Книга: Пастернак. Доктор Живаго великарусскаго языка - Дмитрий Быков

• Жизнь была хорошая. Но очень много пошлости. Пишут обо всем не теми словами. ⠀ • Круг возможностей становится все уже, но в этом кругу мне сейчас спокойно. ⠀ • Во что я превратился! В засушенный листок между страниц книги. ⠀ • Читать ему было запрещено, но он продолжал говорить и думать только о литературе, литературой бредил: "Спорят между собой переводы Шекспира, Гёте и куда-то проваливаются, увлекают меня" ⠀ • Пятки ведут себя как личные враги, фамилии которых я забыл. ⠀ • Одна из дежуривших при нем медсестёр ненадолго заснула ночью. Вскоре она очнулась, почувствовав, что он на нее смотрит. - Извините, - смутилась она. - Ничего, - улыбнулся он, - у вас хорошо получается. ⠀ • Художник разговаривает с Господом Богом и для него пишет свои вещи. А тот ставит ему спектакли с разными персонажами, которые исполняют разные роли, чтобы художнику было что писать. ⠀ • Зачем и на каких гужах вы тянете меня в жизнь? Посмотрите на дно своей души. Жизнь была хороша, очень хороша. Но и умирать когда-нибудь надо. ⠀ • В одиннадцать вечера он сказал жене: - Прости. И, после паузы: - Рад.

«в начале каждого своего нового этапа писал плохо»

(второй вопрос – так ли?). Но вот есть ли у Быкова другие основания кроме смелости и «цеховой» принадлежности? Труд объёмный, возможно, в рукописи был ещё больше. Наиболее интересны в нём – именно биографические факты, которые достаточно умело подобраны Быковым. Не без таланта и не без изящества описаны взаимоотношения поэта с женщинами: тема скользкая, особенно в жизни Пастернака. Очень удачный приём был найден автором для пролога. Взвешенной по подходу к проблеме представляется мне глава XLII, посвящённая загадочному пастернаковскому роману. Но она одна такая… Книга весьма субъективна: это и достоинство, и одновременно порок. Впечатляют и, главное, убеждают отнюдь не все авторские интерпретации, в том числе не только творчества Бориса Леонидовича, но и объяснение мотивов поступков Пастернака: они в большинстве своём хлёсткие, но не всегда доказательные:

«И это не просто буйство от избытка сил, но очень часто – недостаток как раз личного опыта и ясности мысли: у раннего Пастернака часто вовсе не поймешь, о чем идет речь, – да это и неважно, важно, что идет, бежит, летит»

.

Это о сборнике «Близнец в тучах». Вот вам пример авторской поспешности. Такое впечатление, что «летит» не у Пастернака, а у Быкова. Летит не «пух от уст Эола», а нечто сломя голову, делая столь же скоропалительные и безапелляционные выводы в духе М.В. Розановой, которой, кстати, быковская книга и посвящена. Показательно! Много места уделено пастернаковской неоконченной пьесе «Слепая красавица»: любопытно, конечно, но, на мой взгляд, Быков видит в ней слишком много того, чего в пьесе просто нет. Причины тому – быковская экзистенциальная торопливость и любовь к интерпретации неоконченных произведений (да и оконченных тоже) с явным социологическим креном. Читая книгу Быкова, я параллельно читал тексты Пастернака, в том числе и «Доктор Живаго» (об этом романе вообще надо говорить отдельно). Это полезно, прежде всего, для отрезвления: Дмитрий Львович порой слишком экспансивен и не справедлив в оценках. А многие склонны увлекаться… Здесь вообще проблема: легче повторять чужое, тем более сказанное громогласно и самоуверенно, чем прийти к собственным выводам после прочтения первоисточника. Автор, тем более такой как Пастернак, в своих произведениях всегда глубже, чем любая самая талантливая биография; и по большому счёту, узнать можно гораздо больше, но не всё... Книга о Пастернаке, написанная Быковым, удостоена премии «Большая книга»в 2006 году. Книга действительно большая… 893 страницы.

Думаю, что наилучшим представлением обеих лекций будет перечень тем, в них затронутых. 1. Истоки «Доктора Живаго» следует искать в кризисе Пастернака середины 30-х годов. Точнее, нескольких идущих друг за другом кризисах. Вначале, Б.Л. встречает новую «музу», к несчастью, жену своего лучшего друга. В течение двух лет Зинаида Николаевна Нейгауз никак не могла принять решение, трижды возвращаясь к мужу. Сын Пастернака хватал полено и преграждал отцу дверь, не выпуская из дома. Была даже попытка суицида, но к 1932 году все более-менее приходит в норму - Пастернак разводится с Евгенией Лурье, своей первой женой, и заключает брак с Евгенией Нейгауз.

Но к 1935 году он все больше и больше понимает, что его попытки встроиться в советскую власть, закрывать глаза на происходящее – исчезновение друзей и знакомых, постоянная угроза арестов, агрессивная, непримиримая риторика, под которую он должен подстраиваться, разрушают его как поэта. И Пастернак прекращает писать стихи. Естественной реакцией на духовный кризис, чаще всего, является желание изолироваться от всех, побыть в одиночестве. Б.Л. так и делает, прекратив всю публичную деятельность и уединившись в Переделкине. Но это не спасает от бессонницы, потери аппетита и глубокой депрессии. Пастернака тяготит любая встреча, и когда он в таком состоянии едет в 1935 году в Париж на Антифашистский конгресс, то отказывается в Берлине от поездки к родителям, которых не видел 12 лет. А во время обеда с Мариной Цветаевой, сказав, что хочет сходить за сигаретами, поднимается из-за стола и больше не возвращается.

Другим проявлением депрессии была внезапная ревность к прошлому новой жены. Первым мужчиной Зинаиды Николаевны был дальний родственник, гораздо старше ее. (Позже это станет элементом биографии Лары, которую еще гимназисткой растлил Комаровский). Пастернак, возвратившись из-за границы, остается в Ленинграде и отказывается ехать в Москву. Зинаида Николаевна решает взять ситуацию в свои руки. Она едет к мужу, поселяется в гостинице, где когда-то встречалась с Милитинским, и неделю не отпускает его от себя. Это вышибание клина клином срабатывает. Пастернак вновь начинает спать и возвращается к творчеству, начав работу над «Записками Патрикия Живульта» - романом, все-таки, компромиссным и потому не законченным. Но именно он заложил основы «Доктора Живаго». Пройдет еще 10 лет и Борис Леонидович, уже ни в чем себя не ограничивая, попытается сказать окружающему его миру все, что о нем думает.

2. Работа над «Доктором Живаго» длилась с 1945 по 1956 годы, и это отразилось на его тексте. Он весьма неоднороден по стилистике.

Дальше...

Если первые главы, посвященные детству и отрочеству главного героя написаны, легким, воздушным слогом, характерным для классической русской литературы XIX века, то в главах, посвященных пребыванию Живаго в партизанском отряде, порой, предложение растягивается на целый абзац. Такая стилистическая разница побудила даже Анну Ахматову сделать предложение, что концовку романа дописывала вместо Пастернака его последняя муза Ольга Ивинская. Вряд ли с этим можно согласиться. Десять лет для творца – очень большой срок, и на стилистику Б.Л. вполне могли влиять те произведения, переводами которых он занимался. Возвращается же он в главах, описывающих смерть Живаго, вновь к коротким фразам, достигая вершин эмоционального сопереживания. 3. Как только мы переходим от стилистики к сюжету, то сразу возникает вопрос, а какова жанровая принадлежность романа? На первый взгляд, перед нами явный реализм – жизнеописание врача Юрия Андреевича Живаго, любящего размышлять на абстрактные темы и писать стихи. Но внимательно вчитываясь в текст, мы вдруг понимаем, что в романе смещен центр повествования – не доктор Живаго со своими близкими вовлечен в водоворот истории, а сама история существует лишь для того, чтобы дать возможность доктору встретить Лару и написать несколько стихотворений. Отсюда явные нестыковки сюжета и совершенно непрописанные персонажи, главная задача которых, всего лишь, высказать нужную автору мысль. Дмитрий Быков утверждает, что «Живаго» - яркий образец символистской прозы. Такой же как «Петербург» или «Москва» Андрея Белого. Прозы, имеющей к реальности весьма условное отношение.

4. И, наконец, еще одна интересная мысль – о необъяснимом сюжетном сходстве «Доктора», «Тихого Дона» Михаила Шолохова и «Лолиты» Владимира Набокова. (Об этом у Быкова есть специальная лекция «Аксинья и Лара – две России»). Во всех этих романах юные героини растлеваются в отрочестве близкими родственниками или друзьями семьи. Потом – бегство с любовником, и третий повторяющийся момент – рождение мертвого ребенка. Правда, у Пастернака дочь Лары и доктора выжила в приемной семье, но ее чуть не убил вор, и росла она после беспризорницей. Быков видит в этом символику происходящих событий – революцию, бегство от нее, попытки ужиться и нежизнеспособность этого симбиоза. Позиция, минимум, спорная, но аргументированная, а значит с ней можно вступать в диалог. Вердикт. Интересные лекции, заставляющие, как минимум, перечитать «Доктора Живаго», и, возможно, взглянуть на роман с новой стороны.

P.S. Рецензии на другие лекции Дмитрия Быкова: «Чехов как антидепрессант», «Виктор Пелевин. Путь вниз», «Цветаева. Повесть о Сонечке», «Стругацкие. Пикник на обочине».

В книге о Борисе Пастернаке очень заметно характерное и для лекций Быкова желание найти закономерность в последовательностях событий, увидеть в них осмысленную историю, а не просто цепочку случайностей. И мне кажется, что биография Пастернака - это тот материал, который подходит для изложения с такой точки зрения. Быков видит определенные циклы в жизни поэта, описывает закономерности его творческой и личной истории, и все это выглядит действительно убедительно. Я не являюсь специалистом по творчеству Пастернака, чтобы судить, насколько Быков точен в изложении фактов, но он вроде бы опирается на труды известных литературоведов, часто ссылается на них, приводит цитаты и из различных мемуарных источников. И выстраивает не просто биографию вида "родился в таком-то году - съездил за границу в таком-то - написал роман - (не) получил Нобелевскую премию - умер", не просто последовательность дат, а целостную картину, в которой все взаимосвязано и все имеет смысл. Особенно сильное впечатление на меня произвели главы о последних годах жизни Пастернака. При их чтении вся жизнь поэта (и вся книга Быкова, а в этих главах текст, не теряя в деталях и точности, становится более эмоциональным и художественным)) начала восприниматься как сложное музыкальное произведение, величественная конструкция, которая разрешается торжественной и печальной финальной частью.

Несколько излишними при и без того большом объеме книги показались некоторые главы "В зеркалах". Все-таки книга о Пастернаке, а не о других авторах, и хотя его отношения с другими писателями той эпохи тоже важны, но не до такой степени, чтобы давать о них отдельные главы - в которых о самом Пастернаке не так уж и много.

Понравился комментарий, который Быков дает к текстам Пастернака. Многие из них действительно нуждаются для меня в своего рода расшифровке, этот автор всегда был сложен для моего понимания. Некоторые тексты прочитала впервые, некоторые вспомнила, некоторые - узнала (кое-что знала наизусть давно, но не знала - чье). Жаль, что про роман "Доктор Живаго" глава недлинная, хотелось бы более подробного разбора. А приведенное ниже стихотворение как-то особенно резко врезалось в память (раньше я знала его только обрывочно, "где-то читали в школе", а теперь смотрю и налюбоваться не могу. За это напоминание Быкову просто отдельное спасибо).

Глухая пора листопада, Последних гусей косяки. Расстраиваться не надо: У страха глаза велики.

Пусть ветер, рябину занянчив, Пугает ее перед сном. Порядок творенья обманчив, Как сказка с хорошим концом.

Ты завтра очнешься от спячки И, выйдя на зимнюю гладь, Опять за углом водокачки Как вкопанный будешь стоять.

Опять эти белые мухи, И крыши, и святочный дед, И трубы, и лес лопоухий Шутом маскарадным одет.

Все обледенело с размаху В папахе до самых бровей И крадущейся росомахой Подсматривает с ветвей.

Ты дальше идешь с недоверьем. Тропинка ныряет в овраг. Здесь инея сводчатый терем, Решетчатый тес на дверях.

За снежной густой занавеской Какой-то сторожки стена, Дорога, и край перелеска, И новая чаща видна.

Торжественное затишье, Оправленное в резьбу, Похоже на четверостишье О спящей царевне в гробу.

И белому мертвому царству, Бросавшему мысленно в дрожь, Я тихо шепчу: "Благодарствуй, Ты больше, чем просят, даешь".