Текст книги "Сборник фантастических рассказов"

– Ну… – Гера не знал, что ответить. – Типа… – слова шли из горла неохотно, однако Швабра была единственной, кто вообще заговорил с ним на эту тему. – А что? Нет? – он сам испугался своего вопроса.

Швабра молчала. Гера, потупясь, поднялся. И, не глядя на нее, поплелся в душ.

***

С той поры прошло много времени. Русалка приходила, как обычно, под утро, весело щебеча о вчерашнем приеме. Рассказывала о Золотой Рыбке. О том, как она выглядела, и что вчера на ней было надето. Иногда упоминала и о Царе Морском. Выходило у нее весело.

Хотя стало и в ее характере все больше проявляться что-то грустное. Как будто знала она про них с Герой что-то такое, чего и знать, возможно, не следовало. И становилось ей от этого знания непереносимо трудно.

Гера же последнее время все больше общался со Шваброй; из-за этого характер у него стал меняться: он стал скрытен и подозрителен. Однажды он вспомнил вдруг, что при последнем разговоре его со Шваброй недалеко стояло Ведро. Из-за того, что оно всегда молчало, это было упущено и теперь, по прошествии времени Гера вдруг вспомнил о разговоре. Оно стало опасным свидетелем. Он так перепугался, что сначала не знал, что сделать. Затем нашел Ведро, и ночью, тайно, засунул его на дно машинного отделения. Потом же, сообразив, что Ведро может проговориться об услышанном мотору, вытащил его и закопал в пожарный ящик с песком и теперь, каждый раз проходя мимо, подозрительно оглядывал ящик – не откапывается ли потихоньку Ведро. Швабре же, ищущей Ведро для работы, нагло соврал, что оно понадобилось для каких-то хозяйственных нужд Русалке, и та забрала его в море, да так и забыла.

Швабра, не долго печалясь об утере Ведра, гнула свою линию: при всяком случае старалась навести Геру на тему его несвободы; старалась уколоть побольней. Апеллируя к его мужским чувствам, то называла его приживалом и жиголо, то, картинно стеная, не забывая повторять, что он «бедный, несчастный, обманутый мальчик, которого теперь только жаль, жаль, жаль…» Обычно в этом месте слеза падала на ее белесую щетку, и она потерянно уходила в трюм, как бы с трудом передвигаясь от накатившего к Гере сострадания…

***

И Гера решил Русалку убить.

Он долго готовился к этому, обмотал весло тряпкой, «чтоб не больно было», заготовил трос, которым собирался пристегнуть себя к палубе, чтобы выбраться назад…

И, однажды, когда Русалка приплыла к нему, чтобы рассказать очередную историю, взял весло и бросился в мутную воду. Он не чувствовал ничего, не понимал толком, что происходит и не видел ничего под водой; он, собственно, не надеялся на удачу – но что-то мистическое было, видимо, в его поступке. Возможно, поступок был так страшен своей необоснованностью и вероломством по отношению к любящей его Русалке, что она даже пальцем не смогла двинуть, чтобы ему помешать. Все произошло в мгновение ока. Гера ощутил под водой, что Русалка рядом, размахнулся и изо всех сил ударил ее по голове веслом. Он не чувствовал и не видел глазами практического своего действия, но что-то мгновенно изменилось: поднялся сперва тихий, а потом усиливающийся холодный ветер, по морю пошла рябь; баржа, до того гордо задиравшая нос и, несмотря на свою ветхость, все еще выглядящая бравурно, вдруг завалилась на корму и начала быстро погружаться в воду; вокруг нее плавали какие-то мелкие предметы – журнальный столик, за которым Гера обычно завтракал на палубе в солнечную погоду, мусорные пакеты, приготовленные к выбрасыванию, да так и забытые на корме; снасти, невесть откуда здесь взявшиеся и теперь раздувающиеся огромным пузырем, словно стремясь напоследок поймать побольше рыбы.

Сам Гера уже не плавал в воде, он словно оказался внутри спасательного круга – он спокойно дышал и не прилагал никаких усилий, чтобы держаться на поверхности. Что-то, однако, снова изменилось в окружающем ландшафте. Ближайший к нему траулер вдруг ожил – на его корме забегали матросы, отдавая какие-то команды. Завелся двигатель, из трубы повалил пар. Стоящий неподалеку парусник тоже, к великому удивлению Геры, не видевшего никогда ни на одном из окружающих его кораблей человека, тоже пришел в движение. Кто-то сноровисто полез на покосившуюся мачту. Мачта выпрямилась, и там оказался свернутый парус, аккуратно перетянутый веревками, завязанными морскими узлами.

В это время стало происходить непонятное – баржа, уже почти затонувшая и не подававшая более никаких надежд к жизни, вдруг начала всплывать. Она медленно, но верно поднималась над поверхностью, ее корпус утратил теперь следы ржавчины и оказался окрашен в аккуратный черный цвет. На борту оказалась белая надпись: «Гера».

Всё пришло в движение – у шхуны раздулся парус, на мачте затрепетал разноцветный стяг, и она тронулась. Траулер, издав короткий гудок и выбрасывая из трубы клубы дыма, тоже поплыл.

Наибольшая метаморфоза, пожалуй, произошла с баржой. Из недр ее появилось с дюжину весел огромного размера, которые пришли в движение и она, на манер греческих галер, тоже двинулась в направлении выхода из залива. Сам Гера словно оказался на водном мотоцикле. Он двигался быстро и маневренно, при этом ощущая себя частично над водой. Самого мотоцикла он, впрочем, не видел, но ощущал себя именно так. Суда продвинулись уже довольно далеко, и он кинулся их догонять. Внезапно откуда-то появился автобус ЛУАЗ – транспортное средство средних размеров, человек на двадцать вместимостью. На вид он был совсем старый, но двигался быстро, скользя по воде, словно по асфальту. Гере даже пришлось применить смелый маневр, чтобы объехать его справа – автобус чуть не притер его к берегу. Он, наконец, догнал удаляющуюся флотилию и стал лавировать между кораблями. Это ему нравилось; у него было чувство, что он может занять место на любом из кораблей; но время еще не пришло, а он не торопился. Первым шел парусник, за ним, оставляя в небе тонкий шлейф, ровно стуча мотором, следовал траулер. Дальше шла баржа, более напоминающая теперь галеру. Замыкал шествие автобусик с синей полосой на борту. Над лобовым стеклом водитель воткнул какие-то разноцветные вымпелы, отчего казалось, что автобус улыбается веселой зубастой пастью; за окнами виднелись веселые лица детей дошкольного возраста – дети были радостными, махали флажками и распевали хором.

***

Гера, уже выбираясь из залива, на мгновение обернулся; что-то защемило в его груди, но он тряхнул головой и отвернулся. «С прошлым надо расставаться легко», – всплыла у него в голове знакомая фраза, и он двинулся было дальше.

Но тут произошло необъяснимое – все вокруг исказилось, словно стало отражением каких-то кривых зеркал. Парус у шхуны сдулся, мачта его стала крениться; матросы сначала подняли переполох, но потом будто поняли что-то, и более ни звука не доносилось с корабля. У буксира перестал идти дым из трубы, и он, безнадежно наклонившись, совсем прекратил движение; у автобуса, кажется, лопнуло колесо – он все еще пытался ехать, но сдувшаяся шина не давала разогнаться. Лица детей потускнели и затем словно стерлись из его окон. В конце концов, от раскаленной покрышки повалил дым, запахло гарью. Он остановился. У баржи начали ломаться весла. Вскоре от них остались одни обрубки, беспомощно болтающиеся в воздухе – она так же встала и даже, кажется, попятилась назад, потеряв всякую ориентацию в пространстве.

Сам Гера вдруг почувствовал, что вода перестает ему быть надежной опорой – он стал медленно погружаться в нее, и, не понимая, что происходит, еще пытался изображать движение; однако безуспешно. Все подернулось какой-то туманной дымкой и стало все сильнее искажаться. С ужасом наблюдал Гера за медленно пропадающими предметами, с каждой секундой он погружался все глубже, вода становилась все холоднее и холоднее. Обессиленный, пытаясь грести немеющими руками и, даже не понимая, куда плыть – вокруг сгущалась темнота, – он, уже глотая ртом ледяную воду, вдруг поднял лицо вверх и увидел над собой ступени парапета Васильевского острова, с которого он только что прыгнул в Неву…

Ф=h00c*c

  Электрон, Нейтрино и Кварк возвращались после вечеринки домой. Настроение было приподнятым – повеселились на славу. Праздновали открытие «Клуба элементарных частиц» на ядре Плутония, впечатлений было хоть отбавляй.

  Электрон кипятился больше всех. Ему вчера особенно повезло: пока он вращался вокруг ядра, выписывая витиеватые орбиты и кренделя, ему удалось познакомиться с симпатичной элементарной частицей. Они лихо отплясывали до утра и при расставании обменялись телефонами, договорившись "непременно созвониться". Созвониться Электрон планировал уже сегодня, чтобы, как он выражался, "не тянуть" и "ковать железо пока горячо".

  Кварк же, будучи частицей и без того странной, постоянно меняющей свой цвет и даже запах, раздобыл на вечеринке силовое поле и всю ночь плющился в нем вместе с приблудившимся Фотоном. Фотон, естественно, ловил кайф на халяву. Это была одна из странностей Кварка: он был абсолютно равнодушен к энергии и всегда генерировал её за свой счет. Что, впрочем, мало кого удивляло – все знали, что у него богатые родители.

  Замыкавшее троицу Нейтрино было голубым и не употребляло наркотиков. Однако его настроение в этот вечер было, пожалуй, самым приподнятым: вчера на ускорителе Кембриджского университета был проведен эпохальный опыт, в результате которого явилось определение массы Нейтрино! Эксперимент, безусловно, требовал повторения и проверки; но первые цифры уже были получены, и теперь Нейтрино получило вполне конкретное понимание о том, сколько оно весит. Этот факт имел для него решающее значение – вес позволял осознать себя! Раньше Нейтрино, мучаясь в неизвестности ночи напролет, воображало себя то огромным как Солнце, то почти несуществующе малым… Иногда, после облучения торсионными полями его заносило вплоть до того, что "…оно, очень может быть, больше Вселенной… или, возможно, даже больше самого себя!" Как можно быть больше самого большего – не разъяснялось…

  На следующий день после таких выступлений, напившись тохионнов от головной боли и впадая по любому поводу в депрессию, Нейтрино рассказывало уже всем, какое оно маленькое и несчастное и как страдает от своей ничтожной величины; "Тогда – мрачно бубнило оно себе под нос, – возможно есть кто-нибудь еще меньше… но возможно ли это – быть меньше того, что не существует?! Этим Нейтрино пыталось всех убедить, что его, может быть, и вовсе нет. Такое случается сплошь и рядом: вот, например, хронон – частица с точки зрения материи не существующая. Накапливая время, она ничего не весит и не может быть зафиксирована при помощи опытов… Хотя в отношении Нейтрино это было явно "через край". Несмотря на неопределенность веса, его природа была вполне материальна.

  В такие дни Электрон и Кварк старались избегать орбиты Нейтрино, вращаясь с другими частицами. Но, к счастью, периоды метаний длились недолго и уже скоро друзья снова тусили вместе…

  Теперь же все переменилось. Как выяснили вчера ученые – Нейтрино все же имело вес. Это было, конечно, далеко не Солнце, однако и ни «ничто». Получалось, что нейтрино все-таки «есть». Это друзей радовало; конечно, дружить с несуществующей элементарной частицей было бы престижно, но и тревожно: если ты дружишь с тем кого «нет», то как бы и тебя тоже… может быть…

  Однако сейчас все сомнения отпали, и друзья решили отметить событие. В этот момент их траектория как раз пролегала мимо средней величины ядра. Элемент выглядел достаточно стабильным, и вскоре они оказались у него на орбите.

  Место выглядело приятным: неоновые трассирующие следы нейтронов и протонов окружали их своим сиянием; от самого ядра, казавшегося теперь огромным, исходило мягкое голубоватое сияние. Пространство казалось замкнутым, несмотря на то, что движение не прекращалось: силовые поля создавали иллюзию стен. Друзья пристроились к протону-бармену и заказали по сто. Рентген облучал тихо и неторопливо, атмосфера располагала к разговорам.

– Так что, говорят, ты весишь теперь? Как все нормальные частицы? – Спросил Электрон, желая сделать Нейтрино приятное. – На сколько потянуло-то?

– От 14 до 46 Электронвольт, в зависимости от скорости. – Важно сообщило Нейтрино, принимая от бармена стакан; – но это ещё не точно. Будем уточняться. – Последнее прозвучало трогательно – чувствовалось, что Нейтрино причисляет себя к исследователям; оно как бы вместе с ними болеет за успех предприятия, и готово всячески содействовать.

– А откуда известно, что эксперимент был? – Кварк медленно мерцал голубым светом и от этого почти сливался с поверхностью ядра. Смотрелся он импозантно, хотя после вчерашнего был еще изрядно приплющен…

– Он рассказал, – благодарно кивнуло Нейтрино в сторону Электрона. Тот был известным в мире элементарных частиц экстрасенсом и даже написал несколько эзотерических книг.

– Во дает! – удивился Кварк. – А я думал ты только судьбу предсказать можешь или там, порчу снять… И как это тебе удается-то?

– Вдохновение находит! – выпив, Электрон становился изрядно самоуверен. – Гениальным становлюсь! – Кварк поперхнулся. – Я ВИЖУ! – сидящие за соседним столиком элементарные частицы стали на них оглядываться. – Передо мною плывут картины Мира… – Электрон патетически повел перед собой правой рукой; в левой у него была зажата сигарета.

– И… Что же ты видишь? – осторожно вставил Кварк. – В смысле, что перед тобой начинает плыть?

– Все! – Безапелляционно ответил Электрон и затянулся. – Сигареты на этом Ядре дрянь. – Добавил он безо всякой связи.

  Кварк, у которого, похоже, перемешалось вчерашнее силовое поле с сегодняшнем пивом, от непонятного замечания Электрона пришел в неожиданную, даже для него самого, ажиотацию:

– Это в каком смысле? – он подозвал официанта и, распрямив два пальца помахал ими в воздухе. Нейтрино тоже неожиданно оживилось и закивало разговору, при этом, не спуская с Кварка радостного взгляда; тот распрямил третий палец. Официант ушел.

– Что же вы, позвольте спросить, видите? Конкретно? Или так, для красного словца употребили? – Кварк провел ладонью по лбу – лица вокруг него поплыли, стены начали кривиться и исчезать.

– Я вижу людей! – Неожиданно жестко и патетически воскликнул Электрон. Последний вопрос, кажется, его совершенно не задел, а только раззадорил: – Как они живут, например, думают и… – Тут он испытующе посмотрел на друзей, словно не зная, доверить ли тайну; но все же закончил: – и как они нас открывают!

– Это, это, как меня открыли, – защебетало вдруг заинтересованно Нейтрино. – Это как меня измерили? Да?

– Да! – то ли икнул, то ли подтвердил Электрон.

  Подлетел бармен. Вытер стол, убрал пустую посуду. На всякий случай улыбнулся.

– А что это за люди такие? – рассеянно спросил Кварк. Он все еще был как в тумане. – Это чё? – Закончил он вдруг неожиданно лаконично.

– Люди – это существа. Существа, состоящие в основном из воды! Из Н2О по нашему.

– Из воды? – удивился Кварк, даже, казалось, протрезвевший от неожиданного сообщения.

– Ну да, – отреагировал Электрон с готовностью; он ожидал этого вопроса. – На 80 процентов. – Там еще минералы какие-то примешаны, органика для кучи. Но это все не при чем, я их вижу в основном как жидкость. Чуть плотнее, чем воздух. Ну да, – Электрон полуприкрыл глаза, словно обозревая что-то ему одному доступное. – Живая вода, которая открывает вокруг себя мир!

– А зачем? – удивился Кварк

– А я знаю, знаю! – неожиданно включилось Нейтрино. – Вода открывает мир, чтобы мир знал, что он есть. – Оно даже подскочило от радости – Чтобы я знал, что я есть! Вот как со мной, – оно, казалось, торопилось донести до приятелей мысль: – Вот, я не знало, сколько я вешу, и мучалось! Ведь получалось, что как бы уверенности не было, что я вообще есть! Существую, то есть… То есть, выходило, что я как бы это сказать… – не существую! А теперь – сомнениям конец! – Нейтрино, казалось, сейчас пуститься в пляс.

– Мда, – задумался Кварк. – Получается, что эта вода.... люди, то есть, – для того существуют, чтобы был мир? Получается, что если они про что-то не знают, то этого, вроде, нет?

– Получается, – Электрон патетически поднял указательный палец, – тут же подлетел бармен, понявший этот знак по-своему. – Электрон досадливо согнул палец назад.

– Так, значит, мы существуем, пока они о нас думают, и начало нашего существования определяется моментом, в который нас открыли люди?

– Точно! – пропищало Нейтрино

– Так значит… Кварк, кажется, и сам испугался, куда его занесло; – выходит они нас СОТВОРИЛИ!? Но как? Как и для чего они нас создали?

– Они придумали закон, формулу, которая описывает движение элементарных частиц. После чего стало возможным нас измерить; что они и не преминули сделать с определенными для нас последствиями: мы начали существовать. Они сотворили мир. Создали, так сказать, из физического вакуума. Из ничего.

  Все замолчали. Сообщение о том, что мир создала вода, несколько тревожило. Первым нарушил молчание Кварк.

– А как же тогда с Нинкой? – Кварк торжествующе указал сложенной лодочкой рукой на Нейтрино; "Нинка" – это была ее кличка, применявшаяся в особых случаях: когда напивались все.

– Ее же, ты сам говорил, только вчера открыли! А она с нами давным-давно…

  В это время включили музыку: началась дискотека.

– Ну, блин, стараясь перекричать громкоговоритель, заорал Электрон; ничего-то вы не поняли! – Он с досадой бросил зажигалку на стол; – вчера только ее вес измерили; а открыли – да-а-авно-о-о!

– Аааа… – протянул Кварк, который действительно так ничего и не понял. Но разговор надоел. К тому же от выпитой водки его начало накрывать по-новой. Он оглянулся по сторонам: мир, кажется, изменился. Эдик сделал знак бармену и им поднесли еще графинчик. Разлили. Гарик снова осмотрелся. – "Почудится же такое, – пробормотал он – электроны какие-то…". На его голос неожиданно среагировала Нина.

– Чудится? – она с некоторым сочувствием посмотрела на него. – Ты бы Гарик кончал с этими марками; а то уже смотреть на тебя… это… – Она не закончила, но смысл был понятен и без того.

– А что? – оживился Эдик, тоже услышавший замечание. – И, правда, ведь! Нас окружает мир микроскопических частиц! – Он изучал физику в университете и при случае не упускал возможность ввернуть в разговор заумное. – За это надо выпить! – окончание было воспринято со спокойным пониманием.

– Вот, к примеру, стол, – продолжал Эдик разливая. – Для нас он что?

– Что? – переспросил еще не окончательно отошедший Гарик.

– Ты Гарика пока не спрашивай, он еще не в себе, – вмешалась в разговор Нина. – Пусть отойдет. – А насчет стола я тебе так скажу: стол – это стол.

– Вот! – Эдик обрадовано рубанул воздух рукой, словно и не ожидал другого ответа. – Так думает большинство. И ты Нинка в их числе. – Он потянулся и налил еще. Нина слегка насупила брови. Она считала себя девушкой оригинальной и "большинство" прозвучало для нее обидно.

– Ну а для "меньшинства"? – она сделала ударение на последнем слове

– А для тех, кто разбирается в молекулярной физике, стол – это не стол. – Эдик с триумфальным видом бросил пустую пачку на стол и подозвал бармена. – "Парламент", плииз. Лайт.

– Слушай, – Нина, кажется, начала терять терпение. – Давай уже разродись, наконец. Что там у тебя, у меньшинства – стол не стол что ли?

– Стол – это мириады миров и пространств; это галактики света и движущихся объектов; это излучения и потоки энергии несущиеся со скоростью света в бесконечность; Это – бесконечность, которая, не зная о том, что она безгранична, не имеет конца… – тут он запутался. Сказывалась выпитая водка. – Это целый мир. Мир элементарных частиц! -Закончил он уже менее уверенно.

  Гарик икнул и испуганно посмотрел на Эдика. "Знает!?" Откуда он знает, кто мы такие!? – мелькнуло в голове, но тут же затихло. Мыслительный процесс восстанавливался с трудом.

– Блин! Вот тоже открытие, этому еще в пятом классе учат. – Срезала Нина. Она не забыла про "большинство". Ты бы еще рассказал, как в организме орангутанга кишечник устроен! Как газы, великие и неприступные, переходят из желудка в гортань и там, невозможно и непреодолимо вызывают у приматов изжогу.

– Ну, если так на это смотреть, где кого чему учат… – Эдик понял, что выпендриться не удалось и поспешил закруглить тему. Переход к приматам ему не понравился, в зоологии он был слаб. – Давай еще по сто. – Он налил.

– Подожди, подожди, – заплетающимся языком вмешался увядший было Гарик. – Но если, как ты утверждаешь, вся материя в нашем мире состоит из этих самых элементарных частиц, так выходит что и мы тоже? То есть если бы их не стало, то не было бы и нас!? – Судя по нарастающему возбуждению, Гера вел к чему-то очень для него важному. – Так тогда получается что они… Сотворили нас из себя… Выходит они и есть то самое первоначало; творец, Бог, наконец… – Кажется, он сам растерялся от вышедшего у него вывода и вопросительно оглядел присутствующих.

  Нина, сердито сдвинув брови, тушила окурок в стакане из-под пива; Эдик же был очень доволен случившимся поворотом и тем, что все-таки удалось "завернуть".

– Точно; – подтвердил он, с компетентным видом. – Бог. Это ты хорошее сказал. Но, – здесь он выдержал некоторую паузу, победно кося глазом на Нину. – Я бы даже сказал, что не сами элементарные частицы являются творцом; первопричиной является то, что позволяет существовать частицам: закон, правило; или даже нет, – торопливо перебил он себя, приобретая все более и более значительный вид; – В первооснове всего лежит всего одно выражение: формула, описывающая поведение элементарных частиц… – Точно! Он даже было привстал от наступившего возбуждения. – Истинный творец мира – это формула!

  Замолчали. Сообщение Эдика от чего-то насторожило.

– Я щас. – Неожиданно подал голос Гарик. – В тубзик схожу. – Он встал и, покачиваясь, двинулся в сторону туалета.

– Знаем мы твой тубзик… – Бросила Нина ему вслед. Она симпатизировала Гарику, смущало одно: его постоянные походы в туалет…

  Вскоре Гарик вернулся. Во взгляде его лучилась радость и предвидение чего-то нового, неизвестного.

  Эдик налил еще по сто. Выпили. В глазах у Нины поплыло. Гарик же, не говоря ни слова, но при этом, сохраняя строгое выражение лица, сполз на диван и закрыл глаза. Он спал.

– Все теперь. – Заключил Эдик. – Час не буди. Потом как огурчик. – Он хорошо знал привычки друга. – Пошли, потанцуем.

  Вернувшись через час назад, они, изрядно протрезвевшие и посвежевшие, растолкали друга. Тот быстро придя в себя, осмотрелся вокруг с некоторым недоумением; "Эко расколбасило, – пробормотал он; и успокоительно резюмировал: – ну да… под глюками и не такое привидится…

  Мир снова приобрел привычные очертания: вокруг вращались торсионные поля; слабыми гравитационными нитями тянулись к ним соседние ядра. Электрон, Кварк и Нейтрино, перекинувшись парой шуток перед расставанием, легко отделились от гостеприимного, но уже наскучившего ядра и отправились каждый в свой путь. Каждый по своей орбите, вычисленной при помощи формулы: Ф=h00c*c

ЧЕРНЫЙ ФАКС

«Александр Викторович вышел из дома и сразу направился в парк. Там, на любимой скамейке под липой, он обычно просматривал газеты и составлял план на день. Погода была хорошая, пели птички. Светило весеннее солнышко и ничего, казалось, не предвещало последующих событий…

Он шел, насвистывая весело и беззаботно, когда при входе в парк его отвлекло внезапное обстоятельство: рядом с воротами, прямо у решетки, он увидел неизвестно откуда возникшую книжную лавку. Раньше ее здесь не было.

Это поразительное открытие очень его расстроило: будучи консерватором, он не любил перемен. Он остановился, потом решил было идти, но что-то словно мешало двинуться. Какая-то мысль не давала покоя, и после некоторого размышления он подошел. Остановившись перед продавцом, однако, заговорить не решился и с некоторым сомнением стал разглядывать товар. Одна книга привлекла его внимание. Он взял и, приоткрыв страницы, прочитал: "В поисках чудесного". Автор был ему неизвестен – некий П. Д. Успенский. В аннотации было сказано, что автор является сподвижником Георгия Гурджиева, опыт которого, приобретенный в монастырях Средней Азии и Востока, нашел свое воплощение в практике «четвертого пути». Название книги понравилось, фамилия автора Успенский оказалась для него неожиданно приятной и созвучной со словом «успех». Александр Викторович, скорее интуитивно, чем осознанно для себя, решил купить. Раздумав говорить с продавцом, он расплатился, взял книгу и пошел.

"Что ж, – решил он про себя.– Пускай торгует; тут уже ничего не изменишь. Хоть польза какая…". – Здесь он, однако, с раздражением перебил сам себя: – "Только чтоб человек обязательный был и не пропускал! А то, коли завтра лавки не будет а послезавтра снова появится так и известись не долго. Так спать совсем перестанешь по ночам, переживая: будет ли эта лавка с утра или нет". Однако мысль он эту прогнал – знал за собой излишнюю сомненительность, часто мешающую ему принять решение – дошел до скамейки и сел. Сначала почитал газеты, затем принялся за книгу. Поначалу книга понравилась. Однако чем дальше углублялся он в чтение, тем хуже становилось от узнанного. Новым было все: и что у людей не три тела, а семь. И что не у всех людей есть астральное тело, более того – мало у кого… Дальше же следовало совсем непонятное, пугающее своей необъяснимостью открывающихся причин и вытекающих из них следствий. Некоторые из приведенных фактов поразили особенно. Так было сказано, да это и следовало из приведенных фактов со всей непреложностью, что ЛЮДЕЙ нет! Нет, не то что бы нет физически, но те, кого он раньше за них считал и всегда думал, что это люди, на самом деле, оказывается: МАШИНЫ! Гурджиев просто об этом говорил, а Успенский цитировал, словно все в мире давно об этом знали, и никаких сомнений при этом не было… Все покачнулась у Александра Викторовича перед глазами: мир изменился.

Даже ребенок, играющий рядом с ним, показался теперь другим. Странным в нем было все: и мечтательное выражение, с которым он смотрел на торговавшего у ограды мороженщика. И его одежда: зеленые шортики и синяя футболка. "Почему непременно синяя? – подозрительно подумал Александр Викторович. – Это должно быть что-то обозначает… Но что? Зачем у него скакалка в руках? Почему он не плачет, как плачут обычно все дети?" Вопросы только пронеслись у него в голове, как он уже все понял. Он вскочил от неожиданной догадки, но тут же себя одёрнул. Поправил пиджак и сбившуюся из-за порывистого движения кепку. "Все ясно, – боязливо дрожа, он уже понимал; он каким-то внутренним зрением видел, куда все идет, но никак не мог признаться в этом… Наконец он прошептал: – "Это не ребёнок. Это Машина!" – И тут же, словно испугавшись безысходности определения, обхватив голову, заплакал.

– Что это? Что случилось? – удивленно спросила мама ребенка, сидящая рядом.

– Вам помочь? – она никак не могла взять в толк, отчего скромно сидящий рядом мужчина хоть и не завидной, по нынешним меркам, наружности, но все же совершенно трезвый, только что мирно читавший книгу и даже улыбавшийся вдруг поднял на нее полный безысходной тоски взгляд и зарыдал.

Он же, вскользь, как бы инстинктивно прячась за страницы, еще раз взглянул на ребёнка и окончательно утвердился в своих выводах. На синей футболке чуть выше груди был знак – странное и непередаваемо отвратительное лицо мыши… Внизу была подпись: "Микки Маус". "Маус…" – Отметил он. В этот момент глаза страшной мыши вдруг вспыхнули потусторонним светом и снова стали тусклыми: от неожиданности и безысходности происшедшего он даже перестал плакать. Ком застыл в его горле; стало трудно дышать.

– Что с вами? Вам помочь? – мать ребенка участливо склонилась над ним. Стараясь подбодрить его, она нерешительно улыбнулась.

Он же, от ужаса сначала впавший в какую-то безразличную амнезию, внезапно решил: – "Пусть, что ж теперь… Что у нее ребенок не человек… Гурджиев писал о худшем: смыслом его слов было другое: что все! Все люди – людьми не являются; что на планете Земля как таковых людей вообще нет! И он, уже было, несколько успокоившись, отвлекшись от происшедшего и задумавшись о другом, еще раз взглянул на улыбающуюся ему молодую маму.

И тут случилось страшное: на её лицо упал отблеск солнца… И в этом блике, осветившем молодую женщину странно и загадочно, он вдруг увидел, как во рту у нее хищно блеснуло что-то металлическое… "Машина!!! – вскричал он мысленно, едва удержавшись от того, чтобы вскочить и не понимая сам, что же предпринять. – Она тоже машина! Гурджиев был прав!"

Он бросился прочь, не чувствуя под собою ног; окружающее мелькало пред ним как в калейдоскопе, и он мог бы никогда уже не остановиться, перебирая так ногами, пока не упадет замертво где-нибудь…

Но случилось другое. Он бежал не глядя в суматохе и панике, совершенно не смотря под ноги, и уже в воротах, на выходе из парка споткнулся. Он с силой наступил на что-то мягкое, раздался оглушительный крик. Он поскользнулся и покатившись кубарем, упал в проходивший по границе парка ров. Послышался громкий всплеск и еще один крик, зовущий то ли на помощь, то ли оплакивающий кого-то безвозвратно потерянного…

***

Труп собаки погрузили на тележку, хотя большой необходимости в этом не было – она была настолько мала, что, будучи ещё живой, помещалась, вероятно, за пазухой. Хозяйка стояла совершенно потерянная. Несмотря на то, что собака никогда не была дружелюбной, все время на всех лаяла и время от времени кусала даже хозяев, ее любили почти как ребенка.

Когда же, выбравшись из канавы и несколько оправившись от шока и осознав масштабы случившегося, Александр Викторович решил себя убить. И сделал бы это неминуемо и незамедлительно, имейся для этого инструмент. Но таковой отсутствовал. Оружия у него не могло быть по определению, а подручные средства не годились: веревка, на которой поблизости сушилось белье, была слишком тонка, а ров не достаточно глубок. Сунуть же голову в воду и не вытаскивать ее до собственного умерщвления у него не хватило бы силы воли. Встав на колени перед хозяйкой погибшей собаки, он заплакал навзрыд; слезы текли ручьем. Он был вне себя от отчаянья и ужаса перед содеянным. Уже совершенно забыв о причине паники, он не искал в этом себе никакого извинения. Женщина, сама убитая трагедией, пыталась его утешить: – "Ну что вы, не убивайтесь так; вы же не специально. Я видела… – здесь ее взгляд, однако, возвращался к трупу и она с трудом давила в себе рыдания. Мусечка. такая была… " – здесь получалась пауза, так как плохого о покойнике не говорят, а хорошего не вспоминалось.