятно! – воскликнул Усачев.

– Вообще эта наша Гражданская война ведет Россию дорогой анархии и архаизации военного дела, – отметил Космин. – Подумать только, возрождение и широкомасштабное использование кавалерии и конницы.

– Это вполне объяснимо, подпоручик, при необъятных российских территориях, большой мобильности и подвижности противоборствующих коалиций, – подметил Лукин.

– Прибавим к этому разоренную промышленность, отсутствие налаженных финансовых систем и недостаток материальных средств у всех правительств, которые существуют ныне на территории России, – отметил Константинов.

– Нас ожидает возрождение конно-кавалерийских дивизий и даже целых армий, – сказал Лукин.

Разговор еще долго вращался вокруг подобных тем, но Кирилл подсел поближе к Петру и заговорил с ним о Жене. Петя стал ему не только другом, но с некоторых пор и родным человеком. Усачев недавно опять побывал в Ростове и явно привез какие-то новости.

– Ба, дружище, да у меня к тебе письмо от нее. Совсем забыл с этой попойкой. На, читай, – с этими словами он достал из кармана новенькой гимнастерки запечатанный конверт и передал Кириллу.

В прыгающих бликах пламени костра Космин узнал почерк любимой женщины и с трудом начал читать. Разговор сослуживцев и друзей не мог отвлечь его.

– «Милый мой! Желанный, здравствуй! Петя передаст тебе это письмо, когда я с отцом уже уеду из Ростова. – Сердце у Кирилла упало, в глазах померкло. – Но ты поймешь меня, любимый. Теперь мне уже нельзя оставаться в этом городе. Слишком близко война. Раньше это было можно, но теперь нельзя, все изменилось. Думаю, ты с радостью должен принять это известие. После наших трепетных отношений, что начались между нами со Святок, я понесла. У нас будет ребенок…» – сердце у Кирилла рванулось и, казалось, чуть-чуть не выпрыгнуло из груди.

– Боже, что это!? Как это!? Я буду отцом!.. Что это? Я знаю, что значит быть сыном, братом, пасынком, кем угодно. Но быть отцом?.. – пронеслось в голове Космина.

* * *

Дальнейшая борьба без вливания свежих сил, новых подкреплений была немыслима. И здесь в сильнейшей степени начало сказываться влияние антисоветского Вешенского восстания – уже не только в отношении моральной и политической поддержки белых, но как фактор, отвлекающий значительные силы красных с Южного фронта. К началу мая восстание охватило громадный район. Численность восставших к концу апреля доходила до 30 тысяч бойцов при 27 пулеметах и 6 орудиях. Их действия далеко перехлестнули границы Вешенского района. Повстанцы покушались на коммуникации и линии связи красных армий, грабя обозы, нарушая железнодорожное сообщение, затрудняя управление армиями, главным образом 9-й. Наличие такого крупного и территориально, и по числу бойцов района восстания, служившего магнитом для белых, сказалось и на всем последующем ходе операций фронта.

Из-за разрозненности действий красных армий фронта и крайне слабой их моральной устойчивости Добровольческая армия начала проявлять широкую стратегическую активность и, умело маневрируя своими конными частями, всюду имела успех и укрепляла свое положение. Весной 1919 года перед белым командованием вновь встал все тот же вопрос: куда и где наносить главный удар? Положение, которое заняла 10-я армия красных на Маныче, заставляло белых невольно принимать все меры для противостояния ее угрозе с северо-востока. И это тоже заостряло вопрос о направлении главного удара, и еще сеяло великие сомнения в стане белых. В этом вопросе столкнулись точки зрения двух самых крупных лидеров Белого движения – Деникина и Врангеля. Эти разногласия, возникшие вначале на принципиальной почве, скоро перешли в чисто личные, неприязненные, а затем и прямо враждебные отношения, которые в дальнейшем вылились в борьбу за власть, а затем решили судьбу Белого движения.

Генерал Врангель, к тому времени командующий Добровольческой армией, которому был подчинен Май-Маевский, считал единственно правильным и главнейшим направление на Царицын, имея в виду установление связи с Колчаком. Для этого он не останавливался перед сдачей красным каменноугольного Донецкого района, в котором, по его мнению, белым все равно было не удержаться. Всю Добровольческую армию, по мнению Врангеля, следовало перебросить на Царицынское направление и, прикрываясь Доном, вести наступление ее силами.

«КОМАНДУЮЩИЙ КАВКАЗСКОЙ ДОБРОВОЛЬЧЕСКОЙ АРМИЕЙ

4 апреля 1919 года

№ 82

город Екатеринодар

СЕКРЕТНО

Главнокомандующему Вооруженными Силами

на Юге России

Рапорт

Прибыв в Екатеринодар после болезни и подробно ознакомившись с обстановкой, долгом службы считаю высказать следующие мои соображения.

1. Главнейшим и единственным нашим операционным направлением, полагаю, должно быть направление на Царицын, дающее возможность установить непосредственную связь с армией адмирала Колчака.

2. При огромном превосходстве сил противника действия одновременно по нескольким операционным направлениям невозможны.

3. После неудачной нашей операции на Луганском направлении мы на правом берегу Дона вот уже около двух месяцев лишь затыкаем дыры, теряя людей и убивая в них уверенность в своих силах.

4. В ближайшем месяце на севере и востоке России наступает распутица, и, вопреки провокационному заявлению Троцкого о необходимости перебрасывать силы против армии адмирала Колчака, операции на этом фронте должны приостановиться и противник получит возможность перебросить часть сил на юг. Используя превосходство сил, противник сам перейдет в наступление от Царицына, причем создастся угроза нашей базе.

5. Необходимо вырвать, наконец, в наши руки инициативу и нанести противнику решительный удар в наиболее чувствительном для него направлении.

На основании вышеизложенных соображений полагал бы необходимым, отказавшись от активных операций на правом берегу Дона, ограничиться здесь лишь удержанием линии устье Миуса – станица Гундоровская, чем прикрывается железная дорога Новочеркасск – Царицын. Сокращение фронта на 135 верст (0,4 фронта, занимаемого ныне до Гундоровской) даст возможность снять с правого берега Дона находящиеся здесь части Кавказской Добрармии, использовав их для действий на главнейшем направлении. В дальнейшем, наступая правым флангом, наносить главный удар Кавказской Добрармией, действуя от Торговой вдоль железнодорожных линий на Царицын, одновременно конской массой в две-три дивизии обрушиться на степную группу противника и по разбитии ее двинуться на Черный Яр и далее по левому берегу Волги в тыл Царицына, выделив небольшую часть сил для занятия Яшкульского уезда и поднятия сочувствующего нам населения Калмыцкой степи и низовья Волги. Время не терпит, необходимо предупредить противника и вырвать у него столь часто выпускаемую нами из рук инициативу.

Генерал-лейтенант Врангель».

Деникин резко возражал против этого предложения. Он считал, что донцы не смогут удержаться ни одного дня на правом берегу Дона и Красная армия получит полную возможность ударить в обнаженный фланг Донской армии. Так красные смогут выйти на Ростовское направление: «…план этот (генерала Врангеля) приводил к потере не только каменноугольного бассейна, но и правобережной части Донской области с Ростовом и Новочеркасском, к деморализации Донской армии и к подрыву духа восставших казаков Верхнедонского округа».

Далее Деникин рассуждал: «…я хотел удержать в наших руках Донецкий бассейн и северную часть Донской области по соображениям моральным (поддержание духа Донского войска и восставших казаков), стратегическим (плацдарм для наступления кратчайшими путями к Москве) и экономическим (уголь). Я считал возможным атаковать или, по крайней мере, сковать действия четырех большевистских армий севернее Дона и одновременно разбить 10-ю армию на Царицынском направлении. А наше победоносное наступление, отвлекая большие силы и средства Советов, тем самым облегчало бы в значительной степени положение прочих белых фронтов».

Таким образом, Деникин считал очень важным остановить действия красных сил на Царицынском направлении, но он не считал возможным отказываться при этом от защиты Донбасса и Дона, которые должны были послужить ему исходными районами для наступления на Москву. Если вспомнить, что именно к этому периоду времени (вторая половина апреля 1919 года) относится развитие Уфимской операции армий Колчака, то легко понять серьезность того положения Советской власти, в котором она оказалась в результате реального взаимодействия двух фронтов контрреволюции. Но это взаимоотношение достигалось вовсе не выходом главных сил белых на Юге именно на Царицынское направление. Оно не достигалось и соединением крайних флангов Колчака и Деникина (как бы слабы или сильны они ни были). Но оно достигалось нанесением красным решающих ударов, решительных поражений, увязанных во времени с развитием успеха в овладении наиболее важными, жизненными центрами Республики Советов. На Южном фронте это были Донбасс и Орловское направление, а не Царицынское, несмотря на исключительную важность Царицына и на то значение, которое мог бы иметь захват белыми Царицына в период времени, когда наступление Колчака и Врангеля не успело выдохнуться.

Итак, Деникин остался, в общем, при своем прежнем плане действий, но начал принимать решительные меры, чтобы отвязаться от угрозы со стороны Царицына. 27 (14 по старому стилю) апреля он предложил барону Врангелю, который после выздоровления от тифа находился в Екатеринодаре, объединить командование всем Манычским фронтом. Врангель выставил условием переброску на Царицынское направление всего штаба и органов снабжения Кавказской (Добровольческой) армии. Тогда Деникин решил лично принять руководство операциями на Маныче и 1 мая (18 апреля) переехал из Екатеринодара в Тихорецкую. К 3 мая (20 апреля) сосредоточение войск Манычского фронта было закончено, и Деникин отдал директиву «разбить и отбросить противника за Маныч и Сал». А группе Улагая – развить успех, перехватив железную дорогу. 4 мая началось наступление белых, и к 8 мая 10-я армия с упорными боями отошла за Маныч.

Тем временем напор красных на северо-западе на корпус Добрармии Май-Маевского становился все отчаяннее. 8 мая (25 апреля) начальник штаба доносил, что Май-Маевский склонялся к решению об общем отходе корпуса. Генерал Врангель в тот момент указывал: «В случае полной невозможности удержать фронт отходить, прикрывая Иловайскую, в Таганрогском направлении». Деникин решил, однако, сохранить фронт и не давать директиву об отступлении.

После отхода 10-й армии за реку Маныч из войск Царицынского фронта была образована новая Кавказская армия. Во главе армии был поставлен барон Врангель (на этот раз согласно его желанию), а командиром прежней Кавказской Добровольческой армии, переименованной в Добровольческую, был назначен Май-Маевский, от которого, как пишет Деникин, «с тех пор тревожных сведений не поступало».

Между тем на фронте Донской армии 5 мая конница генерала Секретова сбила части левого фланга 8-й армии красных и прорвалась в направлении на Белое, ввиду чего командарм 8-й отдал приказ об отходе от Луганска в северо-западном направлении (на линию Белое – Желтое, ближе к станице Родаково). Части Добрармии быстро заняли Луганск.

Тем временем 9-я армия приступила к выполнению директивы командюжа от 30 апреля № 3442, согласно которой она должна была овладеть железнодорожным участком Лихая – Зверево и выйти на фронт Гундоровская – Зверево. В течение 6–9 мая ударные группы 16-й армии и 23-й дивизии, преодолевая упорное сопротивление, с трудом продвигались в указанный им район. Там они встретили ожесточенное сопротивление и под давлением белых отошли в исходное положение. Весь комсостав наступающих групп, до командиров рот включительно, выбыл из строя. В некоторых полках осталось по 120 штыков. Белые потеснили части 8-й армии красных, бросив свою стремительную конницу через Белое на Родаково 7 мая. Это вынудило 8-ю армию к 10 мая отойти далее на север. В тот же день конница белых переправилась через Донец севернее станицы Гундоровской. В середине мая 8-я, 13-я и 2-я Украинская армии еще пытались восстановить положение на Донбассе, был даже вновь взят Луганск.

Но в тылу красных армий широкой волной разливались крестьянские и казачьи восстания. Атаман Григорьев поднял новое восстание, захватившее Елизаветград, Знаменку и Александрию. Красным предстояло неизбежным столкновение с Махно, поведение которого становилось вызывающим. По всей Украине действовали «атаманы», не признававшие никакой власти. Хотя эти восстания были ненадежной союзной силой для Деникина, но они расстраивали фронт красных армий, и главнокомандующий силами Юга решил ими воспользоваться.

Будучи, видимо, хорошо ориентирован в состоянии тылов Южного фронта через своих агентов, Деникин двинул свои армии в решительное наступление в следующих направлениях:

а) Освободившиеся части белых на Северном Кавказе после разгрома войск Каспийско-Кавказского фронта должны были выделить отряд для движения на Астрахань.

б) Кавказская армия (так были названы части, действовавшие на Царицынском направлении) получила задачу взятия Царицына.

в) Донской армии было приказано разбить Донскую группу красных войск и, наступая на линию Поворино – Лиски, очистить от красных войск север Донской области, причем, войдя в связь с восставшим Вешенским районом, армия должна была отрезать район Царицына от Поворина.

г) Наконец, Добровольческая армия имела наиболее ответственную задачу по разгрому 13-й и 8-й армий на путях к Харькову.

Таким образом, белые упредили красные армии Южфронта в начале активных действий. Разновременность действий красных армий, попеременное проявление ими активности позволили белым широко пользоваться подвижностью своих частей и перебрасывать их на любое направление по мере возникновения надобности в этом.

Первый удар был направлен против Махно и 13-й армии. К 23 мая задача эта была выполнена. Части Махно, а за ними и 13-я армия были отброшены на запад и на северо-запад.

* * *

Кони идут шибкой рысью, катя орудия по утоптанной и уже пыльной грунтовой окольной дороге на Бахмут. Жарко и ярко заливая все своими лучами, слепя глаза, на синем небосводе сияет высокое солнце конца мая. Южный порывистый, теплый ветер в спину и в левый бок. Вдоль дороги тут и там пирамидальные тополя шелестят под ветром серебристо-зеленой листвой. Где-то далеко на северо-востоке, как горы, высятся пирамидальные отвалы земли, вывернутые из глубин подземных угольных шахт на Божий свет. Грохочут передки и зарядные ящики. Космин вслед за Лукиным погоняет коня, слегка пришпоривая его и понукая поводьями. 2-я батарея дроздовского артдивизиона в деле. Рядом по обочинам наметом одна вслед другой, обгоняя батарею, колоннами летят сотни кубанской конницы. Кони храпят, ржут. Усатые и бородатые казаки в черкесках и бешметах, в лохматых папахах, кинжалы и шашки в серебре на поясах, лихо погоняют коней, свистят, вытягивают клинки, снимают винтовки из-за спины, передергивают затворы. Земля катится под копыта лошадей. Из-под кованых копыт пыль и ошметки земли. Пахнет дымом и гарью. Впереди горят постройки какого-то небольшого придорожного хуторка.

Разрывы снарядов слева от дороги разворачивают вспаханную землю и зреющие зеленя, осыпают казаков и батарею комьями и осколками. Кони шарахаются в сторону. Рядом стонет раненый.

– Со-отня! Вертай коней вправо! За мной, рысью марш-марш! – орет подъесаул в черной черкеске и белой лохматой папахе, указывая гурдой на юго-запад.

– Батарея! Слу-ушай! Сводить коней с дороги вправо! Идти вслед коннице! – командует Лукин.

– Лошадям орудия по пашне тащить, господин штабс-капитан! – предупреждает Космин.

– Знаю, подпоручик. Дорогу-то они, верно, хорошо пристреляли, сукины дети! Научились ведь стрелять из пушек! – кричит в ответ Лукин.

– Научили, наверно, – поправляет Космин, съезжая вслед за командиром батареи с дороги.

Зреющая пшеница хлещет коней по бабкам и коленям. Тысячи лошадиных копыт топчут ее.

– Вот она, война! Ведь свои же хлеба травим! – мелькают мысли в голове Кирилла, и далекие детские воспоминания и образы родных полей, полных зреющей пшеницы в их поместье на Тамбовщине, вдруг осеняют его.

Кирилл, тряхнув головой, отгоняет воспоминания. Зреющее пшеничное поле быстро плывет и качается перед глазами. Верстах в трех севернее показываются пригородные хаты с соломенными крышами. Слева, с высот, с версту от батареи ударили пулеметы противника. Бьют по казачьей колонне, но неточно.

«Б-ба-ахх!» – рвется граната над казачьими сотнями метрах в ста от артиллеристов. Раненая казачья лошадь ржет, встает на дыбы и валится на бок, подмяв верхового. Казаки рассыпаются по полю.

– Батарея! Погоняй! Марш, марш! – орет Лукин.

– Подпоручик, головное орудие вон на тот курган! Я – смотреть, что там копаются сзади! – кричит он Космину, указывая концом нагайки на высотку метрах в ста пятидесяти северо-восточнее.

Космин пришпоривает коня и скачет к головному орудию. Артиллеристы быстро разворачивают лошадей и направляют их туда, куда указывает офицер. Кирилл несется впереди. Недалеко в спеющих хлебах стоит еще разгоряченный конь под дорогим казачьим седлом. Он похрапывает, ржет, и, опуская голову, обнюхивает павшего.

– Криницын, слетай-ка, братец, туда, посмотри, живой ли! – кричит Космин заряжающему на всем скаку. – Если ранен, тащи его на батарею!

– Есть, вашбродь! Исделаем! – в ответ ему.

Ветер свистит в ушах. Конский топот. Погромыхивают передок и ящики. Свист кнута. Молотят пулеметы. Рвется граната. Вдали левее кубанцы разворачиваются в лаву и слышится:

– Урра-а-а!

Он влетает на курган. Пенсне болтается на шнурке. Бинокль к глазам. Разгоряченный конь переступает с ноги на ногу, мешает всмотреться. Кирилл похлопывает, поглаживает его по шее, по холке, успокаивает. Всматривается. С высоток бьют три пулемета, а на склоне разворачивается батарея красных.

– Расчет, быстрее установить орудие! Развернуть вот туда, на запад! Быстрее! – командует Космин.

Артиллеристы спрыгивают с коней, с передка, с лафета. Бегут, отцепляют, катят, разворачивают.

– Наводи на ту высоту! – указывает он концом кнута. – Заряжай! Наводи! Прицел 27! Нет – 28! – вновь командует Космин, вглядываясь в стекла бинокля. – Огонь!

Земля слегка дрожит под ногами. Клубится пороховой дым. Подкатывают другие орудия батареи. Лукин командует сам. Орудия бьют по высотам у города. Кирилл вглядывается в стекла бинокля. Разрывы снарядов вспахивают высоты. Два пулемета противника смолкают. Но открыла огонь его артиллерия. Снаряды рвутся по склону кургана. Вздымается вверх и сыплется земля на головы артиллеристов. Сердце стучит, молотит в груди… Артиллерийская дуэль! Космин разворачивается на север и видит, как казачья лава врывается на окраины города.

У подножия кургана встает 3-я батарея их дроздовского артдивизиона. Орудия развернуты и всеми стволами отрывают огонь по артиллерии противника. Бой идет уже около часа. Но Космину кажется, что прошло всего минут десять…

В бинокль видно, что цепи красных пытаются контратаковать в правый фланг кубанцев. В громе боя Космин зовет Лукина и показывает ему туда плетью. Командир батареи кивает головой, велит развернуть два орудия и бить по стрелковым цепям противника. Орудия развернуты и извергают огонь. Клубится пороховой дым. В воздухе завеса пыли и гари. Но в бинокль сквозь разрывы дыма и пыли видно, что красная пехота отходит. Космин снимает фуражку и вытирает высокий вспотевший лоб платком…

* * *

С потерей 1 июня красными Бахмута 13-я армия перестала представлять собой какую-либо серьезную опасность для белых в силу своего почти полного разложения, равно как и части Махно, который никогда не внушал доверия красному командованию. Белые, таким образом, получили возможность совершить крупные переброски к своему центру и на правый фланг, что и определило их дальнейшие цели на всем фронте. Несмотря на успехи, командование белых проявляло все же крайнюю осторожность в реализации планов своих операций. Обеспечив себя на левом фланге, белые, прежде чем перейти в решительное наступление на своем главном направлении (против 9-й армии), сделали все необходимое для обеспечения этой операции с правого фланга. Конница Мамонтова 21 мая заняла станицу Великокняжескую, чем вынудила 10-ю армию начать отход. Правый фланг этой армии отошел к станице Каргальской, что определило наличие разрыва протяжением около 100 верст между флангами 9-й и 10-й армий. Тогда, вводя в действие свежие силы, белое командование приступило к своей главной операции – соединению с Вешенским районом.

В ночь на 25 мая конные части генерала Секретова прорвались у Нижне-Сазонова и, отбивая все попытки перехода в контратаку со стороны 16-й дивизии красных, развили успех и последовательно заняли Дубовый, Нижний Ерохин и Гусев. Этот прорыв сопровождался крупными потерями, нарушением связи между войсковыми соединениями, разрушением управления частей Красной армии. Вдоль железной дороги Лихая – Царицын одновременно наступал 2-й Донской корпус, движению которого содействовала конница генерала Мамонтова. Части 9-й армии, неся тяжелые потери в численности и в материальной части, отходили медленно и с упорными боями. Слаженность действий отдельных частей Добрармии и донских казаков, нарушение управления у красных, враждебное состояние ближайших тылов определили катастрофу советской власти на юге. Уже 31 мая белые заняли Миллеровскую и Криворожий, безудержно стремясь к соединению с восставшими. Это удалось им 7 июня. Все это обусловило дальнейший общий отход всех красных армий Южного фронта.

* * *

Тем временем Антанта и Белое движение попытались завязать еще один узел в петле, стягиваемой на шее советской власти в России. На Северо-Западном направлении в Эстонии после ухода оттуда немцев под покровительством Антанты сложилась сильная группировка белых под руководством генерала Юденича. Начало его наступлению на Петроград со второй половины апреля было положено боевыми действиями союзной Юденичу финской «Олонецкой» добровольческой армии (численностью в 2 тыс. штыков) на олонецко-петровском направлении. Оттеснив части Красной армии, финны заняли Олонец и вышли к Лодейному полю. Этим они отвлекли значительные силы красных на север от Петрограда. Ввязавшись в кровопролитные бои, красные лишь в начале мая отбили Олонец обратно. Но руководство Красной армии оставило для прикрытия Олонца значительные силы.

И тут в середине мая со стороны Нарвы на Петроград перешел в наступление «Северный корпус» генерал-майора К. К. Дзерожинского. Его поддержала 1-я Эстонская дивизия, действовавшая при поддержке английской эскадры и экспедиционного корпуса адмирала Коуэна. Под рукой британского флотоводца было 32 вымпела с морской пехотой на борту и 12 подлодок. Южнее – на Псков – по красным ударила бригада генерал-майора Булак-Балаховича и 2-я Эстонская дивизия. В общей сложности Юденич располагал силами до 16 тыс. штыков, 41 орудием и двумя бронепоездами. В Лужской губе и Копорском заливе были высажены десанты британской морской пехоты. Прорвав оборону Западного фронта южнее Нарвы, силы Юденича овладели Псковом, Гдовом, Ямбургом. В конце мая «Северный корпус» подошел к Луге, Ропше и Гатчине. Так белые приблизились к фортам «Красная Горка» и «Серая лошадь» 11–12 июня. Но мощные тяжелые орудия береговой артиллерии молчали. Там вспыхнул мятеж балтийских матросов, не пожелавших проливать кровь за Советы.