Текст книги "Династические войны Средневековья"

Принятие этого предположения позволяет связать с предшествующим текстом краткую заметку под 1017 г.: «Ярослав вошел в Киев, и погорели церкви» (в Лаврентьевской летописи этот фрагмент дефектен, поэтому текст приводится нами по Ипатьевской)[157]157
  ПСРЛ. Т. 2. Стб. 130. По мнению А.В. Назаренко, речь могла идти о том самом пожаре, в котором, по утверждению Титмара Мерзебургского, сгорел храм Св. Софии (Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях. С. 471–472). Исследователь считает, что причиной пожара могли послужить упоминаемые мерзебургским хронистом нападения печенегов, сведения о которых сохранились и в древнерусской традиции. Свидетельства об осаде Киева кочевниками в ходе междукняжеской войны 1015–1019 гг. сохранились и в «Пряди об Эймунде», хотя там говорится, что во время осады города Ярослав находился за стенами города, а не вошел в город.


[Закрыть]. О пожаре 1017 г. упоминает не только ПВЛ, но и Титмар Мерзебургский, сообщающий, что город сильно страдал от нападений союзных Болеславу Храброму печенегов. Синодальный список Новгородской I летописи и Софийская I летопись старшего извода относят к этому же времени начало градостроительной деятельности Ярослава, в том числе и закладку храма Св. Софии, о чем ПВЛ сообщает под 1037 г.[158]158
  ДРСЗИ. Т. 4. С. 80–81; ПСРЛ. Т. 3. С. 15; ПСРЛ. Т. 6. Ч. 1. Стб. 129.


[Закрыть] Надо сказать, что этот акт Ярослава представляется более логичным для 1017, чем для 1037 г., так как в этом случае масштабные градостроительные работы можно объяснить реконструкцией Киева после пожара.

Следует отметить, что ПВЛ не является единственным летописным источником, рассказывающим о событиях 1016–1017 гг. Например, описание обстоятельств Любечской битвы имеется в НIЛМ, где говорится о том, что Святополк, услышав о приближении Ярослава, «собрал бесчисленное множество воинов, выйдя против него к Любечу, и встал на этой стороне [реки] с множеством воинов. Ярослав же, придя, встал на [противоположном] берегу Днепра, и стояли тут 3 месяца, не смея сразиться. Воевода Святополка, по имени Волчий Хвост, ездя возле реки, начал укорять новгородцев: “Зачем пришли с этим хромцом, – вы плотники, а мы заставим вас хоромы рубить!” И начал Днепр замерзать. И был преданный Ярославу муж у Святополка, и послал к нему Ярослав отрока своего ночью. И сказал ему: “То сделаю, что велишь: меду мало варено, а дружины много”. И тот муж так ответил Ярославу: “Если меду мало, а дружины много, то к вечеру дать”. И понял Ярослав, что ночью велит биться. Тем же вечером переплыл Ярослав на другую сторону Днепра и оттолкнул ладьи от берега, и той же ночью пошел на битву. И сказал Ярослав дружине: “Отличитесь, повязав головы свои полотнищем”. И была ожесточенная битва, и бились, хватаясь за руки (то есть врукопашную), и по низинам кровь текла. Многие верные видели ангелов божьих, помогающих Ярославу, и до рассвета победили Святополка». Считается, что этот сюжет восходит к местному новгородскому преданию, однако в существующем виде он испытал влияние агиографических элементов, так как в тексте есть упоминание об ангелах. Кроме того, изложение событий междукняжеской войны в НIЛМ дефектно, так как после этого сразу же следует упоминание о том, что «бежал Святополк к печенегам, и между Чехией и Польшей погиб окаянный, и так окончил злую жизнь свою, и дым до сего дня есть [в том месте]. А Ярослав пошел к Киеву, сел на стол отца своего Владимира» (в ПВЛ эти события помещены под 1019)[159]159
  ПСРЛ. Т. 3. С. 175.


[Закрыть]. Вместе с тем НIЛМ сообщает ряд интересных дополнений: здесь говорится о воеводе по прозвищу Волчий Хвост, провоцировавшим воинов Ярослава на столкновение со Святополком. Этого воеводу, командовавшего авангардом в карательной экспедиции Владимира на радимичей, отказавшихся платить дань, упоминает под 984 г. и ПВЛ. Это дает основания полагать, что Святополку все же удалось заручиться поддержкой некоторых соратников Владимира, хотя при своем вокняжении он был вынужден с помощью «благотворительных акций» покупать лояльность киевских «людей». Но, судя по НIЛМ, Ярослав, в свою очередь, пользовался поддержкой некоторых приближенных Святополка, которая сыграла ключевую роль в подготовке Любечской битвы.

Исследователи попытались реконструировать социальную базу каждого из конкурентов в войне 1015 г.: М.Н. Тихомиров и М.Б. Свердлов пришли к выводу, что оба князя вербовали сторонников среди малообеспеченных слоев населения[160]160
  Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания на Руси XI–XIII веков // Тихомиров М.Н. Древняя Русь. М., 1975. С. 87, 88; Свердлов М.Б. Домонгольская Русь. С. 326.


[Закрыть]. Но если Святополк отделался одними только раздачами, то Ярослав из-за своего конфликта с горожанами находился в более трудном положении и, чтобы привлечь их на свою сторону, ему следовало поступиться чем-то большим. Главным военным ресурсом князя в надвигающимся столкновении с Киевом, судя по летописному рассказу, являлись именно варяги – значит, первоначально он не рассчитывал на содействие горожан, поскольку его конфликт с отцом был продиктован личным интересом. По всей видимости, сделать ставку на местное население Ярослава заставило только трагическое стечение обстоятельств. Еще Н.И. Костомаров заметил, что «дело восстания Ярослава против отца было совсем не народным новгородским делом» и что «Новгороду не легче было оттого, что Ярослав не платил отцу, а себе оставлял то, что собирал с новгородцев»[161]161
  Костомаров Н.И. Севернорусские народоправства во времена удельно-вечевого уклада (история Новгорода, Пскова и Вятки) // Костомаров Н.И. История Руси Великой. Сочинения в 12 томах. Т. 10. Северные республики Руси. М., 2005. С. 39–40.


[Закрыть]. При такой трактовке неизбежно возникает вопрос: что могло послужить мотивацией экстраординарного поведения Ярослава?

Возможно, причина заключалась в стремлении Ярослава добиться экономической (а в перспективе – и политической) независимости от Киева; при этом нельзя не заметить, что по времени мятеж новгородского князя примерно совпал с опалой Святополка. После скоропостижной смерти Владимира экономический конфликт Новгорода с Киевом перешел в военно-политическую плоскость. Чтобы противостоять сменившему Владимира Святополку, Ярослав был вынужден прибегнуть к помощи городской общины («новгородцев»), несмотря на то что несколько ранее (если верить летописцу, буквально накануне) он организовал убийство новгородских «нарочитых мужей». По общему мнению исследователей, примирение с новгородцами стало возможным в результате уступок со стороны Ярослава, вследствие чего была достигнута общность стратегических интересов, заключавшаяся со стороны князя в стремлении обеспечить за собою киевский стол, а со стороны новгородцев – в стремлении к закреплению результатов сепаратистской политики Ярослава. Так как до этого момента мы не встречаем в источниках никаких признаков заинтересованности местного населения в конфликте с Киевом, можно предположить, что оно воспользовалось сложившейся кризисной ситуацией, чтобы взять инициативу в свои руки. Иными словами, по мере углубления династического кризиса становилась очевидной шаткость позиций обоих претендентов, что способствовало усилению политической роли городских общин, на которые они опирались.

Но на какие именно уступки мог пойти Ярослав, чтобы обеспечить поддержку новгородцев? Считается, что новгородцы получили от Ярослава акты, которые заложили правовые основы новгородской государственности, однако вопрос об их содержании остается спорным: одни историки вслед за В.Н. Татищевым отождествляют их с древнейшей частью «Русской правды» (статьи 1–17/18), которая в процессе развития новгородского летописания была включена в НIЛМ под 1016 г. в Краткой редакции и в Софийской I летописи под 1019 г. в Пространной редакции; другие историки вслед за С.М. Соловьёвым трактуют их как несохранившиеся до наших дней документы конституционного или финансового характера, отождествляемые с «Грамотами Ярослава», на которых, по свидетельству Новгородской I летописи, в первой трети XIII в. приносили присягу Новгороду приглашаемые на новгородский «стол» князья (первые упоминания об этом относятся к 1228–1229 гг.)[162]162
  ПСРЛ. Т. 3. С. 67, 68, 273, 274.


[Закрыть]. Большинство ученых считает появление законодательства Ярослава следствием событий 1015–1016 гг.

Как свидетельствует НIЛМ, по утверждении в Киеве Ярослав «начал воинам своим делить [добычу]: старостам – по 10 гривен, а смердам – по гривне, а новгородцам – по 10 гривен всем и отпустил их всех по домам и дал им правду, и устав списав, так сказал им: “По этой грамоте делайте, и как написал вам, так и соблюдайте”»[163]163
  ПСРЛ. С. 175–176.


[Закрыть]. Этот пассаж помещен в дефектной статье 6524 (1016/17) г. после известия об изгнании Святополка и его гибели «между Чехи и Ляхи», которому в ПВЛ соответствует описание битвы на Альте под 1019 г. (в Новгородской IV летописи он дан под 1020 г.). По всей видимости, новгородские летописцы соотносили эту законодательную инициативу со вторым вокняжением Ярослава в Киеве, но датировка временем его первого киевского княжения давала исследователям возможность логически объяснить ту заинтересованность, которую новгородцы проявили по отношению к Ярославу в 1018 г.

Вопрос о содержании актов, дарованных Ярославом, предполагает различные варианты ответов, поскольку мы имеем в источниках упоминания о разных документах – «правде», «уставе» и «всех Ярославовых грамотах». М.Н. Тихомиров полагал, что Ярослав дал новгородцам только один документ, а упоминания о других могли возникнуть в процессе редакторской работы летописцев[164]164
  Тихомиров М.Н. Исследование о Русской Правде. М., 1941. С. 36–39.


[Закрыть]. Мы рискнем предположить, что под «Ярославовыми грамотами» подразумевался «пакет» документов. Подобное предположение не противоречит показаниям источников, поскольку понятие «все грамоты Ярославли» подразумевает больше одного документа. Как можно заключить из сообщения Софийской I летописи под 1035 г. и Новгородской IV летописи под 1036 г. («Пошел Ярослав к Новгороду и посадил сына своего в Новгороде, Владимира, и епископа поставил, Жиряту, и людям написал грамоту, сказав: “По этой грамоте давайте дань”»)[165]165
  ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 114; ПСРЛ. Т. 6. Вып. 1. Стб. 177.


[Закрыть], присутствовавшего в их общем протографе, новгородцы получили также грамоту финансового характера.

Если видеть отражение законодательства Ярослава в статьях Краткой правды, регулировавших порядок разрешения конфликтов, связанных с насильственной смертью [ст. 1], нанесением телесных повреждений [ст. 2–7], оскорблений [ст. 8–9], хищением имущества [10–18], то ее следует прежде всего считать сводом уголовного права. Поскольку Краткая правда охватывает далеко не весь спектр правовых норм, высказывались мнения о ее экстраординарном характере как чрезвычайного закона для данного случая (ad hoc), хотя высказывались и предположения о том, что часть представленных в ней норм сложилась уже в предшествующий период. Основания для гипотез о том, что Правда адаптирована для новгородцев, имеются в первой статье, которая гласит: «Убьет муж мужа, то мстить брату за брата или сыну за отца, или отцу за сына, или сыну брата, или сыну сестры; если же никто мстить не будет, то 80 гривен за голову; если же будет русин, либо гридь, либо купец, либо ябетник, либо мечник; если будет изгой или словенин, то 40 гривен положить за него»[166]166
  Правда Русская. Т. 1. Текст. М., Л., 1940. C. 70, 79.


[Закрыть]. Сложная структура этого перечня, сформировавшаяся в результате присоединения к распространенному главному предложению условных придаточных предложений, вводимых союзом «если», позволяет предполагать, что процесс его формирования происходил постепенно: изначально он мог содержать только норму о возможности замены кровной мести за убийство штрафом; позже конкретизировалось, что эта норма распространяется на «русина» (под которым в географическом смысле может подразумеваться житель «Русской земли» в Поднепровье, а в социальном – княжеский дружинник). В данном контексте «русин» может интерпретироваться в обоих значениях, так как под этим термином здесь подразумеваются не только представители княжьего двора, но и купцы; наконец, в числе последних, упомянутых в этом перечне, оказались «изгой» (лицо, утратившее социальный статус в общине) и «словенин» – то есть житель Новгородской земли. Кроме того, две статьи Краткой правды [ст. 10, 11] предусматривали порядок разрешения конфликтов, фигурантами которых были варяги, что являлось актуальным, прежде всего для 1015–1016 гг. Эти юридические гарантии, если они были даны новгородцам между 1016 и 1018 гг. или даже в 1019 г., формально приравнивая их к членам княжеской дружины, способствовали повышению социального статуса новгородских горожан. С политической точки зрения дарование Ярославом «правды» можно соотнести с возможным вокняжением в Новгороде его сына Ильи, упоминаемого в перечне новгородских князей в Комиссионном списке НIЛМ, так же как дарование «грамоты» 1036 г. соотносится в летописях с вокняжением Владимира Ярославича.

Сложнее обстоит дело с характеристикой «устава», так как его отождествляют собственно, с «правдой», выданной Ярославом (Л.В. Черепнин) или «Правдой Ярославичей», отредактированной Ярославом (А.А. Зимин), либо рассматривают как документ, регулирующий порядок городского самоуправления (Н.И. Костомаров) или новгородско-киевских отношений (Б.А. Рыбаков). Согласно гипотезе В.А. Бурова, предложившего оригинальную модификацию гипотезы Л.В. Черепнина, дарованная Ярославом Новгороду «Правда» являлась «уставной» грамотой, на которой князь принес присягу, дав письменные гарантии того, что произвол и самосуд над новгородцами не повторится, а в 1035 г. к ней был добавлен “устав”, зафиксировавший размер дани, выплачиваемой Киеву[167]167
  Рыбаков Б.А. Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи. С. 204; Черепнин Л.В. Общественно-политические отношения в Древней Руси и Русская Правда // Новосельцев А.П., Пашуто В.Т., Черепнин Л.В., Шушарин В.П., Щапов Я.Н. Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965. С. 133; Буров В.А. Очерки истории и археологии средневекового Новгорода. М., 1994. С. 12–13; Зимин А.А. Правда Русская. М., 1999. С. 148; Костомаров Н.И. Севернорусские народоправства… C. 42.


[Закрыть]. Что касается третьего документа, то, по предположению И.А. Стратонова, поддержанному А.А. Зиминым и М.Б. Свердловым, это мог быть Покон вирный или ст. 42 Краткой Правды, имеющая своеобразный postscriptum «А то ти урок Ярославль», в которой определяется размер штрафов и порядок отчислений в пользу представителей княжеской администрации. Вопрос о принадлежности к законодательству Ярослава так называемого урока мостникам, помещенного в ст. 43 Краткой Правды, остается открытым. Таким образом, из изложенного следует, что предположение о «Ярославовых грамотах» как о «пакете» из трех или по меньшей мере двух законодательных актов, может быть теоретически обосновано. Следует, однако, заметить, что если «Грамоты Ярослава» регулировали не юридические, а финансовые вопросы, вряд ли бы на них присягали правители Новгорода, поскольку это выглядело бы так, как если бы сегодня глава государства приносил присягу не на конституции, а на государственном бюджете. В отношении экономических льгот, предоставленных новгородской общине, существуют две точки зрения. Согласно предположению А.А. Шахматова, Ярослав в 1017 или 1036 г. уменьшил дань, взимаемую с Новгорода, в 10 раз, до минимума в 300 гривен, согласно НIЛМ, установленного Олегом. По мнению В.А. Бурова, новгородцы в качестве компенсации за убитых по приказу Ярослава «мужей» были освобождены от уплаты дани Киеву на 20 лет, по истечении которых она была определена в размере 300 гривен[168]168
  Шахматов А.А. История русского летописания. Т. 1. Кн. 1. С. 339–340; Буров В. А. Очерки истории и археологии… С. 13–14.


[Закрыть]. В любом случае эти преференции могли иметь законную силу, только если на киевском столе находился Ярослав, а не Святополк.

Бегство Святополка в Польшу после поражения у Любеча отнюдь не прекратило междоусобной войны, которая продолжилась на западных границах Руси до тех пор, пока союзник Святополка, его тесть Болеслав, не урегулировал вооруженный конфликт с императором Генрихом II, которого, вопреки взятым на себя обязательствам, отказался сопровождать на коронацию в Рим. Как сообщает очевидец событий Титмар, когда в октябре 1017 г. открылись мирные переговоры в Мерзебурге, Генрих II узнал, что «король Руси, как и обещал ему через своего посла, напал на Болеслава, но, овладев [неким] городом, ничего [более] там не добился»[169]169
  Назаренко А.В. Немецкие латиноязычные источники… С. 140.


[Закрыть]. Комментируя данный пассаж, автор этой интерпретации А.В. Назаренко полагает, что император получил информацию о действиях своего союзника Ярослава против поляков задним числом, что находит подтверждение в информации Синодального списка НIЛ о походе Ярослава к Берестью в 1017 г.[170]170
  ПСРЛ. Т. 3. С. 15.


[Закрыть] Но ситуация с текстом Титмара неоднозначна. Поскольку в оригинале сказано: «Ruszorum regem ‹…› Bolizlavum peciise nilque ibi ad urbem possesam proficisse», мерзебургского епископа можно понять и так, будто «король русов», как и обещал императору, «напал на Болеслава и ничего (nilque) в том месте для овладения городом не сделал»[171]171
  Назаренко А.В. Немецкие латиноязычные источники… С. 135.


[Закрыть]. Такая интерпретация текста с XIX в. является в историографии традиционной (и более экономной)[172]172
  Королюк В.Д. Западные славяне и Киевская Русь… С. 241; Пашуто В.Т. Внешняя политика Древней Руси. М., 1968. С. 36; Свердлов М.Б. Домонгольская Русь. С. 331, 332.


[Закрыть], однако в пользу гипотезы А.В. Назаренко свидетельствуют приведенные им косвенные аргументы: во-первых, то, что сразу же за рассмотренной фразой Титмар сообщает о вторжении Болеслава с войском в русское государство, возведении на престол брата упомянутого короля и славном возвращении домой; во-вторых, то, что Титмар все же упоминает о захвате Ярославом «какого-то города, [принадлежащего] его брату» («quedam civitas fratri suo») и пленении жителей, но, вероятно по недоразумению, делает это под 1018 г., после рассказа о «большом несчастье, постигшим Русь», когда «с нашей помощью Болеслав напал на нее с великим войском, нанеся ей большой урон. 22 июля названный герцог, подойдя к некоей реке, приказал своим воинам разбить там лагерь и навести необходимые мосты. Король Руси, расположившись со своими близ той же [реки], с нетерпением ожидал исхода предстоявшего по взаимному соглашению сражения. Между тем поляки, дразня близкого врага, вызвали [его] на столкновение, [завершившееся] нечаянным успехом, так что охранявшие реку были отброшены. Узнав об этом, Болеслав приободрился и, приказав всем бывшим с ним немедленный сбор, стремительно, хотя и не без труда, переправился через реку. Вражеское же войско, выстроившись напротив, тщетно старалось защитить отечество, ибо, уступив в первой стычке, оно не оказало более серьезного сопротивления. Тогда пало там бесчисленное множество бегущих, победителей же немного». Не менее интересна и информация о том, что Киев, «оставленный своим обратившимся в бегство королем», после недолгого сопротивления 14 августа «принял Болеслава и своего долго отсутствовавшего сениора, благорасположение к которому, а также страх перед нашими (то есть участвовавшими в походе саксонцами. – Д.Б.), обратили [к покорности] весь тот край. В соборе святой Софии, который в прошлом году по несчастному случаю сгорел, прибывших с почестями, с мощами святых и с прочим всевозможным благолепием встретил архиепископ этого города»[173]173
  Назаренко А.В. Немецкие латиноязычные источники… С. 142.


[Закрыть].

В.Д. Королюк, комментируя этот момент, отметил, что «судя по Титмару, Святополк не был еще “окаянным” в глазах киевского духовенства»[174]174
  Королюк В.Д. Западные славяне и Киевская Русь… С. 248.


[Закрыть]. А.В. Назаренко обратил внимание на то, что Титмар, говоря о Святополке, называет его senior (господин), тогда как и по отношению к Владимиру и Ярославу, и по отношению к датским, венгерским, английским государям он применяет титул rex (король). Как отмечает исследователь: «Этот факт выглядит многозначительным, особенно если учесть, что в термин rex хронист явно вкладывал значение государственного суверенитета, никогда не применяя его к полабским, чешским или польским князьям»[175]175
  Назаренко А.В. Немецкие латиноязычные источники… С. 189.


[Закрыть]. Вряд ли указанное Титмаром обстоятельство можно интерпретировать как признание нелегитимности Святополка: на страницах его хроники он отнюдь не выглядит таковым. На наш взгляд, различие в титулатуре могло быть связано с тем, что власть Святополка представлялась мерзебургскому епископу несколько ограниченной, так как в 1018 г. его вокняжение в Киеве состоялось благодаря польскому князю, в то время как Ярослав оставался самостоятельно действующим правителем. Однако, как справедливо отмечает А.В. Назаренко, вряд ли он мог отвоевать какой-то город у Святополка после своего поражения в 1018 г.[176]176
  Там же. С. 157–158; Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях. С. 459–470.


[Закрыть], о котором ПВЛ сообщает следующее: «Пришел Болеслав на Ярослава со Святополком и с поляками. Ярослав же, собрав русь, и варягов, и словен, пошел против Болеслава и Святополка и пришел к Волыню, и стали они по обеим сторонам реки Буга. И был у Ярослава кормилец и воевода, именем Буда, и стал он укорять Болеслава, говоря: “Проткнем тебе колом брюхо твое толстое”. Ибо был Болеслав велик и тяжек, так что и на коне не мог сидеть, но зато был умен. И сказал Болеслав дружине своей: “Если вас не унижает оскорбление это, то погибну один”. Сев на коня, въехал он в реку, а за ним воины его. Ярослав же не успел исполчиться, и победил Болеслав Ярослава. И убежал Ярослав с четырьмя мужами в Новгород, Болеслав же вступил в Киев со Святополком. И сказал Болеслав: “Разведите дружину мою по городам на покорм”; и было так. Ярослав же, прибежав в Новгород, хотел бежать за море, но посадник Константин, сын Добрыни, с новгородцами рассек ладьи Ярославовы, говоря: “Хотим и еще биться с Болеславом и со Святополком”. Стали собирать деньги от мужа по 4 куны, а от старост по 10 гривен, а от бояр по 18 гривен. И привели варягов, и дали им деньги, и собрал Ярослав воинов много. Когда же Болеслав сидел в Киеве, окаянный Святополк сказал: “Сколько есть поляков по городам, избивайте их”. И перебили поляков, Болеслав же побежал из Киева, забрав богатства, и бояр Ярославовых, и сестер его, а Настаса – попа Десятинной церкви – приставил к этим богатствам, ибо тот обманом вкрался ему в доверие. И людей множество увел с собою, и города Червенские забрал себе, и пришел в свою землю. Святополк же стал княжить в Киеве. И пошел Ярослав на Святополка, и бежал Святополк к печенегам»[177]177
  ПСРЛ. Т. 1. Стб. 142–144; ПЛДР. XI – начало XII века. С. 157, 159.


[Закрыть].

Летописная статья 1018 г., подобно статье 1015 г., имеет сложный текстологический состав. Д.И. Иловайский и А.А. Шахматов высказали предположение о том, что на нее повлияла летописная статья 1069 г., повествующая о пребывании поляков в Киеве вместе с князем Болеславом II[178]178
  Иловайский Д. Разыскания о начале Руси. М., 1876. С. 415; Шахматов А.А. История русского летописания. Т. 1. Кн. 1. С. 296–297.


[Закрыть]. С.М. Михеев попытался выделить из текста статьи указанную Иловайским и Шахматовым «вторичную информацию», отнеся к первоначальному летописному рассказу фрагменты от начала статьи до сообщения о бегстве Ярослава в Новгород; от сообщения о прибытии Ярослава в Новгород до сообщения о том, что Болеслав сел в Киеве; от сообщения о том, что Святополк «начал княжить в Киеве» после изгнания Болеслава до конца статьи[179]179
  Михеев С.М. «Святополкъ же седе Кыеве по отци». С. 137–143.


[Закрыть]. Но если вторичные ее элементы, о которых писали Иловайский и Шахматов, возникли под влиянием киевских событий 1069 г., то формирование основы текста, равно как и всей «Повести о борьбе Ярослава со Святополком» – первоначального «сценария» междукняжеского конфликта, – следует отнести ко второму киевскому княжению Ярослава в 1019–1054 гг.

Учитывая то, что в летописной статье 1018 г. имя Болеслава везде предшествует имени Святополка, надо думать, ее составитель хотел подчеркнуть его второстепенное положение в период пребывания Болеслава на Руси. Напротив, летопись никак не комментирует изменившийся статус Ярослава, который остался киевским князем только потому, что новгородцы во главе с посадником Константином Добрыничем изъявили желание оказать ему поддержку в дальнейшей борьбе за Киев, что, собственно, и позволяет говорить о политической заинтересованности Новгорода в определенном исходе междукняжеского конфликта.

Несколько интересных фактов о событиях 1018 г. сообщает Галл Аноним, который отмечает, что Болеслав, «не встретив себе никакого сопротивления, войдя в город, большой и богатый, обнаженным мечом ударил в золотые ворота. Спутникам же своим, удивлявшимся, зачем он это сделал, с язвительным смехом сказал: “Как в этот час меч мой поражает золотые ворота города, так следующей ночью будет обесчещена сестра самого трусливого из королей, который отказался выдать ее за меня замуж; но она соединится с Болеславом не законным браком, а только один раз как наложница, и этим будет отомщена обида, нанесенная нашему народу, а для русских это будет позором и бесчестием”. Так он сказал и подтвердил слова делами»[180]180
  Галл Аноним. Хроника и деяния… С. 279–280.


[Закрыть]. В описании этих событий, как и в ПВЛ, на события 1018 г. «наложились» события 1069 г., ибо в 1018 г. Золотых ворот в Киеве, скорее всего, еще не существовало. Об оскорблении, которое Болеслав Храбрый нанес киевской династии в отместку за отказ выдать за него дочь Владимира Святославича, писали не только польские хронисты. Как сообщают летописи, восходящие к новгородской летописной традиции XV в., польский князь «вошел в Киев со Святополком и сел на столе Владимира. И тогда Болеслав положил себе на ложе Передславу, дочь Владимира, сестру Ярослава»[181]181
  ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 108.


[Закрыть]. Часть этой информации подтверждает Титмар, по свидетельству которого из захваченных в Киеве сестер Святополка «одну, которую он прежде желал, старый развратник Болеслав, покрыв ее позором, неправедно увел» («unam prius ab eo desideratam antiquus fornicator Bolizlavus oblita contectali sua iniuste duxerat». – Перевод наш). Вопрос о том, собирался ли польский князь вокняжиться на киевском столе, до недавнего времени оставался спорным. Например, В.Д. Королюк сначала полагал, что такое развитие событий было вполне возможным, однако позднее пришел к выводу, что подобная точка зрения должна быть отвергнута. Позже в пользу первой точки зрения Королюка высказался М.Б. Свердлов, однако наблюдения А.В. Назаренко и А.В. Поппэ, обративших внимание на то, что Титмар пишет об интронизации Святополка Болеславом, свидетельствуют против подобного предположения[182]182
  Королюк В.Д. 1) Древнепольское государство. М., 1957. С. 161; 2) Западные славяне и Киевская Русь… С. 260; Свердлов М.Б. Домонгольская Русь. С. 336–340; Древняя Русь в свете зарубежных источников [2-е изд.]. М., 2003. С. 331; Поппэ А. К биографии Святополка Окаянного. С. 244 (прим. 19).


[Закрыть], хотя Киев некоторое время оставался резиденцией или, точнее сказать, ставкой Болеслава, откуда он отправил посольства к императорам Священной Римской империи и Византии, а также через посредство предстоятеля киевской кафедры вступил в переговоры с Ярославом об обмене своей дочери (жены Святополка), находившейся в руках бежавшего князя, на захваченных в плен его сестер. Поскольку источники свидетельствуют о надругательстве Болеслава над родной сестрой Ярослава Предславой, надо полагать, что переговоры с новгородским князем потерпели полный провал. Вскоре после того, как Болеслав покинул Киев, положение Святополка, если верить ПВЛ, ослабло настолько, что он был вынужден вновь бежать от пришедшего из Новгорода Ярослава – на этот раз к печенегам. По всей видимости, на этом «Повесть о борьбе Ярослава со Святополком» и оканчивалась, но, в процессе развития летописной традиции, такой финал уже не мог удовлетворить взыскательных летописцев – в результате на страницах ПВЛ появилось грандиозное описание решающей схватки, помещенное под 1019 г.