Текст книги "Новые письма счастья"

ВАШИХ НЕТ

Февраль 2005. В подмосковном пансионате 27 февраля состоялся первый, строго засекреченный съезд новой молодежной организации «Наши». Инициативу ее создания приписывают главному пиарщику президентской администрации Владиславу Суркову.

О, новая радость детей, стариков и прочих насельников Раши! Ужасно мне хочется в «Наши», Сурков. Сурков, запиши меня в «Ваши»! Я знаю, ты вырос и в разум вошел в эпоху маразма и гнили, когда «Запишите меня в комсомол!» в четырнадцать лет говорили. Давно уже мне не четырнадцать лет (стареть неприлично поэту), и нет комсомола, и партии нет, а главное – радости нету! Теперь-то, я верю, ты сразу мне дашь и денег, и счастья, и смысла. Мне радости нет, потому что не ваш. А с вами мне будет некисло!

Ведь ваши теперь – побеждающий класс. Вы с каждой неделею краше. Ведь ваши купили «Юганскнефтегаз», и льготы оттяпали – ваши. Любимые наши! «Единство» ценя, ненаших погнали вы в шею. Похоже, что ваши имеют меня и все, что я лично имею. Хотите, я брошу стихи и статьи? Хотите, пинок мне навесьте, но только примите вот в эти, в «Свои», в идущие с нашими вместе! Хотите, я вызубрю ваш инструктаж и к черту пошлю своих Саш и Наташ, хотите, и сделаюсь тверд, как грильяж, и стоек, как шведская стенка, чтоб только сказал одобрительно «Наш!» любимец детей Якеменко.

Но, чтобы просить о приеме в ряды, не стоило пачкать бумагу. Сурков! Чтоб мои ты увидел труды, для вас сочинил я присягу. Чтоб вздрогнул при звуке ее маловер, чтоб скауты сжались кургузо, чтоб детям послышалась музыка сфер – «Хорст Вессель», допустим, «Рамштайн», например! Чтоб мог не стыдясь повторить пионер Советского, на фиг, Союза!

«Клянуся Перуном, четой, нечетой, клянусь Марракотовой бездной, клянуся бюджетника я нищетой, великой и малою Русью святой, клянусь диктатуры упругой пятой – резиновой, а не железной! Опричниной грозной, Потешным полком, петлею Ивана, Петра кулаком, пенькою и лесом, икрой, балыком, нефтянкой, Лубянкой, нетленкой – и всем, что успел я всосать с молоком, детсадовским, с вечною пенкой! Клянусь Кольцевою твоей, о Москва. Клянусь оборонкой, что вечно жива. Клянусь автоматом Калашникова, Гагарина горним полетом – клянусь, повторяя святые слова: “Считайте меня патриотом”.

Я буду страшнее, чем кузькина мать, и чище, чем сорок монашек. Я буду ненаших ногами пинать, где только увижу ненаших. Я буду любить доброту, простоту, я буду любить красоту, чистоту, ее защитить я за счастье почту, коль будет нуждаться в защите, – не всякую, братцы, конечно, а ту, которую вы разрешите. Я буду с хорошею книгой дружить, зимой закалять свое тело и нашему общему делу служить, не зная, что это за дело, я буду носить карабин, патронташ, хоть это не очень красиво, но чтобы с печатью и с надписью “Наш” была мне дарована ксива. За это я верою, правдой, добром, руками, ногами, пером, топором, погромом – коль будет вам нужен погром – служить обязуюся благу! Век воли не знать, разрази меня гром».

Вы примете эту присягу?

Не надо ни денег, ни новых портков, ни порции гурьевской каши, ты только одно объясни мне, Сурков: гожусь я теперича в «Ваши»?

ПРИГЛАШЕНИЕ

Март 2005. Президент посетил фронтовую разведчицу Антонину Ефремову, подарил ей «волгу», поцеловал у нее орден и принял в дар банку варенья. Есть предложение пойти дальше. Президента – в каждый дом! И жизнь будет искриться, как шампанское, хлещущее фонтаном из рога изобилия.

Я жажду, чтоб ко мне приехал Путин. Ведь боги у людей порой гостят? Хочу, чтобы со мною взял на грудь он по двести грамм. Ну, пусть по пятьдесят. Мы с Путиным не виделись доныне. Я до сих пор не знаю: он какой? Ведь в Серпухов он съездил к Антонине Ефремовой? А я ведь под рукой! Вошел бы, дружелюбен и нестрашен, в мой отчий дом в одном из тихих мест. Сказал бы, что подъезд давно не крашен (и тотчас бы покрасили подъезд). Сказал бы, что мои стихотворенья порой длинны, но в целом хороши. А я бы вынул баночку варенья и дал ему – бесплатно, от души. Или грибков – по августовской рани я сам собрал их, не жалея сил. Он дал бы их попробовать охране, а после, может, сам бы надкусил. И молвил бы: «Ну ладно, Дмитрий Львович, московский, с позволения, поэт. Конечно, ты тенденцию не ловишь и толку от тебя большого нет, не знаешь меры ты по части блуда, в крови твоей бесчинствует Сион – но бог с тобой, пиши себе покуда. Хотя в грибах ты более силен». Как я расцвел бы от таких диковин! Я стал бы так возвышен и духовен, как после первой рюмки – алкаши! Вбежал бы в «Огонек»: «Ты слышал, Вдовин? Сам президент мне разрешил – пиши!» А Вдовин бы ко мне навстречу вышел и с мимикой безжалостной судьбы ответил так: «Да ладно, все я слышал. Писать – пиши, но только про грибы».

Еще предвижу я вопрос от Влада, который скажет эдак не без яда: «Все это не лояльность, а корысть!» – «Мне ничего от Путина не надо!» – отвечу и в лицо ему – хлобысть! Корысти нет. Мне, что ли, не с кем квасить? Варенья, что ль, другим не отнести ль? Я, что ли, не могу подъезд покрасить? Я просто не люблю гламурный стиль… Следите, гады, глаза не смыкайте – когда и в чем продался я ему? Пусть не на «волге», пусть на самокате приедет он – я все равно приму! Мне будет просто, так сказать, приятно. Мне даже говорить не надо с ним. Про Родину? С ней все уже понятно. Про смысл всего? Но он неизъясним. Я посмотрел бы с ним бы киноленту, попил бы с ним бульона от «Нестле»… Я чувствовать хочу, что президенту нужны мы все, и сам я в том числе. А то гляжу, как город мой, завьюжен, покорно погружается во тьму, и думаю, что здесь никто не нужен. Ни Путину, ни Грефу – никому. Зачем Отчизна мучится, рожает, выводит поколения на свет? Здесь ни к кому никто не приезжает. За кем-то – да. А чтоб к кому-то – нет.

Но пусть моя душа грустит и бредит под бременем бесплодного труда – я верю: он когда-нибудь приедет, не так уж это трудно, господа. Достаточно подумать головою – что для такого надо сделать мне? Разведчицею надо фронтовою сначала быть и выжить на войне. Потом среди российского пейзажа возделывать участок небольшой. Лет шестьдесят водительского стажа иметь нелишне будет за душой. С чиновником выдерживая сечу, поднять из праха памятник бойцам. Потом прорваться к Путину на встречу – и в тот же вечер он приедет сам! Живой как жизнь. Несбыточный как морок. С охраной из десятка верных лбов. Я верю, лет хотя бы через сорок иль пятьдесят…

Пойти собрать грибов.

ПЕРЕЛЕТНЫЕ ПТИЦЫ

Март 2005. Самые богатые люди России – топ-менеджеры ведущих корпораций – слетали на полдня в Киев, чтобы встретиться с Виктором Ющенко. Вслед за ними по проторенной дорожке отправился и президент Российской Федерации

Летит, летит на Украину крутой десант РСПП. Он поредел наполовину, поиздержался и т. п. Уже он несколько ощипан, утратил лоск Больших Котов – но, слава богу, не погиб он и к новым подвигам готов. Позвал их лидер ряболи-цый, отважный Ющенко-боец – он хочет новых инвестиций и вот получит наконец. В России стало много змиев, готовых слопать всех подряд, – и полетел в свободный Киев олигархический отряд.

Летят с осанкой гордых пэров, дабы зайти на круг второй, Бажаев, Костин, Алекперов, Рязанов, Дмитриев-герой, Кудимов, Юров, Дерипаска, Тахаутдинов, Баденков – солдаты старого запаса, герои ельцинских деньков! Летят, от радости растаяв, по зову нового божка А. Городецкий, Легостаев и Евтушенков (друг Лужка), Шевчук, Каданников, Макаров (куда судьба их занесла?!) и, в гордом блеске окуляров, Степаныч (в качестве посла).

А там, под небом бирюзовым, вблизи английского двора, стоят Гусинский с Березовским и говорят: «И нам пора!». И снова власть они получат (и даже прессу, что важней) и ненавязчиво окучат невинных киевских вождей и все ресурсы, коих мало: поля, рабсилу, уголь, сталь… Читатель ждет уж рифмы «сало» – держи, читатель, мне не жаль! Приятен киевским принцессам москаль, когда москаль богат! И станет вновь рулить процессом олигархический отряд.

Мы знаем множество примеров, когда владели всей средой Бажаев, Костин, Алекперов, Рязанов, Дмитриев седой, Кудимов, Юров, Дерипаска, Тахаутдинов, Баденков – хоть их делам вредна огласка, мы знаем этих пареньков! Под стоны местных разгильдяев опять набьют по два мешка А. Городецкий, Легостаев и Евтушенков (друг Лужка), Шевчук, Каданников, Макаров – ведь Украина их спасла! И, в гордом блеске окуляров, Степаныч (в качестве посла).

«Какой урок вождям кремлевским! Какой свободный, гордый труд!» – Гусинский скажут с Березовским и чемоданы соберут.

Когда ж иссякнет все, что было, и истощится в энный раз демократического пыла неисчерпаемый запас, как на Руси, когда предстала она в печальной наготе; когда не станет даже сала, а только рифмы, да и те… Когда – от злости, от испуга ль – народ начнет кричать «Ганьба», когда растащат сталь и уголь, курорты, фрукты и хлеба, когда от рыжих революций, которым долгий век не дан, оставят лишь огрызок куцый да слово гордое «Майдан», когда, на радость инородца, все либералы прогорят, – тогда на Родину вернется олигархический отряд.

И с видом бравых офицеров опять вернутся в русский строй Бажаев, Костин, Алекперов, Рязанов, Дмитриев шустрой, Кудимов, Юров, Дерипаска, Тахаутдинов, Баденков (им скажут в Киеве: будьласка, не надо нам таких братков). Умчатся, Ющенко оставив у опустевшего горшка, А. Городецкий, Легостаев и Евтушенков (друг Лужка), Шевчук, Каданников, Макаров – все, чьим талантам нет числа. Плюс, в гордом блеске окуляров, Степаныч (в качестве посла).

А там, под дождиком московским, среди промозглой полутьмы, стоят Гусинский с Березовским и говорят: «А вот и мы!».

ВЕРХИ ХОТЯТ

Март 2005

На днях случилась вещь сенсационная. Начав перед народом выступать, Лужков сказал, что революционная в России ситуация опять. В Кремле решили – нечего бояться там, а между тем в ближайшие года все может получиться, как в семнадцатом. А может, даже круче, чем тогда.

Все это глупо, может быть, по сути, но… Сегодня жизнь и вправду нелегка. Хочу сказать, что я на месте Путина уже насторожился бы слегка. Страна не может называться крепкою, коль смены власти жаждет хоть один гиперактивный человечек с кепкою на лысине, сияющей, как блин. Что сделаешь, давно живу на свете я. История украла мой покой. Давно, в начале прошлого столетия, один такой уже взмахнул рукой. Не бойтесь Абрамовича и Лисина, а бойтесь лишь того, кому дана приплюснутая кепочка. И лысина. И очень энергичная жена. На власти глядя, мучаюсь в тревоге я. Не то чтоб нам захватчики грозят, – зато видна прямая аналогия с творившимся столетие назад. Все партии мне кажутся бессильными, народ по духу – сущий троглодит, Госдума занимается мультфильмами (и скоро их успешно победит), в рядах интеллигенции – апатия, всеобщий страх заглядывать вперед… Кто первым скажет «Есть такая партия!», тот рухнувшую власть и подберет. Не нравится стоять на перепутье мне. Чувствительность моя обострена. Россия при Распутине и Путине – одна и та же, в сущности, страна.

Рассудочность Лужкова вне сомнений, но… Кто может знать, на что способен мэр? Я думаю, что он похож на Ленина – отсутствием запретов, например. Когда-то все в войне решала конница, теперь же – лишь решимость и бабло. Успешен тот, кто меньше церемонится и может раньше засветить в табло. Их уровень сегодня – ниже скотского, народ готов на всяческую месть… Что, нет вождей? Кобзон сойдет за Троцкого. А не сойдет – так Церетели есть. Тут даже без оружия холодного возможно взять качнувшуюся власть – и в образе заступника народного на голову народную упасть. Всем олигархам дать под зад коленкою – пускай «Система» правит торжество, – и главное, что никаким Доренкою уже не остановишь никого! Один сегодня выход мне мерещится, достаточно спасительный на вид. Хочу вступить в лужковское «Отечество», когда Лужков его подобновит. Хочу флажком размахивать в азарте я, хочу валить смущенного врага… Когда он крикнет: «Есть такая партия!», я с места крикну радостно: «Ага!» Когда война окончится победою, падет последний вражеский редут – дадут ли пост в правительстве – не ведаю.

Но хоть квартиру в Митине дадут!

БАЛЛАДА О БЕДНОЙ АРМИИ

Апрель 2005. Украинская Рада обсудила возможность введения в стране легального откупа от армии. В России как раз начинается весенний призыв. Как выглядела бы откупная армия в российских условиях?

Пришла весна. Настал призыв. Мясистый военком, юнцам сурово погрозив, бряцает кошельком: – Сдавайте деньги, кто богат, – я дам вам белый билет! А тот, кто беден, – пожалте в ад, плясать строевой балет!» И кто богат – вернулся домой, птичье пить молочко, а тот, кто беден, – отправлен в строй, в казарму драить очко, и чистить поверхность краников медных, и старшим стирать хэбэ… О армия бедных, армия бедных! Легко воевать тебе.

Солдатская жизнь наперед размечена, занятья – нельзя тупей. Терять нам нечего, нечего, нечего, кроме своих цепей. В казарме им сказали: «Что ж! Держитесь, салажье. Кто беден – пусть берет штык-нож, патроны и ружье. Сперва он будет маршировать, чтоб дрогнули все враги, а после дедам заправлять кровать и чистить им сапоги. А кто побогаче, вам говорят, – сдавайте кто чем богат, и вас запихнут в кухонный наряд, а может – на тихий склад». И кто наскреб хоть сто рублей – в столовую повернул, а кто оказался и тут бедней – пошел стоять в караул, ногами тонкими в голенищах окрестных ворон смеша. О армия нищих, армия нищих! Для нас и ты хороша. Мозоль засохла, нога подлечена, в желудке – пустые щи… Терять нам нечего, нечего, нечего, – Вселенная, трепещи!

Пришла война. Коварный враг напал на милый край. И командир промолвил так: «О рота, выбирай! Кто может сдать мне по рублю, по рублику хотя б, – того я крепко полюблю и командирую в штаб. А кто не может – пойдет в окоп, и пусть его вошь заест. Я всем обещаю бесплатный гроб, а также бесплатный крест». И кто наскреб хоть рупь, хоть пять – ушел с передовой, а кто победней, пошел воевать, рискуя головой. И после пары сражений трудных испуганный сдался враг – ведь армию скудных, армию скудных нельзя победить никак!

Терять нам нечего, нечего, нечего! Бояться ли нам огня?! Кого страна уже изувечила, тому и война – фигня.

Победа, граждане. Парад. Желанней нет поры. Над Красной площадью парят воздушные шары. Равняйсь! Считайсь на первый-второй! Врага поверг во прах живых скелетов жалкий строй в дырявых сапогах. А в небе Бог проводит смотр погибших на войне, и молвит у райского входа Петр: «Богатые, ко мне! Кто здесь хоть чем-нибудь богат, входите без затей, а тот, кто беден, – ступайте в ад собою кормить чертей. У нас тут тоже хозрасчет – гоните хоть рупь, хоть шесть. А то и крыша в раю течет, и ангелы просят есть…» И вот на райских холмах пологих – те, кого Бог позвал, а самых убогих, самых убогих спустили в адский подвал. Не плачь, шагая в адское печево! Россия – наша страна. Терять нам нечего, нечего, нечего! И пусть дрожит Сатана!

КОКА-КОМА

Май 2005

В Америке опять проснулся коматозник. Несчастная семья изверилась вконец. Он был простой сержант, здоров, что твой колхозник, пожарник удалой, четырежды отец. Однажды он явил отвагу на пожаре, ударен балкой был (тому уж десять лет!) – и ровно десять лет врачи его держали в палате для таких, кому возврата нет. Недвижный и немой, лежал он на кровати. Порой к нему родня являлась на часок. «С ним можно говорить?» – врач отвечал: «Давайте», – но он молчал в ответ, ударенный в висок. Второго мая вдруг вернулся он из комы, позвал к себе жену, детей расцеловал – и тотчас попросил бутылку кока-колы: врач все ему давал, а колы не давал!

Сбежалась пресса вся – тут есть на что смотреть им! Он хочет видеть всех. Врачи кричат: «Нельзя-с!»… Два года уж тому – году в две тыщи третьем, – такой же случай был, но в штате Арканзас. Поехал я тогда писать про арканзасца, про Терри Воллиса (поселок Мантин Вью). Он двадцать лет назад с друзьями нализался, сначала громко пел, подобно соловью, в отцовский грузовик потом полез с друзьями, кататься захотел – и полетел с моста. Он три часа лежал в пятиметровой яме и в кому впал потом (друзьям же – ни черта). Он двадцать лет лежал недвижно в Арканзасе, врачи отчаялись, не прилагали сил, уже и дочь его была в десятом классе… Как вдруг очнулся он – и колы попросил!

Есть что-то странное в таком пристрастье к коле. Воистину, она у штатовцев в крови. Поэтому, когда они в глубокой коме не слышат никого (хоть в рупор их зови), когда они в бинтах от пяток до затылка лежат и видят сны, не мысля, не скорбя, – им чудится во сне заветная бутылка, и просят лишь о ней они, придя в себя. Потом им вспомнятся причастия, глаголы и прочие слова, но первые – о ней. Быть может, это все реклама кока-колы… Но я же видел их, очнувшихся парней! Я вообще люблю счастливые исходы. Мне нравится, когда пожарник иль шофер, в неведомой стране пространствовавший годы, очнулся и семье объятья распростер! Надеюсь, медики простят меня, невежду, коль честно я скажу (хоть правда не в чести): когда гляжу вокруг, лелею я надежду, что может полутруп в сознание прийти! Моя любимая лежит сегодня в коме. Никто ее пока в сознанье не вернул. Примерз Владивосток, и еле дышит Коми, и, кажется, покрыт коростой Барнаул, окраины горят и тихо отпадают, конечности гниют тому уж двадцать лет… «Опомнись! Отзовись!» – все родичи рыдают и пробуют будить, но им ответа нет. Варили кашу ей и за нее жевали… «Очнись! Ограбят ведь!» – орали сыновья. Теперь не знаю сам – жива ли, не жива ли… любил ли я ее – иль это бредил я… Боюсь, что даже врач, тупой, как жук-навозник, не лечит бедную, а яд вливает в грудь… Но если в Штатах вновь очнулся коматозник – то, может, и она очнется как-нибудь?

Откроет правый глаз, потом поднимет брови, припомнит, кто она, увидит белый свет…

Но вместо колы, блин, опять захочет крови.

Любимая моя, не просыпайся, нет!

РУКА МОСКВЫ

Май 2005

Когда, слетев из поднебесной выси, с Саакашвили обнимался Буш; когда внимал восторженный Тбилиси беседе этих двух высоких душ; когда тбилисцы радостно решили, что лидеры на дружеской ноге, когда уже сказал Саакашви-ли – «Мы лучший ваш партнер из СНГ!» (как если бы уже вторая Джорджия желала влезть под Бушево крыло), и нежно скалясь, словно Цезарь Борджиа, на это Буш сказал ему «Hеllo!» – и радостно добавил «Гамарджоба!», причем народ от счастья закричал, – когда публично обнимались оба и хлопали друг друга по плечам; когда уже пропел грузинский лидер, что всем грузинам вольность дорога, и счастлив он, что наконец увидел Эвксинский Понт свободным от врага, что он накрыл свободой, точно сетью, Абхазию, Аджарию и проч., и накрывает Южную Осетию (но в этом просит несколько помочь); когда он восторгнулся блоком НАТО и тут же захотел туда войти, – тогда внезапно шлепнулась граната от президентов метрах в тридцати.

На площади случилась потасовка. Охранники утратили покой. Всем как-то стало несколько неловко: ведь тут же гость, и главное, какой! Рыдала Бурджанадзе безутешно, и президенту было не смешно: она была учебная, конешно, но если б не учебная, то што?! Ведь на охрану чуть не разорились, ведь красили газоны чуть не год, ведь, кажется, почти договорились, что Грузия теперь – маяк свобод… И тут граната, батюшки, граната! Подумайте, в кого могло попасть! Откуда-то упала-то она-то – в стране, где так ужасно любят власть? Возможно, были зрители поддаты? А может, сам батоно Михаил велел толпе кидать ему гранаты, но объяснить, какие, – позабыл? Никто не знает. Так или иначе, грузинам омрачили торжества, и нынче в каждой третьей передаче там говорят, что это все Москва. Вот тут я рад. Вот тут бровей не хмурю. Восстал из праха русский исполин! Вы снежную свою недавно бурю – и то Москве приписывали, блин. Да, это наша, русская граната, ее подбросил Путин, мой кумир, а что не взорвалась она, ребята, – так это потому, что мы за мир. Мы тянем наши щупальца по свету, в карманы залезая и в умы. И ежели в Тбилиси газа нету и денег нет, так это тоже мы! Уж очень нам обидно, что грузины любезны всем, а нам никто не рад. Мы на корню сгноили мандарины, внедрили филоксеру в виноград, нагнали туч, взбесили буйный Терек, насыпали кавказские хребты – все для того, чтоб гости из Америк не оценили местной красоты!

И если будет что у вас неладно, и если в чем не преуспели вы, – допустим, слишком жарко, иль прохладно, иль дождь, – валите на руку Москвы. Вам это все равно, а нам приятно. На нас грешите: мы перенесем. Хотя величье наше невозвратно, мы любим быть виновными во всем. Погода, пьянство, кризисы, гранаты – во всем мы будем вечно виноваты по главному закону естества…

Саакашвили, правда, – это Штаты.

Но остальное, граждане, – Москва!