Текст книги "Принц из-за моря"

– Сразу, княже! – обрадовался корчмарь. – Он в шахте скорее подохнет, чем отработает. Мы тут эту шахту очень хорошо знаем.

– Тогда зайдешь завтра к жупану, получишь положенное.

* * *

Угрюмые каменные палаты в цитадели Солеграда служили не только хранилищем золота и серебра, но и резиденцией князя на то время, что он гостил в этих местах. Толстые стены, узкие окна, расширяющиеся веером, и подземный ход в неприметный домик, стоявший у западной башни, делали это здание крепостью не худшей, чем каменный пояс, что окружил крутой холм, царивший над долиной. Мебель тут была простой и добротной, без изысков, а двери из сушеной дубовой доски имели толщину в четыре пальца.

– Как пробрался через секреты? – начал с главного князь.

– По горам прошел, – улыбнулся разбитыми губами гот. – Через скалы лез. Пару раз чуть было шею не свернул, но бог отвел.

– От кого бежишь? – продолжил допрос князь.

– От герцога Беневенто Арехиса, – понурился Виттерих. – Я с его младшей дочерью малость развлекся, а теперь ее замуж никто не берет.

– Силой взял? – нахмурился князь. В княжестве за такое деяние вира была совершенно неподъемная, как, впрочем, и у франков с баварами. За изнасилование свободной женщины больше шестидесяти солидов отдать нужно было. И это при том, что корова всего три стоила. Да при таких расценках бабы могли голышом ходить, а мужики от них только шарахались.

– Скорее она меня силой взяла, – уныло ответил гот. – Я с отрядом в Беневенто ходил, ну и не утерпел. А эта дура потом отцу призналась во всем. Хочу, говорит, за Виттериха замуж, все равно не дева уже. А там люди услышали… Теперь бегаю вот. Если повезет, женят на корове этой. А если не повезет, герцог меня на куски порежет. И не знаю даже, что хуже.

– Красивая хоть? – сочувственно спросил его князь.

– Да какое там, – уныло махнул рукой гот. – Страшна, как моя жизнь. Темно было, да и выпил я тогда изрядно. Так что, на службу меня возьмешь?

– А ты только кулаками махать можешь или копьем и мечом работать тоже обучен? – уточнил на всякий случай князь.

– Ты удивишься, князь, – многообещающе ответил гот. – Меня с пяти лет лучшие воины учили. У моего отца сыновей не было больше. И в катафрактариях я тоже не из-за отцовского имени служу.

– Чего хочешь за службу? – прямо спросил князь.

– Золота, землю и крестьян-литов, – не стал кривляться Виттерих.

– Тут для тебя службы нет, – покачал головой князь и, видя разочарованное лицо гота, продолжил. – Но есть служба в другом месте. Если получится все, станешь герцогом.

– Годится, – кивнул гот. – Кого за такую награду убить надо? Если экзарха Исаака, то я и бесплатно могу. Это он, сволочь, меня герцогу Арехису продал.

– Охранять, – поправил его князь. – Будешь охранять короля франков.

– Которого из них? – с самым деловым видом спросил Виттерих. – Я только одного знаю. Ох, и здоров он из лука стрелять. Комару на лету яйца отстрелить может. Посольство короля Хлотаря аж в штаны наложило. Я давно так не смеялся!

– Стой! – поднял ладонь Самослав, совершенно сбитый с толку. – Давай по порядку. Ты видел короля Хильдеберта. Где и когда? Что там делали франки? И с какой такой радости они наложили в штаны?

– Это долгий разговор, – намекнул Виттерих, жадно поглядывая на кубок.

– А я никуда и не спешу, – уверил его князь, пододвигая к нему кувшин. – Не налегай, очень крепкая штука. И закуси капусткой, жена сама солила.

– В общем, дело было так…, – начал Витерих.

глава 8

Август 628 года. Рим. Империя.

Бывшая столица мира еще хранила прошлое величие. Готы Алариха не тронули город, взяв выкуп перцем, золотом и цветными рубахами. Впрочем, тут изрядно порезвились вандалы две сотни лет назад, а вслед за ними солдаты Велизария, и с тех пор город так и не оправился. В нем когда-то жили сотни тысяч человек, а теперь люди тенями бродили по руинам его форумов, не заселив и малой части огромных пространств. Каменные стены длиной двенадцать миль, построенные императором Аврелианом, все еще были неприступны, а форум Траяна стоял во всей красе, показывая, куда подевал великий император колоссальную добычу, полученную после ограбления Дакии.

Но, несмотря на все величие останков Вечного Города, запустение уже прочно поселилось тут. Когда-то здесь было две с половиной тысячи домов-усадеб и сорок три тысячи многоэтажек-инсул, в которых жил римский плебс, набившись туда плотно, словно селедка в банки. Город боялся огня и горел не раз. Тот пожар, что устроили вандалы, выжег дотла нищие кварталы, а чернь, лишенная бесплатного хлеба и крыши над головой, разбежалась из города, превратившегося в ловушку, или пошла из него связанная, став рабами у своих бывших рабов, варваров. В городе жило теперь не больше двадцати тысяч человек, а римский форум начал превращаться в пастбище, которым он и останется на ближайшие лет восемьсот.

Город держали в своих руках несколько сенаторских семей, а нынешний епископ Рима, Гонорий I, был отпрыском консула Петрония. С одной стороны, его назначил на эту должность Исаак, могущественный экзарх Равенны, а с другой, власть первосвященника к этому времени уже была такова, что не считаться с ней было невозможно. Именно поэтому они, мягко говоря, не ладили. Королева Теоделинда, напротив, была со Святым Престолом в наилучших отношениях, служа проводником истинной веры в море еретиков–ариан. Именно она стала защитницей римских земель, не дав хищным герцогам лангобардов окончательно разорить их. Именно ее усилиями тут установился шаткий мир. Епископы Рима со времен Льва I назывались папами, и даже императоры признали, что их постановления имеют силу закона. Папы, умирая, передавали свои родовые земли в «Патримоний святого Петра», и эти доходы были чуть ли не единственным, что еще держало на плаву Вечный Город. Частенько епископы, когда в очередной раз наступал голод, распечатывали свои закрома и попросту кормили население Рима. И именно эта деятельность служителей Христа все сильнее укрепляла власть пап в Италии, понемногу отодвигая в тень далеких константинопольских императоров.

Латеранский дворец, где жил римский понтифик, сильно уступал величественным развалинам, что его окружали. Все здания того времени были такими, без вычурных фасадов, портиков и колонн. Не до красот было людям, да и греховной понемногу становилась красота, искушением дьявольским. Кавалькада всадников, сопровождавших повозку королевы, остановилась у входа. Их уже ждали.

Добрята прошел в покои, которые ему были выделены. Римский епископ примет его чуть позже. Молодой король пока отдохнет.

А в это самое время пожилой человек с усталым взглядом встречал свою верную сподвижницу, королеву лангобардов. Она принесла ему позолоченный тубус, в который был вложен свиток, подготовленный в канцелярии Августа. Папа должен был придать этому документу законную силу, и у него не оставалось другого выбора. Теоделинде он отказать просто не мог.

– Это написано грамматиками[16]16
  Грамматики – чиновники императорской канцелярии, ответственные за составление официальных документов.


[Закрыть] императора, – папа Гонорий пристально вчитался в текст, написанный на пергаменте пурпурными чернилами. Драгоценный лист он держал гадливо, словно грязную тряпку. – На что ты меня толкаешь, дочь моя?

– Я прошу восстановить справедливость, святой отец, – почтительно, но твердо сказала Теоделинда. – Ты поставишь свою печать и сделаешь этого юношу королем Бургундии. Ты вернешь ему наследство убитого Хлотарем отца.

– Но ведь это война! – задумчиво ответил папа. – Хлотарь не допустит этого. Он убьет молодого короля, а потом придет в Италию, чтобы отомстить. Он и сюда придет. У нас нет и двух сотен воинов, дочь моя. Мы не удержим франков. Я хорошо помню, как при папе Григории герцог Сполето осаждал город. Тысячи римлян тогда были проданы в Галлию, словно скот. Ты хочешь, чтобы все повторилось снова?

– Этого не случится. Святой Престол будет в выигрыше в любом случае, – сказала королева. – Если победит Хильдеберт, он пойдет войной на лангобардов. Если победит Хлотарь, он тоже пойдет войной на них. Рим слишком далеко, а Павия, Брешия и Милан гораздо ближе. В любом случае еретики – ариане ослабнут, и свет истинной веры снова озарит Италию. И Хильдеберт добавит земель в Патримоний святого Петра, я это тебе обещаю.

– Хорошо, я согласен, – поморщился папа Гонорий. – Только пусть заберет отсюда гуннов. Эти дикари пришли сюда, когда герцог Само убил кагана. Они разоряют наши земли.

– Я поговорю с молодым королем, – кивнула Теоделинда. – Он жил в аварском кочевье и знает их обычаи. Я думаю, у него все получится. Тем более что с ханом гуннов уже обо всем договорились.

* * *

Месяц спустя. Павия. Королевство лангобардов.

Гигантский обоз, в который превратился скромный поезд короля Хильдеберта, вызывал ужас у местного населения. Десять конных готов, которые сопровождали короля и королеву, совершенно потерялись на фоне тех всадников, которые следовали теперь за ними. Племя хуни, а точнее, то, что от него осталось, шло за королем Хильдебертом. Две тысячи юрт – это теперь и был весь великий некогда народ, державший в страхе половину Европы. Они ушли в Италию от той бойни, что учинил князь Самослав в их землях, но и здесь не обрели новой родины.

– Тут плохие пастбища, – хан народа хуни Октар ехал рядом с Добрятой. – Эти земли не подходят нам.

– У племени алеманов хорошие травы, – пояснил Добрята. – Когда я возьму власть, то отдам вам эти пастбища. Но у меня есть другое предложение, почтенный Октар.

– Говори, – пристально посмотрел на него хан. – Мы пошли за тобой, потому что главный шаман из Рима сказал, что ты король франков. Но мы помним тебя как Ирхана, сына Онура от славянской наложницы.

– Для Онура было честью назвать меня своим сыном, – пояснил Добрята. – Я потомок Меровея, а не ханов рода кочагир. Я предлагаю тебе вот что. Мы возьмем земли Бургундии, и вы станете там знатью наряду с франками и римлянами. Твоему народу не придется искать новую землю, у вас ее будет много. И на этой земле будут жить рабы, которые станут давать зерно, вино и масло. Воины степи будут господами в Бургундии. А ты, Октар, станешь герцогом, вторым человеком королевства.

– Хорошее предложение, – усмехнулся хан. – Но королевство еще нужно завоевать. Не так ли?

– Когда я приду в Бургундию, многие станут под мою руку, – пожал плечами Добрята. – Я предлагаю твоему народу жизнь. Тут вас рано или поздно перебьют. У лангобардов отличная конница.

– Мы пойдем с тобой, Ирхан, или король Хильдеберт, – ответил Октар после раздумья. – Мы возьмем новую землю и станем там господами.

– Да будет так, – важно кивнул Добрята с уверенностью, которой не чувствовал.

Павия показалась на горизонте. Римский Тицинум не сдавался лангобардам три года, но теперь он стал столицей их королевства и сменил прежнее название на германское. Римлян после взятия города перебили и продали в рабство, а потому старые порядки были тут прочно забыты. Авары стали лагерем у ворот. Им не было нужды грабить местное население. Епископ Рима на радостях снабдил их зерном из своих запасов. Впрочем, грабить тут почти некого. Жестокая длань германцев опустошила благодатные некогда земли. Тут сейчас и пятой части не осталось от прежнего населения. Римляне для захватчиков вообще не были людьми. И если за убийство чьего-то раба полагалась вира, то за убийство римлян не полагалось и вовсе никакого наказания. Их сгоняли с земли, грабили, убивали по малейшей прихоти и тысячами продавали в Бургундию. Почтенный купец Приск в свое время вывел отсюда немало народу, отбирая мастеров для новгородского князя.

Крепостные стены города, в котором жило когда-то пятьдесят тысяч человек, теперь вмещали тысячи три-четыре. И именно здесь остановится Добрята перед броском на земли франков. Король Ариоальд был зятем Теоделинды, но зятем непутевым. Он сверг ее сына, а потом силой взял за себя ее дочь Гундебергу. В браке они прожили недолго, и молодая королева уже три года томилась в монастыре, обвиненная в государственной измене, и в супружеской измене заодно. Но главным оказалось вовсе не это. В Павию прибыло посольство короля Хлотаря, который был очень недоволен тем, как обошлись с его дальней родственницей.

* * *

– Король! Мой государь спрашивает, почему его родственница томится в монастыре, словно она совершила преступление? – граф Ансоальд упрямо выставил вперед бороду.

– Она виновна в измене, – король Ариоальд насмешливо посмотрел на посла. Он прекрасно чувствовал себя, пока законная жена посвящала время молитвам. Тем более что он был арианином, а его супруга фанатично исповедовала православие.

– Кто ее обвинил и чем он доказал свои обвинения? – спросил Ансоальд.

– Адалульф! – хлопнул в ладоши король. – Иди-ка сюда и повтори свои слова!

Один из придворных с готовностью вышел вперед, оправил расшитую тунику и сказал, усмехаясь в усы:

– Королева предлагала мне спать с ней, – глумливо сказал он. – Все слышали, как она расхваливала мою внешность. А когда я отказал ей, как верный слуга короля, предложила убить его и править вместе. Она говорила, что баварский герцог, ее родственник, поможет нам.

– Врет, скотина, – с чувством сказала Теоделинда Добряте. Они сидели по правую руку от Ариоальда, и если королева большого интереса не вызывала, то на Добряту пялились все без исключения, особенно франки. На их лицах было написано изумление и затаенный страх.

– Моя дочь похвалила его внешность, а он стал домогаться ее, – продолжила королева. – Она отказала ему, а он ее оболгал. А зятек-то и рад. Запер в монастырь и гуляет напропалую. Все вы, мужики, одинаковые.

– Может быть, не все, ваше величество, – осторожно ответил Добрята.

– Все! Все до единого! – забрюзжала королева. – Вон, видишь того гота из нашей охраны? Ублюдок короля Виттериха. Обесчестил невинную девицу, дочь герцога Арехиса. И не знает ведь, что герцог сюда уже скачет по его душу.

– Откуда же герцог узнал, что Виттерих здесь? – поинтересовался Добрята.

– Исаак его продал, – выплюнула королева. – Это жадный шакал удушится за золотой солид. Он не рискнул гота людям герцога в Равенне передать. Его воины на копья подняли бы. А тут все как бы случайно получится. Так ему и надо, кобелю! Несчастной девочке всю жизнь испоганил!

А шум и ругань у королевского трона все нарастали. К спору подключился Ариперт, герцог Асти. Опальная королева приходилась ему двоюродной сестрой.

– Божий суд! – крикнул в запальчивости граф Ансоальд. – Бог нас рассудит в этом споре! Ты согласен, король?

– Как я могу быть не согласен? – изумился Ариоальд. – Я не посмею разгневать Бога, отрицая его волю[17]17
  Описанное событие произошло в реальной истории в это же время, в 628 году.


[Закрыть].

– Я выставлю бойца, – шагнул вперед герцог Асти. – Моя сестра невиновна.

– Тогда суд будет прямо сейчас! – улыбнулся король. – Выводи своего бойца!

Все повалили на двор, возбужденно обсуждая происходящее. Нечасто посольство заканчивалось смертоубийством и, по всеобщему мнению, сегодняшний день удался. Всё лучше, чем выслушивать долгие тоскливые речи. Адалульф был воином не из последних, и он вышел, одетый в доспех, опоясанный мечом, с копьем – фрамеей. Он был уверен в себе, пока не увидел своего противника. Против него вышло настоящее чудовище.

– Питтон! – радостно заревели присутствующие.

Этого воина знали тут все. Его голова возвышалась над остальными почти на локоть, а самые рослые воины едва доставали ему до подбородка. Его плечи входили не в каждый дверной проем, и он на спор поднимал коня. Очертания решения Господа Бога становились все более осязаемы. Питтон был веьсма богат, да и сейчас, судя по довольной морде, он тоже получил немалую сумму в золоте. Он частенько выходил на Божий Суд и пока не проигрывал. Роскошный доспех из железных пластин, стоивший огромных денег, обтягивал мускулистую тушу, словно перчатка. На голове его был шлем, украшенный затейливой чеканкой и позолотой, а пояс обошелся в небольшое состояние. Он не взял меч. На этот бой Питтон вышел с копьем и булавой и, судя по всему, он прекрасно знал, что делает, ведь он гораздо сильнее своего противника. Борода бойца доставала почти до пупка, как и у многих из его народа, называемого «длинные бороды», лангобарды.

– Начинай! – крикнул король Ариоальд. – И пусть сам господь рассудит наш спор.

Адалульф начал осторожное движение по кругу, короткими уколами прощупывая оборону противника. Тот отвечал, и сухой стук копий разносился эхом, отражаясь от каменных стен. Опытные воины проводили связку за связкой, целя в лицо и ноги. Адалульф был подвижнее своего врага, и он широким взмахом рассек тому голень. Зрители разразились криками. Питтон взревел, видя, как кровь заливает его стопу, и перехватил рукой копье противника, вырвав его у него из рук. Размахнувшись, Питтон ударил врага кулаком в грудь. Крепкий доспех смягчил удар, но Адалульф упал, сбитый с ног. Питтон взлетел в немыслимом прыжке и ударом булавы смял шлем придворного, залив утоптанную землю площади кровью. Все было кончено. Господь милосердный высказал свою волю, а королева Гундберга признавалась невиновной судебной инстанцией, высшей из всех возможных.

– Пойди сюда! – Добрята махнул рукой готу из своей охраны, что восторженно орал рядом с ним. – Беги отсюда со всех ног! Герцог Арехис скоро будет тут, и он очень зол. Экзарх Исаак продал тебя.

– Понял, король, – Виттерих разом растерял все веселье. – Вот ведь крыса ромейская. Должен буду тебе. Досмотрю, чем закончится все, и сразу же уйду.

А франки, получив желаемое, успокаиваться не желали. Они перешептывались, поглядывая на Добряту, а потом граф Ансовальд снова вышел вперед.

– Король, мы хотели спросить тебя. Кто это сидит рядом с королевой? И почему у него волосы, словно у потомка царственного рода?

– Это мой гость, король Хильдеберт, сын Теодориха Бургундского, – с акульей улыбкой ответил правитель лангобардов. – Он приехал ко мне прямо из Константинополя, где жил все эти годы.

– Король Хильдеберт давно пропал, – сказал побледневший граф. – Это самозванец.

– Я так не думаю, – пожал плечами Ариоальд. – Сам император считает его королем, а еще у него есть грамота от епископа Рима, которая возвращает ему Бургундию. Всех, кто не примет законного короля, он отлучит от церкви. Мне, конечно, на этого епископа плевать, у нас тут своя вера, но, согласись, такие грамоты налево и направо не раздают. Как тебе такое, посол?

И Ариоальд захохотал, наслаждаясь унижением высокомерных франков. Еще и десяти лет не прошло, как лангобарды платили им дань, а тут такой повод расквитаться.

– Я хотел бы передать подарок дядюшке Хлотарю, – Добрята встал с кресла. – Принесите мой лук!

Слуги королевы сноровисто метнулись к двери, прибивая к ней кольчугу, а Добрята натянул тетиву здоровенного лука. Виттерих, улыбавшийся во весь рот, поднес ему колчан. Он не мог пропустить такое зрелище. Добрята взял в руку стрелу. Сегодня не до красот, он работает на результат. Каждая стрела была произведением искусства. Длинная, тяжелая, с острым трехгранным наконечником из лучшей новгородской стали. Добрята отошел от двери на двадцать шагов, раздвигая волны любопытных. В пронзительной тишине раздался скрип мощного лука, натянуть который здесь смог бы, пожалуй, только Питтон, а уж попасть из него в цель – и вовсе никто. Германцы луки не любили.

С жалобным звоном кольчуга пропустила удар, а стрела вошла в полотно двери, вызвав восторженный рев присутствующих. Воинское мастерство тут уважали все. В цель одна за одной легли еще четыре стрелы, прибив кольчугу к дереву, а Добрята отдал лук Виттериху, который смотрел на него восторженными глазами.

– Вот мой подарок дядюшке! – показал он на кольчугу насупившимся франкам. – Передайте ему, пусть ждет в гости и готовится вернуть мое наследство.

– Вместе с дверью передайте! – король Ариоальд хохотал, всхлипывая от смеха, и колотил себя ладонями по коленям. – Вот это подарок! Готовьте пир! Будем короля Хильдеберта чествовать!

* * *

– Вот так все и было, – изрядно хмельной Виттерих отставил от себя кубок. – Так что служить я этому королю буду со всем удовольствием. А за герцогство – и подавно.

– Тогда готовься, – ответил Самослав. – Скоро в Бургундию два десятка воинов пойдет, из баваров и лангобардов. Как морда заживет, примешь командование.

– Да дьявол с ней, с мордой. У меня и так от баб отбою нет, – пробормотал Виттерих, устраиваясь поудобней на столе. Настойка оказалась непривычно крепкой, и он уснул сном праведника.

глава 9

Ноябрь 628 года. Новгород. Словения.

Осенняя распутица сменилась холодами. Тут зима наступала рано, заковывая жидкую грязь в ледяной лубок, и это было хорошим временем. Лютая стужа еще не наступила, а непролазная топь на дорогах уже закончилась. Год прошел неплохо, и родовичи забили закрома зерном, рыбой и прочей снедью. Делать в весях было совершенно нечего, и родовичи потянулись в боярские усадьбы и города, где стояли мануфактуры. Отхожие промыслы прижились как-то очень быстро, и за небольшую плату и еду селяне трудились до тепла, вычесывая шерсть или лен, валяя сукно или заготавливая впрок дрова для государевых винокурен. Княжеским указом была установлена оплата за день работы – две копейки медной монетой, солью или зерном. Так работящая семья могла за зиму на свою корову заработать, а это ж богатство целое! Те, кто вдоль Дуная жил и коня имел, шли в извоз, зарабатывая на купцах, что из Империи возвращались посуху. По льду реки этот путь вдвое быстрее был, чем тянуть баржу на бечеве. Так и ходили они от одного постоялого двора до другого, что протянулись цепью от Ратисбоны до самых Золотых Ворот Константинополя. Правда, в словацких землях жупан Любуш этот промысел под себя подмял, платя родовичам те же две копейки в день.

А в Новгороде каменные работы вновь встали до весны. Городским стенам осталось вырасти локтя на три – четыре всего. Потом мастера выложат башни и зубцы, и окончена работа. Соберут они семьи и двинут в Братиславу, чтобы превратить эту глухомань в место, где бьется пульс жизни. А вот князь Самослав и зимой находил себе работу. Или же работа находила его.

Мастер Кирилл, который был родом из Александрии Египетской, бережно раскрыл перед ним полотно, в которое завернул то, над чем он безостановочно трудился последние несколько месяцев. Кубок из мутноватого стекла вырвал из князя восторженный вопль.

– Ай, молодец! Получилось все-таки! Как же ты без соды смог это сделать, а?

– Да сода не главное, ваша светлость, – ответил смущенный мастер. – Песок хороший найти – вот задача!

– Нашел? – жадно спросил князь.

– Не нашел, – честно признался мастер. – Пришлось речной песок взять, самый чистый из того, что попалось, а потом промывать бессчетное число раз, сушить в печи, молоть мелко и снова промывать и сушить. Чтобы ни соринки туда не попало, ни частички глины. А вместо соды известь и буковую золу использовал. Вот, получилось кое-что. Но работа очень грубая, государь. В Александрии надо мной смеяться будут, если узнают, что я такое стекло сварил.

– Пусть смеются, – уверил его князь. – А ты тут у меня будешь, как сыр в масле кататься!

– А как сыр в масле катается, государь? – робко спросил мастер. – Я себе такого даже представить не могу.

– Забудь, – махнул рукой Само. Его идиом по-прежнему не понимали. – Богатым человеком станешь. Если стекло мутное, добавляй красители и женские браслеты делай. Бабы с руками оторвут.

– Так они же хрупкие очень будут, – удивился мастер. – Поломаются быстро[18]18
  Обломки стеклянных браслетов – одна из самых частых археологических находок на городищах домонгольской Руси.


[Закрыть].

– Так в этом весь смысл, – усмехнулся князь. – Еще купят. Ты мне прозрачное стекло можешь сварить? Чтобы свет пропускало.

– Песок нужен из Финикии и сода из Египта, – уверенно ответил мастер. – А зачем это нужно? Дорого будет очень.

– Да плевать! В окно хочу вставить вместо ставней этих проклятых! К госпоже Любаве зайди, пусть заказ купцам на следующий год сделает. Ты даже не представляешь, Кирилл, как я хочу зимой в окошке солнечный свет увидеть.

Мастер ушел, а князь, весело насвистывая, зашел в покои жены, где она кормила грудью младшего сына, Берислава. Малыш рос беспокойным, и спуску матери не давал, бесконечно маясь животом. Сейчас он притих, лениво теребя грудь Людмилы, которая тоже дремала, измученная очередной бессонной ночью. Она исхудала, а под глазами её залегли темные круги.

– Нянькам отдай, – укоризненно посмотрел на нее Самослав. – Мы зачем такой табун их держим?

– Да, – устало ответила жена. – Отдам сейчас. Хоть посплю немного. Он не успокаивается у них, плачет все время. Лекарка приходила, принесла порошок из толченого медвежьего зуба. Говорит, верное средство от живота.

– Как лекарку зовут? – зло прищурился князь.

– Русана, – удивленно посмотрела на него княгиня. – А что такое?

– Бранко! – крикнул князь, а когда начальник охраны вошел в покои, посмотрел на него уничтожающим взглядом. – Почему посторонние в доме?

– Не было тут посторонних, княже! – проглотил слюну воин.

– А лекарка? Русана!

– Так сама княгиня распорядилась…

– На порог не пускать больше! И в Белый город не пускать. Скажи, если поймают ее тут, по уложению наказана будет, как колдунья. В мешок, и в воду!

– Понял, княже, – стукнул кулаком в грудь начальник охраны. – Сполню!

– Да за что ты так ее? – изумленно посмотрела на мужа Людмила. – Она и роды принимала у меня. Знающая лекарка.

– Дура она набитая! – ударил кулаком в стену князь, который разошелся не на шутку. – Я сколько раз говорил! Чтобы детям ничего! Слышишь? Ничего без моего разрешения не давали и ничего не делали! Не приведи боги, уморят мальчишку, твои лекарки на кольях у меня повиснут. Поняла?

– Так она наговоры знает, – растерянно смотрела на мужа Людмила. – Сама Мокошь благословила ее людям помогать.

– Ты-то откуда знаешь? – прорычал Самослав. – Ты сама это слышала?

– Люди так говорят, – вконец растерялась Людмила. – А детей нам боги дают, и они же их забирают. Редко какая семья не хоронит дитя свое, сам ведь знаешь.

– Владыку Григория ко мне! – скомандовал князь и пристально посмотрел на жену. – Людмила, пойми! Ты князя жена. Тебе этих дур из лесной глухомани слушать ни к чему. Тебе свитки по медицине принесут, изучай. И не вздумай всякую дрянь детям давать. Поняла?

– Поняла, – кивнула жена. – На старой латыни свитки, Само?

– А на какой же еще? – удивился князь.

– А может, переведут их? – с надеждой посмотрела на него Людмила. – Она же тяжелая, латынь эта. Просто спасу нет!

– И правда, – задумался князь. – Пусть переведут… Хм-м, а ведь в этом что-то есть.

– Звал, государь? – владыка Григорий вплыл в покои, распространяя впереди себя какой-то новый, совершенно незнакомый аромат.

– Ого! – пошевелил ноздрями князь. – На чем в этот раз настаивал?

– Смесь из лесных ягод и меда! – довольно зажмурился владыка. – Два раза через уголь фильтрую. Завтра на пробу принесу. Случилось чего?

– Собери все свитки по медицине. Цельс, Гален, Гиппократ. Все, что есть. Перевести на словенский язык и мне на стол. Я эти свитки править буду.

– Ты, княже, будешь править свитки древних мудрецов? – выпучил глаза епископ.

– Я, Григорий, – упрямо посмотрел на него Самослав, – в своих землях сам решаю, кто мудрец, а кто нет. Понятно?

Владыка посмотрел на князя долгим взглядом, а потом, прочитав что-то в его глазах, вздохнул и сказал:

– Завтра же и приступим. Все по твоему слову сделаем. Значит, не совсем мудрецами Цельс и Гиппократ оказались. Ну, надо же! А я-то думал…

– Кстати, владыка, – вспомнил вдруг Самослав. – Ты, когда спирт выгоняешь, первые и последние порции отделяй. Голова меньше болеть будет, и крепость не потеряется.

– Да я уже и сам догадался, – самодовольно ответил епископ. – Завтра на пробу принесу. А головы у моих прихожан весьма крепкие, государь. У многих так и вовсе болеть нечему.

* * *

В то же самое время. Константинополь.

Доместик Стефан с удивлением выслушал указ Августа Ираклия. Он был в замешательстве, как, впрочем, и вся чиновничья братия. Теперь императора следовало именовать на греческий манер – василевс, а все делопроизводство тоже переводилось на греческий язык. После одержанных побед и того потока золота, что пришло из разграбленных городов западной Персии, Ираклий мог делать все, что хотел. Ведь он даже вернул несколько десятков римских штандартов, что хранились в храмах Вечного Огня со времен Марка Красса. Последнее вызвало припадок патриотизма у плебса, а авторитет власти взлетел до небес. Ведь, несмотря на укоренившееся христианство, императоров по-прежнему считали ставленниками бога. И если они терпели поражения, значит, не были ему угодны. Как уживалась христианская парадигма с языческой, было непонятно, но, тем не менее, это было именно так. Императору простили все, даже кровосмесительный брак, а власть Августы Мартины стала такой, что со Стефаном почтительно раскланивались персоны, занимавшие посты куда более весомые, чем у него самого.

Василевс Ираклий объезжал южные провинции, разоренные войной дотла. Там еще долго нужно будет наводить порядок и восстанавливать местную администрацию. Он скрепя сердце закрыл глаза на Армению, которая стала жить по своим законам, выбирая своего католикоса. Он вернул Дамаск, взяв с его наместника Мансура сто тысяч солидов за то, чтобы оставить его в прежней должности. Ну, как взяв… Выбив. Кулаками и посохом. Этот удивительный человек сидел на своем месте двадцать лет, договариваясь то с константинопольскими императорами, то с персидским шахом. Египет, Иудея и Сирия оставались оплотом монофизитов, которые официальной церковью были объявлены еретиками, и местное население с ненавистью смотрело на константинопольских попов, которые в очередной раз изменили церковные каноны. Религиозный вопрос расшатывал Империю, но сделать ничего было нельзя. Императоры добивались церковного единства, принимая все новые и новые догматы, которые отрицались значительной частью населения. И они пока не понимали, что далеко на юге, в Аравии, которая неожиданно выиграла от того похолодания, что было в Европе, росла и укреплялась новая, понятная и простая вера, пока еще лишенная всех этих противоречий. Пески Аравии были покрыты травами, там не было привычной испепеляющей жары, а дожди шли часто, как никогда раньше. Изобилие воды дало пищу множеству коней и всадникам, что скоро на этих конях поскачут на север под зеленым знаменем Ислама. Потому что тесно стало в Аравии…

А доместик Стефан наслаждался жизнью. Его проект по взаимодействию с архонтом склавинов был реализован блестяще, и он купался в расположении обоих императоров. Сам куропалат Феодор частенько вызывал его к себе, и они играли в шахматы, которые распространились по имперским землям со скоростью степного пожара, дав работу десяткам мастеров. Брат императора сделал эту затею модной, и теперь в шахматы играли и сенаторы, и торговцы на рынке, и даже воины в казарме. Фигурки резали из дерева, слоновой кости и ценных разновидностей камня. Для богачей их делали из золота и серебра, ведь обладатели огромных состояний старались перещеголять друг друга в бездумной роскоши.