Текст книги "Несуществующие стихи"

Законотворчество

 
В падеже себя опять склоняю в дательном,
В именительном, творительном, предложном.
Нужно пьянство запретить законодательно.
Без запрета совершенно невозможно.
 
 
Только выйдешь поутру на двор проветриться,
Надышаться трезвым воздухом осенним,
У подъезда кто-нибудь с «горючим» вертится.
Как же, праздник – день рождения Есенина.
 
 
Ну Есенин – это, братцы, обязательно.
Тут не может быть двух мнений абсолютно.
И читаю в небо пальцем указательным
После выпитой бутылки «Абсолюта».
 
 
И опять пришёл домой – счастливей некуда.
Но на утро встал решительно и твёрдо
И решил пойти… Куда? Да вроде некуда.
И куда пойдёшь с такой опухшей мордой?
 
 
Принял душ и зачесал к затылку волосы.
Вышел в галстуке, в костюме. Между зданий
Шёл к трамваю, отвечал холодным голосом:
«Не сегодня. Не сейчас. Сегодня занят».
 
 
И доехал я до Думы государственной,
И в приёмную стучу, прикрывши веки.
«Извините, а нельзя ли в государстве нам
Алкоголь бы запретить совсем навеки?»
 
 
А у них там выходной или каникулы.
И дежурный машет – мол, войди-ка в Думу.
Достаёт, гляжу, пузырь, в углу заныканный.
Говорит: «Давай с тобою думать думу».
 
 
И писали мы всю ночь законы новые,
И осмысливали жизнь свою бедовую,
И не помню, как домой вернулся снова я
И откуда взял настойку я медовую?
 
 
А на утро по каналам появляется
Срочный выпуск новостей —
                          звонит, как колокол:
Мол, вся водка по России отменяется,
Мол, проект закона партии экологов.
 
 
Я обмяк на стул, и с ног упали тапочки.
Стало страшно мне: а если вдруг приспичит?
Может, как-то по талонам там, по карточкам?
Ведь нельзя без спирта, соли и без спичек!
 
 
В падеже себя склоняю я в родительном.
Ну кого? Кого, чего мне не хватало?
Ну а Дума? Отвечает утвердительно
На любую ерунду, на что попало!
 
 
Нет, так дело не пойдёт, с такою Думою.
Мужики меня в измене обвиняют.
Я ещё разок поеду – пусть подумают
И закон назад, как было, поменяют.
 

Дискотека

 
Я решил пойти на дискотеку…
Чтоб к интимной жизни сделать шаг.
Друг сказал: «Сперва зайди в аптеку
И купи «резиновый пиджак»».
 
 
Я вообще хотел идти в футболке…
Но товарищ мой повысил тон,
Взял бумаги белой листик тонкий,
Написал размашисто: ГОНДОН.
 
 
А потом добавил, сверху глядя:
«Это ж не по улице пройтись!
Там, на дискотеке, будут бл*ди.
Без гондона там не обойтись».
 
 
Мне в аптеку заходить привычно —
Покупать для бабушки стрихнин.
Знаю там провизоршу отлично!
Захожу, машу ей: «Здравствуй, Нин!»
 
 
«За стрихнином, – спрашивает, – снова?»
Я лишь озираюсь по стена́м —
Пиджаков не вижу, право слово,
Нет ни брюк, ни юбок, ни панам.
 
 
«Мне другое, – говорю, – посмотрим?»
Нинка, как заправский фармацевт,
Достаёт очки на шесть диоптрий,
Говорит: «Давай сюда рецепт…»
 
 
Я – в карман, бумажки где-то нету.
«Так не помнишь? – спрашивает. «Нет».
(Понимаю: пиджаков, жилетов,
Прочей ерунды в аптеке нет.)
 
 
А народ за мной уже столпился,
И заминки людям не нужны.
Кто-то, может, не опохмелился.
Что ж они все ждать меня должны?
 
 
(Почему товарищ это средство
Называл каким-то пиджаком?
Я, определённо, слышал с детства
Термин этот. Был он мне знаком.
 
 
А вот тут – ну хоть убей! Загвоздка!)
Говорю: «Похоже на планктон».
«Может быть пиявки?» «Мож двухвостка?» —
Крикнул сзади выбритый гондон.
 
 
Я ему потом начищу рыло,
Чтоб не залупался на людей!
А сейчас мне вспомнить надо было
Действенное средство от бл*дей!
 
 
Из-за ерунды – опять промашка!
В евнухи идти теперь, пардон?
Руки в брюки сунул… «Ёп! Бумажка!
Вот же мой рецепт! Гондон! Гондон!»
 
 
Тут народ весь выдохнул счастли́во,
Как один сплочённый коллектив.
Лишь тот крендель, лысина с отливом,
Цыкнул что-то: мол, презерватив.
 
 
Здесь ему я в рожу и заехал,
Чтоб не выражался, обормот.
Сделал из него Эдиту Пьеху!
Вот сижу в Саранске третий год.
 
 
Скоро ледоход откроет реку,
Я вернусь на станцию свою.
И пойду схожу на дискотеку.
Без гондона. Просто постою.
 

Исповедь. 30-е годы

 
Что ж, послушай, если хочешь.
Становились дни короче.
Всё длиннее были ночи,
Да и днём светло не очень
 
 
Было…
 
 
О себе совсем забыла.
Так тоскливо и уныло
На душе, и почка ныла,
Сын болел, и дочка ныла,
 
 
Тосковала…
 
 
По отцу. Зима сковала
Реки льдом. Я успевала
Сбегать за ночь, низко пала,
До амбара-сеновала.
 
 
Прокормить…
 
 
Ладно я, но детям жить,
Им расти. Пыталась шить
Платье дочери, ох, нить
Вдеть в иглу, не обронить
 
 
В полутьме…
 
 
Платье – радость голытьбе.
В их изломанной судьбе
Много горя, и тебе,
Вижу, что не по себе.
 
 
Извини…
 
 
Только ты не осуждай, меня пойми.
Мы остались на миру совсем одни.
Как забрали мужа, я считала дни.
И с другими – забесплатно чтоб – ни-ни!
 
 
Вот и всё.
 
 
А следы к амбару вьюга занесёт.
А мужик знакомый в город отвезёт.
Там работа есть, и может, повезёт.
Я пойду. Амбар закроешь. Бог спасёт.
 

От винта!

 
Вот и всё. Цветочки увядают.
Дело к осени, и можно погрустить.
Я, мои любимые, не знаю,
К вам когда приеду погостить.
 
 
И дорога вроде бы известна,
И цена не так уж высока.
И приехать мог бы, если честно,
Даже без письма и без звонка.
 
 
Но опутали меня заботы,
Бесконечных будней суета.
Ну и что, казалось бы? Всего-то
Нужно встать и крикнуть: «От винта!»
 
 
И поплыть, помчаться вам навстречу,
Рассекая волны-облака!
Только как? Не знаю. Не отвечу.
Видно, не получится пока.
 
 
Может быть, весною или летом,
В час, когда утихнет маята…
Может быть. Да что ж такое это?!
Всё – к чертям! Я еду! От винта!
 

Крошки

 
На полу валялись крошки,
Хлеб крошился у Алёшки.
 
 
Мать Алёшку тряпкой била
В воспитательном экстазе,
Чтобы он не рос дебилом,
Чтоб не шкодил, не проказил.
 
 
Чтобы вырос человеком,
Бестолковая детина,
Чтоб не сделался чучмеком,
Чтоб жидом не стал, скотина.
 
 
Чтобы на уроках в школе
Не хамил своей училке.
Чтоб соседу, дяде Коле,
В борщ не подсыпал опилки,
 
 
Если тот придёт обедать,
Если даже заночует.
От Алёшки – только беды.
Непутёвый – сердце чует.
 

 
Уронила на пол тряпку…
Эх, отец бы ему всыпал.
Но убили немцы папку.
Ну да ладно. Снег вон выпал.
 
 
Как-нибудь… Другим не легче.
Тёплый дом, и хлеб, и крошки…
Обняла Алёшку крепче.
Села около Алёшки.
 

Несуществующая смерть

Смерть – это часть жизни.

Заключительная. И очень важная.

Пока человек живёт, его образ остаётся незаконченным.

И только когда умирает, живущие могут определить, кем для них был умерший. Точнее, кем стал.

Картина, книга, симфония – произведения искусства, они завершены, их можно оценивать.

Так и человек – закончил свой жизненный путь – его можно оценивать. И кто-то своей жизнью достигает уровня произведения искусства, важного для человечества. Чей-то образ скромнее. Но каждый ушедший занимает своё точное место в истории, дойдя до этой важной части своей жизни, которая называется – смерть.

Резюме

 
Талант по младости растратив,
Я тело по земле влачу.
Я это тело взял в прокате,
И я вернуть его хочу.
 
 
Я даже эти восемь строчек
Уже не в силах написать.
Всё зачеркнул, порвал листочек,
Лёг на диване угасать.
 

Не по-английски

 
И вот приходит пятница,
Я открываю виски…
Неправда, я не пьяница,
Уйду не по-английски —
 
 
Со всеми попрощаюсь я,
И выпью я со многими.
Сосуды сообщаются
Меж богом и убогими,
 
 
Он даст мне знать заранее,
Когда пора отваливать.
Пусть будет утро раннее,
Вину не буду сваливать
 
 
С себя на обстоятельства,
Я выпью на прощание,
Потом – по обстоятельствам.
Составлю завещание,
 
 
Налью за жизнь, за праведность,
За смерть и за любимую.
Всё в этом мире правильно,
Все недостатки мнимые.
 
 
Всё в этом мире грамотно
Разложено по полочкам.
Медаль вручу и грамоту
Всевышнему. С иголочки
 
 
Оденусь, как на свадьбу, я
И попрошу детей
На будущие свадьбы
Не звать мильён гостей.
 
 
Широкое веселье
Скрывает нелюбовь
И разрушает семьи…
Потом насуплю бровь
 
 
И попрошу настойчиво
Любви не предавать,
Жить завистеустойчиво,
Привет передавать
 
 
Их детям, моим внукам,
Которых мне не знать…
Нет, братцы, это скука —
Наутро умирать.
 
 
Пиджак сниму, покуда
За мною не пришли.
Сирень цветёт повсюду.
А может, не нашли
 
 
Архангелы-лентяи
Меня? А бог их спросит:
Мол, где этот слюнтяй и…
И где вас черти носят?!
 
 
И будут извиняться,
Потупив взор пред богом:
Мол, он не мог подняться,
Поскольку выпил много.
 
 
Как только протрезвеет,
Доставим сей же час!
Налью бокал полнее.
Трезветь? Ага, сейчас!
 
 
Куда мне торопиться?
Тот свет – не закрывают.
Я предпочту напиться,
Покуда наливают!
 

Плато

 
С коронавирусом в груди
Я твёрдо выхожу на пла́то,
Вздувая лёгкие в заплатах,
Я знаю: счастье впереди.
 
 
Кипит в моих сосудах кровь
С температурой тридцать девять…
Мне предстоит так много сделать,
Когда здоровым стану вновь.
 
 
Я посажу деревьев сад,
Детей полсотни нарожаю
(Пелёнки, сопли – обожаю),
Я поведу их в детский сад.
 
 
Построю дом под облака,
И мимо стаи самолётов
Под управлением пилотов
Помчатся в даль. Ну а пока
 
 
Я выползаю на плато́.
Я на вершине пандемии.
В моих глазах мольбы немые:
Скажите, граждане, за что?
 
 
И, поглощая кислород,
Что подают мне через трубки,
Из пандемийной мясорубки
Хочу спастись. Но поворот
 
 
В судьбе всегда не тот, что хочешь.
И вроде пик преодолён.
И я, признаюсь, удивлён,
Что всех подвёл и помер ночью.
 

Война

 
Война не спрашивает нас: «А можно ли войти?»
Она, прищурив чёрный глаз, приходит по пути,
Ломая дверь и табурет. Бьёт окна сквозняком.
Роняет со стола обед и разоряет дом.
 
 
Война не спрашивает нас:
⠀⠀«Как жизнь?» и «Как дела?»
В её часах – лишь смертный час.
      Надгробья и тела
Считают стрелки тех часов. Пружина взведена.
И всем подряд, без адресов,
      открытки шлёт война.
 

Предвоенное

 
Ну вот и нам пришла пора,
Друзья, на фро́нты собираться.
Кому из нас за правду драться,
Кому за ложь, кто за вчера,
 
 
А кто в бою падёт за завтра —
У каждого своя стезя —
Предположить сейчас нельзя,
У этой пьесы подлый автор.
 
 
Что взять с собою в этот бой?
В свой первый бой и в бой последний?
Лишь этот день чудесный летний,
И небо с дымкой голубой,
 
 
Свой дворик, голоса родных
И чистых улиц мирный запах.
Всё то, что скоро в грязных лапах
Войны исчезнет. Нет иных
 
 
Великих ценностей в походе,
Чем жизнь, которую любил…
Был бой. Закат. И ты убил.
Тебя убили на восходе.
 

Когда вернёмся мы с войны

 
Когда вернемся мы с войны,
Нас будут звать фронтовиками,
Медали теребить руками
Нам будут внуки и сыны.
 
 
Когда придём мы в край родной,
С больной израненной душою,
Пройдя сражение большое,
Мы выпьем молча по одной.
 
 
Когда закончатся бои,
Когда орудия остынут,
Я обниму жену и сына
И слёзы не сдержу свои…
 
 
С такими мыслями бреду
Вторые сутки по болоту.
Вернуться всё-таки охота.
Жаль, что с войны я не приду…
 

Фото на стене

 
Люди встречаются, люди влюбляются, женятся.
Видимо, даже не зная о том, что их ждёт.
Станет невеста женой и, конечно, роженицей.
Ну а жених по призыву
     на фронт безвозвратно уйдёт.
 
 
Скоро родится сынок, и отца не узнает он,
Школу закончит и влюбится наверняка.
Женятся, сына родят. Фронт. И папа со знаменем
Да с автоматом в руках – на стене на века.
 

Зингер

 
Швейная машинка «Зингер» —
Лучшего не стоит и желать!
Я могу в трусы зашить резинку,
Прострочить простынки белой гладь!
 
 
Звук её работы слух лелеет.
Что ж, не зря я с фронта вёз трофей!
«Да она не шьёт, а словно клеит», —
говорил мой шурин Тимофей.
 
 
Сапоги солдатские разлезлись,
Выбросить рука не поднялась,
Покрутил: а может быть… а если…
Загудел мой «Зингер»! Понеслась!
 
 
Тапки вышли – просто загляденье!
Аж четыре пары из сапог.
Просидел на рынке целый день я
И продал их все за сколько смог.
 
 
Ну и на полученную прибыль
Взял платок супруге и ноль пять,
К вечеру домой, конечно. прибыл.
Встретила жена: «Ну что, опять
 
 
Налакался, инвалид безногий?!»
(Только я и на одной – ходок.)
Зря она таращит взгляд свой строгий,
Достаю из пазухи платок.
 
 
А она кричит уже в запале:
«Ах ты гад, бесстыдник, потаскун!
Чей платок? От Мани, Тани, Вали?!»
Отрывает от платка лоскут,
 
 
А потом берет машинку «Зингер»
И швыряет об пол что есть сил!
Падает буфет, летят корзинки,
Примус, на пол льется керосин…
 
 
В «Зингере» сломалась только ножка,
Та, в которой крепится иголка,
Я вот без ноги хожу немножко,
А машинка шьёт с ногою только.
 
 
Лёг я на сундук в углу кладовки
К сломанной машинке головой,
Плакать только на́ людях неловко,
А когда один – лежи да вой!
 
 
Воин-победитель одноногий,
Я, в обнимку с «Зингером» лежал.
Утром нас нашли, калек убогих.
Но ни я, ни немец не дышал.
 

Спектаклик

 
Если отвлекают, ты не отвлекайся.
Если окликают, то не откликайся.
Жми своей дорогой, не мельчи, не мешкай.
И упрёшься рогом в кладбище, конечно.
 
 
Можно по-другому – не спешить к финалу.
Заводить знакомых, быть хорошим малым.
И не лезть из кожи. Грезить дни и ночи.
Но итог такой же будет, между прочим.
 
 
Это всем известно, это всем понятно.
В жизни интересно думать о приятном:
Как, достигнув цели, стать счастливым сразу.
Кто – мгновенья ценит, кто – боится сглазу,
 
 
Кто, штаны задравши, за удачей мчится,
Кто, кусок урвавши, на миру кичится.
Жизни наш спектаклик тем и интересен:
Ты – герой, не так-ли? А финал известен…
 

Пока поют птички

 
Птички поют
Всюду.
В доме уют —
Чудо.
 
 
Запах цветов лёгкий
В ноздри идёт, к лёгким.
Если на двор выйдешь,
Лес за рекой видишь.
 
 
Слушаю их звуки,
Ставлю к ушам руки.
 
 
Речка журчит, плещет.
Лес шелестит, хлещет,
Будто веником банщик —
Это ветер-обманщик!
 
 
Но чьих-то зубов скрежет
Слух мне порой режет.
Может быть, волк в чаще?
Скрежет всё злей, чаще.
 
 
И запах уже не цветочный…
Какой-то кровавый. Точно.
 
 
Думаю слишком долго:
Как же убить волка?
 
 
Может, с ружьём выйти?
Только, если не выйдет,
Промах – и волк злее!
И, никого не жалея,
Перегрызёт полмира.
А мы ведь желаем мира.
 
 
Вернуться. В доме закрыться.
В ворохе книг зарыться.
Читать баллады и саги
О рыцарях, полных отваги.
 
 
Кто-то в лесу стонет.
Полмира в крови тонет.
Не перейдёт реку
Волк, он в реке утонет.
(Казалось так человеку.)
 
 
Но реку волк перепрыгнул.
Спину свою выгнул.
Клыки заточил остро.
И дом раздавил просто.
 
 
Книг разбросал ворох —
Ему человек дорог…
Придвинул меня поближе.
«Видишь?» – спросил. «Вижу».
 
 
«Вот и пришёл за тобой я.
Ты же хотел без боя?
Ты же мечтал о мире,
Сидя в тепле в сортире?
 
 
А так не пройдёт с волками».
И впился в меня клыками…