Текст книги "Жлоб на крыше (сборник)"

Исполнительный лист

Мужики! Я позвал вас, чтобы обсудить вопрос о галлюцинациях и бзиках. Но вначале выпьем. Мне тут принесли дешевой бодяжной водки, я ее с утра глотаю, присоединяйтесь. Давайте сразу накатим по сто пятьдесят. Теперь переходим к делу. Вопрос заключается в следующем. Как-то около года назад кто-то из вас раздобыл сильные таблетки, и мы их приняли с портвейном. Балдели почти до вечера, ну помните, наверно. Кайф у всех был отменный.

Нет, ты дай мне рассказать. Я помню, как ты хохотал целый час – у тебя ноги выросли до неба и ты швырял носки в потолок, чтобы они зацепились за твои ступни. А ко мне пришла такая коза, закачаешься. Ну, я вам рассказывал. Ноги, попка, грудь. Ухоженная. Фамилия Габрилюк. Звать Маша. В общем, галлюцинация, конечно, но баба стоящая. Видел ее совершенно отчетливо, так же, как сейчас вас вижу. Только никого из вас я не трогаю, а с ней поступил по-другому. Впрочем, она была послушна и покорна.

Чего, во время глюков все послушны? Наверно, ты прав. Не знаю. Опыт пока еще небольшой. Машеньке все нравилось, а я оказался на высоте. Просто секс-гигант. Без таблеток я такого себе и представить не мог. Ей, значит, все это нравилось, только она сильно беспокоилась, чтобы не залететь. А я что – обещал и клялся, да разве удержишься. Потом просил прощения, вытирал слезы, снова уговаривал и снова не мог сдержаться. А чего! Хоть и под кайфом, а все-таки была мысль, что нет ни бабы, ни секса толком нет, просто нарк отличный, и все. Так что спускай или не спускай – ерунда это. Ни о каком внеплановом зачатии и думать не стоило.

Так вот, оказалось, не ерунда. Сообщаю вам, что глюки – дело серьезное. Оказалось, что Мария Габрилюк совсем не глюк, за рифму извините. И залетела эта Мария по-серьезному, без галлюцинаций. И появился у нее от меня младенец мужеского пола, на которого я обязан теперь выплачивать алименты. Согласитесь, можно еще как-то представить младенца галлюцинацией, можно, хотя трудно. Он писается, какается, просит грудь. Какая, к дьяволу, галлюцинация! Но вот исполнительный лист на уплату алиментов гражданке Габрилюк Марии Самсоновне, с подписями и устрашающей печатью, представить галлюцинацией совершенно невозможно.

Не поверили? Ваше равнодушие меня пугает. Что вы твердите, что рожденный от соития с галлюцинацией младенец тоже является галлюцинацией, и алименты на него – тоже галлюцинация.

Держите конверт, смотрите. Получил утром, заказным, расписался, как дурак. Настоящий исполнительный лист. По-прежнему будете утверждать, что это галлюцинация?

Эй, парни, что это вы заколыхались, куда это вы исчезаете? Прямо не мужики, а привидения какие-то.

Всё об искусстве

Этим вопросом давно интересовался Виктор Сидоров, интеллектуал и химик по профессии. Временно работающий охранником. Это ему принадлежала находка изобразить скучную формулу водорода в виде двух целующихся лесбиянок. Критики разнесли это произведение, заявив, что у водорода не женское лицо. В ответ Виктор создал композицию, олицетворяющую кислород. Простота решения всех потрясла. Это была самая заурядная задница с прыщиками на левой ягодице. Кто являлся моделью, Виктор скрывал. Но злые языки кое-что об этом нашептали.

Прославившегося интеллектуала пригласили сделать доклад на представительском форуме творческих сил столицы. Зал был полон. Среди присутствующих Виктор заметил своего знаменитого друга Вову, рядом с которым сидела очаровательная юная поэтесса.

Вот часть стенограммы его речи, произнесенная на торжественном юбилейном собрании Академии Художеств:

– Вы можете нарисовать любые части женского тела…

Шум, крики согласия мужской части, негодование художниц.

– Или какую-то часть тела мужского.

Общее одобрение.

– Заключить в рамку, и выставить на всеобщее обозрение. Это – настоящее искусство.

Аплодисменты.

– Некоторые горячие головы мультиплицируют созданное изображение, то есть размножают его, заключают в рамки, и выставляют на большом полотне, скажем, десять на десять метров. Представляете, на одной картине тысяча изображений бритого женского лобка.

Восторг мужской половины зала, свист хулиганствующих художниц.

– Спрашивается, это что? Это искусство?

В зале равномерный гул из криков «да» и «нет».

– Хорошо. Попробую заострить вопрос.

Крик из зала: «Острица тебе в жопу». Художницы колотят кричащего зонтиками.

– Банка пива или сока или джина. Располагается тысяча изображений банки на растяжке поперек дороги, и из одной банки вылезает торс Шварценеггера. Или силиконовый бюст Тамары. А под всем этим реклама покупать шины. Что это? Искусство?

– Почем шины?

– Кто такая Тамара?

– Кто спросил?

– Все интересуются. – Сразу несколько голосов.

– Тамару вы слава богу не знаете. Я сказал это для примера. Там могла быть реклама прокладок.

Довольные крики женской части аудитории.

– Итак, я снова задаю вопрос. Сколько искусства в современной живописи? Есть ли в зале художники, мечтающие о славе Гогена, Левитана и Шишкина? Кто может ответить на этот основной вопрос?

Зал с шумом опустел. Высокие тощие уродливые художницы тащили на себе пьяных бородатых коллег. Те на ходу запускали руки им под юбки. Низкие толстые большегрудые художницы шли в обнимку с испитыми худыми приятелями со следами краски на одежде и лице. Эти создатели бессмертных полотен запускали руки сверху в обширные декольте спутниц. Все направлялись в буфет. По случаю юбилея в буфете выдавали дешевый портвейн и салат из маринованных огурцов.

В зале остались буквально несколько человек. Большинство из них спало, выдыхая в зал смесь водки, пива, вермута и одеколона. Один из художников сидел на корточках в проходе. Лицо у него было багровое. Он пытался сходить по большому. Время от времени он поворачивался, разглядывал позади себя ковровую дорожку без следов продуктов его жизнедеятельности, и с горестным видом продолжал тужиться.

По инструкции подобные вещи Виктор должен был немедленно пресечь. Но он равнодушно отвел взгляд от художника в проходе, и обратил внимание на стол Президиума.

В Президиуме старцы разливали коньяк. Руки тряслись, и часть драгоценной жидкости попадала на белую скатерть, образуя замысловатые узоры. Один из небожителей хихикая размазывал капли коньяка, придавая узорам абсолютно реалистические очертания.

Встал знаменитый скульптор и художник Вова, большой приятель Виктора. Он прославился возведением сорокаметровой скульптуры Бойля и Мариотта. Великий физик покоился в объятьях нескольких женских рук. Кажется трех. Прославленный скульптор утвердился вертикально, немного покачиваясь, и заявил:

– Вот ответ на твой вопрос, старичок. Искусство давно умерло.

Он потер уставшую поясницу и вернулся в кресло. Сидящая рядом юная поэтесса тут же отозвалась непристойным стишком, в котором виртуозно рифмовалось слово «давно».

Знаменитый скульптор был прав. Да, искусство умерло. Именно в этот момент умерли все посетители буфета. И буфетчица, и тетя Нюра, моющая посуду в большом тазу. Она так и умерла на своем посту. Но была одна странность: ни в одном стакане не осталось даже капельки дешевого портвейна.

– Нельзя ли поподробнее? – спросил Виктор. – Есть люди, утверждающие, что искусство вечно.

– Витек. Есть люди, утверждающие, что ты полный болван. Но есть и другие люди. Они утверждают прямо противоположное, а именно, ты просто болван. Скажи, есть ли для тебя различия в этих утверждениях.

Сидящая с Вовой рядом юная поэтесса, расстегнула зипер на брюках великого скульптора и стала с чем-то играться, подкидывая это что-то указательным пальцем.

– Не болтай, – строго сказал Вова. – Болтун – находка для шпиона.

Он посмотрел на трибуну.

– Можешь не отвечать, – сказал Вова приятелю, – у меня тут намечается поездка в сады, наполненные негой и ароматом.

Он положил тяжелую ладонь на затылок спутницы, и увлек ее голову вниз, для углубленного знакомства с фасоном своих штанов. А сам прикрыл глаза. Витя последовал его примеру.

– Дома спать будем, а не на посту, – раздался голос Председателя Президиума.

Охранник В. Сидоров встрепенулся, открыл глаза и удивленно огляделся. На проходной было пусто.

Завтрак

Мне нравится завтракать в одиночестве. Дома я сам готовлю себе завтрак, в поездках или на отдыхе хожу в одиночестве в кафе или буфеты. Но при всех обстоятельствах стараюсь, чтобы мне никто не мешал. Не чавкал рядом со мной, не сопел, не жевал, не отрывал меня просьбами подать соль, не восхищался вкусом блюда или, напротив, не делал уксусного выражения лица. В обед, пожалуйста, можете долго рассказывать, как ваш приятель, человек мне совершенно неизвестный, отмечая свое сорокасемилетие, накормил вас полезным крапивным супом. То же самое вы можете делать и во время ужина. Но на завтрак, увольте, я пригласить вас позволить себе не могу.

Сделаю небольшое отступление, чтобы пояснить, что более всего для завтрака нравиться мне из продуктов. Прежде всего, это – бекон. Я побывал во многих местах, пробовал разные виды бекона. Одни мне нравились меньше, другие были само совершенство. Я брал на завтрак бекон в Швейцарии, в городе Лугано. Неплохо, очень неплохо. В Бергене, в Норвегии лучше было бы мне позавтракать рыбой. В Будапеште бекон был великолепен. А вот об Англии, я этого почему-то сказать не могу. Может быть, городок Ньюкасл-анде-Лайм славится чем-то другим? Не знаю. Но в некоторых местах мне попадался исключительный бекон. Вот, к примеру, в одном из отелей на Кипре, неподалеку от Ларнака, мне довелось попробовать ломтики жареного бекона. И бекон был отменного качества, и приготовлен он был безупречно. Я и в других местах на Кипре пробовал бекон, и он все также был хорош. Мне это запомнилось, поскольку яичница с беконом – одно из моих любимых блюд на завтрак. Друзья знают мои пристрастия, они стараются побаловать меня. Поэтому время от времени я получаю от них ароматные подарки.

Как-то однажды специальный посыльный привез с острова Кипр небольшой сверток весом, примерно, на килограмм. Сверток был доставлен мне в квартиру. Я развернул бумагу, повертел сверток, понял, что это такое, разглядывая сквозь пленку копченую свинину.

– Не жирна ли? – засомневался я вначале.

– А что тут думать, – решился я, – разворачивать надо и резать.

И я аккуратно разрезал пленку ножом. По квартире поплыл чудесный аромат копченой свинины.

– Бедные мусульмане и иудеи! – печально думал я, обоняя ни с чем не сравнимый аромат.

Продолжая печально размышлять о запретах в некоторых религиозных конфессиях, я взял деревянную доску, положил на нее бекон, отрезал тонкий ломтик ароматного мяса – такой, знаете ли, прозрачный ломтик, и… съел его. Отрезал второй тонкий ломтик, и пошел искать жену, держа ломтик на весу.

В этот момент жена гладила, руки ее были заняты. Я протянул ей ломтик бекона, как бы в знак поощрения. Жена приняла его губами, пожевала и посмотрела на меня утвердительно. Я ответил ей взглядом, полным понимания.

Вернувшись на кухню, я взял ломтик мягкого свежего батона. Отрезал еще один тончайший кусок бекона, положил его на хлеб, но есть не стал. А начал делать себе чашечку кофе. Ах, как я умею делать себе чашечку кофе. Какой при этом аромат. Итак, аромат кофе и аромат бекона. Кто-то, слабо понимающий в кофе и беконе, мог бы засомневаться: а подходящие ли эти ароматы друг для друга? Развеять такого рода сомнения можно лишь одним способом – дать сомневающемуся чашечку кофе и ломтик бекона на белом хлебе.

Меня можно обвинить во многих грехах, ошибках, неправильном поведении, излишней мнительности, беспечности, расточительности, в конце концов. Но никто не посмеет сказать, что я полный идиот. Поэтому я не собираюсь отдать свой ломтик бекона и свой кофе ради сомнительного удовольствия убедить кого-то в своей правоте.

Ломтик бекона на белом хлебе и чашечка ароматного кофе. Конечно, это чудесно. Это, бесспорно, неплохая еда для быстрого завтрака. Когда поджимает время, когда непрерывно поглядываешь на часы, когда нет минутки спокойно сосредоточиться. Настоящий завтрак – это нечто иное. И именно настоящий завтрак я люблю есть в одиночестве.

Итак, настоящий завтрак. Основу его, конечно же, составляет бекон. Можно использовать кипрский бекон, если посылки будут приходить часто. Можно купить в магазинах нашего города датский бекон; он заметно уступает по качеству кипрскому и намного дороже. Но не в деньгах же дело.

В прохладной утренней тишине, когда все в квартире спят, я приступаю к приготовлению завтрака. Вначале наливаю на сковородку растительное масло, разогреваю его и укладываю тонкие ломтики бекона. Бекон обжаривается с каждой стороны по минуте, после чего заливается сверху яйцами. Утверждается, что лучше всего использовать купленные на рынке яйца от домашних кур. Я всегда поддерживал разумные утверждения. Пока яичница с беконом готовиться, я делаю два тоста из белого хлеба, отрезанного от квадратной буханки.

Яичница скворчит, но белок еще не свернулся. Ставлю рядом с плитой большую плоскую тарелку, мельхиоровую вилку. Нарезаю немного овощей. Можно добавить мягкий желтый ломтик авокадо. Когда в магазинах продается достаточно спелый авокадо, я добавляю его к моему утреннему рациону.

Так, белок поджарен, а желточки еще свежие, пухлые. Аккуратно передвигаю всю яичницу целиком со сковородки на тарелку – так, чтобы не повредить желтки. Теперь можно начать завтракать. Конечно, в процессе поглощения яичницы с беконом невозможно уберечь желтки. Они расплываются, покрывая ломтики бекона, которые немедленно отправляются в рот. И заедаются хрустящими тостами.

Наконец с беконом покончено. На тарелке остается восхитительная смесь желтка с растительным маслом, белком, жиром от бекона. Как я уже говорил, я люблю завтракать в одиночестве. Я оглядываюсь на всякий случай. Нет, я, действительно, один. Никто не наблюдает, как я завтракаю. Вот и ладненько.

И я вылизываю с тарелки эту необычайно вкусную смесь.

Бежевый цвет

Приехали в пансионат. Ура. Целая неделя отдыха в лесу. Все сотрудники ехали в автобусе, пели песни, некоторые уже заправились и веселились напропалую. Директор, конечно, ехал в своей машине, взял в нее только своего первого зама. Расселением руководил сам директор. Мне достался чудесный одноместный номер с туалетом, душем, холодильником и телевизором. Постель широкая, мягкая, прямо утопаешь. Только я всунула в холодильник взятые с собой припасы на случай голода, как уже позвали на обед.

В фойе перед столовой висело объявление об экскурсии в райцентр на меховую фабрику. Знаю я эту фабрику, овчины делают они просто чудесные. Мутон. Такая шубка лет пять смотрится как новая.

Столовая очень нарядная, цветы, на столах скатерти, корзиночки с хлебом, покрытые салфетками, суп уже стоит в большой фаянсовой супнице. Все места пронумерованы. Я попала за столик с Зинкой и старой грымзой Ириной Петровной. Четвертое место осталось свободным.

Я не успела еще ничего сказать, как Петровна заныла, что номер тесный, неудобный, что Зинка будет мешать спать, потому что вечером собралась на танцульки. Вскоре я выяснила, что всех сотрудников расселили по два человека. Заняли весь третий этаж. А на втором большие одноместные номера, там директор Михал Иваныч и его замы.

– И еще кое-кто, – язвительно пропела Зинка.

Я промолчала. Не хватает еще тебя кривоногого толстозадого целлюлита селить в одноместный номер. Но думать мне сейчас придется крепко. Не то, чтобы я была сильно против, только волосы у нашего директора в носу буйно растут. Даже представить себе неприятно, что он будет сопеть и ерзать на мне. Надо думать.

На выходе из столовой Михал Иваныч расспрашивал сотрудников. Пара слов, как устроились, что скажете о питании и прочее. Меня взял под локоток.

– Понравился номер?

– Очень. Спасибо Михал Иваныч. Я прямо …

– А постель? Ладно, не отвечай. Не против, если зайду вечерком, сразу после ужина. Поухаживаю за тобой.

– Конечно не против.

Он сразу повеселел, меня отпустил, и продолжил опрос сотрудников.

Настроение было испорчено. В номере я перебрала свои вещи. Дура. Взяла только кружевное белье. Английские бежевые трусики. Такой же лифец. Люблю я бежевый цвет. Мой как видит эти трусики, так тащит в постель. Ага, слава богу, захватила треники. Это я хотела побегать по лесу. И еще взяла толстую кофту на случай холодов. Теперь нужно подготовиться к приходу ухажера. Села, подумала, ладно, не удастся отбиться и бог с ним, потерплю. Но настроение было испорчено.

После ужина пошла готовиться к большой любви с директором. Подготовка заняла довольно много времени. Около девяти в дверь постучали. Михал Иваныч ставил на стол бутылку вина и одновременно глядел на меня. Было на что поглядеть. Треники я подвернула выше колен, получились синие бесформенные рейтузы. На одной ноге красовалось пятно зеленки, а рядом большой кусок пластыря. Сверху на мне была надета толстая кофта, застегнутая под подбородком. А на голове красовались несколько папильоток из бумаги. Сколько я возилась с ними, пристраивала, закрепляла резинками, которыми были перевязаны мои припасы.

– Михал Иваныч, – протянула я, – вино то зачем. Давайте сразу к ухаживанию. Только я немного простужена, можно я кофту оставлю.

– Ну конечно, – он был сбит с толку.

– Так давайте раздевайтесь. А то мне еще потом трусики стирать и сушить на батарее.

Михал Иваныч расстегивал пуговицы рубашки, почему-то не снимая пиджака.

– Я сейчас помогу, – сказала я, стаскивая с него пиджак, – вы как любите, чтобы женщина кричала, или только страстно дышала. Мой требует, чтобы я ойкала.

– Ну, я не знаю, – мужчина остановил процесс раздевания, – а ты что же совсем ничего не чувствуешь?

– Какое там чувствуешь. Мне же еще грыжу рукой держать надо, а то с этими чувствами ущемление и скорая помощь. Но я придерживаю так, незаметно почти. Я …

– Знаешь что, – Михал Иваныч застегивал рубашку, – давай подождем пару дней, пока пройдет твоя простуда.

– Как скажете, – проникновенно ответила я, – готова в любой момент, только моргните.

– Бутылку оставить? – спросил он, надевая пиджак.

– Ага. Может девчонки зайдут, вот будет радость.

– Ну-ну. Давай выздоравливай.

Какая прелесть. Я осталась одна и готова была петь и танцевать. Долой нелепые одеяния, долой папильотки. Я открыла вино, растянулась на постели в своих любимых бежевых трусиках, и на радостях выжрала почти всю бутылку. Сейчас бы мужика, я была бы даже не против Михал Иваныча с его кудрями в крупном носу. Но это так, из-за отличного настроения. Хотела прогуляться, поболтать с сотрудниками, но было уже поздно. Задержалась я, играя спектакль перед директором, а потом набираясь вином для ухаживания. Хорошее вино притащил директор.

Утром за столом мы с Петровной были одни. Зинка отсутствовала. Старую грымзу так и распирало. Понизив голос, она зашептала.

– Представляешь, Зинке всю ночь не было. Вечером накрасилась и направилась на дискотеку. Я утром смотрю, постель ее не разобрана. Ну, думаю, шалава, застряла у кого-то.

– Да кому она нужна, – сказала я, – с ее толстой задницей и кривыми ходулями.

– А вот и нужна. – Шепот стал еще тише. – Ему и пригодилась. Утром явилась чуть не с песнями. Завтракать – говорит – не буду. Мы с Михал Иванычем в райцентр едем. И ускакала.

«Вот сука», – подумала я. Настроение испортилось.

После завтрака пошла погулять по дорожкам пансионата. Наши все веселые, мужики уже с утра немного бухие, готовы ухаживать и предлагать неземное блаженство. Еле отвязалась. Нашла скамеечку, села, подставила морду лица солнышку, замерла.

К входу в пансионат подъехала машина директора. Вначале вышел Михал Иваныч, потом с другой стороны открылась дверка, и вылезла толстозадая Зинка в распахнутой шубке. В руках она держала свою старую китайскую куртку.

Почему у меня не случился инфаркт. Зинка была в мутоновой шубке. Но какой – моего любимого бежевого цвета.

Скрипучий стул

(Немотивированный поступок)

Жена уже несколько раз говорила, что у одного из стульев старого финского гарнитура поскрипывает сиденье. Надо было что-то с ним делать. И как раз сегодня выдалось свободное время.

Костя достал ящик с инструментом, открыл его, затем перевернул стул, поставил его для удобства на свои колени. Поискал источник скрипа. Оказалось, один из шурупов, крепящих сиденье к стулу, разболтался.

Костя выбрал в ящике крестовую отвертку и попытался закрутить шуруп. Тот не поддавался. Костя сжал зубы и надавил на отвертку со всей силы. Отвертка соскользнула и выбила кусок дерева из обода стула. Оказалось, что верхняя часть стула склеена из небольших элементов.

Костя осмотрел деревяшку. Надо ее вклеить обратно. У Кости имелся замечательный клей, способный склеивать какие угодно предметы, кроме кожи. Костя специально купил его для ремонта своих сапог. Выполнил все по инструкции: смазал клеем, прижал на две минуты. Но сапог так и остался дырявый. Пришлось нести его к сапожнику. Тот осмотрел дырку, ковырнул ногтем остатки Костиного клея, хмыкнул, смазал края коричневым вонючим клеем, положил заплатку и зажал сапог в деревянных тисках. Приклеилось навечно. Косте до сих пор приходится ходить в этой обуви.

Итак, суперклеем был смазан выпавший элемент стула и вставлен в гнездо, откуда его Костя выбил отверткой. Пока прошли две минуты, Костя сложил ящик с инструментом и отнес его в кладовку. Размышления его были просты: стул как-нибудь восстановлю, а со скрипом можно мириться. Подумаешь, чуть поскрипывает, меньше надо елозить по стулу.

Он вернулся из кладовки и сел на стул для проверки. И тут же оказался на полу, сильно ударившись рукой. Верхняя часть стула рассыпалась. Сиденье отлетело, ощетинившись торчащими шурупами. Оказывается, суперклей насмерть склеивает любые материалы, кроме кожи и дерева. Со стулом надо было что-то делать. Выбросить его невозможно, в гарнитуре останется пять стульев, и весь ансамбль за обеденным столом будет нарушен.

Костя залез в интернет и выяснил адрес ближайшей столярной мастерской. Затем собрал деревянные элементы стула в пакет, связал спинку и ножки. Сиденье брать не стал – решил, что сам вставит в отремонтированный стул. Надел куртку, охая от боли в руке, влез в сапоги и спустился к машине, в которую уложил пакет и сверток. На счастье возле мастерской оказалось местечко; Костя припарковался, перелез через высокий сугроб и зашел в мастерскую. Приемщица равнодушно выслушала историю развала стула и сказала, что мастер сейчас посмотрит.

Костя вышел к машине взять части стула. Он перелез через сугроб, открыл багажник здоровой рукой, достал свертки и полез с ними обратно. Сапоги скользили по обледеневшему снегу, Костя не удержался, грохнулся набок, упав больной рукой как раз на спинку и ножки стула. Спинка треснула и разломилась на несколько деревяшек с торчащими острыми щепками. Бедная рука испытала второй удар. Расстроенный Костя, охая от боли, собрал всю мешанину и внес в мастерскую.

Мастер осмотрел обломки, попробовал их соединить, бросил это занятие и сказал, что склеить все это, конечно, можно. Кое-где отпилить рваные края и поставить штыри для крепости. Но нужно знать высоту стула, чтобы приготовить деревянные вставки. И мастер осведомился, имеется ли в хозяйстве такой же стул. Костя ответил утвердительно и помчался за другим стулом из гарнитура.

Дома он некоторое время сомневался, взять стул целиком или снять с него сиденье. Решил не возиться, взять стул как есть. Тем более что рука болела, а одной рукой отвинтить шурупы было делом сложным. Проделал обратный путь до мастерской. Припарковаться удалось только в квартале от нее. Так, со стулом в руках, балансируя на обледенелом тротуаре, Костя дошел до мастерской. Пришлось немного подождать мастера. Наконец тот появился, рассмотрел стул, сказал, что отличная работа. Поинтересовался, когда приобретен. Костя ответил, что где-то в восьмидесятых, в очереди за финскими гарнитурами. Мастер сказал, что постарается восстановить сломанный стул, но, конечно, вблизи разница будет заметна.

Костя на это махнул рукой и вернулся домой. Вечером он рассказал свои приключения жене, она живо отреагировала и велела приложить к больному месту согревающий компресс. Костя поужинал, взял табурет и отнес его в чулан. На вопрос жены ответил, что сейчас заменит перегоревшую лампочку. Жена включила телевизор и уставилась в любимый сериал. В какой-то момент ей что-то почудилось, какой-то звук, шум, но оторваться от захватывающего действия на экране было невозможно.

В рекламный перерыв женщина прошлась по квартире, не обнаружила мужа, дернула дверь в чулан и закричала от ужаса.