Текст книги "Потоп"

– Дело ясное, – кивнул Владимир Анатольевич, озирая разоренный кабинет, где было столько красивых безделушек и прочих примочек – одни Коротаев расколотил вдребезги, другие просто смел на туркменский ковер, с которого улыбался Туркменбаши – личный подарок.

Плюс сабля на стене…

Рокотов тем временем продолжал:

– Там был один хитрый мент. Письмо-то спрятали – и никак его не найти. Так он додумался, что легче всего спрятать вещь, если положить ее на виду…

– Мозговитый мент, – поразился Шныга.

Но Рокотов рассказывал все больше для души, болтал просто так – он знал, что в данном случае он не столкнулся с прецедентом Эдгара По. На полу – ненужный хлам.

Небрежно просматривая бумаги, он собрал их в пачку, аккуратно, положил на стол. Не ему решать, что важно, а что – нет.

Хотел включить компьютер, но не стал: едва они вошли в кабинет, то первое, что бросилось им в глаза, был лом, торчавший из монитора.

Факт был настолько очевидный и безнадежный, что не заслужил отдельного комментария.

– Придется изымать процессор, – пожал плечами Рокотов.

– Это еще что за штука?

– Вон та бандура, коробка железная, это компьютер и есть. А экран – это так, телевизор. Это чтобы нам затруднить работу, затянуть время. Нагадить, проще говоря.

– Но его включали, – неожиданно заявил халдей.

– Почему так решил?

– Вилка в розетке. Касьян Михайлович ужасно боялся пожара и всегда выключал из сети все приборы. У нас есть радиоточка, так он даже оттуда шнур выдергивал. Лично. Эта вилка всегда лежала со свернутым шнуром, на столе.

Рокотов выругался.

Поздно он плюнул!

Коротаев либо вычистил жесткий диск, либо стер отдельные файлы, либо переслал что-то кому-то для их с Ясеневским дела вредное.

Все равно изымать придется…

Вошел генерал и сразу оценил обстановку.

– Голяк. Ничего, – молвил он успокаивающим тоном. – У меня есть спецы, которые все восстановят, даже если эту железяку в брюхе переварить…

Шныга тоненько захихикал.

– Это кто еще? – грозно спросил полковник.

– Это представитель местного сервиса, наш тайный доброжелатель. Шныга Владимир Анатольевич.

Шныга при виде живого генерал-лейтенанта вконец онемел и стоял как вкопанный, не смея вздохнуть.

– Это он доставил панаму в обсерваторию, – доверительно шепнул Влад.

Ясеневский заулыбался:

– Рисковый парень!..

– Я собирался сваливать, – пробормотал тот побелевшими губами. – Меня бы всяко вычислили. Коротаев узнал бы, кто уходил в отлучку, и мне кранты…

– Мы и сами собирались выяснить – хорошо, что вы объявились так внезапно…

…Передатчик, вмонтированный в процессор, работал на приличном аккумуляторе и добросовестно передавал всю беседу людям, для ушей которых она не предназначалась.

В присутствии высокого лица Владимир Анатольевич постепенно наполнился уверенностью.

– Да, сваливать, – продолжал он. – Я как увидел, что мокряки начались, так сразу решил для себя: все, Шныга. Теплое место ты потерял, но в могиле еще холоднее. Как в речке.

Он подошел к окну, развел шторы, распахнул створки.

– Видите причал? Там и ваш академик с камнем на шее, и то, что от Гриши осталось, не догорело… И еще… за столом…

Занимался рассвет, и халдей вглядывался в светлеющее небо с прощальными звездами.

– Там, за столом, они о чем-то страшном говорили.

– А ну! – Ясеневский потер ладони. – Страшного не будет уже… сказывай!

– Я только урывками слышал… Очень много говорили про бурение и какие-то лазеры, что ли…

– Ну, это у Боровикова навязчивая идея, – буркнул полковник. – Считает, что нашел алмазные копи…

– Копий не видел, – быстро отреагировал халдей. – Все оружие на месте – сабли, шашки, кинжалы, дуэльные пистолеты…

– Притормози, – осадил его Рокотов. – Про бурение мы слышали, а копья тут ни при чем. Есть такое слово: копи.

– Небось тоже этот ваш придумал… Эдгар По? – с уважением осведомился Владимир Анатольевич.

– Он, он. Сильно интересовался кладами и шифрами. Гони дальше. О чем еще шел базар?

Тот поежился:

– Губернатор им не угодил… не знаю чем…

– Так… Говорили о ликвидации?

– О чем?

– Кончить собирались губернатора?

– Такого не слыхал. Но кончать собирались. Я слышал: «огромные жертвы». Какие-то баки называли…

– Баки, – задумчиво повторил Ясеневский. – Воду, что ли, хотят отравить? На кой черт? Они что, Аль-Каиде продались?

– Черных не видел, – это слово прислужник знал.

– Ну хорошо. Еще что?

– Твердили постоянно, что лучше здесь.

Рокотов и Ясеневский переглянулись.

– Это как понимать? Лучше здесь – чем где? Кому? Им? Или чему?

– Не могу знать.

– Выпили да восхищались природой-погодой, – предположил Рокотов.

– Это наверняка, – не стал спорить генерал. – Нахваливали после баньки. Но он говорит: «постоянно твердили». Что, кривые были совсем?

– Нет, вусмерть не напивались ни разу… Разве что господин депутат… иногда.

– Тогда это самое «лучше» может означать что угодно. Место проведения какой-нибудь гадости, например. С применением неких баков. Ты помалкивай, – прикрикнул он вдруг на Шныгу. – Старшие рассуждают, а ты гнилой, ты и нас продашь, как своих продал…

Шныга повалился на колени.

– Да встань, – миролюбиво разрешил ему Ясеневский. – Никто тебе секретов не раскроет, не надей…

Он неожиданно замолчал.

Потому что Шныга не собирался подниматься с коленей. И совсем по другой причине, никак не связанной с мольбами. А только по той, по которой упал.

Ибо с коленей он завалился на ковер, и Рокотов с Ясеневским увидели отверстие, зиявшее у него в груди.

– На пол! – яростно рявкнул Ясеневский.

Оба рухнули на ковер – весьма непочтительно по отношению к Туркменбаши, ботинками прямо ему в пухлые щеки.

– К выходу, – приказал генерал.

Они почти доползли до двери, когда еще две бесшумные пули вонзились в пол позади, дополнительно повредив портрет.

– По нам бьют, суки, – пробормотал Ясеневский.

– Нет, по процессору, – не согласился Влад. – Теперь уже по процессору. Но это им вряд ли удастся, он почти полностью выпадает из сектора обстрела.

– Боятся, что сохранились следы…

– Никто же никому не доверяет…

– А что сейчас снаружи творится… Мои еле сдерживают толпу. Передают, что разбудили депутата, и Боровиков решил, что пожар все-таки случился. Его и не разубеждали. Собирается вылетать спецрейсом.

– Он был помешан на пожарах, оказывается, – сообщил Рокотов.

– Откуда знаешь?

– Покойничек рассказал…

О чем еще рассказал покойничек, Влад предпочел до поры до времени умолчать. Ему не хотелось нагружать сейчас Ясеневского подробностями насчет могил и мест затопления. Мишень – процессор, но и они сами сгодятся на худой конец.

Вот и порог.

Бросок – и Рокотов уже катился через коридор, отползая в сторону, забирая вправо.

Еще бросок! От тучного Ясеневского такого Влад никак не ожидал. Сумо! Полковник оказался проворнее многих бойцов, с которыми Рокотову доводилось сходиться.

Полковник уловил удивление на его лице и подмигнул:

– В тираж меня вывел? – Он непроизвольно повторил слова Коротаева. – Погоди, еще в деле не наблюдал… Интересно, сколько времени будет лечиться этот урод-инвалид?

Рокотов неторопливо встал.

– В конце концов, это только глаза… Голосовой аппарат у него в порядке, мозги на месте.

– Будем надеяться, – Ясеневский оглянулся на Шныгу, так хотевшего подзаработать деньжат и теперь калачиком свернувшегося на ковре.

Рокотов прочитал его мысли:

– Снайпер стрелял, и не с территории. Из леса, с высоты. Черта с два его возьмешь.

– Попробуем хотя бы, – без особой надежды проворчал генерал. – Сейчас сгоняем в больницу и посмотрим, как там с нашим слепым новоявленным… а после придется вернуться. С депутатом беседовать.

На выходе он отдал приказ своим людям прочесать лес на предмет снайпера, но понимал, что вряд ли это принесет какие-то плоды.

Глава седьмая
Офтальмология и разговорчивость

– Его нужно срочно оперировать, – категорично заявил дежурный врач, возглавлявший ночную бригаду. По своему положению в больничной иерархии он был равен Ясеневскому и мог позволить себе любой тон.

Генерал не возражал.

В бахилах, колпаках, халатах и марлевых повязках, они с Рокотовым смотрелись более чем странно, потому что под халатами угадывалась, выступала из-под них разнообразная амуниция.

Не то инопланетяне, не то роботы новейшей конструкции для проведения особенно сложных оперативных вмешательств.

В последнем, впрочем, было много истинного.

– Видеть будет? – лаконично спросил генерал.

– Вряд ли, – ответил хирург. – Возможно, потом, в виде некоторой цвето– и формоимитации… но здесь уже нужны нейрохирурги. Это очень сложная техника с вмешательством, затрагивающим затылочную долю мозга. Можно сказать, она еще экспериментальная.

– Обойдется, – проворчал Рокотов.

– Я попросил бы вас, – парировал врач. – Мне все равно, кто он такой. Для меня он всего-навсего пациент.

– Да ладно, – отмахнулся Влад. – Небось это стоит огромных деньжищ. Такими экспериментами заниматься не нам. Пускай проплачивают его хозяева. А им будет проще сэкономить – сдается мне.

«Тоже, Дон Кихот. С эким пафосом произнес-то. Гордится собой. Пациенты, доктор, бывают разные».

Но Рокотов не сказал этого вслух.

Коротаев, лежавший под простыней на каталке, отлично их слышал. В тюрьме он много читал, самые разные книги, а потому позволил себе вольность.

– У меня отлично развита слуховая репрезентативная система, – проговорил он негромко.

Тут даже доктор смутился.

– Что, – осторожно спросил он, – у вас хорошо развито?

– Репродуктивная система? – подхватил Рокотов. – Это мы исправим при следующей встрече…

– Вы идиот, – выдавилось из пациента. Речь давалась ему, сжигаемому болью, с великим трудом. – Вы в состоянии думать лишь о примитивных вещах. Не выше сапога. У человека есть разные репрезентативные системы… Один познает мир зрением, другой слухом, третий ощущениями… Поэтому первый, к примеру, скажет: «Я вижу, что вы идиот», а второй – «Я слышу, что вы идиот», а третий – «Я чувствую, что вы идиот…»

– Я все хорошо понял, – отозвался Рокотов. – Какой тяжелый больной! Хорошо! Я оставлю репродуктивную систему напоследок. Сперва я сделаю из тебя великого немого… лучше – глухонемого…

– Прекратите, он под действием препаратов, – вмешался офтальмолог.

– А когда он под ними не был? – удивился Рокотов. – Вот и отлично, что действуют препараты… Вы не жалейте лекарств-то, а то он очень прыткий.

Он не знал, что Коротаев за всю свою жизнь схавал столько разнообразнейшей химии, что обычные дозы на него практически не действовали, – требовались слоновьи.

– Да… – Ясеневский задумчиво почесал подбородок и негромко, чтобы не тревожить слуховую репрезентативную систему пострадавшего, попросил: – Они под препаратами разговорчивые… Можно с ним побеседовать минут десять-пятнадцать?

Хирург выглядел крайне недовольным. Но и он понимал, что речь идет о серьезных вещах. Он знал, кого привезли и откуда.

– Хорошо, – вымолвил он нехотя. – Мы ему добавим, если что. Но не дольше…

– Тогда оставьте нас ненадолго, если это возможно, – как можно умильнее попросил Ясеневский. – Мы прямо здесь.

– Я надеюсь, что без дополнительного рукоприкладства, – тихо предупредил врач.

– Об этом можете не беспокоиться.

– Только ногами, – пробормотал Влад так, чтобы доктор не услышал.

Хирург, шмыгнув носом под маской, вышел, затворил за собой двери, и они остались в предоперационной втроем.

Рокотов, намучившийся в респираторе и очках, приспустил повязку.

– Не ссы, я не заразный, – успокоил он Коротаева, забыв, что тому не видно. – Я зубы сегодня почистил…

Коротаев коротко, как обязывала фамилия, послал его на три буквы.

Влад не обиделся:

– Тебе, куриная слепота, ломятся две увлекательные перспективы. Первая: тебе зализывают поврежденные места, а бритвы вручают вместо безграмотно выпущенных пуль. На память. Вроде орденов, носить на шее вместо креста. И твои подельники тебя пришивают уже окончательно, потому что черт тебя разберет – может быть, ты раскололся? Под действием препаратов. У нас и свои найдутся – та же сыворотка правды. Верно я говорю? – обратился он к генералу.

– Очень верно говоришь, – утвердительно затрубил тот.

Ясеневский не стал снимать маску – вероятно, боялся обратного: подцепить какую-нибудь глазную инфекцию. У него и так уже с возрастом ухудшилось зрение, а от постоянного чтения документов глаза все сильнее слезились. Он бы с радостью натянул ее и повыше, до бровей.

Признаться откровенно, генерал до смерти боялся любой медицины. Но тщательно это скрывал.

– Вторая перспектива нисколько не соблазнительнее, – продолжил Рокотов. – Никто тебя не пришивает, и отправляешься ты под суд. И шьют тебе там организацию банды – раз. Двойное убийство как минимум – это два… Вырисовывается пожизненное. Всю жизнь под замком да без книжек с картинками – это ой как неприятно…

Коротаев чуть шевельнулся.

– Хватит гнилого базара, – проскрежетал он. – К делу! Чего тебе надо, такому козырному?

– Козырному ужасно хочется выяснить, что затевала ваша шайка под крышей несчастного Касьяна Михайловича Боровикова, лишившегося кое-какого имущества, а вдобавок и старого друга. И какова его степень участия в ваших планах.

– Ах вот чего хочется козырному… – Действительно, препараты, которые используют с целью премедикации, развязывают язык. Но не всегда в ту сторону. В какой-то мере они все же действовали и на пропитанного наркотой Коротаева. – Так я тебе… я ведь тебя начальником не назову, не дождешься… я тебе так скажу: мне все едино. Все, что ты мне сейчас набрехал. Глаза мне залечат, видеть я не буду, но голову ты мне оставил целой, и она покуда неплохо соображает. А это среди моих, как ты глупо выразился, подельников, очень ценится. Я пригожусь им и куриной слепотой. Меня выпишут…

– Погрузят в специальный транспорт, – подхватил Ясеневский.

– Именно. Погрузят в специальный транспорт и увезут, но только не под суд, как вам сдуру мечтается, а в другое место. И там я потрачу всю жизнь, но отыщу возможность пройтись по всем твоим репрезентативным системам, господин дознаватель…

Рокотов усмехнулся:

– Я ведь могу осложнить докторам работу и надавить на повязку. Меня беспокоит состояние твоей сетчатки. Что, если ее не задело? Маловероятно, но вдруг?

– Дави сколько хочешь. Бритвы уже вынули.

– У меня этого добра вдоволь…

– Тогда под суд мы отправимся вместе… или как раз туда, куда я намылился… тоже вместе, и лучше бы тебе под суд…

– Скажи одно – депутат засвечен? – вмешался в их благочестивую беседу генерал Ясеневский.

– Ваш депутат – блаженный, – ответил Коротаев после короткого раздумья. – Это признание мне ничем не грозит, потому что у вас таких большинство. Дурак дураком. Любит выпить и потрахаться да о России порассуждать.

– А как он о ней рассуждает?

Коротаев даже рассмеялся слабым смехом:

– Как еще о ней рассуждать? Бардак, помойка, планетарный отстойник…

– Ишь какую лексику применяет, – удивился Рокотов. – Планетарный, надо же.

– Так наслушался от вашего академика, – объяснил бывший начальник службы безопасности. – Это он все заливался про планиды, кометы, звезды… У меня, считай, благодаря ему соорудилось высшее астрономическое образование. Вот только в телескоп не заглянуть уже, жалко…

– А из пушки на Луну не хочешь?

– Знаешь как я его убивал, академика твоего? Сначала отследил, как он ворует да постукивает. Потом велел ребятам выкопать могилку помягче да поглубже. Памятник не предусматривался… Накинул удавку и шею свернул. Он весь обделался, ногами сучил, лепетал что-то молитвенное… Небось о Боге вспомнил, которого в телескоп не видно, да и в микроскоп тоже…

В эту минуту вернулся хирург.

Вид у него был предельно решительный.

– Все, – заявил он. – Интервью закончено. Как вы себя чувствуете? – Он склонился над каталкой.

– Дружи с ними дальше – узнаешь, – последовал ответ.

* * *

Следственные мероприятия в особняке Боровикова продолжались всю ночь и весь следующий день.

Явился всклокоченный и сбитый с толку хозяин.

Касьян Михайлович только руками всплеснул от увиденного:

– Это что же… – Он потерял дар речи.

Ясеневский был уже тут как тут:

– Товарищ депутат, на вашу дачу было совершено нападение, подготовленное и спровоцированное, увы, изнутри. Для сокрытия следов.

– Ничего не понимаю, – Боровиков снял очки и протер их полой пиджака. – Каких следов? Кто спровоцировал?

– Андрей Васильевич Коротаев, ваш бывший начальник службы безопасности, – отрапортовал генерал. – Он тяжело ранен и сейчас находится в одной ведомственной больнице.

Он подчеркнул слово «одной».

– Зачем? – в полной растерянности спросил Касьян Михайлович.

– Скорее, почему, – ответил тот. – Потому что вы, к сожалению, доверчивый человек, товарищ депутат, и окружили себя людьми, ничуть не заслуживающими соседства с вами и с государством в вашем лице. Они могли полностью и бесповоротно скомпрометировать, дискредитировать вашу особу. И никакая депутатская неприкосновенность вас не спасла бы.

– Так как же…

– Мы выделим вам новую охрану, – пообещал Ясеневский. – Куда эффективнее. Влад, пойдешь охранять товарища депутата?

Рокотов будто из-под земли вырос и вытянулся в струну:

– Готов хоть сию же секунду, товарищ генерал.

– Спасибо, товарищи, – с досадой поморщился Касьян Михайлович, – но эти вопросы решает и утверждает фракция. Они решат, что вы специально засылаете ко мне своих людей, чтобы выведать наши планы.

– Конечно, специально, но совсем не за этим…

– Нет-нет, благодарю… Побудьте пока рядом, а после вас сменят. Не обижайтесь, – Боровиков извинялся искренне и трогательно, ему верилось сразу. – Я свяжусь с руководством… Но мне сказали, что был пожар… И вот оно, в самом деле – сторожка сгорела…

На последнем слове голос депутата сорвался. Он-таки выговорил то, чего боялся больше всего на свете. Сбывались его самые мрачные предчувствия.

– Нет, никакого особенного пожара не было, – успокоил его Ясеневский. – Но в доме царит разгром. Дело ограничилось сторожкой. Наши люди быстро вмешались и навели порядок.

– Компьютер? – быстро спросил Боровиков.

– Изъят нами.

– Вы не имели права…

– Простите, но уже поздно. К тому же его жесткий диск девственно чист. Кое-кто стер с него все данные – или распространил. А в монитор воткнул лом.

– Кто воткнул лом в монитор? – окончательно оторопел хозяин усадьбы.

– Да все тот же Андрей Васильевич Коротаев, больше некому. Он же и друга вашего кончил, – по-простецки заметил Ясеневский – будто бы вскользь.

– Какого друга?

– Лазаря Генриховича Рубинштейна. Заранее выкопал могилу в роще. Отвел из-за стола в лесок, там задушил и закопал. Очень красочно описывал это событие. А после перестраховался и перезахоронил его – вон там, у причала…. Вместе с охранником из будки, Гришей звали. Так что боюсь, что купание при таком соседстве временно отменяется…

– За что? – закричал Боровиков, в ярости топоча ногами. – За что его-то? Милый, безобидный старикан!

«А ты, выходит, другой», – подумал Рокотов.

– Возможно, он что-то узнал? – осторожно осведомился Ясеневский, решив воспользоваться возбужденным и бестолковым состоянием депутата, который в придачу был еще и с похмелья.

– Что он мог узнать? – Боровиков мгновенно пришел в себя.

– Да что угодно, – генерал ослабил хватку. – Что-нибудь о темных делишках того же Коротаева. Что-нибудь подсмотреть ненароком, услышать…

Касьян Михайлович бледнел на глазах, и Рокотову становилось все яснее, что делишками занимался больше сам депутат, а не его волкодав.

– Если такое дело – запросто мог, – согласился Касьян Михайлович. – Вот негодяи! В жизни больше не войду в эту реку, – он быстро взглянул на место, где утопили труп Лазаря Генриховича. – И с дачи съеду.

– Не на Рублевку, часом? – осведомился Ясеневский и совершенно случайно, сам того не зная, попал в точку.

– Зачем же на Рублевку, – неожиданно хмуро и подозрительно возразил Касьян Михайлович. – Мне больше нравится здесь. И вся моя деятельность связана с областью и городом…

– В городе – губернатор, – напомнил Рокотов.

– Ну, с регионом вообще…

– Да и у региона начальник имеется, – сказал Ясеневский. – Впрочем, я хорошо вас понимаю. Вы человек ответственный, вы планируете здесь большие дела. Не о них ли шла речь в документах, стертых с диска?

– И о них тоже, – кивнул Боровиков. К чему отрицать, когда все стерто или разослано… Будем, впрочем, надеяться, что стерто. Будем исходить из этой счастливой возможности.

Он сделал несколько шагов, поминутно качая головой при виде очередного разрушения.

– Сказать ему о кроте? – шепотом спросил Рокотов. – О Шныге?

Ясеневский немного подумал.

– Можно и сказать, – согласился он. – Даже нужно. Посмотрим, как он себя поведет.

Оба они нагнали удалявшегося к особняку депутата.

– Внутри бедлам, Касьян Михайлович, – вторично предупредил Рокотов. – К тому же там тоже убивали…

– Кого? – голос Боровикова уже сделался безразличным.

– Шпиона, вообразите, – сказал на это Ясеневский. – У вас тут не только бандиты окопались, за вами еще и шпионили. Некто Шныга, официант.

Касьян Михайлович застыл как статуя.

– Официант? – пробормотал он. – Шпионил? Для кого?

Генерал развел руками:

– Вот в этом вопросе мы, извините, не компетентны. По всей вероятности, для важной птицы. Возможно, он как раз собирался рассказать нам об этом, но его застрелил снайпер. Через окно. На пустячного человечка снайпера не пошлют.

Боровиков, казалось, его не слышал.

Официанты постоянно вертелись возле стола. В том числе и в отсутствие Лазаря Генриховича, когда речь шла о действительно серьезных вещах.

Халдей мог услышать многое и передать кому угодно. Хотя бы этому толстяку, что сейчас в упор его разглядывает.

– Что же мне делать? – обреченно пробормотал депутат.

– Сядьте в тенечке, – предложил генерал. – Отдохните. Корреспондентов – в шею. Сидите так, чтобы вас вообще не видели. И думайте. Не хотите нашу охрану – не надобно. Опишите ситуацию своим, пусть напрягутся. Дело-то пахнет терактом, если вдуматься!

– Да уж точно! – воскликнул Касьян Михайлович.

Еще как пахло.

У него тряслись руки.

Коротаев убил Рубинштейна из-за какой-то ерунды, это наверняка. А настоящего шпиона прозевал. Боровиков ударил себя кулаком по толстому колену.

Он устроился на обычных качелях, под сиреневым кустом.

– Я слышал о вашем проекте добычи алмазов, – заговорил Ясеневский. – Наверное, – заметил он сочувственно, – в компьютере хранилось что-то важное на этот счет?

– Да-да, очень важное, – скорбно ответил Касьян Михайлович, хотя все самое важное хранилось не у него, а в совершенно других компьютерах. – И про бурение, и о новых технологиях…

– Я слышал, что безопасных, – встрял Влад. – Не поделитесь? Просто чтобы отвлечься.

– Не сейчас, – отказался депутат. – Поверьте, мне не до этого.

– Верим-верим, – закивал Ясеневский, одновременно следя, как его сотрудники изучают каждый квадратный сантиметр участка. – Между прочим: у вас в усадьбе нет ничего взрывоопасного? Что могло бы храниться в каких-нибудь баках?..

Касьян Михайлович снова насторожился.

– В баках? – повторил он тупо. – Почему вы говорите о баках?

– Это не мы, это ваш Шныга упомянул. Дескать, велись разговоры о баках…

Генерал умышленно не назвал баки «какими-то», чтобы депутат думал, будто вопрос с баками в принципе ясен.

Ясеневский не собирался объяснять депутату, что виночерпий был простым шантажистом и думал срубить деньжат за панаму – с Коротаева, с обсерватории, с кого угодно…

Но было видно, что непонятные баки напрочь выбили Боровикова из колеи. На лбу у него выступили крупные капли пота.

– Не знаю, какие-такие баки, – промямлил он. – Разве что вы мне забиваете баки или он вам забивал… Мы разговаривали, знаете ли, о многом. Бурить намереваемся глубоко. Возможно, речь зашла о нефтяных баках – вдруг найдем?

– О нефти вы еще ни разу не высказывались, нигде, – покачал головой Ясеневский. – Ни в Думе, ни в интервью. Всерьез рассчитываете наткнуться на месторождение?

– Мы и не думали о ней всерьез. Но чем черт не шутит? Планида наша, – он, сам того не замечая, повторял своего друга-сексота, доброй памяти Лазаря Генриховича, – планида наша щедра на сюрпризы… Кто знает, что там скрывается в ее толще?

– Это точно, – кивнул Рокотов. – Одни трупы считать не пересчитать.

Ясеневский осадил его строгим взглядом, и тот замолчал.

– А вы бы подумали, кстати, – спокойно посоветовал Ясеневский. – Ведь алмазы вы там нашли. Все ученые в один голос твердят, что их, да таких, там и в помине быть не должно. А они есть…

– А они есть, – упрямо повторил депутат.

– Не пропадало ли у вас чего? – Полковник продолжал прощупывать собеседника, пытаясь выяснить, насколько глубоки могли быть его подозрения в отношении старинного приятеля Рубинштейна. И не стоял ли он сам за его ликвидацией.

Касьян Михайлович поболтал короткими, толстыми ногами, мало-помалу смиряясь с бедой. Первый шок миновал.

– Теперь-то кто скажет, – ответствовал он. – В таком разгроме. Могло пропасть что угодно.

Ясеневский рискнул:

– Те же алмазы, к примеру?

– Так я же и говорю…

Понятно. Он не считал их. Это добро было разбросано по всему особняку. Валялось где попало – и скорее всего, не потому, что не имело никакой ценности, а в силу того, что ценность имело нечто совершенно иное. Не алмазы, но связанное с алмазами.

«Или с их добычей», – внезапно подумал Рокотов.

Касьян Михайлович производит впечатление дурака, неуча, грубияна, но человека незлого, болеющего за родной край.

Его окружают бандитами товарищи по партии.

Бандиты ликвидируют лиц, позволяющих себе установить слежку за деятельностью депутата и его окружения.

Во время обыска люди Ясеневского нашли в особняке великое множество подслушивающих устройств, видеокамер, микрофонов, передатчиков; многие из них еще хранили в себе некую информацию, Коротаев не успел зачистить усадьбу по полной программе.

Уже приступили к расшифровке и просмотру – ничего особенного.

Похоже было, что здесь, в зеленогорской ставке, не проводилось никаких серьезных совещаний, а Боровикова держали кем-то вроде английской королевы, которую будут выставлять напоказ, гордиться ею, поклоняться ей – почему? И после чего?

Все эти вопросы решались, похоже, в каком-то другом месте.

И занимались этим люди, которые уровнем были либо явно, либо тайно, но выше Касьяна Михайловича.

Но не допрашивать же, не звать к барьеру одного из лидеров партии?

Он отбрешется, как делает это всегда, с огоньком и крайне убедительно.

Придется обращаться в парламент.

Придется связываться с экологами, которых Ясеневский тоже недолюбливал за постоянное фрондерство. Силовики не жалуют оппозиционеров, но всегда используют их, когда это выгодно.

К чему приведет, по их мнению, пресловутое бурение?

И как все же могло получиться, что совершенно чужеродные данной местности камни обнаружились здесь, в Ленинградской области?

Все чутье, весь опыт работы подсказывал Рокотову, что речь идет о прикрытии, что алмазы и сам депутат – не более чем ширма. Планируется что-то крайне серьезное…

Размышляя, одновременно он слушал, как Касьян Михайлович общается по мобильнику с каким-то Афиногеновым. Разговор принимал все более монологический уклон.

– Вы подставили меня! – орал Боровиков, словно озвучивая соображения Рокотова и Ясеневского. – Вы направили ко мне уголовных типов, они решали здесь свои криминальные дела! На мою дачу напали, ее разнесли в пух и прах, меня допрашивает ФСБ… – Он покосился на генерала. – Ну не допрашивают, нет, они весьма дружелюбно настроены… Я нуждаюсь в новой резиденции, здесь же, причем немедленно! И в новых людях с безупречной репутацией! Что вы имеете в виду? Наша акция? Вы хотите сказать, что только уголовники… хорошо, я молчу, но меня сейчас никто не слышит.

Он соврал, он с ужасом смотрел на недавних собеседников.

Он проговорился. В общем – не в частностях, – но в принципе он проболтался.