Текст книги "Зона захвата"

И вот на тебе…

Фортуна отвернулась от любимчика. Наверное, ей надоело быть с тем, кто воспринимает ее как данность, как само собой разумеющееся приложение.

Женщины – они такие капризные…

11

Перерывов на отдых или кормежку не было. Только раз принесли в бачке теплую воду и одну алюминиевую кружку на всех. Пока до Андрея дошла очередь, кружка уже скребла по дну, и он боялся, что ему не хватит воды.

Хватило. Половину кружки.

Вода пахла тиной и была с песком, хрустевшим на зубах.

Когда почти стемнело, поступил приказ закончить работу.

Пленников построили в колонну по двое и отвели в один из коровников с целыми воротами, у которых маялся бородатый часовой. Он приоткрыл створку, пропуская невольников, и сразу же закрыл ее за последним вошедшим.

В помещении женщины удалились в свой закуток – там горела лампочка, мужчины заняли освещенный неярким светом угол. Здесь валялось всякое тряпье и старая солома, лежали настилы из досок, приспособленных под лежаки.

Прибывшая партия рабов не была единственной. В закутке уже находились другие люди. Андрей подумал, что они работали на другом объекте и их привели несколько раньше.

Мужчин набралось человек сорок. Все разного возраста – от совсем молодых, лет шестнадцати, до зрелых, почти пенсионеров. Невольники устало перебрасывались малозначительными фразами. В коровнике, где вместо буренок содержали людей, как скот, правили бал унылость и безнадега.

Сколько было женщин, Андрей не смог бы сказать наверняка. Но, наверное, не меньше, чем мужчин. На стройке их работало человек двадцать плюс те, кого привели раньше.

Липатов посмотрел, кто и где расположился на отдых, а после, в компании других новичков, направился по едва освещенному лампочками помещению искать себе «постель». Ему удалось выломать несколько досок и набрать немного соломы. Весьма сомнительные удобства, но все лучше холодного, тянущего сыростью пола.

Принесли ужин.

К мужскому закутку подошли четверо боевиков. У каждого в руке было десятилитровое оцинкованное ведро.

Пленники с чашками и ложками выстроились в очередь перед ведрами, новенькие – в хвосте каждой из четырех стихийно образовавшихся колонн. Им выдали дюралевые миски и ложки.

Липатов получил свою порцию: полбуханки черного хлеба и жидкую, едва соленую похлебку с непроваренной перловкой на дне.

Отойдя в сторонку, Андрей жадно набросился на еду. Он не ел сутки, да еще вымотался на этой треклятой работе. Жижа закончилась быстро, а хлеб еще оставался. Липатов заметил, как другие подходят за добавкой, и решил последовать их примеру.

Молодой боевик с едва пробившейся бородкой на вполне приятном лице – такие нравятся женщинам – насмешливо произнес:

– Рюсскый, ты Мажор, да? Проголодался? Хавай-хавай. Кто хорошо ест, тот хорошо работает. Рюсскые должны много работать.

12

Ужин закончился. Бородачи ушли. Все начали укладываться на своих местах. Стояла гнетущая тишина, изредка нарушаемая тяжелыми вздохами, покашливанием, поскрипыванием досок.

Кто-то выкрутил лампочку. Темнота поглотила этот угол коровника. В закутке женщин свет тоже погас. Осталось лишь слабое дежурное освещение.

Свернувшись калачиком, Липатов, едва не плача, вспоминал вчерашний вечер. Ничто не предвещало подобной развязки. Прекрасное настроение, отличная машина, адреналин от предстоящей гонки…

ТАМ его наверняка уже потеряли. Сообщили родителям. Мать точно испереживалась вся, а ей волноваться нельзя: давление. Отец хорохорится, скрывает свои болячки, все переносит на ногах, но и ему волноваться вредно: сердечко шалит.

Тоха, поди, с ног сбился. Ни машины, ни друга. Если бы только знал, куда угодил его товарищ! Интересно, как там Ленка? Вспоминает о нем или нет?

Андрей вдруг подумал, что сейчас она вполне может быть в ночном клубе с мэрским сынком, а то и…

От волнения он заворочался на жестком ложе.

Господи! Ну за что ему все это? За что?

А может, на самом деле здесь находится вовсе не он, настоящий, а его матрица, которую неизвестные кудесники поместили в клонированное тело? Почти как в увиденном несколько лет назад «Шестом дне» со Шварценеггером в главной роли.

Сам же Липатов, выиграв заезд, предается утехам со сладкой в постели Ленкой.

Или тот Андрей – клон, а настоящий находится здесь, жестоко страдая в рабстве?

Чушь! Господи, какая чушь!

Сон все не шел. В животе урчало от баланды. Пузо вроде полное, но сытости нет. Да и откуда этому чувству взяться – одна вода да хлеб?! На такой жратве да при такой работе долго не протянуть.

Болели намозоленные ладони. Кожа в этих местах побелела, под ней скопилась жидкость. Чуть-чуть надорвешь – она выступит, а кожа отслоится. Как лопату завтра держать?

Тело ныло от непривычно тяжелой работы, душа болела от безысходности: за что, за что, за что?..

Над ухом назойливо зудели жаждущие крови комары. В углу, попискивая, шебуршали голодные крысы.

Вонючая ткань тонкого комбинезона не грела совершенно. Ноги в кирзачах уже давно гудели, но, если сапоги снять, станет совсем холодно…

За что?.. Почему?.. Почему?..

13

– Подъем!

Громкий крик вырвал Липатова из тяжелой дремы. Он всю ночь проворочался, отлежал бока, извел душу переживаниями. Погружался в поверхностный сон, просыпался, вновь забывался в дремоте, опять просыпался от холода – ночью в коровнике совсем похолодало. Только под утро сумел кое-как уснуть.

Никому повторять приказ дважды не пришлось. Пленные начали подниматься. Хмурые, помятые, всклокоченные. Они зевали, выдыхали несвежий запах, хрустели суставами, что-то бубнили под нос, терли глаза, почесывались, кашляли, кряхтели…

Впрочем, никто не рассиживался. Нестройной толпой потянулись на улицу. Пятнадцать минут на оправку в соседнем коровнике. Женщины в один угол, мужчины – в другой.

Там стоял тяжелый дух и повсюду виднелись следы жизнедеятельности человека. Выбрав место посвободнее, тревожно озираясь: не видят ли женщины, не обращая внимания на соседей, Липатов сделал свои дела и поскорее покинул это место.

На улице невольников построили и разделили на две команды.

Теперь Андрей попал на сельхозработы. Их партию вывели на засаженное картофелем поле, начинавшееся сразу за фермой. Часть угодий оказалась уже убрана, но оставшаяся была куда больше.

Липатову и еще нескольким мужикам вручили вилы. К каждому в пару встал кто-то из пленников с ведрами. Те, что были с вилами, подкапывали кусты, выворачивая землю с клубнями. Напарники разгребали ямки, выискивая картофелины, собирали их в ведра, а потом сносили в одну большую кучу.

Андрей оказался в паре с парнем, которого он заприметил еще вчера на стройке.

Охрана не запрещала рабам переговариваться. Улучив подходящий момент, Андрей спросил напарника:

– Тебя как зовут?

– Илья.

– А меня – Андрей. Будем знакомы.

– Ага, будем.

– Давно здесь?

– Больше месяца.

– Слушай, Илья, какой сейчас год?

Парень все это время разговаривал, не поднимая головы, но тут с подозрением глянул снизу вверх. Молча подхватил полное ведро, отнес к куче, аккуратно высыпал и вернулся обратно. Так же молча принялся заполнять ведро картошкой.

– Чего молчишь-то? – не выдержал Липатов.

– А то ты не знаешь, какой год, – недовольно пробурчал напарник.

– Контузия у меня была, – нашелся Андрей.

– Воевал?

Липатов мысленно отметил, что был прав в своих подозрениях насчет случившейся войны, но развивать эту тему с новым знакомым не стал.

– Не, под обстрел попал. С тех пор провалы в памяти.

– Понятно, – кивнул тот. Очевидно, объяснение его удовлетворило. – Две тыщи двенадцатый на дворе.

– А кто сейчас президент? – задал очередной вопрос Андрей, попутно вспомнив лозунги на стене пятиэтажки про съезд и пятилетку.

– Где, в Америке? – уточнил собеседник.

– Почему в Америке? В России.

Илья удивленно хекнул:

– Да-а! Здорово тебя приложило!

Андрей смущенно пожал плечами. Дескать, что было, то было. Чего отпираться?

Парнишка продолжил:

– Какой президент? В Советском Союзе их отродясь не было. Есть Генеральный секретарь ЦК КПСС. Правда, сейчас ситуация сложная.

– А с кем война? – продолжил любопытствовать Андрей, надеясь выжать из собеседника максимум полезной информации.

– Слушай, дружище, – не выдержал Илья, – на тебя вредно влияют эти вилы. Дай-ка их мне, а сам пособирай картошечку и поноси.

Липатов беспрекословно подчинился.

– Я правда не помню, – виновато вымолвил он.

Парень снисходительно усмехнулся:

– Ладно, че ты? Верю. При контузии и не такое бывает. Для начала тебе надо знать, что попал ты к Магомеду Магомедову. Свои его называют Мага, а нам положено обращаться к нему Хаким-бей, еще и кланяться при этом. Да вас, новеньких, Никодимов, должно быть, уже просветил.

– Да, – кивнул Андрей.

– Но вряд ли он вам говорил, что Мага раньше служил прапорщиком в желдорбате, а когда началась война, дезертировал, сколотил свою банду, в основном из земляков, но есть и русские. Однако «мазу держат» дагестанцы. Это и понятно: их больше, во главе сородич. Они захватили земли заброшенного совхоза, строят тут укрепрайон и заодно продают урожай в город. Мы – их рабы. Такие, брат, дела.

– Откуда знаешь про Магу?

– Был тут один. Говорил, служили они вместе. Потом его забрали и увели. Больше я этого мужика не видел.

– А война с кем?

– Войны сейчас нет. Больше года как заключили перемирие.

– Кто с кем воевал-то? – гнул свою линию Липатов.

– Ты что, и впрямь не помнишь?

– Говорю же – нет, – вздохнул Андрей.

– Андропова хоть помнишь?

– Который Юрий Владимирович? – уточнил Липатов.

Илья кивнул.

– Конечно, помню, – осторожно подтвердил Андрей.

– Его все помнят, – вздохнул Илья. – При нем порядок был. А как помер он в конце девяностого, так и начался этот бардак. Не сразу, правда. После него был Черненко. Его помнишь?

– Да.

– При нем-то все и началось. Хотя он, по сути, и ни при чем был – живой труп. Без бригады реаниматологов ни шагу. Остальные Черненко прикрывались и вертели, как им заблагорассудится. За десять с лишним лет его «правления» бардак разросся до невиданных пределов. А как в две тысячи первом Черненко помер, так вообще началось невообразимое.

– А что началось? – спросил Андрей.

Он вернулся с пустым ведром и стал наполнять его снова.

Илья многозначительно посмотрел на Липатова.

– Ну правда не помню, – виновато сказал Андрей. – Сколько тебе повторять?

– Двоевластие. Верховный Совет раскололся на два лагеря.

Парнишке, похоже, было не впервой проводить политинформации, и он шпарил тщательно подготовленными предложениями.

– Этому в значительной мере способствовал начавшийся еще при Черненко парад суверенитетов под лозунгом «Больше власти местному самоуправлению». Чуть ли не каждая из областей тянула одеяло на себя. Некоторые регионы и раньше были донорами, а тогда из них начали выжимать последние соки. Тамошние руководители встали на дыбы и заговорили об отделении от Москвы. Другие области оставались дотационными, они приняли сторону центра. – Рассказчик замер и после секундной паузы спросил: – Это помнишь?

– В общих чертах, – ответил Андрей, впитывая, как губка, незнакомую информацию, стараясь по возможности скрыть обуревавшее чувство: «Вот попал, а!»

– Ну вот, эти десять с лишним лет и коробит страну вместе со всем народом. Одни за Блок Регионов, во главе которого Даниловский Петр Нилович. Он удерживает совсем отдаленные от Москвы территории. Другие за федеральную власть, то бишь за Центр. Там руководит Шелепин Станислав Аркадьевич.

А четыре года назад началась гражданская война. Кровь лилась рекой, столько народу полегло, особенно мирного населения… Чуть более года, как заключили перемирие.

– А мы сейчас на чьей земле? – спросил Андрей.

– Мы? – усмехнулся Илья и, тяжело вздохнув, пояснил: – Есть еще так называемые ничейные территории. Они не подчиняются вообще никому. Ни у Центра, ни у Блока Регионов нет сил, чтобы навести порядок в таких районах. В них заправляют местные «бароны» типа Маги и ему подобных, которые постоянно воюют между собой.

– Так вот почему мы строим укрепрайон! – догадался Липатов.

– Восстановил я твою память? Вспомнил теперь, на какой мы земле?

– Да, спасибо. А то у меня и впрямь провал после контузии.

– Так за кого ты все же воевал, а? – недобро прищурился Илья.

– А ты? – парировал Липатов.

– За кого надо, – процедил парень.

– А я не воевал. Правда, – ответил примирительно Андрей.

– Ну-ну. Не воевал так не воевал, – хмыкнул напарник. – Давай тащи ведро. А то нарвемся на наказание. Без еды оставят, да еще палок получим.

Андрей торопливо подхватил дужку, чувствуя, что ведро становится все тяжелее, а до конца светового дня еще ой как далеко. И нет никакой надежды на спасение…

14

Прошло семь дней.

Пленники вкалывали на износ. Работа чередовалась каждый день – стройка, поле. На скудной кормежке Липатов здорово похудел. Комбинезон с чужого плеча, вначале сидевший как влитой, теперь свободно болтался. Андрею даже пришлось подвязывать проволокой штаны, дабы избавиться от ощущения, что они вот-вот спадут.

Он уже притерпелся к провонявшей заскорузлой одежде и таким же портянкам, перестал обращать внимание на щетину, покрывшую прежде всегда гладко выбритый подбородок, и стоически терпел траурную кайму под отросшими ногтями на руках.

Тяжело переносилось постоянное чувство голода из-за одноразовой вечерней кормежки. В глазах уже частенько «плыло», хотелось лечь и не вставать, уснуть и проснуться дома, в своем мире.

Но каждое утро раз за разом звучала безжалостная команда: «Подъем!»

А потом весь день тяжелая без перерывов пахота.

Картофельное поле никак не заканчивалось. Приходя на него через день, Липатов сравнивал, сколько убрала его «бригада» и сколько вторая. Получалось примерно поровну – филонить надсмотрщики не позволяли. Всю неделю погода стояла отличная – самое то для уборки урожая. Только никакого удовлетворения это не приносило. Оно и понятно.

Строительство укрепрайона тоже продвигалось, но работы оставалось еще немало. При этом Андрею не давали покоя мысли о том, что со всеми пленниками будет дальше, когда в конце концов закончится это чертово поле и завершатся работы на укрепрайоне. Наверняка найдут еще какую-нибудь работенку. На то и рабы, чтобы работать.

Раб…

Эта мысль была невыносимой. Он – раб. И где?! В чужой реальности, способ возвращения из которой ему неизвестен. Нет, не верится в возможность подобного. Тем не менее он здесь и он – раб.

А ведь есть совсем другой мир. Его мир. Где иная жизнь, где родители, друзья, работа, квартира, Ленка… Не думать, не думать об этом, иначе становится невмочь. От отчаяния хочется орать, выть, биться головой о стену. Но нельзя. Нельзя.

Надо держаться и думать, как бежать. Иначе он загнется от недоедания и тяжелой пахоты. Тех, кто стал бесполезным, пристреливают на глазах у остальных без всякой жалости: рабов достаточно – каждый день привозят новеньких. Конвейер работает без сбоев. Люди влачат жалкое существование под постоянной угрозой оказаться у последней черты.

Трупы бандиты утаскивают.

Андрей успел сориентироваться и понять, что на территории бывшей фермы, а ныне почти достроенного укрепрайона есть один хорошо отремонтированный коровник, вокруг которого круглосуточно стоит усиленная охрана. Туда и стаскивают мертвецов. И именно оттуда порой доносятся таинственные и от этого пугающие звуки: то ли воет кто-то, то ли рычит. Хотелось бы сказать: по-звериному, но не похожи эти звуки на голоса зверей. Во всяком случае, на известных Андрею зверей.

Но кого-то же там держат? Кому-то же таскают трупы, судя по всему – на съедение. Иной вариант в голову Липатову не приходил.

Но что за твари питаются мертвецами и зачем они, собственно, понадобились Маге и его приспешникам?

От этих вопросов без ответов становилось жутко. Думать о них не хотелось, но мысли упрямо возвращались к таинственным звукам, а слух то и дело улавливал что-то странное.

15

Мага, или, как к нему обращались все пленные, Хаким-бей, оказался человеком высоким, сильным, с хорошей выправкой военного. От всей его фигуры веяло властностью и непререкаемым авторитетом. Недаром Магу побаивались все, без исключения, бандиты. Что уж говорить о пленниках – тут спина без напоминания гнулась, если вдруг Магомед соизволял заговорить с кем-нибудь из своих рабов. Такое порой случалось. Но все разговоры сводились к одному: нравится ли здесь пленным, не обижает ли их кто, есть ли какие-то пожелания или требования?

Подобная издевка многими переносилась легко – лишь бы не били, не оставляли без еды. Однако некоторые пленные смирялись только для вида. Это ничуть не волновало проницательного Хаким-бея. Он спокойно смотрел на такого раба, и его светло-голубые глаза говорили о непреклонной воле, а безбородое и безусое лицо, так несвойственное стереотипному облику боевика, оставалось каменным и надменным.

За прошедшую неделю на ферму дважды приезжали неизвестные – военные и гражданские. Они в сопровождении Маги проходили в ангар и находились там подолгу.

Все это Андрей подмечал, работая на стройке.

Он твердо решил бежать. Будь что будет. Его даже не испугала участь Ильи. Тот бежал с поля, воспользовавшись тем, что бородачи отвлеклись на выскочившего из леса зайца. В ушастого тут же полетели картофелины, раздались громкие посвисты, улюлюканье. Охранники скучали и были рады любому развлечению.

Липатов в тот день работал в паре с другим невольником. Рабам не полагалось отвлекаться, они продолжали монотонно работать, в то время как Илья отнес полное ведро и скрылся за большой картофельной кучей, а потом скользнул в кусты, растущие по краю поля…

Хватились его быстро. Охранники увидели, как оставшийся в одиночестве напарник беглеца сам подкапывает кусты и собирает картошку. Напарника жестоко избили за то, что он сразу не донес о побеге.

Женщины, работавшие в поле, боязливо отвернулись, лишь бы не видеть жестокой экзекуции. Немногие мужчины нашли в себе силы смотреть, как несчастного бьют – безжалостно, не просто с целью наказания, а с твердым намерением убить.

Утробные выкрики и стоны прекратились быстро. Жертва замолчала. И лишь прерывистое, редкое дыхание свидетельствовало о едва теплившейся жизни в измочаленном, истоптанном теле, которому очень больно.

Несчастного закололи вилами и быстро организовали погоню. Однако поймать Илью смогли только к вечеру.

Всех рабов построили. Беглеца выволокли и привязали к столбу, служившему опорой для небольшого навеса перед входом в коровник.

Раздетого до пояса Илью били палками двое мускулистых бородачей. Били долго. Парень уже давно не кричал, потеряв сознание, а палачи продолжали свое дело, обрушивая палки на окровавленное тело беглеца.

Утром Андрей вышел из коровника одним из первых и заметил, как от привязанного к столбу мертвого тела метнулись в стороны несколько здоровенных крыс. А к вечеру, когда невольники вернулись с работ, останков Ильи уже не было. Лишь столб с засохшими потеками крови оставался предостережением: бежать бессмысленно, смерть будет мучительной и нескорой.

Работая весь день в поле, Липатов примерялся к ситуации, как бы он ушел в побег, что бы сделал. Его сотрясал озноб от охвативших эмоций: бежать! Пока есть силы, надо бежать.

Однако и этот день прошел, как и предыдущие. Ни на что Андрей так и не решился. И все же мысль о побеге прочно овладела сознанием. Нужен лишь шанс, пусть самый незначительный, а решимости, несмотря на постоянный страх за свою жизнь, ему хватит.

Ночью Липатов проснулся от мучительного желания сходить в туалет. Какое-то время лежал в раздумье: вставать – не вставать. Потом решился: мочевой пузырь не резиновый.

Который был час, Андрей понятия не имел. В небольшое прямоугольное окошечко под потолком заглядывала темнота. Поэтому у Липатова была слабая надежда прихватить еще часок-другой сна.

Он направился в отдаленный угол коровника. По какому-то молчаливому, без всякого обсуждения, согласию пленники – и мужчины, и женщины – устроили там отхожее место на случай, если кому-то приспичит ночью.

Пробираясь почти ощупью, Андрей вдруг услышал приглушенный мужской голос:

– Давай, да…

Ему отвечал другой, неуверенный, тихий:

– Нет… Не надо… Я не хочу… Зачем так со мной?..

Первый настаивал, от волнения срываясь на хрип:

– Давай, да…

От неожиданности Липатов едва не упал, запнувшись. Умудрился сохранить равновесие, забыв, зачем, собственно, шел.

Он неслышно подобрался к одному из многочисленных столбов, подпирающих крышу, и отсюда увидел пару силуэтов. Приглядевшись, узнал старого Ахмеда – одного из охранников, а вторым оказался тот самый парень, с которым ему пришлось бок о бок покидать город.

Уж чего-чего, а этого Андрей никак не ожидал. Он думал, что увидит кого-то из пленников – мужчину и женщину, а тут…

Меж тем Ахмед проявлял активность, уговаривая паренька, а тот отнекивался, но все слабее, неувереннее. И вот старый кавказец, тяжело сопя, расстегнул ширинку, обхватил двумя руками голову паренька, стоявшего перед ним на коленях. Послышалась короткая возня, удовлетворенный стон Ахмеда и рвотные спазмы паренька.

– В сторону трави, шакал! – возмущенно зашипел бородач. – Штаны мне испачкаешь, да! Все… Иди сюда!

– Я не буду…

– Сюда, я сказал… Вот так… А-а-а…

Липатову стало настолько противно, что его самого едва не вывернуло. Он незамеченным вернулся, так и не сделав своего дела, и до утра уснуть уже не смог. Сердце бешено колотилось от осознания собственного бесправного положения, отвращения… Буря эмоций захлестывала Андрея, ему казалось, что он до сих пор слышит сладострастные стоны Ахмеда. Не уходила назойливая мысль: «Вот оно как… Вот оно как…»

Утром, на подъеме, паренька недосчитались. Охранники кинулись его искать и нашли повесившимся на старой электропроводке неподалеку от того самого отхожего места.

Труп убрали. Староста Никодим лишь покачал головой и не стал устраивать расспросы.

Андрей исподтишка следил за Ахмедом, но тот вел себя как обычно. Ничто не указывало на его причастность к самоубийству пленного, не выдержавшего издевательств.

Весь день, работая на стройке, Липатов не мог избавиться от видений прошедшей ночи. В конце концов решил: да сколько же можно, хватит! Этому парню уже ничем не помочь. Он даже не знал, как звали самоубийцу, да, признаться, ему не было никакого дела до этого. Тут каждый сам за себя.

Вечером, после ужина, произошло то, чего Андрей и предположить не мог. Ахмед, глядя на него многозначительно, вполголоса произнес:

– Иди за мной, Мажор.

Липатов от неожиданности вздрогнул и тут же заметил, как насмешливо посмотрели на него бородачи, принесшие ужин. Он почувствовал, что лицо горит краской стыда, все его нутро наполнилось возмущением: «Что??? Мне!!! Мне предложили такое!!! Ах ты тварь черножопая!!!»

И все же он послушно последовал за пожилым костлявым кавказцем, уверенно вышагивающим кривыми короткими ногами, и вышел с ним на улицу. В душе зажглась слабая искорка: может, ему не придется выслушивать гнусные предложения, может, ему поручат какую-то работу?

Однако Ахмед развеял эту робкую надежду. Он сразу взял быка за рога:

– Мажор, хочешь жить хорошо, да? Хочешь кушать нормальную еду, а не эту баланду, да? Хочешь легкую работу?

– Конечно, хочу, Ахмед.

Липатов решил не показывать, что понимает, о чем речь, что ему известно о событиях прошедшей ночи: не ясно, как отреагирует этот черножопый сладострастник. Изобьет еще, чего доброго, а то и вообще грохнет в порыве злости. Ему за это ничего не будет. Никто не станет разбираться, почему охранник избил или лишил жизни раба. Значит, так надо, значит, за дело.

Но самое главное – у Андрея мгновенно, сам собой сложился план. Он сразу же почувствовал себя увереннее, хотя и приложил немало усилий, чтобы скрыть свои чувства. Однако краска стыда на лице горела, что на Ахмеда произвело возбуждающее воздействие.

Кавказец задышал чаще, придвинулся. Липатов держался изо всех сил, чтобы не отпрянуть и сыграть роль как можно более правдиво.

– Молодец, Мажор, – с хрипотцой произнес бородач. – Ты умный, да. Понимаешь, что к чему. Я тебе помогу, а ты отсоси у меня, да? Согласен?

– Только никому не говори, Ахмед.

– Что ты, дорогой! Зачем я кому-то скажу?! Только ты и я. Никто не узнает. А я тебе помогу, да. Сегодня ночью я приду к тебе.

– Я сейчас хочу, Ахмед.

Сказав это, Андрей будто прыгнул в пропасть. Все, теперь обратного пути нет: или пан, или пропал. Ждать ночи нельзя. Из охраняемого коровника потом не выйти.

– Ай шайтан! Какой нетерпеливый, да! – удивленно воскликнул кавказец. – Пойдем, да!

Ахмед направился назад, в коровник.

– Нет, пойдем туда, – Липатов кивнул в сторону, где велись строительные работы.

– Зачем туда, да? – подозрительно прищурился бородач.

– Там точно никто не увидит.

Кавказец колебался. Однако страсть завладела им прочно.

– Пошли, – согласился он.

«Только бы никто не увидел, что мы пошли туда», – взволнованно думал Андрей.

Не получилось. Их увидели. Вслед понеслись хохотки, причмокивания.

«Черт… ну ладно, лишь бы подсматривать не полезли…»

Они зашли за штабель досок.

– Давай здесь, да! – произнес нетерпеливо Ахмед и задышал тяжело, часто.

Он отставил автомат в сторону и расстегнул ширинку.

Андрей опустился перед ним на колени.

Бородач совсем потерял контроль над собой и глухо простонал:

– Давай, да…

– На! – зло выдохнул Липатов и изо всей силы врезал кавказцу кулаком в пах.

Ахмед выпучил глаза, мученически скривился и согнулся пополам.

Вскочив, Андрей нанес ему рубящий удар в шею. Бородач ничком рухнул на землю, а Липатов схватил автомат и ударил в голову врага прикладом.

Сколько он бил, Андрей не смог бы сказать точно, но замер, лишь когда, словно в тумане, увидел свои сапоги, уделанные чужой кровью и сгустками мозга.

Подавив рвотный спазм, Липатов отступил на несколько шагов, не отрывая взгляда от почти безголового трупа. Потом прыгнул в траншею и побежал по ней, ожидая погони, криков, стрельбы. Однако всё было тихо. Уже почти стемнело, на укрепленной ферме вспыхнули прожекторы, горя все ярче и ярче.

Андрей выбрался из траншеи, ползком пробрался под еще не закрепленной надлежащим образом колючей проволокой, попал в заросли крапивы, не обратив на это ни малейшего внимания. Через десяток метров оказался на краю огромного, не полностью убранного картофельного поля. Сюда свет прожекторов не попадал, но Липатов продолжал ползти, пока не добрался до кустарника. Здесь он подскочил с холодной земли и опрометью бросился в лес, почти ничего не видя в сгущающейся темноте.

Пришло понимание, что в такой темени никто преследовать его не станет. Поэтому надо использовать ночь, чтобы уйти как можно дальше. Неважно куда. Главное – подальше отсюда. От рабства, от проклятых бородачей, от безысходности, от тяжелой, выматывающей все силы работы, от понимания, что ничего, кроме смерти, там нет.

Вскоре со стороны фермы донеслись звуки нескольких одиночных выстрелов.