Текст книги "Дневник студента-медика"

Философия и окончание первого курса

Теперь стоит рассказать о том, что время моего обучения пришлось как раз на переход от нормального обучения, к системе тестирования, которое сейчас так широко применяется в системе отечественного образования. В течение первого года моего обучения было проведено огромное количество экспериментов в сфере образования, результатом которого сейчас и является снижение интеллектуальной составляющей большинства населения страны. Тесты были введены во все предметы образовательной программы медицинского училища, вплоть до философии. Эти нововведения крайне отрицательно сказывались на усвоении программы, по крайней мере для меня. Часто результатом тестирования у меня был «неуд», но я тут же, «не отходя от кассы» исправлял оценку на положительную. Подходил к преподавателю и устно отвечал на те же самые вопросы, что были в тестах. Преподаватель выясняла, что ключ к тесту оказывался либо неверным, либо ошибочным, ходила разбираться к методистам. Методисты разводили руками: «такие прислали». И такие моменты возникали очень часто. Бардак, в общем. Однажды, на философии, когда в очередной раз «схватив пару» за тест, я вспылил и высказал преподавателю:

– Да как можно сдавать по тестам философию? Это не точная наука, чтоб её по тестам сдавать! Она и переводится с древнегреческого как «любовь к мудрости», а мудрость – это рассуждения! Это Истина, а не тесты!

Преподавателя философии звали Бэлла Львовна. Она грустно посмотрела на меня и сказала:

– Тесты предусматривают конкретные, правильные ответы. Если вы на них не ответили, значит не готовились…

– Как мне исправить оценку? – не унимался я.

– Подготовьте реферат.

– На какую тему?

– На любую. Какая вам больше нравится. Только одно условие.

– Какое?

– Тему выберите из трудов Мераба Мамардашвили.

– Хорошо, – с лёгкостью согласился я и собрался вечером, как всегда, идти в библиотеку.

Не тут-то было. В библиотеке медицинского училища не оказалось ни одной книги Мераба Константиновича. Лишь в нескольких книгах и трудах других авторов были скудные упоминания о нём, которые даже на давали мне представления что это за философ такой и чем он прославился?

На следующий день, в поисках ответа на свой вопрос, я пошел в районную библиотеку, но и в районной библиотеке тоже не нашлось ни одной книги, которая бы создала мне хоть какие-то предпосылки для реферата. Пришлось «несолоно хлебавши» идти к «философичке». Когда я подходил к кабинету, увидел, что она закрывает кабинет и уходит.

– Бэлла Львовна! – окликнул я её.

Она остановилась и посмотрела на меня так, как будто ждала что я приду.

– Я не нашел ни одной книги Мамардашвили в библиотеке, – сказал я. – Ни в нашей, ни в районной.

– Я знаю, – хитро глянув на меня, ответила она. – Пройдемте!

Мы вернулись в кабинет. Бэлла Львовна достала с полки толстую книгу в темно-зеленом переплете.

– Вот! – она торжественно и радостно вручила мне книгу.

– Зачем же вы мне предложили готовить по нему реферат, если заранее знали, что книгу я не найду?

Снова хитрый взгляд:

– А вдруг нашли бы?

Это уже сейчас, по прошествии двадцати лет, я с благодарностью вспоминаю то испытание, которое мне пришлось пройти благодаря хитрости преподавателя философии. Я применил на практике мудрое высказывание: «Кто ищет, тот всегда найдёт!», ну и перелопатил кучу литературы, в поисках ответа на нужный вопрос.

Подготовил реферат, сдал на «отлично».

– Ну вот скажите мне, зачем придумали эти тесты? – спрашивал я у преподавателя. – Это ведь действительно принцип «угадайки». Можно вообще не готовиться, а просто угадать правильные ответы!

– Не это самое страшное, – отвечала она. – Гораздо хуже то, что они отбивают всю природу размышления, они препятствуют появлению новых знаний у студентов и преподавателей. Студенты не разговаривают с учителем, не спорят, не отстаивают свое мнение и свою точку зрения. А ведь именно в спорах рождается истина! Потом она снова с грустью сказала:

– Это очередной виток регресса…

…

Время близилось к экзаменам и зачетам по всем предметам. Самые сложные экзамены были, естественно, по анатомии, по фармакологии и по практическим манипуляциям. Экзамен по анатомии проходил по ненавистным мне тестам, но все же, преподавательский состав, видя неразбериху с их реализацией, решил поступить по-своему. Да, экзамен был по тестам, но отвечать надо было устно. Нам были розданы по вариантам тестовые вопросы по анатомии в количестве четырехсот вопросов каждому. Надо было выбрать правильные ответы и ответить устно. Читаешь вопрос и тут же говоришь ответ. Если студент не сдавал анатомию, то до практической части экзамена он не допускался. Ему предоставлялась еще одна попытка сдачи анатомии. Если и в этот раз «неуд», то предлагалось два пути: домой к маме, либо «академ». Анатомию я сдал без особых трудностей.

Настало время сдачи экзамена по «сестринскому делу». Был июнь. Жара стояла неимоверная. Родион пришел на экзамен в шортах, поверх которых был надет халат. Выглядело это безобразно и смешно одновременно. Только представьте, как из-под белого халата торчат мужские густо волосатые ноги.

– Тебя на экзамен не пустят, – сказал ему кто-то. – Переоденься.

– Когда очередь подойдет, переоденусь.

Практический экзамен сдавался по билетам, в котором было три вопроса:

1. Проведение какой-либо манипуляции, начиная от банальной смены белья больному и заканчивая какими-нибудь клизмами, катетеризациями или капельницами.

2. Элементарная неотложная помощь, например, при обмороке или удушье, приступе загрудинных болей или травме. Почему элементарная? Да потому, что более углубленной «неотложке» нам предстояло уже учиться на следующих курсах.

3. Выписка рецепта.

Мне попалась внутривенная инъекция, неотложка при обмороке и выписать рецепт на Альмагель. Мои ответы и демонстрация манипуляций на первый и второй вопрос, у принимающих экзамен совсем не вызвал никаких вопросов, но когда дошла очередь до рецепта, один из преподавателей, которому предстояло вести у нас на следующий год педиатрию, спросил меня:

– Вот вы выписали Альмагель. В рецепте все правильно. А что это за препарат?

– Этот препарат представляет из себя суспензию солей алюминия и магния… – начал отвечать я.

– Нет-нет! Вы не поняли вопроса. От чего этот препарат?

– Антацид, – я все еще пытался говорить по-научному, экзамен все-таки.

– А еще проще? – снова спросил он.

– От изжоги.

– Пять!

– Спасибо!

…

Первый курс закончился. Я ехал домой на каникулы.

Второй курс

Ознакомившись с латинским языком и медицинской терминологией, я стал понимать очень многие заумные речи. Оказалось, что многие, ранее непонятные мне слова, присущие зарубежным фильмам фантастического жанра, и кажущиеся мудрёными, при переводе имели примитивное, а порой и вовсе нелогичное значение. Учитывая это, просмотр фантастики, да и вообще кинематографа стало каким-то неинтересным, больше потянуло к просмотру научных программ, где та самая мудрёная терминология имела определенное значение.

…

«Каникулы! Слово-то какое! – думал я, шагая домой из соседнего, от моей деревни, села. – Нежное, слух и душу ласкающее слово. Только подумаешь о каникулах и уже на душе приятно и петь хочется!»

И тут, я вдруг понял, что слово «каникулы» пришло в русский язык из латыни. Мне до такой степени стало интересно, как оно переводится, что я ускорил шаг. Дома у меня лежал Советский энциклопедический словарь, в котором я мог получить ответ на свой вопрос. В то время, про интернет, я только слышал по радио «Маяк», вещавшем в диапазоне средних частот.

Оказалось, что дословно «каникулы» переводятся как «собачьи дни»!

«Вот те раз!» – подумал я и углубился в изучение.

Dies canicularis [Диэс каникулярис] – говорили древние римляне. Выяснилось, что Canicula (лат. «кани́куля» – маленькая собака) – это спутник Сириуса, который становится виден астрономам в период с 22 июля по 23 августа и этот период совпадает с самыми жаркими днями, когда работать и учиться не представлялось возможным. Оттуда и пошло название «Каникулы». В России не прижилось название «Собачьи дни», поскольку зачастую с прилагательным «собачьи» у нас ассоциируется что-то плохое, неприемлемое и нежелательное.

«Собачьи дни и ночи у меня были пока я учился, а сейчас у меня каникулы!», – подумал я и принялся отдыхать.

Хотя, если честно, то отдыхал я ровно неделю, а потом двоюродный брат позвал меня работать в автосервис помощником.

К концу августа, когда с каждым днём всё актуальнее возникал вопрос: «Где жить на втором курсе?», я поехал в райцентр. О заселении в общежитие не могло быть и речи, и нужно было искать жильё Мне повезло – на вахте оказалось объявление о сдаче комнаты в частном доме на краю села. Туда-то я и направился. Раньше это была отдельная деревня, но потом, райцентр постепенно увеличиваясь, слился с этой деревней в единое целое. Вот так и образуются всякие негласные названия микрорайонов одного села. В моем случае тот райончик назывался Салтыковка.

«Ну и что что далеко, – думал я, шагая к адресу, – зато больница близко! Программа на втором курсе предусматривает практические занятия в больнице, так что, наоборот, так даже лучше!»

Большой каменный дом на двух хозяев находился на краю районного села. Я постучался в дверь. Почти сразу же дверь открылась и на крыльцо вышла женщина, примерно пятидесяти лет на вид. Улыбнулась.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте! – сказал я. – Я студент медучилища. Ищу жильё на год.

– Проходите, – ответила она. – У меня как раз есть одна свободная комната.

Женщину звали Людмила Алексеевна. Жила она без мужа и детей в квартире, состоящей из трех комнат и кухни. В одной комнате жила она сама, одну комнату у нее снимала молодая семья – муж и жена; зал был свободен. В нем стояла панцирная кровать, стол, два стула и неисправный ламповый телевизор. Обычный деревянный пол был выкрашен темно-коричневой краской, штор на окне не было. На стенах были серые обои, две розетки. Водопровод в доме отсутствовал, за водой надо было ходить на колонку, которая находилась в конце улицы. Туалет был во дворе.

– Вот, – сказала Людмила Алексеевна, – если вас устраивает, то можете заселяться.

– Сколько будет стоить? – спросил я.

– Сто рублей в месяц.

– Согласен!

«Ну а что? Общага в прошлом году стоила шестьдесят рублей в месяц, в этом году уже восемьдесят. А тут, на четыре пачки „Балканки“ всего-то дороже. Подумаешь, туалет на улице и за водой ходить надо! Что я, не деревенский что ли? Да я всю жизнь воду домой таскал! Отродясь водопровода у нас не было! А тут даже телевизор есть, и совсем не обязательно его включать, чтоб посмотреть», – подумал я и оплатил проживание за сентябрь-месяц. Оставалось привезти матрас, постельное белье, шторы, кухонную утварь, магнитолу «Аэлита 102», будильник, тетради, полку для книг и прочую мелочёвку.

В жизни начинался новый этап – полностью самостоятельное существование, самоорганизация, самоконтроль и доставка воды во фляге на тачке из колонки.

Хозяйка дома по образованию была воспитателем детского сада. Раньше они с мужем жили на севере, потом приехали жить сюда. Почему-то развелись, а пять лет назад у нее погиб сын. Он выпал из окна студенческого общежития Политехнического института. Осталась дочь, которая три года назад закончила медучилище, вышла замуж и уехала куда-то далеко. Вот так, тётя Люда, как я ее стал называть позже, осталась одна в трехкомнатной квартире.

Первого сентября, сразу же после линейки, начались лекции. По программе второго курса, уже в конце октября мы должны были идти на практику по Педиатрии, а после нее сдать экзамен. Поэтому основной упор делался именно на «Детские болезни».

Термин «педиатрия» имеет греческие корни: pais (paidos) – ребенок и iatreia – лечение.

Преподавателем Педиатрии был мужчина. Некоторые из студентов-однокурсников еще помнили его доктором в больнице. Он, как мне казалось тогда, был странным человеком. Периодически, читая лекции, он цитировал незнакомые, но красивые стихи или песни. В манерах его прослеживалась какая-то женственность, романтизм и сентиментальность, что невольно возникал вопрос: а не относится ли он к тем самым людям, для которых самый любимый цвет голубой?

– Мама рассказывала, что он мне укол в голову делал! Прикинь!? – говорил однокурсник по кличке Бек.

– Так вот почему ты такой тупой, – тут же подколол его кто-то из ребят, – тебе башку еще в детстве продырявили, оказывается!

Действительно, иногда приходится прибегать к такой практике. Новорожденным детям внутривенные инъекции делаются в область головы и шеи.

…

Еще одна из трудностей, возникших в то время в моей жизни, это то, что я пошел учиться в автошколу «на водительские права». Обучение на категорию «В» стоило девятьсот рублей, плюс расходы на бензин для вождения. Стипендия моя составляла сто семьдесят пять рублей в месяц, восемьдесят рублей в неделю мне давали родители. Пятьдесят рублей в неделю я тратил на проезд, сто рублей в месяц платил за жилье. Учитывая все вышеперечисленное, я решил устроиться на работу, чтоб хоть как-то сводить концы с концами. На одном из практических занятий по лабораторной диагностике, которое проходило в фтизио-пульмонологическом отделении, по-простому в тубдиспансере или, еще проще, в «Тубике», я узнал, что в отделение требуется санитар.

– К кому подойти насчет работы? – спросил я у лаборантов.

– К старшей медсестре.

Старшую медсестру тубдиспансера звали Любовь Павловна Забейворота.

– Здравствуйте. Я студент второго курса медучилища. Хочу к вам устроиться санитаром.

Старшая очень внимательно и серьезно посмотрела на меня:

– Нам требуется санитар в «бациллярник». Это отделение, где лечатся больные с «открытой» формой туберкулеза. Пойдешь туда работать?

– Пойду.

– Хорошо, – ответила старшая. – Заводи санитарную книжку и проходи медосмотр.

Вот так началось мое обучение на втором курсе медицинского училища: с утра я бегом бежал на занятия в училище, сразу же после занятий шел в автошколу, находящуюся на другом конце села, а в ночь шёл на смену в туберкулезно-легочное отделение.

Педиатрия

Первые сентябрьские заморозки принесли сюрприз. В доме, в котором я снимал комнату, посреди ночи сломался отопительный котел. Я проснулся от странного шума, который доносился из прихожей. Проржавевший котел не выдержал испытания временем и дал течь. Недостаточное количество воды, оставшееся в системе отопления, кипело очень громко. Хорошо, что вода вытекла не полностью, иначе ещё и нагревательный тэн бы перегорел. Я щёлкнул рубильником, обесточив котёл. После учебы предстояло заняться ремонтом системы отопления.

…

Дорога от дома до медучилища составляла четыре километра. Чтобы не опаздывать на занятия, я заводил будильник на двадцать минут седьмого. Времени мне как раз хватало умыться, позавтракать и дойти до училища.

Педиатрия сводила с ума. Скарлатина, корь, ветрянка, дифтерия, эпидпаротит, гломерулонефриты, ревматизм, гастриты, бронхиты, фарингиты, ларингиты, ложные и истинные кру́пы, календарь прививок, «прикорм-докорм», искусственное и естественное вскармливание, взвешивания и многое-многое другое.

От такого объема информации голова шла кругом. Создавалось впечатление, что нас хотят просто напичкать информацией до предела. «Авось, что-нибудь да останется в наших юношеских головах»? Возможно, что так оно и должно было быть. Обучаясь, мы работали, и работая обучались. Работали с преподавателями, работали с одногруппниками, работали с пациентами. На практических занятиях в «доклинике», мы учились делать манипуляции на куклах, разводили антибиотики, прививки, клизмили, промывали желудок, пеленали и даже варили кашу и пюре.

Практические же занятия в детском отделении районной больницы проходили так. В подвале больницы была раздевалка, в которой работала гардеробщиком тетя Валя. Добрейшей души женщина, все время предлагавшая опохмелиться вместе с ней. Мы приходили к назначенному времени, переодевались в раздевалке, отказывались от «опохмела» и поднимались в отделение. В отделении был предусмотрен маленький учебный класс для студентов.

– Ваша задача сегодня – собрать анамнез, осмотреть пациента и выставить ему диагноз, – сказал нам преподаватель. – Вот вам имена маленьких пациентов и номера палат. Вперёд!

Как меня воспримет пациент? Что я ему скажу? Ну и что, что на мне белый халат? По мне же видно, что я не врач, – думал я, подходя к палате.

Надо было сделать серьезную «морду лица» и приступить к опросу и осмотру. Зашёл в палату. В ней находились как женщины с грудничками, так и девочки дошкольного и школьного возраста.

– Здравствуйте! – обратился я к присутствующим. – Мне нужна Юля.

– Это я…, – робко прозвучало где-то слева.

Это была девочка примерно одиннадцати-тринадцати лет на вид. Детские глаза испуганно смотрели на меня, лицо бледное, губы поджаты.

«Наверное, она думает, что я пришёл ей делать укол, – подумал я, – надо её успокоить».

– Здравствуй, Юля. Не бойся, я пришел с тобой просто поговорить.

Девчушка улыбнулась. Я подошёл к её кровати.

– Садись. Расскажи, что у тебя болит?

– Живот…

– И сейчас болит?

– Чуть-чуть.

– А почему он у тебя болит? – решил схитрить я, надеясь, что она уже знает свой диагноз, а мне только останется задать ещё несколько уточняющих вопросов.

– Я не знаю…, – ответила девочка.

«Ну что ж? – подумал я. – Никто и не говорил, что будет легко».

Тогда я начал с самого начала.

– Когда он у тебя заболел впервые в жизни? – спросил я.

– В том году, «на картошке»…

«На картошке». Это сейчас такую фразу сразу не понять, а тогда я её сразу понял. Девочка имела ввиду осенние полевые сельскохозяйственные работы, на которые раньше вывозили школьников и студентов. И я ездил на эти самые сельхозработы, когда ещё учился в школе. Сколько здоровья было потеряно на этой «картошке». Постоянные простуды, несвоевременное питание, усталость. А если и привозили нам что-нибудь поесть, то ели грязными руками. Вспоминать не хочется.

– … нас там в поле не кормили, а домой я приезжала только к четырем часам.

«Вооот, – отмечал я про себя, – уже картина вырисовывается. Я уже могу предположить, что её боли в животе связаны с нарушением режима питания, а не с травмой или, например, становлением женского цикла, присущего её возрасту.

– То есть ты считаешь, что живот у тебя болит из-за того, что ты не вовремя кушала?

– Наверное…

– Что же ты кушала, когда приходила домой?

Я пытался выяснить её пищевые предпочтения, ведь известно, что, например, жареная или острая пища способствует развитию гастрита.

– Я, когда домой приходила, то жарила себе картошку.

– Сама? – удивился я.

– Да.

– А почему тебе мама не готовит?

– Она на работе постоянно. Она телятницей работает на ферме… – девочка опустила глаза.

«Какие тут пищевые предпочтения? Похоже, что кроме картошки и нет больше ничего у них», – думал я.

Оставалась ещё одна деталь, которую мне осталось выяснить.

– Сейчас вы тоже «на картошке»? – спросил я, предполагая, что ученики школ снова на осенних сельхозработах.

– Да.

Из, впервые самостоятельно собранного мной анамнеза, уже вырисовывалось то, что пациент несвоевременно принимает пищу. Пища грубая, однообразная, приготовлена неумелыми детскими руками. Родителям некогда заниматься ребёнком. В прошлом году осенью, когда у неё впервые заболел живот, она не обследовалась и, соответственно, не лечилась. В этом году, когда снова возникли неблагоприятные условия, её заболевание обострилось. Сомнений не оставалось. У девочки самый настоящий гастрит – воспаление слизистой желудка. Только вот острый он или уже хронический, мне было неведомо, поскольку для такого диагноза необходимо было проводить более углубленное обследование.

– Давай ещё живот твой посмотрим, и я уйду, – предложил я.

Я, как умел, пропальпировал живот девочки. Естественно, что ничего такого я не нащупал. Живот как живот. Мягкий, безболезненный.

– Спасибо тебе! – сказал я. – Выздоравливай поскорее и скажи маме, что жареную картошку тебе есть нельзя. Лучше варёную и с молоком! Хорошо?

– Ладно, – сказала девчушка и улыбнулась.

Я вышел из палаты.

– Ну что, Березин? – спросил меня преподаватель. – Какой диагноз?

– У девочки гастрит. Пока неясно только, острый или хронический.

– А как ты определил, что именно гастрит, а, например, не дуоденит?

Я вкратце рассказал, как собирал анамнез и проводил осмотр.

– А какой у пациента язык? – вдруг спросил меня преподаватель.

«Елки-палки! Язык-то я не посмотрел! Он же должен быть обложен бело-серым налетом!»

– Не посмотрел, забыл…

– В следующий раз не забывай. Диагноз верный. Оценка «4».

С тех пор, я взял за правило, смотреть язык пациента всегда. Он действительно может о многом рассказать.

Язык, обложенный бело-серым налетом, предполагает заболевание желудочно-кишечного тракта. Жёлтый – проблемы с печенью, синюшный или фиолетовый – проблемы с лёгкими или сердцем. А ещё есть такие термины как «малиновый язык», говорящий нам о скарлатине, «географический язык» – признак инфекции полости рта и многие другие симптомы.

Мне предстояло стать фельдшером. Не врачом, не клиническим диагностом и не лаборантом, а именно фельдшером. Работать мне предстояло либо на скорой, либо на ФАПе. Само собой, возможности диагностической базы вышеуказанных рабочих мест ограничены. Невозможно в условиях ФАПа или скорой провести какой-нибудь общий анализ крови или эзофагофиброгастроскопию, рентген или Доплер. Поэтому стало ясно, что для диагностики на своем фельдшерском уровне, мне придется обращать большое внимание именно на симптомы и синдромы. Иными словами, я должен буду отличать какие-нибудь несущественные патологии, например, простуды с насморком или остеохондрозные невралгии, с которой вполне можно справиться на этапе фельдшерско-акушерского пункта, от более тяжёлой патологии, о которой я должен предупредить, а то и предотвратить надвигающуюся беду. И все это надо будет уметь и применять благодаря знаниям этих симптомов и синдромов.

…

– Дима, котел починили! – обрадовала меня хозяйка тётя Люда, когда я пришел домой.

– Ура! – обрадовался я.

– Только теперь надо воды натаскать восемь фляг… – как-то сконфуженно сказала она.

– Да, Господи! Проблема чтоль? – ответил я. – Сейчас натаскаю!

– Тебе не на смену сегодня?

– Нет. Завтра в ночь.

Натаскать воды оказалось недостаточно. Бак системы отопления находился на чердаке. Весь вечер мы заполняли систему водой. Дома стало очень даже тепло, но из-за сырости отовсюду полезли уховертки или, как их ещё называют, двухвостки. С этими двухвостками я боролся, наверное, целый месяц.