Текст книги "Два императора"

Глава XVII

«Я сделал все, – писал император Александр, – что зависело от сил человеческих. Если бы Макк[27]27
  Макк Карл (1752–1828), барон фон Лейберих – австрийский фельдмаршал. Будучи начальником австрийского генштаба и исполняющим обязанности главнокомандующего, капитулировал перед французами под Ульмом в 1806 г. За это приговорен судом к смертной казни, но помилован.


[Закрыть] не растерял армии под Ульмом, если бы король прусский объявил войну немедленно после нарушения французами нейтралитета его, если бы король шведский не затруднял движения войск на севере, если бы англичане пришли вовремя на театр войны и вообще лондонский двор оказал бы более деятельности с той минуты, когда ему нечего было опасаться высадки французов, то мы удержали бы Бонапарта, не дозволили бы ему сосредоточить против нас все свои силы, и дела приняли бы другой оборот.»[28]28
  Высочайшее повеление графу Воронцову из Галича, 24 ноября 1805 года. Воронцов Семен Романович (1744–1832) – граф, посол в Англии до 1806 г.


[Закрыть].

Государь никак не хотел вступать с Наполеоном в перемирие и готов был, несмотря на наши потери под Аустерлицем, снова вступить с ним в бой.

Хитрый Наполеон, при свидании с австрийским императором Францем, уверял его, что предложит Австрии самые выгодные условия мира; но едва только русские войска выступили из австрийских пределов, как Наполеон уже заговорил по-другому и предложил Австрии самые тяжкие условия: в число требуемых от нее областей включил Венецию. Беззащитная Австрия, занятая победоносною армией, не имея ни арсеналов, ни запасов, принуждена была согласиться на мир; он был заключен с Наполеоном в Пресбурге. Австрия признавала все присвоения Наполеона в Италии, уступила ему Тироль, Венецию и несколько владений в Германии, которые переходили к Франции, и, кроме того, двести миллионов франков контрибуции.

«Я поступил с Австриею, как с завоеванною крепостью, которую для дальнейшей безопасности надлежало если не срыть совсем, то, по крайней мере, обезоружить» – так говорил про Австрию Наполеон.

Император Франц, уведомляя нашего государя о заключенном мире, между прочим, писал следующее:

«Пресбургский договор – капитуляция с неприятелем, который воспользовался всеми выгодами своего положения. Я был принужден отказаться от некоторых областей, чтобы удержать остальные, я должен покориться силе обстоятельств. Но я еще не всего лишился, если мне останется дружба вашего величества и вы сохраните соединяющие нас связи».

Наполеон возвел курфюрстов баварского и вюртембергского в короли – «в награду за их ко мне дружбу и преданность», – писал он в бюллетене; а короля неаполитанского лишил престола[29]29
  В феврале 1806 г. Жозеф Бонапарт занял Неаполь и провозгласил себя королем, отстранив от власти Фердинанда I и его супругу Каролину.


[Закрыть] и всячески поносил его супругу-королеву, родную сестру австрийского императора Франца. Наполеон называл ее «женщиною преступною», он мстил королю и королеве неаполитанским за ненависть, которую они питали к гордому завоевателю. Не было примеров подобному дерзновенному посягательству на святость сана монаршего: приказом по армии он осыпал ругательствами королеву, отнимал престол, в награду раздавал венцы царские. И сколько еще позора предстояло монархам, если бы Александр не спас их, не сломил Наполеона. Наполеон с торжеством возвращался с своей победоносной армией во Францию; на пути он вошел в родственные сношения с баварским и баденским дворами, составил рейнский союз и положил основание своему владычеству в Германии, сделав эту страну данницею Франции. Направо и налево рассыпал он награды по армии, в приказе он говорил, что «нет у него довольно чинов, орденов и денег для достойного возмездия храбрым». По возвращении в Париж ему устроена была блестящая встреча с овациями. Наполеон почтил память павших на войне воинов, признал их осиротевших детей «своими детьми» и, чтобы увековечить Аустерлицкую битву, приказал построить на Сене грандиозный мост и назвал его Аустерлицким. Наполеон мечтал уже о покорении Константинополя и об изгнании англичан из Индии.

Замечательно: когда храброе русское воинство в 1814 году взяло Париж, тогда императору Александру, покорителю непобедимого Наполеона, предложили взорвать Аустерлицкий мост.

Наш государь ответил такими словами на это предложение:

«Не надо трогать его – для нас довольно, если в истории напишут, что русские войска проходили по Аустерлицкому мосту».

Ответ достойный великого и великодушнейшего из людей, императора Александра.

Глава XVIII

Вернемся к молодому князю Гарину, которого мы оставили на ферме Гофмана. Припомним, что внезапное нашествие французов на ферму заставило его укрыться в подполье. Но лишь только французы ушли, старик Гофман помог князю выбраться из невольной засады. Несколько часов, проведенных в душном, холодном подвале, а также и волнение, испытанное раненым, не прошли для него даром: снова вернулась слабость и лихорадочное состояние. К вечеру он впал в беспамятство.

Бедная Анна переживала страшные минуты; исход болезни тревожил ее, и она все время проплакала, моля Бога об исцелении Гарина. В таком состоянии она провела всю долгую зимнюю ночь, ни на минуту не отходя от постели больного.

Утром отец пришел сменить ее.

– Ты не спала, Анна? – заботливо спросил он.

– Нет, отец! До сна ли! Князь так плох. О господи! Неужели он умрет!

Слезы снова показались на чудных глазах девушки, и старик поспешил ее утешить.

– Не плачь, Анна! Я все-таки надеюсь на благоприятный исход, молодость возьмет свое. Князь немного простудился в подвале, но это пройдет. Сегодня же я пойду в город и позову доктора.

– В таком случае не откладывай и поезжай сейчас.

– Я пришел сменить тебя. Пойди усни немного, а я посижу у больного и потом пойду в город.

– Нет, отец! Обо мне не думай. Ради бога, поезжай сию минуту за доктором!

Старик пристально посмотрел на свою дочь. Он понял ее настойчивость.

– Анна, ты любишь князя? – прямо задал он ей вопрос.

– Да, отец! – вся вспыхнув, ответила Анна.

– А князь? Он тебя любит?

– Не знаю.

– Но можешь ли ты рассчитывать на взаимность? Он князь и богат, а мы с тобой, Анна, бедные люди, и, кроме этого домишка, у нас ничего нет.

– Зачем нам богатство?

– Мне оно не нужно, но тебе не худо бы иметь приданое.

– Зачем мне? Я не пойду замуж.

– А князь?

– Князь мне не пара, отец! Я люблю его, но всеми силами постараюсь скрыть от него свои чувства. Ступай же, отец, за доктором. Посмотри, как он страдает.

– И ты, я вижу, Анна, страдаешь!

– Если он умрет, я не переживу этого. Помни, что его смерть – моя смерть.

Старик не возражал дочери; он только печально опустил голову и украдкой утер слезу, скатившуюся из глаз.

– Прости, прости, дорогой мой, мои слова тебя оскорбили. Но что же мне делать? Ведь я так люблю его! – горько плакала Анна, обнимая отца.

Гофман отправился в город и вернулся с доктором. Тот тщательно осмотрел больного, все время сохраняя самое серьезное выражение лица и по временам сомнительно покачивая головой.

– Доктор, что вы находите? – с замиранием сердца спросила Анна.

– Утешительного мало, – серьезно ответил доктор.

– Как? Неужели? – Анна побледнела как смерть.

– Чего вы испугались? Болезнь не безусловно смертельна. Он может выздороветь – требуется только уход за больным, и уход самый тщательный.

– О, в этом, доктор, положитесь на меня!

– Кроме раны, у него еще сильная нервная горячка. Болезнь продолжительная и серьезная…

– Боже, боже мой! – с отчаянием ломала руки молодая девушка.

– Этот русский офицер ваш жених? – спросил у нее доктор.

Она не ожидала этого вопроса и растерялась.

– Я постараюсь спасти вам жениха, – продолжал доктор, к которому вернулась уверенность.

– Спасите его, доктор, и я буду вам обязана всей своей жизнью!

Доктор уехал, дав обещание сейчас же прислать лекарство.

Почти две недели князь Гарин находился между жизнью и смертью. Молодость все-таки взяла свое: он стал поправляться. Хороший уход и заботы опытного врача сделали свое дело. Во все время болезни князя Анна не отходила от его постели, просиживая у его изголовья дни и ночи, молясь и веруя, что Бог совершит чудо. И чудо совершилось. Угасавшая жизнь снова зажглась в больном теле. После долгого беспамятства Сергей открыл наконец глаза; память к нему вернулась, он вспомнил все обстоятельства, предшествовавшие его болезни.

Первыми его словами была глубокая благодарность молодой девушке.

– Вы снова спасли меня! – слабым голосом проговорил он, поднося к своим пересохшим губам руку Анны. – О, как я вам благодарен! Я так много причинил вам хлопот! Но почему вы плачете, о чем?

– От радости: вы спасены.

– И спасли меня вы?

– Вас Бог спас, князь! Его благодарите!

– Но что с вами, Анна? Вы так похудели и побледнели.

В самом деле, ее едва можно было узнать: пережитые волнения, бессонные ночи, проведенные около больного, страшно ее изменили.

– Вы все обо мне, князь! Берегите себя и не волнуйтесь, не говорите: вам и то, и другое вредно.

Гарин спросил есть. С какою радостью Анна подала ему чашку крепкого бульона.

После еды Сергей скоро заснул.

Приехал доктор. Молодая девушка сияла от радости. Она рассказала ему, как князь наконец пришел в себя и попросил поесть.

– Теперь я могу вас поздравить: ваш жених спасен, – громко сказал доктор, очень обрадованный исходом болезни.

Анна только теперь вспомнила, что не разуверила тогда доктора.

– С чего вы, доктор, взяли, что князь мой жених?

– Как, разве этот русский не жених ваш?

– Нет, доктор! Только, ради бога, говорите тише: он только что уснул.

– Сон его крепок, мы его не разбудим. Так вы не невеста? Тогда скажу вам, что вы его любите. Вы удивлены, как я узнал эту тайну вашего сердца? Хотите, скажу?

– Говорите!

– Так ухаживать, как вы ходили за этим русским, может только или нежно любящая мать, или невеста, горячо любящая жениха. Эти многие ночи, которые вы провели без сна около него, ясно говорят о вашей преданной любви. Я должен еще к этому прибавить: помните, что всякая услуга может быть оценена, но вашей – цены нет. Я ухожу теперь – мне у вас делать больше нечего.

– А лекарства, господин доктор, вы не пришлете? – спросила Анна.

– Зачем? Больному теперь нужен безусловный покой и хорошая пища, выздоровление пойдет своим чередом. Впрочем, завтра я у вас еще побываю, поговорю с больным, и на этот раз уже о вас, Анна.

– Нет, нет! Ради бога, обо мне ни слова!

– Как хотите.

– Вы даете, доктор, слово, что не будете говорить с князем обо мне?

– Анна, вы редкая, святая девушка! – Доктор крепко пожал ее руку и вышел.

Анна вышла проводить его.

Между тем Гарин не спал и слышал весь разговор, происходивший между доктором и Анной. Заинтересованный разговором, он притворился спящим и не проронил ни одного слова.

«О, милая, добрая! Да, да, ты – моя невеста! Напрасно ты разуверила в этом доктора. С первого взгляда на тебя сердце подсказало мне, что ты будешь моей женой. Доктор прав: твоя услуга не имеет цены! Я увезу тебя далеко отсюда, и мы никогда не расстанемся»…

Князь Сергей предавался своим первым сладким мечтам.

– Вы уже проснулись, князь? – входя, спросила Анна.

– Я не спал, Анна, – с какою-то особой торжественностью ответил Сергей. – Я слышал все, моя милая, дорогая невеста.

Анна была в сильном замешательстве. Обрадовалась и… испугалась.

– Нет, князь! – сказала она. – Вы шутите. Какая же я вам невеста?! Мы слишком далеки друг от друга. У вас есть все – у меня ничего. Да и ваши родители никогда не согласятся на этот брак.

– Об этом не беспокойся, Анна! Отец и мать меня любят и согласятся на мой выбор. Как только я поправлюсь, мы уедем отсюда в Петербург, а оттуда в Каменки – в нашу усадьбу. Там и повенчаемся.

– Я сильно боюсь, что этот прекрасный план расстроится, – вздохнула Анна.

Вошел старик Гофман.

– Господин Гофман, отдайте мне свою дочь, – встретил старика Гарин.

– Я вас не понимаю, князь! – удивился Гофман.

– Я хочу жениться на вашей дочери.

– Вы не шутите? – с волнением спросил старик.

– Этими вещами не шутят.

– Господь да благословит и утвердит ваш союз! – с чувством проговорил Гофман, обнимая князя и дочь.

В этот день в одиноком домике старика Гофмана царила большая радость.

Глава XIX

Князь Гарин скоро поправился настолько, что мог ходить по комнате, и стал готовиться в дорогу. Гофман с дочерью должны были ему сопутствовать. Нелегко было старику расставаться с фермою – он так привык к своему углу. Зато Анна счастливой и веселой ехала в Россию, где ожидал ее брачный союз с милым, ненаглядным женихом.

У Гофмана была тройка сытых лошадей. Он приказал работнику Иоганну запрячь их в крытые сани; сюда они положили все необходимое в дороге и втроем – Гофман с дочерью и князем – тронулись в путь. Свое хозяйство старик сдал в аренду одному из своих соседей-фермеров.

Без особых приключений наши спутники доехали до Петербурга. Князь нанял для Гофмана и Анны на время небольшую квартирку, а сам поселился на своей старой. Первым делом его было явиться к своему полковому командиру. Старый боевой генерал принял князя очень ласково.

– А мы, князь, отчаялись видеть вас в живых и думали, что вы или убиты, или утонули. Главнокомандующий наводил о вас справки; от вашего батюшки, князя Владимира Ивановича, я получил письмо, в котором он просит меня сообщить о вас, но, к сожалению, я и сам ничего не знал до настоящего времени, – сказал генерал, крепко пожимая руку Гарина.

Генерал попросил князя рассказать о том, где он находился в последнее время. Гарин удовлетворил его любопытство, умолчав только о своей любви к Анне.

– Вы, князь, геройски сражались и состоите в списке георгиевских кавалеров, с чем вас от души и поздравляю, – сообщил ему полковой командир, когда Гарин окончил свой рассказ.

Князь поблагодарил генерала и отправился к своему приятелю, ротмистру Зарницкому, которого и застал лежавшим на диване, с длинною трубкою в зубах.

Ба, ба, приятель! Да ты откуда? С того света, что ли?

Петр Петрович быстро встал с дивана, бросил в угол трубку и заключил в могучие объятия своего закадычного друга и сослуживца.

– Не ждал, не гадал тебя видеть, ей-богу! Уже хотел панихиду по тебе отслужить. Ну, садись, рассказывай.

– Сейчас, дай отдохнуть.

– Отдохни, голубчик! Да как ты, брат, переменился, похудел – тебя не узнаешь.

– Долго болен был, – ответил князь.

– Не томи, рассказывай. Впрочем, погоди, за завтраком расскажешь. Эй, Щетина, завтрак, живо!

– Зараз, ваше благородие, зараз! – просовывая голову в дверь, ответил старый денщик.

– Не забудь бутылочку винца принести.

– Не забуду! На радостях надо выпить, ваше благородие! На что я – и то для такого дня маленько клюкну.

– Клюкни, Щетина! Разрешаю!

– Покорно благодарю, ваше благородие!

– Ну, пошел, неси завтрак!

– Зараз, ваше благородие.

Спустя немного Щетина принес на подносе завтрак и бутылку дорогого вина. За завтраком князь Гарин рассказал своему приятелю, как он попал на ферму к старому Гофману, как полюбил его дочь. Сергей ничего не скрыл от друга и с жаром описывал, как Анна во время его тяжелой болезни ходила за ним, как она просиживала у его постели долгие ночи.

– Ах, Зарницкий, если бы ты знал, как я люблю ее!

– Вижу, брат, вижу; по твоим словам, девушка хорошая, добрая.

– Ах, как она хороша, как хороша!

– Знаю, дурную не полюбишь, у тебя вкус хороший. Надеюсь, меня познакомишь со своей невестою?

– Конечно, конечно, мы завтра утром поедем к ней.

– А что ты намерен делать: остаться в Петербурге или увезешь невесту к отцу, в Каменки? – спросил Петр Петрович у приятеля.

– Прежде я в усадьбу один поеду, предупрежу моих стариков.

– Ах, брат, я и забыл сказать: ведь тебя Николай Цыганов недавно разыскивал; его твой отец за этим нарочно прислал. Николай собирался ехать в Австрию.

– Это все в поиски за мною?

– Все за тобою.

– Я постараюсь увидать Николая. Скажи, Петр Петрович, не слыхал ли ты чего про моего денщика Михеева?

– Не только слышал, а недавно даже видел его.

– Как, он жив? – обрадовался князь.

– Здравствует, в казармах живет, все по тебе охает да сокрушается. Он уверен, что ты убит, и не раз по тебе, брат, панихиды справлял.

– Надо и его поскорее увидать.

– Порадуй старика, поезжай к нему в казармы.

Князь Гарин не стал медлить, простился с приятелем и поехал в казармы полка, в котором служил.

Михеев плакал, как ребенок, когда увидал своего «барина» живым и невредимым. Старик-денщик думал, что князь убит, и горько оплакивал его.

Радость вышла общая; возвратившиеся с войны товарищи князя Сергея очень обрадовались его возвращению и затеяли веселую пирушку.

Перед своим отъездом в Каменки Сергей зашел проститься с невестою и застал Анну с заплаканными глазами.

– Что с тобою, милая? Ты плакала? – участливо спросил у молодой девушки Гарин.

– Скучно мне с тобою расставаться.

– Полно, Анна! Не надолго мы расстаемся: не далее как через месяц я буду опять здесь. За тобой приеду, милая.

– Приедешь ли?

– Анна, как тебе не стыдно так говорить? – с легким укором сказал князь.

– Прости, милый, я сама не знаю, что говорю. Одного я боюсь: твои родители, пожалуй, не дадут тебе согласия на нашу свадьбу.

– Я люблю тебя – и для них довольно этого. Мой отец и мать стоят выше предрассудков.

– Поезжай, мой дорогой! Храни тебя Господь! Береги себя, Серж!

Простившись с невестою, князь Гарин поехал домой; несколько ранее, по приезде в Петербург, он случайно на Невском встретился с Николаем; тот не очень обрадовался этой встрече. Поездка его в Австрию должна была, таким образом, не состояться. А Николаю хотелось попутешествовать на княжеские деньги, а теперь эти деньги он волей-неволей должен был отдать обратно князю. Николай отказался ехать с князем Сергеем в Каменки, несмотря на то что тот настоятельно звал его.

– Ведь ты имеешь продолжительный отпуск: что же тебе проживаться в Петербурге? Поедем в Каменки.

– Нет, ваше сиятельство, увольте!

– Почему ты не едешь? Уж не влюблен ли ты? – шутил князь.

– Уж где мне, ваше сиятельство, что я за человек, – весь вспыхнув, проговорил Николай.

– Не скромничай. Ты георгиевский кавалер и должен этим гордиться. Произведут в корнеты, и тогда у тебя откроется широкий путь.

– Какой уж путь у подкидыша, ваше сиятельство! Вот извольте получить, – сказал Николай и вручил князю пакет.

– Это что такое? – спросил князь.

– Деньги-с, которые изволил мне вручить их сиятельство, князь Владимир Иванович, на поездку в Австрию. Теперь ехать мне незачем.

– Оставь у себя – ведь тебе надо на что-нибудь жить?

– Не извольте беспокоиться: на прожитье у меня есть деньги. Благодарю вас.

– Возьми, братец, деньги никогда не могут быть лишними.

– Благодарю, ваше сиятельство, я не имею нужды…

– Ну, как хочешь, Николай, а отцовских денег у тебя я не возьму… – решительным голосом проговорил князь Сергей, и, простившись с Цыгановым, он на другой день выехал в Каменки.

Глава XX

Я не стану описывать радость встречи молодого князя Сергея Гарина с отцом и матерью и с сестрою. В этот день в княжеском доме царила одна только радость – да и не в одном княжеском доме, а в каждой избе большого села Каменки. По случаю счастливого приезда сына старый князь приказал управляющему объявить крестьянам о снятии с них недоимок и о сокращении дней барщины, а бедным и неимущим мужикам он велел выдать по рублю и отпускать им бесплатно рожь из княжеских запасов. Князь Владимир Иванович имел добрый характер и гуманно обходился со своими крестьянами: он не морил их на барщине, как делали другие помещики, из своих заповедных рощ и лесов приказывал давать крестьянам дрова и лес на постройку. Немного бедняков-горемык было в Каменках; большею частью мужики были денежные и жили хорошо.

Спустя неделю после приезда Сергея старый князь задумал дать блестящий бал и праздник в своих огромных хоромах. Созывать гостей на этот бал послано было несколько верховых к соседним помещикам и в город.

Ближние соседи стали съезжаться рано утром, чтобы поспеть к обедне. В сельской церкви утром началась обедня, а по окончании – благодарственный молебен. Небольшая каменная церковь была полна молящимися. Из простого народа немногие попали в церковь – стояли на паперти и на лестнице. В роскошной карете, запряженной в шесть лошадей, приехали князья Гарины и встречены были радостными, единодушными криками и счастливыми пожеланиями; и по окончании богослужения крестьяне приветствовали своих «добрых господ».

Из церкви длинною вереницею поехали к княжескому дому; большой гурьбой туда же направились и крестьяне. Для своих крепостных князь приказал устроить угощение в обширных людских помещениях, где накрыты были столы с пирогами, с бараниной, с гусями и с другими съестными припасами, а вино, брага и мед находились в разукрашенных бочонках, в кадках и ушатах.

Перед началом обеда князь Владимир Иванович с сыном и дочерью сошли в людскую. Старый князь и Сергей взяли по бокалу с янтарным медом и, выпив за здоровье всех собравшихся крестьян, пожелали им веселиться.

В огромной зале с колоннами накрыт был обеденный стол, украшенный тропическими растениями и цветами из оранжерей, в роскошных вазах из редкого хрусталя лежали фрукты; несмотря на сильный мороз, на столе красовались крупная клубника и земляника. Сервировка была роскошная, выписанная из-за границы, и стоила огромных денег. В старину наши бояре любили широко пожить и пышностью обстановки удивляли иностранцев. Князь Владимир Иванович редко давал балы, а уж если давал, то на удивление всей губернии. Не скоро забывались эти балы, и долго про них говорили. В устройстве таких вечеров много помогала князю жена его, Лидия Михайловна. Она хорошо помнила блестящий золотой век Екатерины Великой, присутствовала на всех придворных балах, как во дворце, так и у великолепных вельмож императрицы, и старалась делать из своих «деревенских» балов нечто подобное.

Множество лакеев в напудренных париках, в ливреях, украшенных княжескими гербами, стояли в ряд по широкой лестнице, уставленной тропическими растениями, и принимали гостей с низкими поклонами. Сам князь, в полном генеральском мундире с орденами, находился при входе в зал и радушно встречал гостей; с ним рядом стоял и молодой князь, в блестящем гвардейском мундире.

Княгиня Лидия Михайловна и красавица Софья, роскошно одетые, украшенные редкими бриллиантами и крупным жемчугом, находились в гостиной и принимали приезжавших гостей. На княгине блестела звезда Святой Екатерины: она была кавалерственной дамой.

Гости робко входили в гостиную, низко кланялись княгине и Софье и целовали у них руки; некоторых избранных гостей княгиня удостаивала поцелуем в лоб и в щеку.

Когда все гости собрались, главный камердинер князя, в ливрее, расшитой золотом, громко провозгласил:

– Кушать подано!

По окончании обеда мужчины отправились в кабинет старого князя, а некоторые – на половину князя Сергея. Дамы и барышни в отведенных им комнатах стали поправлять свои туалеты и приготовляться к предстоящему вечернему балу. Из всех гостей выделялась по своей чудной красоте и роскошному туалету дочь костромского губернатора Сухова Ирина Дмитриевна, семнадцатилетняя девушка, первая невеста во всей губернии по красоте и богатству.

Губернатор, генерал Сухов, был очень богат: у него в нескольких губерниях находились огромные усадьбы, а единственной наследницей старого отца была Ирина. Старый князь был в дружбе с губернатором – когда-то оба они служили в одном полку, – и заветною мечтою стариков было породниться.

Красавица Ирина воспитывалась в Смольном монастыре и, окончив с успехом курс, приехала к отцу в Кострому. Князь Сергей видел ее десятилетней девочкой, а в продолжение образования в монастыре ни разу не видел, и, увидя Ирину в доме своего отца, он поражен был ее чарующей красотой и грацией.

– Здравствуйте, князь! – протягивая свою хорошенькую ручку Сергею, весело проговорила красавица.

– Ирина Дмитриевна!

– Что, не узнали? И немудрено: ведь семь лет не виделись!

– Как вы похорошели!

– Что это, комплимент? – вся вспыхнув, сказала Ирина Дмитриевна.

– Не комплимент, а истина!

– Я не замечаю.

– Вы скромны.

– Надеюсь, вы танцуете со мною? – спросила Ирина.

– За счастье почту – мы откроем бал.

– А где ваша сестра? Что ее не видно?

– В гостиной, занимает гостей.

– Дайте вашу руку и пойдемте к ней. Ах да, вы должны мне рассказать про войну.

– Здесь, на балу? – улыбнулся князь Гарин.

– Зачем здесь? Приезжайте к нам. Ведь вы герой! Папа говорил мне про вашу храбрость.

– Это для меня большая честь!

– Представьте, князь, все мы считали вас убитым. Да, да, папа так жалел вас.

– А вы? – спросил Сергей.

– И я, – тихо ответила красавица.

Блестящий бал открыт был менуэтом; в первой паре шли молодой князь и Ирина Дмитриевна, во второй – губернатор с княжной Софьей, в третьей – князь Владимир Иванович с женою. Хороший оркестр музыки, выписанный из Москвы, играл на хорах; под его чарующие звуки начались танцы.

Старый князь и генерал Сухов, утомленные балом, уединились в маленькой диванной, отделанной в мавританском вкусе; в диванной никого не было. Князь Владимир Иванович уселся на низком мягком диване; рядом с ним поместился губернатор; лакей поставил к дивану маленький столик и принес чаю с ромом.

– Ты заметил, Дмитрий Петрович, как Сергей много танцевал с твоею дочерью? – спросил князь у приятеля.

– Как же, заметил – хорошая парочка!

– Что ты сказал? – переспросил князь.

– Говорю, твой сын и моя дочь – хорошая парочка.

– Да, да, правда, все гости любуются ими.

– Какой красавец и молодчина твой сын, князь! – сказал Дмитрий Петрович.

– А твоя дочка так хороша, как сказочная «царевна-красавица».

– А знаешь что, князь Владимир Иванович: пусть твой сын, «писаный королевич», женится на моей «царевне-красавице», – шутливым голосом сказал губернатор, вопросительно посматривая на князя. Выдать дочь за князя Сергея было его заветною мечтою.

– Что ж, я не прочь с тобою, Дмитрий Петрович, породниться, – немного подумав, ответил князь.

– Я, князь Владимир Иванович, откровенно скажу тебе, давно этого желаю: мы с тобой с давних пор приятели, моя дочь, почитай, на твоих глазах росла, состоянием Господь не обидел, наследников, кроме Ирины, у меня никого нет: умру – все ей достанется.

– Напрасно, Дмитрий Петрович, про это ты завел речь! Мой сын в приданом нужды не имеет – сам богат.

– Ну, вот богатство да к богатству – и хорошо! Я и княгиня давно желаем с тобой сватьями быть. Не раз про это говорили.

– Спасибо, князь, спасибо! Стало быть, наши мысли одни и те же были. Спасибо, друг! Дозволь обнять тебя. – Князь и губернатор крепко обнялись.

– Теперь дело осталось за Сергеем, – сказал князь Владимир Иванович.

– Да, за ним, князь! У дочери и спрашивать нечего: по всему заметно, что князь Сергей ей нравится.

– А все же, Дмитрий Петрович, спроси!

– Знаю, спрошу, неволить не буду. Я у дочки спрошу, а ты у сына. Так по рукам, князинька?

– По рукам, по рукам. Я с сыном буду говорить.

– А я с дочерью. Устрой, Господь, в добрый час!

Генерал Сухов усердно перекрестился.

Бал продолжался до самого утра; во всю длинную ночь весело пировали гости, радушно угощаемые добрым хозяином. Танцы почти не прерывались; князь Сергей весь вечер танцевал с одной Ириной на зависть другим барышням и на пересуды их маменек и бабушек.

– Посмотри-ка, Анна Ивановна, как молодой князь увивается около губернаторской дочки, – ехидно говорит полная некрасивая дама, мать шести дочерей, слегка толкая локтем свою соседку, сухопарую даму.

– Смотрю и удивляюсь, Татьяна Федоровна, – улыбаясь, отвечает та.

– Впрочем, удивляться нечему, – это так понятно.

– Вы думаете, молодой князь женится на ней?

– Натурально! Невеста завидная – ведь губернатор миллионы имеет.

– И что хорошего нашел он в этой девочке?

– Не понимаю, какая-то сухопарая…

Вот двое молодых людей, провинциальные львы, одетые по-парижскому, ведут между собою такой разговор.

– Я просто завидую князю! – говорит один.

– Еще бы не завидовать! – отвечает другой.

– Красавица и миллион приданого.

– А что для тебя лучше, Пьер, – красота или миллион?

– Понятно, миллион.

– А князь будет обладать и миллионом, и красотою.

– Военным счастье!

Почти перед утром накрыли ужин, тоже роскошно сервированный.

После ужина гости стали разъезжаться – кому близко было до дому; многие остались ночевать и в отведенных им комнатах расположились спать на мягких диванах и постелях. Мужчины – на половине князя, а женщины – на половине Лидии Михайловны.

Опустела великолепная зала; музыканты тоже ушли отдохнуть – в продолжение дня и ночи они почти без отдыха играли. Огни везде погашены, и в огромном княжеском доме настала тишина. Все спало крепким сном.