Текст книги "Пособник"

16

Как только Егор переступил через порог в прихожей, из кухни выскочила мать и сердито сверкнула глазами:

– Ну, наконец-то. Где шлялся?

– Нигде. – Разуваясь, сказал Егор.

– Случайно не на театральной площади?

– А если там. И что теперь?

– Ты как с матерью разговариваешь? – Вскинулась Наталья Алексеевна.

Из гостиной вышел сухопарый высокий отец с черной книгой в руке и, наклонив к плечу голову, внимательно посмотрел поверх очков на сына.

– Вадим, скажи ему, пусть перестанет грубить.

– Успокойся. – Глядя на Егора, отозвался он. – Ничего страшного. Он перестанет.

– Он ведь был там. Со своей бедовой Настей.

– Она не моя.

– Ты был на театральной? – Спросил отец.

– Заколебали уже. Меня там не было.

– Если не там, то где? – Допытывалась мать.

– С Чадом резался в киберпанк и в покер.

– По глазам вижу: врет. – Мать поспешила на кухню к подгоравшим свиным котлетам.

Егор принюхался:

– Ну вот, опять…

– Зайди в гостиную.

– Я устал. – Попытался увильнуть Егор. – Глаза слипаются. С ног валюсь.

– Не развалишься.

Понурый Егор последовал за отцом.

17

У окна на столе пылилась Уиджи. По телевизору шла «Касабланка».

– Как по заказу. – Покосившись на экран, Егор усмехнулся.

Вадим Витальевич недоуменно посмотрел на Егора:

– Ну и как покер?

– Не мой день. – Егор вздохнул.

Отец вгляделся в угрюмое лицо Егора:

– Ты был на митинге? Только не вешай лапшу. Все равно ведь узнаю. Если не от живых, то… от других.

– Господи! – Облокотившись о колени, Егор схватился за голову. – Ну почему ты такой? А?

– Ты о чем? – Вадим Витальевич нахмурился. – Мало того, что ты конченый некромант, так еще и работаешь на пришельцев. Неужели тебе не противно?

– Свобода не снаружи, а внутри. Привыкаешь ко всему.

– Ко всему?! – Вскинулся Егор. – Ну, уж нет. Это уже за гранью.

– Хочешь жить?

– Как ты? Уволь.

– Гм… – Отец с кривой усмешкой покачал головой. – Жизнь заставит, по-другому запоешь. Возмешься за самую отвратную работу и еще «спасибо» скажешь. Это тебе не сказки Братьев Гримм. В жизни все жестко.

– Прогибаться и горбатиться на этих уродов? Ни за что. – Егор поднялся с дивана. – Мне за тебя стыдно. – Егор подошел к двери. – И горько. – Егор вышел.

18

– Мальчишка. – Вадим Витальевич вздохнул и зашагал по комнате, заложив руки за спину, глядя в пол.

От скрежета и грохота раздраженно задбребезжали оконные стекла. Поморщившись, Вадим Витальевич замер и прислушался. «Касабланку» замело белой рябью. Протяжно заревело и стихло.

– Да что же это? – Наталья Алексеевна с шумовкой застыла в дверном проеме.

– Ничего хорошего.

– Так он был на этом чертовом митинге?

– А черт его знает.

– А тогда о чем вы говорили?

– Стыдил меня. Возмущался. – Калганов криво усмехнулся.

– Вот говнюк. Неужели так трудно понять, что пришельцы – это всерьез и надолго. Надо приспосабливаться. Стерпеться.

– Он еще слишком молодой и горячий. В романтическом угаре. Со временем успокоиться. Перестанет биться головой о стену. Никуда не денеться. Принюхается.

– А если заметут вместе с этой экстремисткой? И прозвище-то у нее расстрельное: АКА

– Как автомат Калашникова?

– Ведь до беды доведет Анастасия Константиновна Астахова. Вскружила парню голову и вертит им. А он же ни черта не понимает. Или не хочет.

– Не кипятись. Он парень не промах. Котелок у него варит.

Махнув шумовкой, жена ушла дожаривать картошку с котлетами.

19

Калганов закружил по комнате.

– Пахнут деньги или не пахнут? – Спросил он себя.

Слова Егора расстроили и уязвили. Для Егора он пропащий и конченый. На него нашло и придавило болезненно острое ощущение отчужденности и ненормальности. Когда он устроился в «Некромант Гарант Сервис», многие раззнакомились с ним и стали чураться.

В том числе и профессор философии Игорь Николаевич Навроцкий. Однажды, спеша в «НГС», Калганов встретил Навроцкого неподалеку от площади Ленина и Белого дома. Оживленно разговаривая со смуглым увальнем, Навроцкий посмотрел сквозь Калганова и прошел мимо.

– Со мною вот что происходит. – Пробормотал Калганов, кружа по комнате и накручивая себя. Раздражала бумажка на полу.

А другие стали наоборот набиваться в друзья. Да тот же Лев Николаевич Миллер, крючкотвор из городской администрации. Раньше он смотрел на Калганова с презрительным недоумением. А теперь он почтительно и льстиво улыбался, лебезил и заманивал в гости. А ведь он втайне ненавидел Калганова. И чем назойливей он подлизывался, тем острее и тише ненавидел. Если Калганова уволят, такие «друзья» как Миллер тотчас отвернуться от него и перестанут его замечать. И Миллер понимал, что Калганову это известно. Вот поэтому Миллер с таким упоением и так самозабвенно расстилался и заискивал перед ним.

А может, психануть и уволиться? Податься в дворники. Подружиться с метлой. Проклятая бумажка. Или стать свободным некромантом.

– Так пахнут они или не пахнут? – Калганов поднял с пола кассовый чек. Пицца пепперони из «Додо Пицца» на Театральной. Значит, Егор был в центре. Поздравляю его, соврамши.

– Попахивают. Ну и что? Не берите в голову. – Отозвался бледный голос.

Началось… Досадливо нахмурившись, Калганов оглянулся.

20

За столом, глядя «Касабланку», сидела прозрачная женщина. На бледном овале лица западали щеки, и выступал подбородок. Надпереносье разрезала вертикальная морщина. Выпуклые глаза лихорадочно поблескивали.

– А что-нибудь другое? – Скучным голосом спросила Нина Ростовцева. Рука потянулась к пульту и прошла сквозь него. – Все забываю, что я призрак. – Ростовцева вздохнула. Она вся расползалась, словно была отражением кривого зеркала или картиной Пикассо.

– Вы записывались?

– Я не могу три недели ждать.

– Прием окончен. С ног валюсь.

– Не развалитесь. – Кривая улыбка сползла к подбородку. Ростовцева небрежно поправила ее.

– Донимаете даже во сне.

– Сочувствую. – Скучным голосом сказала женщина

– В туалете подстерегаете. Недавно вынырнул из унитаза сантехник четвертого разряда. И стал честить свою вдову. Я послал его к черту. И пригрозил духом забвения. Слесарь обрызгал проклятиями. Потек заливной клапан бачка. А у меня то запоры, то кактусы. Смешно? Да?

– Чуть-чуть. – Тихая улыбка заскользила вниз.

– Что с вами? Прямо на глазах расползаетесь.

– Это меня муж так: случайно пришиб и неслучайно расчленил. – Она поморщилась. – Он записался к вам назавтра.

– Николай Васильевич?

Женщина кивнула:

– Душу ему оставьте. Пусть мучается. А то ведь успокоиться. Какую-нибудь глупышку охмурит, напьется и отправит на тот свет. Он же не в себе. А от водки звереет. Все орет: раздавлю, убью. Вот и… – Она вздохнула. – Да и жалко его… отчасти. Без души ему будет еще хуже. – Мысли у нее расползались так же, как и тело.

– Жалко? Он же вас убил. – Опешил Калганов.

– Значит любил.

– Ты опять что ли? – В дверном проеме выросла и застала врасплох жена.

21

Жена посмотрела на стол за спиной Калганова. Тихо прошуршала штора. Балконная дверь приоткрылась.

– Он здесь?

– Кто?

– Дед Пыхто

– Здесь никого нет. Хватит тебе. – Вадим Витальевич обернулся. За столом было пусто.

Телевизор перключился на другой канал. Дикторша со светлой копной волос и совершенно черными глазами резким голосом сообщила:

– На театральной площади прошло сборище радикалов, которые призывали к смещению законной власти. Силы правопорядка подавили митинг и очистили площадь.

На экране в растерянной толпе мелькнули девушка и Егор. Они убегали прочь. «Показалось». – Решил Калганов. Спину обжег холодок.

– Ты же обещал, что их больше здесь не будет.

– Так никого и не было.

Дернув плечом, жена фыркнула:

– Ну да. Не было… За что мне это? – Простонала она. – Сын ненормальный и муж ничем не лучше.

– Зато ты нормальная дальше некуда. – Калганов захлопнул и запер балконную дверь. На ладони осталась серая пыль от шпингалета.

– Что-что? – Наталья Алексеевна недоуменно уставилась на мужа.

– Я видел тебя с немолодым пришельцем.

– Ты бредишь что ли? – На бледном лице задрожала кривая улыбка.

– Позавчера вечером. Вы сели в белый Мерседес и сорвались в сторону центра. И ежу понятно, почему я так легко и просто устроился в «НГС». – Он сверкнул на жену глазами поверх очков.

– Ничего ты не понимаешь. Ничего. – Вскинулась жена. – Ты слишком много времени проводишь с ними. – Она оглядела комнату. – Скоро сам будешь как призрак. Вот тебе и мерещиться не пойми что.

– Ладно, ладно. Успокойся. Не звени. – Калганов поморщился, сожалея, что брякнул лишнее. – А то уши заложило. Чего зря теперь…

– Да разве с тобой… – Наталью Алексеевну оборвал раскатистый грохот, на который тотчас отозвались оконные стекла

Замерев, муж и жена переглянулись.

– Опять что-то пригорает.

– Котлеты ведь… – Жена бросилась на кухню.

– Я как подгоревшая котлета. – Калганов вздохнул.

22

Упав на кровать, Егор нажал на пульт. В комнату ворвался «Портисхед». Потолок, точно дверь маршрутки, отодвинулся в сторону. Егор оказался «У Рика».

Напротив Егора за столиком Настя из большой белой тарелки с иволгами на ободке уплетала что-то похожее на подгоревшую свиную котлету с овощным рагу.

– Что это? – Спросил Егор.

– Твоя душа. – Настя подняла на Егора совершенно черные глаза.

– Егор! Ужин стынет. – Крикнули со сцены, где «Портисхед» вместе с пианистом Сэмом и оркестром исполняли песню «Дороги».

Егор проснулся.

– Разве это может быть ошибкой? – Грустным контральто спрашивала Бет Гиббонс.

Опустив ноги на пол и облокотившись о колени, Егор схватился за растрепанную голову. Она гудела, кружилась и раскалывалась. Мутило от металлического привкуса во рту

– Проклятая ведьма.

Грянул рингтон «Полет Валькирий».

– Как все прошло? – Спросил Тимур. Маленького тщедушного Чада замыкало на рослых крепких девушках, влекло к Брунгильдам. – Не замели?

– Едва не умыкнули душу.

– Как так?

– Не по телефону.

– Но она на месте?

– Вроде бы. – Егор провел ладонью по груди. Хотя душа могла уйти и в пятки.

– Ты уверен? На всякий пожарный проверься. А то без души, как без воды. У меня знакомая пловчиха с третьего курса физвоза, чтобы сбросить вес временно удалила душу. Ну и закисла, махнула на себя рукой и бросила спорт.

– Зато похудела.

– Видел тебя на театральной.

– А ты что там забыл?

– После «Бургер-Кинга» проходили мимо с Павловой. Анна сказала, что ты доиграешься.

– Кар—кар. Ну и каркуша.

– Ты когда меня активируешь?

– А тебе это больно надо? Можно ведь нарваться. Я-то из-за Насти лезу на рожон. А ты чего ради?

– Ради светлого будущего… Хе-хе… Хочется встряхнуться и пробежать по лезвию бритвы.

– А если споткнешься и лезвием по яйцам?

– Хватит тень на плетень наводить. Ты же обещал.

– Настя перетрет кое с кем, тебя проверят.

– Я чист как стеклышко. И близкие страшно далеки от варягов. Гм… Это не камешек в твой огород.

– Егор! – Мать вошла в комнату и поморщилась. – Оглохнуть можно. – Пультом приглушила «Портисхед» – Все остыло уже.

– Постучаться трудно?

– Закругляйся. – Мать ушла.

– Достала уже.

– Она звонила.

– Ну и?

– Я сказал, что ты только что свалил… Кажется, не поверила.

– Она такая.

23

Намыливая руки, встрепанный Егор посмотрелся в зеркало. Лоб морщился и прыщавился. На смуглом простоватом лице под мутными глазами темнели круги. Да уж. Далеко не Рыков и тем более не Хамфри Богарт. В зеркале за спиной померещилась и криво усмехнулась шляпа с сигаретой в зубах. Егор вышел из ванной комнаты.

Моя посуду, мать смотрела «День сурка». Шагнув с тротуара на дорогу, метеоролог Фил угодил ногой в глубокую ледяную лужу и промочил ботинок. Страховщик Нед обидно рассмеялся.

Егор с отвращением посмотрел в тарелку. Вспомнил уплетавшую душу Настю.

Доедая котлету, отец вгляделся в лицо Егора. Так все-таки был он там или не был?

– Больше ничего нет что ли? – Спросил Егор

– Ну, как же. Лобстеры, королевские креветки, черная икра, устрицы, трюфель, ростбиф, хамон, фуагра. – Глядя на экран и протирая кухонным полотенцем кастрюлю, сказала мать.

– Понятно. – Егор вздохнул… Пережевывая подгоревшую котлету с пережаренной картошкой, Егор вспомнил, что Чад рассказывал о гурманах, которые лакомяться своей душой. Замутило. Поморщился. – Что? – Егор переглянулся с отцом. С усмешкой покачав головой, отец бросил взгляд на экран телевизора. Егор отодвинул тарелку. – Спасибо.

– Уже? – Спросила мать.

– Что-то нехорошо мне. – Егор вышел.

Наталья Алексеевна вздохнула:

– Ох, Егор, Егор… Допрыгается он.

– Хватит тебе. – Калганов поднялся из-за стола. – Ничего с ним не случиться.

– Ты уверен? А если все-таки случиться? Я ведь не переживу. – Наталья Алексеевна поморщилась и скривила дрожащие губы. Вот-вот заплачет.

– Все обойдется. – Калганов обнял жену… и увидел сидевшую за столом Пушкареву. Впившись в Калганова красными глазами, старуха усмехнулась.

– Кого ты там увидел? – Жена обернулась и тоже посмотрела на стол

– Никого. – Калганов вышел из кухни.

– Кто там? – Испуганно крикнула жена. Вадим Витальевич промолчал. – Сколько это будет продолжаться? А? – И зазвенела разбитая тарелка.

– Истеричка… – Поежившись, тихо сказал Калганов.

Из закрытой маленькой комнаты доносилось грустное контральто. На дверной ручке висела табличка: «Не входить. Опасно для жизни».

24

Войдя в гостиную, Вадим Витальевич закрыл дверь и огляделся:

– Ты где? – Прошуршала штора. – Хватит в прятки играть.

– Разве это может быть ошибкой? – Просочилось из комнаты сына.

Калганов упал в кресло и задумался. «Мне за тебя стыдно и горько», – опять резануло и расстроило. Разжигая тревогу, придавило ощущение собственной ничтожности и никчемности. Неужели он такой пропащий? Обожгло страхом. Калганов растерянно огляделся, словно безнадежно заблудившись.

Жизнь прошла среди призраков и призрачных хлопот. Вот зачем он женился? Таким как он надо жить одному. Или… Он вспомнил своего наставника Антона Петровича Холодова. Тот расстался с женой и сошелся с призраком Марины Цветаевой. Цветаева говорит ямбами, а Холодов млеет. «Всегда любовь и грусть – сильнее смерти». Они занимаются астральным сексом.

– Это лучше физического. – Признался Холодов.

– Смахивает на некрофилию. – С усмешкой брякнул Калганов.

Холодов поморщился:

– Я тоже так думал. Эта мысль меня угнетала и грызла. Но Марина меня успокоила: «Смерть – это нет, смерть – это нет. Смерть – это так». Она торопит меня на тот свет. Ведь там мы еще сильнее сблизимся. Нет. Это не влечение к смерти. Это из другой оперы. Марина живее всех живых. А какие у нее стихи. Закачаешься.

– Извини.

Может и мне закрутить с кем-нибудь вроде Ахматовой, Фридой Кало или Айседорой Дункан? Он подумал о расползавшейся Ростовцевой и поежился. Только не такую абстрактную в стиле Пикассо или Бэкона. Он стал тасовать в уме женские призраки, с которыми ему приходилось волей-неволей пересекаться. И запутался.

– Уж сколько их упало в эту бездну, разверстую вдали, – сказал сам себе Калганов и, покоробившись, поежился. Он почувствовал себя призраком. С кем поведешься, от того и наберешься. Калганов не заметил, как оказался в маленькой комнате…

25

Пронзительный голос жены давил на уши и сворачивал их в трубочку:

– Ну что ты за человек такой? Болтаешься по жизни как дерьмо в проруби. Страдаешь некромантией. В квартире развелось призраков, больше чем тараканов. А ночью они роняют стулья, хлопают дверьми, открывают воду, скрипят половицами, бормочат, скрежещут зубами и все стонут, стонут. Тут что ихняя общага? Зачем тогда променяли центр на окраину? Божился ведь: они сюда ни ногой. И что? Их стало еще больше. К призракам центра примкнули призраки спального захолустья. Ну и кто ты после этого? Как тебя назвать?

– Ну, все что ли? – Калганов уставился на жену. Ее искаженное лицо подергивалось и полыхало. Жена зашлась в истерике и гневе. Успокаивать и урезонивать – бесполезно. Оставалось только ждать, когда она провизжиться и выдохнется.

– Папа – кака? – Поднявшись и держась за бортик кровати, малыш засмеялся. – Папа – кака!

– Ну что? Довольна? – Вадим Витальевич укоризненно посмотрел на жену.

На ее лице задергалась кривая усмешка:

– Устами младенца…

– Папа – кака! Кака – папа! – Подпрыгивая и хлопая в ладоши, со смехом стал восторженно повторять Егор.

– Прекрати! – Резко осадил Калганов.

Егор испуганно вздрогнул. Его лицо скривилось и сморщилось. Он заревел, протяжно подвывая. Из глаз брызнули слезы.

– Ну, вот довел ребенка. – Вскинулась жена.

– Папа – кака. – Рыдая, с обидой и отвращением проскрипел Егор.

– Каким я был для него, таким и остался. – С горькой усмешкой сказал сам себе Калганов, сидя в кресле и вспоминая.

Наталья Алексеевна бросилась успокаивать малыша. Но он все плакал, делая судорожные прерывистые вздохи, багровея и задыхаясь в удавке истерики. Он никак не мог прореветься. Но вот он замолчал и, раскрыв рот, с изумлением вытаращился на дверь. Лицо малыша разгладилось и вытянулсь.

Калганов обернулся. В дверном проеме пританцовывал призрак в клетчатом пиджаке и широких брюках, жонглируя канотье, ярко-желтым тупоносым ботинком и рыжей вихрастой головой. Вместо нашлепки на носу краснел помидор. Бледное лицо комкали мелькавшие гримасы.

– Кто там? – Наталья Алексеевна бросила тревожный взгляд на дверь.

Калганов растерянно взглянул на малыша. Тот расплылся в улыбке, захихикал и захлопал в ладоши.

– Дядя – кака. – Восхитился Егор. – Кака, кака!

Желтый ботинок упал на пол. Голова в канотье насадилась на шею. Обиженно нахмурившись, клоун махнул рукой и исчез… Когда Олег Константинович Карандышев на цирковой арене смешил зрителей, у него остановилось сердце.

– Дядя?! Какой еще дядя? – Наталья Алексеевна тряхнула ребенка за плечи, словно вытряхивая душу. – Нет там никого! Нет! – Егор – в громкие слезы. А вслед за ним – и Наталья Алексеевна. Вырвав Егора из кроватки, она судорожно прижала его к себе и осыпала мокрое сморщенное личико виноватыми поцелуями. – Почему ты пугаешь маму? Ты же не кака, как твой пропащий папаша.

– Уймись.

– Папа – большая прибольшая кака, а Егор – нет. Он мальчик хороший. – Наталья Алексеевна стала покачивать Егора на руках.

– Замкнуло. – Калганов оставил комнату и потом квартиру. К нему прицепился Карандышев.

26

Заискивающе заглядывая в лицо Калганова, Карандышев говорил с еврейским акцентом, проглатывая «р»:

– Перед скоропостижным уходом я оскорбил Катюшу… и ударил ее. – Голос дрогнул. – Я так виноват перед ней. Так виноват. – Горестно вздохнул. – Мне так плохо без нее. Так плохо. Пусть она меня простит. Если сможет, конечно. Ведь она такая гордая. Такая гордая. И обидчивая.

– Это ваша супруга?

– Ну, вот еще.

– Дочь?

Клоун отрицательно покачал головой.

– Кошка. Катерина Ивановна. – Карандышев всхлипнул.

27

«У Рика» Калганов заметил Егора за столиком. Егор с оторопью смотрел на жадно евшую Настю. Надо подойти к Егору и сказать, что я не полная кака. Решил Калганов и тут увидел Пушкареву.

Она сидела у сцены, впившись глазами в Калганова. Старая ведьма усмехнулась некроманту. Калганов сел напротив нее.

Одно время они встречались. В то время Пушкарева была обаятельной стройной девушкой Потом Пушкарева ударилась в черную магию. Сошлась с демоном и страшно изменилась внешне и внутренне. Ее душа покоробилась и почернела. Когда демон бросил ее, Пушкарева решила стать Калгановой. Но некромант послал ведьму к черту. И к тому же он был обручен. Осыпав проклятиями и плюнув в лицо, Пушкарева исчезла из жизни Калганова. И вот спустя столько лет она вернулась. Как терминатор.

– Дули Уилсон пел унылым контральто:

– И когда двое влюбленных обручаются, они все еще говорят: «Разве это может быть ошибкой?»

– Чего тебе?

Ведьма скривила губы:

– Какой ты грубый. Не рад, что ли?

– Ну?

Пушкарева осмотрелась:

– Шум. Гам. Дым. Может, лучше у тебя на кухне?

– Нет! – Калганов содрогнулся и пришел в себя.

28

В топкую тишину комнаты с громким клацаньем жадно вгрызались часы над дверью. На них нащелкало тридцать пять минут второго. Оторвав себя от кресла, Калганов вышел в коридор. В горле пересохло от тревоги.

За кухонным столом растеклась темная фигура. Калганов потянулся рукой к выключателю.

– Оставь. Зачем нам свет?

Калганов сел напротив незваной гостьи. За спиной загудел холодильник.

– Чего приперлась?

– Егор и его подруга отправили меня на тот свет. Мне нужна компенсация

– Какая?

– Душа Егора.

– Убирайся прочь старая ведьма.

– А ты большая пребольшая кака… Папа – кака, кака – папа.

– Проваливай. – Калганов сжал кулаки и челюсти

– Жди большой пребольшой каки.

– Лыко-мочало что ли? Опять проклинаешь и наводишь порчу? Смени пластинку.

Сухо щелкнуло, и Калганов зажмурился от резанувшего по глазам света…

Призрак исчез. На кухне появилась Наталья Алексеевна:

– Сколько это будет продолжаться? Утром вызову устранителя призраков. Может он и от тебя избавит

– Какая же ты… добрая. – Калганов вышел. Обиженно зазвенела разбитая вдребезги тарелка. Калганов покачал головой. – Сама доброта.

В гостиной он осел в кресло и, переплетя пальцы, погрузился в тревожные мысли. Часы грызли тишину. С трудом оторвав себя от кресла, он разложил диван и, не раздеваясь, лег навзничь.