Текст книги "Король идёт на Вы. Кофейная гуща"

Король идёт на Вы
Кофейная гуща
Дмитрий Чулкин

Иллюстратор Анна Михайловна Бессонова

Корректор Екатерина Анатольевна Орлова

© Дмитрий Чулкин, 2017

© Анна Михайловна Бессонова, иллюстрации, 2017

ISBN 978-5-4485-3451-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Книга гаданий

Пролог

Темные кучевые облака… Страшное зрелище. Господь Бог поежился, словно от холода.

– Ну как ты там? – спросил Господь Бог у короля.

Король сидел в моей комнате и пил чай.

– Нормально, Господи, – ответил он. – Только немного странно себя чувствую. Немного страшно мне.

Но ты все еще веришь в меня, король?

– Да, Господи.

Господь Бог дунул, и кучевые облака разошлись, теперь над моим домом в облаках была круглая дырка, и из нее падал косой поток солнечного света.

– Я все вижу, король. Пока что Мне не нравится. Ты не слишком-то торопишь события.

– Господи, но ведь я ничего не помню.

Если бы ты что-то помнил, король, было бы неинтересно.

– Зачем я здесь, Господи?

Глафира отсекла Роме руку мечом. Рома заорал и упал на колени, держась за кровоточащую культю.

– Зачем ты это сделала, зачем?

Глафира хмыкнула и кинула Роме полотенце.

– Утрись, ты же мужчина. Мужчины не плачут.

– Но ведь должен же быть какой-то смысл, какая-то цель?

Глафира презрительно посмотрела на Рому и сказала.

– Это школа мужества. Теперь ты настоящий мужчина, а не сосунок. Гордись.

Рома утер слезы, схватил гитару и стал петь песню голубых беретов.

Аня стоит в магазине и покупает себе платье. Она покупает одно платье, но из магазина вынесет два. Еще одно платье лежит скомканное у нее в кармане. Да, дорогие женщины! В наше время платья стали таковы, что их можно скомкать и положить в карман. Магазины же стали таковы, что можно преспокойно класть в карман платье так, чтобы этого никто не заметил. Надо только набрать кучу платьев и зайти с ними в примерочную.

Только не забудьте снять с них блямбу.

Водитель прикрикнул на старушку, пытавшуюся залезть в автобус. Нечего, говорит водитель, по старушечьим документам тут ездить, для того рейсовые автобусы существуют. У меня тут полуэкспресс, кричит водитель.

Глафира Романова подошла к водителю и застрелила его из своего пистолета.

– Я никогда не могла за себя поручиться, что этого не произойдет! – говорит себе Глафира и выходит из автобуса.

– Я, – думает Глафира, – не виновата. С тех пор, как у нас разрешили свободное ношение оружия, у людей появилось доступное средство убивать всех подряд. Убить человека стало совсем просто. В наше время по улицам ходит полно психов, не надо было принимать этого закона. Но уж больно мерзкий был водитель…

Аристотель считал, что душа человека состоит из двух частей. Одна часть чувственная, смертная. Другая – умственная, бессмертная.

Именно чувственная душа делает нас, людей, разными. Умственная часть делает нас частью чего-то божественного.

Развивая в себе вторую часть, человек рано или поздно потеряет себя как личность и сольется с Богом.

Все это весьма напоминает восточные учения о нирване. Мир бытия иллюзорен, само представление человека о собственной личности и личностях других людей иллюзорно.

Оля посмотрела на флейту и горько вздохнула.

– Хы, – сказала она.

– Хы, – повторила флейта и запела грустную мелодию. Оля удивленно закрыла глаза и стала танцевать под звуки собственной флейты, которая почему-то сегодня решила поиграть до того, как хозяйка прикоснется к ней губами.

Наконец флейта закончила петь. Оля опустилась на стул и стала смотреть в окно.

Бедная Дамочка,

С утра любимый дал ей в глаз.

Любви это ее не помешало

Дамочка плакала, но любила.

О, счастье, как ты больно бьешь!

Дамочке сорок лет.

Она учитель литературы.

У нее двое детей.

По выходным ее любимый напивается

В стельку

И орет на Дамочку матом

На весь дом.

Нам всем жалко Дамочку,

Но мы можем понять ее мужа.

У нас у всех есть жены,

Мы такие же козлы, как и он.

А жизнь начиналась так хорошо,

А жизнь продолжалась так хорошо.

Откуда же взялся облом,

Откуда же взялся такой облом…

Лев сказал лисе:

– Если бы ты меня любила, ты бы меня побольше уважала.

Лиса оскалилась и прошипела:

– Я тебя уважаю. Я не уважаю нелогичные вещи.

Лев пожал плечами и свернулся клубком, точно котенок.

– Логика еще никому не приносила счастья. – промурлыкал он. Лиса встала над ним и принялась делать льву массаж. Ее острые коготки выдирали клочки львиной шерсти.

– Зато только логика приносит людям покой, – ласково сказала льву лиса.

– Покой приносит только смерть. Любой другой покой – всего лишь плод твоего воображения. Это тоже, согласись, не очень-то логично.

За окном выла зимняя ночь. Не Москва. Видны ли в Москве звезды? Лев не помнил… Он давно не смотрел в московское небо ночью.

– Как-то нескладно все вышло. Погоня за счастьем… Да, когда-то так оно все и было. Человек, который гонится за счастьем, – странное животное.

Наконец стало видно, что слова льва разозлили лису.

– Ты знаешь, это все можно в любой момент прекратить, – сказала рыжая.

В дверь постучали. Чей-то пьяный голос с некоторой иронией и в то же время вопросительно произнес:

– Простите, девушка! Вам не нуж… Вам… Ик?

Раздался стук падающего тела.

– Вот, – сказал лев. – Абсолютно логичный поступок. Можно сказать, традиция. Сидишь, напиваешься в компании мужиков, а потом идешь к женщине, и уже ни в зуб ногой. Но ведь нужно же и приличия соблюсти.

Лиса закончила делать льву массаж и свернулась в клубочек рядом с ним.

– Как ты ловко умеешь других судить. Можно подумать, что ты сам лучше намного.

– Я не лучше, я просто другой.

– Это просто мания величия. Ты такой же, как все, только хуже.

– Иногда хуже уже некуда. Быть лучше или хуже можно, только находясь в той же системе координат, в большей или меньшей степени удовлетворять или не удовлетворять тем или иным критериям. Больше или меньше подходить для какой-то задачи.

– Да уж, ты вообще ни для какой задачи не подходишь. Ни на что не годишься.

– Вот видишь, ты сама это признаешь. Значит, я не могу ни с кем состязаться, значит, и со мной никто не может состязаться. Я не хуже и не лучше. Я другой.

– Ты дурак. Реальная жизнь подойдет к тебе сзади и трахнет. Хорошо, если просто по голове, а то ведь может и в сексуально-эротическом плане.

– Ай-яй-яй! Девушки так не должны говорить.

– Как? Честно?

Глава 6

Когда нам хорошо, мы хотим смеяться, потому что как-то скучновато. Когда нам плохо, мы хотим смеяться для того, чтобы забыть, что нам плохо. Когда мы забываем, что нам плохо, мы хотим смеяться, потому что думаем, что нам хорошо, но как-то скучновато. И так далее. В общем говоря, мы хотим смеяться.

Великий ученый Миша Манн хочет сосредоточиться, но у него ничего не получается. Темная комната, только яркое пятно света настольной лампы лежит на книге.

Миша тщетно пытается разобрать хоть строчку. Тогда он с досадой плюет в книгу.

На кухне его мама готовит блины. Миша терпеть их не может, но он все равно съест их, потому что он любит свою маму. Она врач, потому кричит Мише из кухни:

– Миша, включи в комнате большой свет, не читай под настольной лампой, глаза испортишь!

– Мама, я только так могу сосредоточиться на том, что читаю! – кричит в ответ упрямый Миша.

Тихий стук в дверь. Миша удивленно смотрит на часы. Половина одиннадцатого ночи. Кто может прийти так поздно?

Миша бормочет ругательство на французском языке, надевает пушистые тапочки с кошачьими мордочками и хочет идти к двери. На душе у него тревожно.

Он слышит, как его мама звенит цепочкой от дверного замка.

– Мама! – кричит Миша. – Мама, не открывай, я…

Он не успевает договорить. Дверь срывается с цепочки, и квартира переполняется большими и страшными людьми в масках. Один из них хватает Мишину маму и делает ей какой-то укол.

– Так, – тихо и спокойно говорит другой верзила в маске.

Мы сидели с Мишей у него на кухне и пили кофе.

– Я надеюсь, ты меня извинишь за этот ужасный беспорядок, – сказал Миша.

– Да, не бери в голову, – ответил ему я, макая в кофе печенье. – Это все пустяки, давно хотел побывать у тебя в гостях. Надеюсь, с твоей мамой будет все в порядке.

Жалко, что обстоятельства такие печальные.

– Ты знаешь, мне совсем не понятно, что это такое было и зачем. Какие-то омоновцы… Ничего не понимаю.

– Тут и понимать нечего. Теперь нужны виноватые. А кто у нас в Византии виноватые? Ну ясно кто. Те, кто, работая по заданию американской разведки, саботировал важнейшие исследования. А может, ты еще и еврей? Пока, Миша. Езжай в свой Израиль, пока можешь.

Я поправил перо на шляпе и вышел во тьму и вонь московского вечернего подъезда.

Морская свинья Бочка заверещала и выпрыгнула из домика. Морская свинья Иероним бросился за ней. Они оба оказались на полу, где за ними немедленно стал гоняться сторожевой пес Микки. Вот так и люди, подобно морским свинкам, в погоне за призрачным счастьем подвергают опасности и самих себя, и тех, кто их любит.

Сон

Как-то раз встретились Платон и Аристотель. Они, хоть и были связаны взаимным уважением, не любили друг друга.

Аристотель, завидев вдалеке Платона, приподнял свои одежды и побежал к нему навстречу, мерзко хихикая.

Тучный Платон, увидав, что на него несется худенький Аристотель, набрал горсть земли и кинул ее в лицо будущему воспитателю Александра Македонского.

Но, увидев, что промахнулся, кинулся прочь.

Аристотель же, догнав Платона, поставил ему подножку, в результате чего Платон упал в грязь.

С тех пор и говорят, что Аристотель – это Платон, смешанный с грязью.

Мы с Аней сидели за столом и пытались приготовить на всех салат. За окном моросил мелкий майский дождик, в камине уютно потрескивал огонь.

Аня была одета в домашний халатик с зелеными розами на черном фоне. Она резала лук, и поэтому ей очень хотелось плакать.

Каждый раз, бросая взгляд на ее лицо, я испытывал странное чувство, какое бывает на закате. Это чувство говорит нам, что мы запомним происходящее на всю жизнь и будем потом горько сожалеть о том, что оно ушло. Горечь эта, впрочем, будет смягчаться тем фактом, что это все-таки когда-то было.

Я сказал Ане:

– У каждого из нас есть такие воспоминания, которые разрывают нам душу.

Она посмотрела на меня полными слез глазами и улыбнулась.

– Ты что, решил, что сейчас надо сказать какую-нибудь банальную фразу?

Я хотел ей ответить что-то, но в этот момент на кухню ворвалась Нина В. и сказала Ане:

– Не обращай внимания. Он вечно говорит всякие общеизвестные вещи с таким видом, будто открывает миру страшную тайну.

Сказав это, Нина щелкнула фотоаппаратом и вышла из кухни навсегда. «Интересно, – подумал я, – она что, стояла под дверью и подслушивала?»

– Так вот, – продолжил я торжественно. – Когда-то давно я был близко знаком с одной девушкой. Просыпаясь по утрам, она включала мне песню Гребенщикова «Ты нужна мне».

Уже прошло много лет с тех пор, как мы и слова друг другу не сказали, а песня все еще рвет мою душу на части.

Аня порезала палец, и мне пришлось заткнуться и целовать ее. «В чем-то, – подумал я, – Нина бывает права».

Александру стало противно. Он сидел на дереве и покачивал своими ковбойскими сапогами. Уже минута, как он закончил петь одну из оперных арий, а ему до сих пор никто не выразил своего восхищения, кроме Дмитрия Александровича, который специально за этим бегал по лесу с микрофоном и телеоператором. «Дима, – подумал певец, – не считается. Он готов любой какашке свое восхищение высказывать и дифирамбы петь».

Но наконец восхищенные поклонники добежали до дерева, на котором сидел великий тенор, и стали выражать свое восхищение. «Хе-хе», – радостно подумал Александр.

Когда-то наш лес был совсем маленьким. Мы и сами были не очень-то велики, но это нас не смущало, потому как никого больше нас поблизости не было.

Лес рос и постепенно захватил те области, которые были заселены гигантами.

Встретив первых гигантов, мы испытали шок. Казалось, гиганты во всем превосходили нас. Они бегали быстрее, они лучше пели и были более веселы. Но самое главное, у них были зеленые зубы. Наши женщины смотрели на гигантов с восхищением, и мы не могли этого не замечать.

Мы и сами восхищались ими против своей воли. Ведь всем было известно, что чем зеленее у мужчины зубы, тем больше удовольствия он способен доставить женщине при поцелуе. Зелень зуба – признак мужской мощи.

Но воля наша оказалась достаточно сильна, и путем тяжких алхимических усилий мы переплавили свое восхищение и зависть к зеленым зубам в ненависть и презрение.

Мы стали считать, что гиганты глупы и жестоки. Что они ленивы и неспособны на высокие чувства. Что зелень их зубов не ценнее зелени листвы на деревьях.

Спустя некоторое время мы вообще перестали считать гигантов людьми. Таким образом нам удалось на некоторое время избавиться от чувства неполноценности, охватившего весь наш род.

Алексей сказал сказал Илье:

– Я очень хорошо умею решать квадратное уравнение и объяснять произошедшие события. На этом основании я буду говорить тебе, как ты должен жить.

Петр сказал Илье:

– Я написал пару книжек о том, что в далеком прошлом некое существо поручило мне управлять тобой, чтобы после твоей смерти тебе не стало хуже, чем сейчас. Поэтому ты должен во всем меня слушаться.

Иннокентий сказал Илье:

– Я буду брать у тебя твои деньги, еду, женщин и детей, обещая взамен защиту от таких же, как я. Поэтому ты во всем должен слушаться только меня.

Антон сказал Илье:

– Я умею сказать то, что тебе хочется слышать, так, чтобы ты подумал, что мне нужно того же, что и тебе. Поэтому ты во всем будешь слушаться меня.

Илья внимательно выслушал всех говоривших, схватил погремушку и сказал «Агу». Чего ж вы еще хотите от годовалого малыша?

Глава 7

Весна подходила к концу. Май заигрывал с людьми, то заставляя их скидывать одежду, то обдувая их холодным пронизывающим ветром с дождем.

Мне же он отравлял жизнь днем, делая квартиру душной, а мое существование потным и липким спустя уже пятнадцать минут после душа. Холодные обманки мая не помогали мне, так как здание не успевало отдать накопленное тепло никому, кроме населяющих его людей.

Король не появлялся уже две недели, и я думал иногда, что он и в самом деле был не более чем моей галлюцинацией. Кто он и что он, более не интересовало меня. «Что толку, – думал я, – в знании механизма функционирования собственной памяти? Главное, что эта память есть и иногда пользование ею доставляет удовольствие».

То же и с королем. Если он помогает мне жить и делает мою жизнь более интересной, зачем мне знать, чем он на самом деле является?

Сначала, когда король исчез, я почувствовал облегчение. Я всегда был одиночкой, и меня тяготило почти что постоянное присутствие другого человека, тем более мужского пола, тем более старше меня. Тем более такого высокого.

Король вообще иногда вызывал у меня воспаление комплекса неполноценности. Помимо высокого роста, он обладал глубоким низким голосом и вальяжными манерами. Словом, всем, что соответствовало моим представлениям о том, каким хотят видеть мужчину женщины.

Как же Николай Германович добился того, что он стал самым главным человеком в России? Все просто: Николай Германович был очень талантлив.

Естественным следствием было то, что его никто не понимал.

В детстве Николай Германович, а тогда просто Коля, был очень замкнутым мальчиком. Даже его родная мама не могла, бывало, и слова из него вытянуть.

Это, однако, не мешало ей любить Колю более всего на свете и беспокоиться о нем более всего на свете.

До рождения Коли его мама, Зинаида Михайловна, была атеисткой в самом строгом понимании этого слова, несмотря на то, что сама происходила их семьи, в которой фанатичная вера в Аллаха была чем-то вроде семейной традиции.

Однако незадолго до появления на свет Николая Германовича с атеизмом его родителей было покончено. Дедушки и бабушки настояли на том, чтобы Коле сделали обрезание, а его родители стали петь в местном мусульманском хоре.

Его дед любил повторять, что «даже на небе у них все схвачено».

Несмотря на то что Николай Германович был талантлив, его школьные успехи едва-едва позволяли его родителям гордиться сыном.

Гораздо больших успехов Николай Германович достиг в общении с Аллахом.

Аллах сразу заприметил Колю среди всех остальных младенцев мужеского пола, родившихся на свет в ту минуту. Когда Аллах впервые подошел к колыбели младенца, он услышал ангельское пение и ощутил чудное благоухание.

Аллах сразу подумал тогда, что он нашел подходящего человека на должность начальника России.

Когда Коля пошел в школу, Аллах принялся за его обучение. К пятому классу Николай Германович уже умел делать все, что полагается приличному святому дервишу, и даже чуть-чуть больше.

В частности, ему совсем были не нужны вши для того, чтобы левитировать, а невидимым он мог стать в мгновение ока.

Нельзя сказать, что Николай Германович был особенно красив по нашим российским стандартам. Однако в общении с женщинами ему это никогда не мешало, и даже наоборот, помогало.

Святость Николая Германовича также не была помехой в общении с прекрасным полом.

Аллах шутил по этому поводу, что Коля когда-нибудь заткнет за пояс самого Мухаммеда, а когда Коля умрет, он, Аллах, не пустит к нему гурий, так как положенную долю девственниц Коля получил еще на земле.

К окончанию школы Коля потерял вкус к чудесам и женщинам, а потому стал полностью готов к тому, чтобы управлять Российским Государстфом.

Аллах вручил Николаю святые регалии и перестал с ним общаться, чтобы никому не пришло в голову потом жаловаться на несправедливость Аллаха и излишнее его вмешательство в дела России.

Николай Германович уселся поудобнее в своих палатах и приступил к управлению Государстфом Российским. Он не читал газет и не смотрел телефизор, поскольку знал, что там все врут. Даже «Эхо Москвы» Николай Германович не слушал.

Всю необходимую для управления государстфом информацию он получал посредством инъекции два раза в сутки.

После инъекций Николай Германович поначалу терялся от количества обрушивавшейся на него информации. Мир вокруг него как будто рождался заново, полностью доступный Знанию и Пониманию Николая Германовича. Белые стены, округленные углы… Слуги, снующие по своим делам вокруг Николая Германовича… вокруг железного ложа Николая Германовича… Вокруг…

Слуги Николая Германовича были весьма нерадивы. Они редко бывали способны понять, что им говорил Николай Германович.

Николай Германович отдавал приказания, размахивал руками… Но слуги думали, что ему холодно, и одевали Николая Германовича. «Аллах их побери, – думал Коля. – Эти жалкие отродья даже белую рубашку не могут правильно на меня надеть! Вечно надевают ее задом наперед и неудобно связывают рукава за спиной!»

Саша Георгиева оглянулась. Соперница догоняла ее. «Блин, – подумала Саша. – Зря я именно эту смазку выбрал! Надо было другую…»

Было очень холодно, но пот не замерзал у Саши на лбу, а тоненькой струйкой стекал ей в глаза и ниже, будто прекрасная девушка некстати расплакалась.

Она еще раз оглянулась. Лыжня. Соперница. Саша даже могла разглядеть ее глаза. Вдруг Саша с ужасом поняла, что догоняющая ее девушка – это она сама, только чуть-чуть моложе, года на три. «Не больше», – подумала Саша.

Вдалеке маячили елочки. «Ничего, – подумала Саша Георгиева. – Вот доеду до елочек и там скроюсь от себя».

«Черт побери, – подумал я. – Ну какая она теперь Георгиева? Не Георгиева она давно… Ну, оно и хорошо. Зато не будет обижаться, что я ее фамилию указал. Раз не твоя фамилия, так и обижаться нечего… Или обидится? Они ведь такие все… Как про других читать, так первые. А как про себя… Ох».

Я нехотя заменил везде фамилию Георгиева на что-то менее благозвучное. Затем, печально вздохнув, снова уткнулся в ноутбук.

Торговец Хью вышел из дома. После освещенной камином гостиной темнота словно дубиной ударила его.

Он прислушался. Ничего подозрительного слышно не было, обычный субботний вечер.

Где-то пела девушка, ей кто-то подыгрывал на флейте и гитаре.

Хью набрал полную грудь воздуха. «Воздух, – думал Хью, – был сегодня как-то особенно свеж. Так всегда мы сидим в затхлых помещениях. Когда приходит время умирать, мы выползаем и впервые за долгое время чувствуем, как хорошо жить».

В таком случае кто-то вздохнет и скажет: «Ах, как хорошо жить, как жалко умирать». А кто-то, наоборот, бодрой походкой постарается отогнать сомнения и страхи и философски отметит, что день для смерти выпал неплохой.

С кухни донесся запах дорогого кофе.

– На тебя сварить? – закричал мне король.

Я оставил попытки мыслить здраво и закричал королю:

– Да, Ваше Величество!

Король уселся в свое огромное кресло. «И откуда оно здесь взялось? – подумал я. – Не было же».

– Чем острить, скажи мне лучше, – произнес задумчиво король, – почему Саша Георгиева говорит, как мужчина: «я выбрал»?